urus_hay Голосов: 1 Адрес блога: http://urus-hay.livejournal.com/ Добавлен: 2009-04-23 15:15:49 блограйдером Lurk

Пф-ф-ф-ф... Сбылась мечта идиота

2013-07-12 18:10:28 (читать в оригинале)

Сегодня в 6 часов закончил первую книгу "Посредника" - это прямое продолжение "Дома скитальцев" Мирера, с теми же героями. Буквально недельку передохну - и сажусь за сценарий 2-го сезона одноимённого сериала, причём одновременно нужно будет писать 2-ю книгу романа. Если учесть, что содержание романа и сериала совпадают не более чем на четверть, то шизофрения - это самое лёгкое, что меня ждёт...
Но очень нравится!

Часть первая

Шаман


1.
Девятнадцатого сентября внезапно долбанул мороз под двадцать пять, и по реке поплыла плотная шуга. Потом температура подлетела до минус десяти, но повалил мокрый снег, тут же схватываясь коркой, по которой даже лайки – Циля и Султан – старались лишнего шагу не делать; что же говорить о нас, неприспособленных двуподпорочных? Знаменитые охотничьи лыжи, подбитые камусом, не катились и не шли, а позорно глызили вбок, или подворачивались, или проваливались и зарывались. Не менее знаменитые канадские парки через четверть часа обрастали ледяным панцирем снаружи и опотевали изнутри. В сторону «Бурана» мы старались даже не смотреть, потому что да, конечно – «Буран» крут, очень крут, но ведь потом мы его не вытащим…
Короче, получалось так, что последние несколько километров нашего пути становились непреодолимы. Поэтому мой день рождения, двадцать четвёртое сентября, мы с Веником встречали у него в избе вдвоём.
Оно конечно, с Веником можно было бы и зимовать. Веник относился к тому редкому (вопреки расхожему мнению) типу таёжников, которые могут подолгу молчать, и молчание это лёгкое. Большинство же охотников, рыбаков, шишкарей и прочего здешнего люду обычно, намолчавшись в одиночестве, при встрече сыпят словами, как из решета, не слушая и перебивая друг друга, повторяя одно и то же по три-пять-десять раз – так, что образуется постоянный звуковой фон, подобный густым слоистым облакам табачного перегара под потолком. Сначала я думал, что это просто последствия коммуникативного голода, своего рода обжорство после долгого поста; но постепенно стало ясно, что дело тут совсем в другом…
Этим другим я и интересовался последние пять лет, постепенно завоёвывая доверие местных жителей. И с каждым годом понимал, что нахожусь всё дальше и дальше от цели своих исследований. Как будто хитрый зверь уводил меня за собой в неудобья, чтобы я там заплутал, устал и лёг.
Непростое это место – долина между хребтами Хонда-Джуглымским и Тэмэн-Туру-Тугдаг… Во всех смыслах непростое.
Заинтересовал меня этой долиной Вадим Сергеевич Кипчаков, психиатр, которого наша родная Конура время от времени привлекала для консультаций. Если помните, с начала восьмидесятых начали появляться (а потом их год от года становилось всё больше и больше) «потеряшки», то есть люди, