Тамариск Голосов: 2 Адрес блога: http://www.liveinternet.ru/users/986923/ Добавлен: 2007-12-05 01:21:10 блограйдером Тамариск

Олег Погудин в передаче Валенки. Памяти народного артиста РСФСР Эдуарда Хиля

2012-06-09 10:38:39 (читать в оригинале)

Радио Маяк. Погудин Олег


БАТИНОВА: Сегодня первый час мы посвяти памяти Эдуарда Хиля. Мы позвали в гости Олега Погудина, российского музыканта, исполнителя русских романсов и Олег согласился, мы вам очень признательны за это.

ТИХОМИРОВ: Спасибо. Олег был учеником Эдуарда Анатольевича, когда учился в петербургском институте театра, музыки и кино, правильно? Не знаю, как он сейчас называется.

ПОГУДИН: Ленинградский он был театра, музыки и кинематографии, теперь это Театральная академия, суть одна и та же. Театральный институт тогда в Ленинграде.

ТИХОМИРОВ: Вы знаете, Олег, мне кажется, что Хиль для многих и для молодых слушателей, и для зрелых, скажем так, все-таки такая птица Феникс, который практически восстал из пепла. Ведь он был известен все-таки в советское время, замечательный певец, пел очень хорошие советские песни, потом вдруг уехал в Париж, и в последние несколько лет, вы знаете, что он не сходил, как говорится, с интернет-страниц, не сходил с газет, с журналов, потому что вдруг он стал опять популярен, известен. Я подумал, какое это счастье все-таки для человека, когда ты, скажем так, на каком-то закате своей карьеры творческой вдруг становишься опять мегапопулярным.

ПОГУДИН: Я бы не употреблял слово «закат карьеры». Хотя чисто формально, если говорить о возрасте, можно употреблять и такие вещи. Но, если говорить о таких певцах, как Эдуард Анатольевич, а их, на самом деле, считанные единицы, то закат карьеры у них происходит с уходом из жизни, как случилось и сейчас. И, кстати, это даже не закат карьеры, потому что я уверен, что…

ТИХОМИРОВ: Ну, это я некорректно выразился.

ПОГУДИН: Вот, посмотрите, сегодня, во-первых, событие горькое.

ТИХОМИРОВ: Ну, это естественно.

ПОГУДИН: Сегодня у меня телефон разрывается, я не знаю, я могу назвать уже 15 агентств, которые вдруг проявили интерес, хотя обычно, я редкий гость на телевидении, ну, не об этом сейчас разговор, или на радио. А о том, что это значит интерес и внимание, а я бы хотел сказать слово любовь к этому человеку таковы, что целая волна сегодня внимания, и мы сегодня о нем говорим целый день и будем говорить целый день.

ТИХОМИРОВ: Олег, честно говоря, хотелось просто узнать твои первые впечатления. Вот ты пришел, молодой студент в институт, и вдруг у вас педагогом по вокалу и даже не мастером курса Эдуард Хиль.

ПОГУДИН: Вы знаете, на самом деле, все началось гораздо раньше. Я был солистом детского хора Ленинградского радио и телевидения и я уже 35 лет на сцене. Первая встреча с Эдуардом Анатольевичем у меня была, когда мне было восемь лет, вычислять сейчас, не важно, в каком это году, был на каком-то доме культуры был какой-то концерт, я еще был тогда совсем-совсем маленький, он пел песню «С чего начинается Родина». Вот я это слушал и внимал. Не только потому, что это медийное лицо, это человек с экрана, а потому что он обладал колоссальным обаянием, которое, вы знаете, талант, здоровье и обаяние не купить. Это то, что у человека есть или нет. Вот у него обаяния было с избытком, и он этим даром, как и всеми остальными, на самом деле, своими талантами, он делился с избытком с остальными. В том числе, и с нами потом, со студентами. Дело в том, что учился я в конце 80-х годов, это время разрушений, время ниспровержения, время ригористическое. И как раз то, что Эдуард Анатольевич будет у нас преподавателем, сначала не вызвало у нас никакого ни восторга, ни энтузиазма.

ТИХОМИРОВ: Да ладно! Серьезно?

ПОГУДИН: Но мне было тогда 18 лет. Вы помните свои 18 лет и свои, допустим, отношения к советской эстраде?

ТИХОМИРОВ: Ну, да, это было не самое…

ПОГУДИН: Теперь уже, когда мне за 40 и когда я сам заслуженный артист, и когда я гастролирую без остановки, у меня отношение не столько, не к материалу, конечно, который звучал в 60-е, 70-е годы, хотя и к материалу отчасти тоже, но к артистам того времени отношение все больше и больше уважительное. Если бы я тогда представлял в 80-х годах, с кем, на самом деле, сводит судьба, я бы, наверное, постарался взять во много раз больше, чем получилось.

ТИХОМИРОВ: Ну, это молодость. Я тоже иногда, вы знаете, об этом думаю, глядя на своих педагогов, которые ушли уже из жизни. Я думаю, какой же я был дебил! Ну, это совсем другая история. И все-таки, когда он пришел первый раз на курс, тем более вы такие нигилисты, молодые, какое он впечатление на вас произвел и с чего он начал разговор с вами?

ПОГУДИН: Самое замечательное. Потому что, во-первых, он был очень добрым человеком, и это первое, что бросалось в глаза. Кроме того, потрясающий профессионал, у него фантастическая школа и колоссальный талант. И поэтому мы действительно с самого начала увидели мастера и поняли, что встретились с мастером, и работать с ним было интересно.

БАТИНОВА: Он был строгим преподавателем?

ПОГУДИН: Нет, он был не строгим преподавателем. Надо сказать, что то, что касается моего курса, ребята, которые у него учились, все были с очень хорошими данными, и все, на самом деле, хотели петь. То есть, мы не сачковали, не отлынивали, не было причин.

ТИХОМИРОВ: Да ладно.

ПОГУДИН: Что касается, извините, по вокалу, однозначно нет. Сегодня мы все-таки говорим об Эдуарде Анатольевиче, поэтому мне бы не хотелось вникать в какие-то тонкости обучения в театральном институте, но, если ты не любишь занятий по профессии, то тебе там делать нечего.

ТИХОМИРОВ: Это да.

ПОГУДИН: Можно прогуливать что угодно из теории, но никогда профессиональные занятия. Встречи были с Хилем, на самом деле, не частые, потому что он… вот вы сказали, что он воскрес как феникс и так далее, что было какое-то забвение, ничего подобного. Понимаете, это некоторая столичная ригористичность. Если не в Москве, значит, вроде как человека и нет. Знаю тоже по себе, у меня уже, не знаю, десять лет гастролировал, были съемки на телевидении, но пока не начал выступать в Москве, как бы вроде бы такого и не было. Он продолжал петь, есть замечательные записи конца 80-х годов, начала 90-х, на ленинградском телевидении сделанные, он давал концерты. Не было той популярности, которую он заслуживал, но, простите, пожалуйста, в начале 90-х, собственно говоря, по отечественной культуре, особенно по такой не академической, а которая на стыке разных таких высоких и не очень высоких жанров, был нанесен катастрофический удар. И то, что ему пришлось уезжать в Париж зарабатывать деньги, это, на самом деле, это колоссальный укор эпохе. Но его это нисколько не касается ни как артиста, ни его карьеры.

ТИХОМИРОВ: Олег, мы еще поговорим о Париже. А скажи, пожалуйста, очень часто бывает так, особенно в творческих вузах, что замечательный исполнитель, актер, например, режиссер или музыкант, а как педагог, к сожалению, не сложился. Ведь очень часто хороший актер, но не умеет донести, скажем так, до студента.

ПОГУДИН: Очень часто, конечно.

ТИХОМИРОВ: А вот Эдуард Анатольевич, он как, был хороший педагог в смысле педагогики?

ПОГУДИН: Он был хороший педагог в смысле педагогики, хотя артистом гораздо большим, чем педагог, на мой взгляд, и, слава Богу, что он, в основном, занимался концертной деятельностью. Кроме того, специальное театральное, вокальное или танцевальное образование - это непосредственная передача своего опыта, передача своего сердца, своей сути. Это сложный процесс и часто бывает, хороший педагог, но со студентом, который тоже одарен и талантлив, у него не складывается. И бывает, посредственный педагог, который может воспитать гения. Это совершенно случайные вещи. Вот Хиль был хороший педагог.

ТИХОМИРОВ: А вот что непосредственно вам он дал, как педагог, какой-то профессиональный секрет?

ПОГУДИН: Нет, вот такого именно, знаете, ключика, который открыл бы какую-то дверку, нет. Он как раз… вы знаете, сейчас я могу сказать об этом совершенно точно, он для меня определенный образец, не только уровень, а образец артиста на эстраде. Поскольку я работаю на эстраде всю свою сознательную творческую жизнь, то для меня это совершенно бесценная вещь. Но опять-таки, это все передавалось в целом, мы занимались два года. Я видел, как… мы работали просто чисто технически, и, в том числе, я видел, как человек относится к материалу, как он размышляет над материалом и его критерии, не только художественные, но и, если хотите, моральные, это очень важно.

ТИХОМИРОВ: Дорогие друзья, мы продолжаем. Я даже не хочу называть это день памяти, час памяти. Ушел из жизни замечательный, в первую очередь, артист, Эдуард Хиль. Сегодня мы решили немножко изменить наш эфир, изменить наши рубрики, ну, может быть, даже не изменить, а отодвинуть их в сторону, потому что все-таки из нашей, из моей, по крайней мере, жизни ушел очень светлый человек. Сегодня у нас будут на связи многие друзья, знакомые, коллеги Эдуарда Анатольевича, они будут говорить, естественно, о своих впечатлениях. Дело в том, что Олег Погудин был студентом и учился у Эдуарда Анатольевича. Кстати, Женя Дятлов, по-моему, тоже учился вместе с вами?

ПОГУДИН: Мы сокурсники, да.

ТИХОМИРОВ: Вы сокурсники? Отлично.
БАТИНОВА: Пришло сообщение из Санкт-Петербурга: «Я бывший музыкант оркестра и очень много отработал концертов, в том числе, с Эдуардом Хилеем, и это самые незабываемые, счастливые концерты. Это радостный, добрый, суперпрофессиональный человек. Светлая ему память».

ТИХОМИРОВ: Ну, а у нас в студии находится Олег Погудин, ученик Эдуарда Анатольевича. Олег, еще один вопрос. Вы знаете, я все время думал, как такой зрелый певец все время не боялся экспериментов? Вы помните, как он, например, со своим сыном, группой «Препинаки» в свое время перепел свои хиты. Я все время думаю, вот как так возможно?

ПОГУДИН: Это вопрос?

ТИХОМИРОВ: Да, это вопрос.

БАТИНОВА: Раз перепел, значит, возможно.

ПОГУДИН: Ну, нет, понимаете, тут важнее всего, что это колоссальный профессионализм.

ТИХОМИРОВ: И чувство юмора, наверное, скорее всего?

ПОГУДИН: Подождите. Я не закончил. Я не вправе, на самом деле, как-то всерьез размышлять, рассуждать о чужой творческой кухне, тем более, если мы говорим о педагоге. Но я думаю, что его колоссальная школа, колоссальный профессионализм и огромный талант давали ему право на любые эксперименты. Самое замечательное, что все его эксперименты были достойными.

ТИХОМИРОВ: Сейчас многие пишут, что, действительно, солнце, человек-улыбка. Олег, сейчас мы прочитаем несколько сообщений, которые пришли к нам на форум.

БАТИНОВА: Да, потому что люди высказываются о своих чувствах и, конечно, мы тоже хотим это прочесть. «Сегодня узнала об огромной потере, - из Республики Коми Янина написала. - Была маленькой девочкой, когда Эдуард Анатольевич приезжал с концертом в Воркуту. Я была под впечатлением от этого лучезарного человека. Очень скорблю. Это невосполнимая утрата».

ТИХОМИРОВ: Да, и еще вот, например, из Курской области: «Молодцы, спасибо, что не забываете о Хиле». Единственное, ну, это не претензия, к нам пришло сообщение на форум и там, слова: «…когда человек поет, работает, живет, никто не вспоминает о нем. Как только человек уходит из жизни, начинается сразу: ой, какое горе, какая потеря».

БАТИНОВА: Ну, это неправда, я с этим не соглашусь. Во-первых, Эдуард Анатольевич у нас был в гостях, когда мы с Романом Трахтенбергом работали. И он приехал в Москву по своим делам, не знаю, был концерт или нет, и было прекрасное интервью, и мы запомнили его, как человека очень светлого, искреннего, который много шутил, который был настолько открыт и лучезарный, действительно. Так что вы напрасно совершенно.

ТИХОМИРОВ: Олег, возвращаясь к вашим взаимоотношениям, ну, естественно, что мы наблюдали за творчеством вашего учителя. Вообще, хотя это удивительно, ученик наблюдает за творчеством учителя. Скажите, а вы в Париже были, видели, когда Эдуард Анатольевич работал в Париже, уехал из нашей страны?

ПОГУДИН: Нет, я в Париж попал значительно позднее, в том числе, и с концертами. В то время я в Париже не был и, строго говоря, мы крайне редко общались, надо сказать, вот когда уже… Мы еще не закончили институт, Эдуард Анатольевич уехал.

ТИХОМИРОВ: А, то есть, это при вас произошло?

ПОГУДИН: Да, то есть, мы учились у него до пятого курса, на пятом курсе занятия были с другими педагогами. Он уехал. Я не хочу так всерьез на эту тему разговаривать, потому что ведь начало 90-х годов, мы с вами это хорошо помним, что это такое. Это безразличие чинов, званий, не знаю, заслуг, все выброшены, выживай, как хочешь. Он, во всяком случае, во всех обстоятельствах остался достойным человеком и достойным артистом.

ТИХОМИРОВ: Скажите, пожалуйста, а с вами он не советовался или, по крайней мере, не говорил, что собирается покинуть страну?

ПОГУДИН: А почему он должен был советоваться со студентами? Тем более, вы знаете, я закончил институт, мне был 21 год. Тогда мне было еще, не знаю, 19-20 лет. Ну, о чем советоваться с мальчишкой, который… вообще, то есть, это было бы даже неуместно. Он, на самом деле, сегодня мы не с первыми с вами говорим, сегодня многие действительно вспоминают, спрашивают, говорят, я употреблю снова это слово, которое говорил много раз и сегодня, и раньше о нем. Вот синоним Хиля и человека, и артиста - благородство. Это крайне редко вообще. Лучезарный, действительно, обаятельный, бесконечно позитивный всегда. Можно найти еще и обаятельных, и позитивных артистов в песенном жанре на эстраде, но такого благородного человека на эстраде трудно. Их вообще единицы. Конечно, он не стал бы ни о чем советоваться со студентами, это просто даже, мне кажется, нелепо. А то, что потом в таких коротких очень разговорах, то, что я спрашивал, он рассказывал с какой-то иронией, с юмором, с шуткой, как было на самом деле не просто в Париже, и какие были замечательные моменты, и как его принимали потрясающе, и какие-то открытия. Но, слава Богу, он оттуда вернулся и, слава Богу, он здесь прозвучал еще и в этом возрасте. Потому что, я думаю, что артисты такого уровня, как он, они интересны в любом возрасте, и в молодом, когда это потрясающей красоты голос, когда это бесконечные вокальные возможности, и в зрелом возрасте, когда ты видишь, какая колоссальная стоит за человеком судьба, красивая. Судьбы такой творческой можно пожелать всякому и себе тоже.

БАТИНОВА: Олег, а вы запомнили из своего студенчества, может быть, какое-то фирменное, хотя я не знаю, это профессиональные, наверное, вещи, их сложно будет передать в эфире. Что-то такое фирменное от Эдуарда Анатольевича, ну, вот то, что вы делаете теперь всегда?

ПОГУДИН: Действительно, сложно. Вы знаете, это как раз самое замечательное, самое драгоценное в педагогике это не отштамповать свою копию.

ТИХОМИРОВ: Ну, да.

ПОГУДИН: А это прорастить в юном человеке что-то главное, но то, что будет принадлежать этому человеку. И я могу назвать десятки каких-то профессиональных тонкостей, за которые я признателен Хилю.

ТИХОМИРОВ: Ну, вот какие, например?

ПОГУДИН: Простите, могу для себя назвать и могу их показать, не знаю, если я буду на эстраде перед вами. Но называть их музыковедческие, это нелепо. И, кстати, знаете, есть такое: мысль изреченная - есть ложь. Эту фразу довольно часто употребляют, в данном случае это будет однозначно точно. Артисту вообще умствовать не показано, артист своим искусством убеждает.

ТИХОМИРОВ: Олег, скажите, пожалуйста, а когда вдруг Эдуард Анатольевич стал действительно звездой интернета, как к этому отнеслись, и слышали вы это вообще произведение раньше?

ПОГУДИН: Я слышал, конечно, слышал в детстве.

ТИХОМИРОВ: Я не слышал просто.

ПОГУДИН: Знаете, несмотря, кстати, на очень глубокую печаль, которая сейчас, это настоящая скорбь, мы с вами шутим, улыбаемся и даже смеемся.

ТИХОМИРОВ: Ну, потому что он светлый человек, да.

ПОГУДИН: Ну, вы представляете, какой, действительно, человек, насколько с ним связано много добра! Для меня, тем не менее, вот этот курьез, я это считаю курьезом, он очень печален, потому что мы так говорим, что при жизни не ценим людей, а вот после смерти как бы начинаем их ценить, а Эдуарду Анатольевичу довелось еще испытать и вот эту вещь, что его вдруг оценили за что-то старинное и не у нас в стране. Это, на самом деле, бесконечно печально. Потому что все-таки где-то конец, нет, начало 90-х годов, и до начала 2000-х, десятилетие, он отсутствовал в масштабах страны. Это катастрофа, вернее, одна из частей катастрофы культурной. А то, что он стал популярен и интересен всему миру, это, я думаю, как раз для нас наука, а для него в каком-то смысле все-таки, может быть, и какой-то подарок, пусть не очень сладкий, но все-таки, потому что любой артист всегда, в каком угодно возрасте, при каких угодно званиях, регалиях, даже реальных каких-то достижениях, он все равно всегда нуждается в подтверждении зрительской любви, в подтверждении своего успеха. Вот опять-таки нам укор, этот успех пришел таким сторонним образом.

ТИХОМИРОВ: Но мне кажется, он все равно с таким чувством юмора относился к этой вдруг свалившейся славе.

ПОГУДИН: Он ко всему относился с чувством юмора.

БАТИНОВА: Да, мы даже в эфире делали конкурс, предложенный Эдуардом Анатольевичем, чтобы мы слова придумали для этой песни.

ПОГУДИН: Для «Вокализа».

БАТИНОВА: Да, и люди придумывали. И вот сейчас, кстати, вспомнил, Олег Кожевников, он как раз прислал нам текст, было здорово.

ТИХОМИРОВ: Олег, долгое время, особенно в Советском Союзе песня это был такой идеологический меч, это было оружие. И вот, как ни парадоксально, несмотря на то, что все, ну, скажем так, были немножко замазаны в этих историях, всем приходилось петь патриотические песни про коммунизм, комсомол.

ПОГУДИН: Ну, замазаны, не все песни были дурные.

ТИХОМИРОВ: Да, это другой вопрос. Но как-то к Хилю это не пристало, вот удивительно. К нему не приставала эта история с идеологией.

ПОГУДИН: Ну, это опять, это вопрос или это утверждение?

ТИХОМИРОВ: Нет, это такое сомнение, утверждение с сомнением.

ПОГУДИН: Ну, собственно говоря, без сомнения. Бывает, ну, идеологический заказ есть в любой эпохе, при любом режиме, что в демократическое время нет идеологического заказа…

ТИХОМИРОВ: Тоже есть.

ПОГУДИН: К сожалению, уровень очень низкий, а советское время были откровенно пустые, бездарные песни, были и талантливые произведения, в том числе, великих авторов, не знаю, можно Шостаковича того же самого вспомнить, то есть, смотрели Прокофьева, смотря, о чем мы говорим. У Эдуарда Анатольевича, помимо всего остального, был еще прекрасный вокальный вкус, это, кстати, тоже редкость. Вы знаете, поразительный человек, в этом смысле человек универсальный, человек-вселенная. Наверное, его хорошо учили и так далее, наверное, ему повезло с встречами какими-то в жизни, допустим, того же Валерия Александровича Гаврилина можно вспомнить, с которым они были дружны.

ТИХОМИРОВ: Да? Я не знал просто об этом.

ПОГУДИН: Для вас это удивительно? Вы понимаете, это опять-таки столичная некая такая заносчивость. Что там происходит в Ленинграде, это самое, неизвестно, что и происходит. Они были близки, дружны. Но помимо всего прочего, мне все больше кажется, что он обязан, прежде всего, самому себе всем тем, что можно назвать уже его творческой судьбой, это и талант, это и школа, это и вкус, и поэтому все, что бы он ни исполнял, всего, что он исполнял, коснулись его вот эти замечательные качества, и какие-то вещи облагорожены его исполнением, даже если они были, допустим, не высокого, не сильно высокого художественного уровня. Жаль, что для всей когорты тех исполнителей, помимо Эдуарда Анатольевича, допустим, Анна Герман, гениальная певица, жаль, что для них не было достойного репертуара в том объеме, в котором мог бы быть. Потому что, если бы был еще репертуар адекватный, конгениальный их возможностям, его возможностям, в данном случае, наверное, мы бы получили гораздо больше богатства творческого, чем имеем сейчас.

ТИХОМИРОВ: Олег, а если бы у тебя была возможность, какую песню ты бы взял из репертуара Хиля себе?

ПОГУДИН: Ну, во-первых, гаврилинские произведения. Ну, как из репертуара Хиля? Все вообще, на самом деле, что с ним спаяно и связано, наверное, брать не надо в ближайшее время, и долгое время не надо брать. А, если и брать, то как-то попытаться насытить это чем-то, что туда не привнес Эдуард Анатольевич. Это трудно, тем более, что все-таки он был моим педагогом. Так или иначе, я, к сожалению, могу его повторять в репертуаре. Но какие-то вещи, которые он пел, я пою, допустим, в программе «Советская лирическая песня», есть у меня такая программа.

ТИХОМИРОВ: А что ты поешь?

ПОГУДИН: Ну, я не знаю, «Я люблю тебя, жизнь», военные песни, он фактически, так или иначе, пел что-то из этих вещей, романсы замечательные дивные гаврилинские. Ну, знаете, мы с ним ведь очень, что касается репертуара, очень серьезно работали. Многие романсы были отобраны именно при помощи Эдуарда Анатольевича.

ТИХОМИРОВ: Так это он, скажем так, вас подвинул петь романсы?

ПОГУДИН: Нет, романсы я стал петь раньше, совсем юным человеком еще, но репертуар во многом оформился благодаря Хилю, благодаря его знаниям в этой области.

ТИХОМИРОВ: Олег, спасибо тебе большое, что пришел.

БАТИНОВА: Спасибо вам, Олег.

ПОГУДИН: Спасибо вам за теплую передачу и за очень хорошие мысли, чувства, воспоминания. Дай бог, чтобы мы помнили очень долго Эдуарда Анатольевича.

ТИХОМИРОВ: Олег, ты знаешь, тут такая смешная фраза: смешной мужик, с юмором, никогда никуда не ушел, просто пошел дальше в вечность через бога. Санкт-Петербург.

ПОГУДИН: Ну, я с этим никак не поспорю. Царствие небесное и огромная наша любовь навсегда.

http://www.radiomayak.ru/person/show/id/3254/from/main

---

Сашенька

2012-05-13 00:30:14 (читать в оригинале)

.

---

Революция и провокация

2012-05-11 09:09:31 (читать в оригинале)

http://grani.ru/opinion/abarinov/m.197599.html
Провалом или успехом закончился "Марш миллиона"? Была ли это провокация властей или оппозиционеров? Кто "работал на картинку" - организаторы марша или ОМОН?
Философ Георгий Федотов, глядя на кумир Фальконета, не мог понять:

Кто же здесь змей, кто змееборец? Царь ли сражает гидру революции, или революция сражает гидру царизма?.. Когда начиналась битва, трудно было решить: где демон, где ангел? Когда она кончилась, на земле корчились два звериных трупа.

На третьи сутки винтилова, когда парни в скафандрах утомились хватать людей на улицах, а желающих быть задержанными все не убавлялось, когда Ксения Собчак, сидя в автозаке, весело возмущалась в Твиттере, почему там нет вайфая, стало ясно: пора уже выдавать спецпропуска в автозаки и оборудовать их VIP-местами.

Революция и провокация неотделимы друг от друга. Когда Ксюша заявила, что не пошла на марш, так как "знала заранее, что основная цель будет стояние на мосту, прорыв и сидячая забастовка", и на нее набросились, как Ленин на Каменева с Зиновьевым, один мой знакомый предположил: ей небось шепнули из Кремля, что ходить не стоит. Но тогда получается, что и Кремлю кто-то шепнул про планы организаторов. Что неудивительно, учитывая разногласия в оргкомитете, которых было не меньше, чем в большевистском ЦК накануне октябрьского переворота. Очевидец Елена Панфилова, которой я лично верю, тоже считает, что сидение на мосту было не спонтанным решением, а заранее обдуманным планом.

А вот обращение к участникам марша:

Наша задача создать ситуацию стресса у власти, чтобы они не знали, что делать, когда любое их решение ухудшит обстановку... Возможно, Путин не выдержит и отдаст приказ стрелять, но велика вероятность, что его саботируют военные и полиция, тогда они будут вынуждены стать рядом с народом, ведь Рубикон будет перейден, и дальше будет как снежный ком, и восстанут все, либо Путин убежит не пройдя инаугурацию, либо его просто растерзают, как Каддафи...

Что ж тут удивительного, что на исходе городских облав замелькали твиты о том, что омоновцы переходят на сторону народа, обращают штыки против своих угнетателей и их за это тоже берут на цугундер. Вот только Путин в дамском платье из Кремля пока не убежал. Не вписался в план.

И там же, "Вконтакте", - "Памятка для жителей Москвы на 6 мая":

1. Если ты живешь в центре – убери машину с улицы...
2. Заранее прошу прощения у владельцев недвижимости и коммерческих предприятий в центре. Бунт есть бунт!

Тоже провокация? Почему бы и нет.

"Столкновение 6 мая было неизбежно независимо от того, готовил ли его кто-то специально", - пишет Александр Скобов, не уточняя, кто же этот "кто-то". И на свой лад успокаивает публику, которая привыкла ходить на митинги как на карнавал: "Оппозиция своей цели достигла, а власть нет... Будут еще и дубинки, и сломанные руки, и разбитые в кровь лица. И чтобы добиться успеха, с этой мыслью надо свыкнуться".

По этому поводу уместно процитировать статью Ленина "Новое побоище", посвященную так называемой Обуховской обороне – беспорядкам на Обуховском сталелитейном заводе в мае 1901 года:

Да, нас ободряют и радуют эти столкновения, несмотря на громадное число жертв военной расправы... Правительство победило. Но каждая такая победа будет неуклонно приближать его окончательное поражение... Рабочие при схватке 7-го мая не имели ничего, кроме камней, — и уж, конечно, не запрещение же градоначальника помешает им в следующий раз запастись другим оружием.

Осенью 1910 года в университетских городах России прошли массовые выступления студентов по случаю смерти Льва Толстого. Демонстранты требовали отмены смертной казни. 11 и 12 ноября силами полиции и жандармерии участники шествий были рассеяны и разогнаны. Пострадавших, судя по полицейским рапортам, не оказалось. Начальник петербургского Охранного отделения полковник фон Коттен докладывал руководству на основании агентурных донесений о настроениях в думской фракции РСДРП:

В социал-демократическую фракцию беспрестанно поступали известия о событиях в самой разноречивой форме. Приходили рабочие и студенты. В 6 час. вечера началось горячее обсуждение событий. Впечатление у всех то же самое: демонстрация не удалась, произошло меньше того, что ожидалось. Ожидали, по крайней мере, расстрелов, избиений в сильной степени. Однако — ни того, ни другого не произошло, так что нет даже материалов для запроса.

В том же досье имеются наиболее характерные отрывки из перлюстрированных писем участников событий. "Полиция зверски расправляется и с нами, и с студентами, но это ей так не пройдет, настроение боевое, и все начинается так, как в 1905 г., - пишет некая Катя. - Старики-студенты очень довольны и еще энергичнее стали разжигать молодежь. Смерть Толстого подымет новую, страшную бурю в России, вот увидишь..." "Надо было видеть рожи этих солдат: бледные, остервенелые, трясущиеся от злости и кричащие: "Расходись", - повествует студент Петербургского электротехнического института Гарин. - Было что-то дико-гнусное в поведении низших агентов, действовавших, и чрезмерно-подлое — высших, не присутствовавших явно, но чувствовавшихся за спинами этой полицейской и жандармской опричнины".

Хоть сейчас в Фейсбук!

На самом деле и тогда, и сейчас каждый очевидец видел лишь фрагмент общей картины. В полномасштабное батальное полотно они не сложатся, как это всегда бывает с событиями, в которых принимает участие большая масса людей. Стороны будут и впредь обвинять друг друга в провокациях. "Картинка" для Запада, увы, не получилась: в заголовках новостей все больше Франция и Греция. Уж это-то должны были предвидеть организаторы марша.

О полицейском вторжении в "Жан-Жак" даже как-то неловко писать: получается, кровавое побоище ничуть не испортило аппетита вожакам оппозиции. По этому случаю вспоминается еще одна историческая аналогия (зря коллега Шушарин пишет, что у "Жан-Жака" "нет ничего общего с парижскими кафе времен Великой французской революции"). Летом 1789 года штаб оппозиции располагался в "Кафе де Фоа" в Пале-Рояле. В целях борьбы с крамолой парижский муниципальный совет предложил "всем добрым гражданам" собираться не в кофейнях, а по месту жительства. Но большинство оппозиционеров было понаехавшей в столицу интеллигенцией, не имевшей в Париже собственных квартир и не пользовавшейся правами граждан. Смутьяны не подчинились властям. Кончилось все это более чем печально:

В следующие же дни по саду стали расхаживать патрули, разгонявшие всякое скопление народа. Неоднократно собравшиеся бежали от штыков в кофейни и кабачки. Но за ними и туда проникала национальная гвардия, изгоняя искавших там убежища. В кафе де-Фоа дело дошло до кровавого столкновения. Толпа не хотела разойтись. Национальная гвардия бросилась на нее в штыки. Те, кто не успели убежать, были переколоты. Большинство присутствующих пыталось спастись, выскакивая из окон. Землю и полы покрывали лужи крови, осколки, ломаные стулья и битая посуда.

В масштабах революции – мелкий эпизод. Но для переколотых революция на этом и закончилась.

Владимир Абаринов
версия для печати

---

Революция и провокация

2012-05-11 09:09:31 (читать в оригинале)

http://grani.ru/opinion/abarinov/m.197599.html
Провалом или успехом закончился "Марш миллиона"? Была ли это провокация властей или оппозиционеров? Кто "работал на картинку" - организаторы марша или ОМОН?
Философ Георгий Федотов, глядя на кумир Фальконета, не мог понять:

Кто же здесь змей, кто змееборец? Царь ли сражает гидру революции, или революция сражает гидру царизма?.. Когда начиналась битва, трудно было решить: где демон, где ангел? Когда она кончилась, на земле корчились два звериных трупа.

На третьи сутки винтилова, когда парни в скафандрах утомились хватать людей на улицах, а желающих быть задержанными все не убавлялось, когда Ксения Собчак, сидя в автозаке, весело возмущалась в Твиттере, почему там нет вайфая, стало ясно: пора уже выдавать спецпропуска в автозаки и оборудовать их VIP-местами.

Революция и провокация неотделимы друг от друга. Когда Ксюша заявила, что не пошла на марш, так как "знала заранее, что основная цель будет стояние на мосту, прорыв и сидячая забастовка", и на нее набросились, как Ленин на Каменева с Зиновьевым, один мой знакомый предположил: ей небось шепнули из Кремля, что ходить не стоит. Но тогда получается, что и Кремлю кто-то шепнул про планы организаторов. Что неудивительно, учитывая разногласия в оргкомитете, которых было не меньше, чем в большевистском ЦК накануне октябрьского переворота. Очевидец Елена Панфилова, которой я лично верю, тоже считает, что сидение на мосту было не спонтанным решением, а заранее обдуманным планом.

А вот обращение к участникам марша:

Наша задача создать ситуацию стресса у власти, чтобы они не знали, что делать, когда любое их решение ухудшит обстановку... Возможно, Путин не выдержит и отдаст приказ стрелять, но велика вероятность, что его саботируют военные и полиция, тогда они будут вынуждены стать рядом с народом, ведь Рубикон будет перейден, и дальше будет как снежный ком, и восстанут все, либо Путин убежит не пройдя инаугурацию, либо его просто растерзают, как Каддафи...

Что ж тут удивительного, что на исходе городских облав замелькали твиты о том, что омоновцы переходят на сторону народа, обращают штыки против своих угнетателей и их за это тоже берут на цугундер. Вот только Путин в дамском платье из Кремля пока не убежал. Не вписался в план.

И там же, "Вконтакте", - "Памятка для жителей Москвы на 6 мая":

1. Если ты живешь в центре – убери машину с улицы...
2. Заранее прошу прощения у владельцев недвижимости и коммерческих предприятий в центре. Бунт есть бунт!

Тоже провокация? Почему бы и нет.

"Столкновение 6 мая было неизбежно независимо от того, готовил ли его кто-то специально", - пишет Александр Скобов, не уточняя, кто же этот "кто-то". И на свой лад успокаивает публику, которая привыкла ходить на митинги как на карнавал: "Оппозиция своей цели достигла, а власть нет... Будут еще и дубинки, и сломанные руки, и разбитые в кровь лица. И чтобы добиться успеха, с этой мыслью надо свыкнуться".

По этому поводу уместно процитировать статью Ленина "Новое побоище", посвященную так называемой Обуховской обороне – беспорядкам на Обуховском сталелитейном заводе в мае 1901 года:

Да, нас ободряют и радуют эти столкновения, несмотря на громадное число жертв военной расправы... Правительство победило. Но каждая такая победа будет неуклонно приближать его окончательное поражение... Рабочие при схватке 7-го мая не имели ничего, кроме камней, — и уж, конечно, не запрещение же градоначальника помешает им в следующий раз запастись другим оружием.

Осенью 1910 года в университетских городах России прошли массовые выступления студентов по случаю смерти Льва Толстого. Демонстранты требовали отмены смертной казни. 11 и 12 ноября силами полиции и жандармерии участники шествий были рассеяны и разогнаны. Пострадавших, судя по полицейским рапортам, не оказалось. Начальник петербургского Охранного отделения полковник фон Коттен докладывал руководству на основании агентурных донесений о настроениях в думской фракции РСДРП:

В социал-демократическую фракцию беспрестанно поступали известия о событиях в самой разноречивой форме. Приходили рабочие и студенты. В 6 час. вечера началось горячее обсуждение событий. Впечатление у всех то же самое: демонстрация не удалась, произошло меньше того, что ожидалось. Ожидали, по крайней мере, расстрелов, избиений в сильной степени. Однако — ни того, ни другого не произошло, так что нет даже материалов для запроса.

В том же досье имеются наиболее характерные отрывки из перлюстрированных писем участников событий. "Полиция зверски расправляется и с нами, и с студентами, но это ей так не пройдет, настроение боевое, и все начинается так, как в 1905 г., - пишет некая Катя. - Старики-студенты очень довольны и еще энергичнее стали разжигать молодежь. Смерть Толстого подымет новую, страшную бурю в России, вот увидишь..." "Надо было видеть рожи этих солдат: бледные, остервенелые, трясущиеся от злости и кричащие: "Расходись", - повествует студент Петербургского электротехнического института Гарин. - Было что-то дико-гнусное в поведении низших агентов, действовавших, и чрезмерно-подлое — высших, не присутствовавших явно, но чувствовавшихся за спинами этой полицейской и жандармской опричнины".

Хоть сейчас в Фейсбук!

На самом деле и тогда, и сейчас каждый очевидец видел лишь фрагмент общей картины. В полномасштабное батальное полотно они не сложатся, как это всегда бывает с событиями, в которых принимает участие большая масса людей. Стороны будут и впредь обвинять друг друга в провокациях. "Картинка" для Запада, увы, не получилась: в заголовках новостей все больше Франция и Греция. Уж это-то должны были предвидеть организаторы марша.

О полицейском вторжении в "Жан-Жак" даже как-то неловко писать: получается, кровавое побоище ничуть не испортило аппетита вожакам оппозиции. По этому случаю вспоминается еще одна историческая аналогия (зря коллега Шушарин пишет, что у "Жан-Жака" "нет ничего общего с парижскими кафе времен Великой французской революции"). Летом 1789 года штаб оппозиции располагался в "Кафе де Фоа" в Пале-Рояле. В целях борьбы с крамолой парижский муниципальный совет предложил "всем добрым гражданам" собираться не в кофейнях, а по месту жительства. Но большинство оппозиционеров было понаехавшей в столицу интеллигенцией, не имевшей в Париже собственных квартир и не пользовавшейся правами граждан. Смутьяны не подчинились властям. Кончилось все это более чем печально:

В следующие же дни по саду стали расхаживать патрули, разгонявшие всякое скопление народа. Неоднократно собравшиеся бежали от штыков в кофейни и кабачки. Но за ними и туда проникала национальная гвардия, изгоняя искавших там убежища. В кафе де-Фоа дело дошло до кровавого столкновения. Толпа не хотела разойтись. Национальная гвардия бросилась на нее в штыки. Те, кто не успели убежать, были переколоты. Большинство присутствующих пыталось спастись, выскакивая из окон. Землю и полы покрывали лужи крови, осколки, ломаные стулья и битая посуда.

В масштабах революции – мелкий эпизод. Но для переколотых революция на этом и закончилась.

Владимир Абаринов
версия для печати

---

Конеперевозка или Ксюша в карете.

2012-05-11 07:33:08 (читать в оригинале)

.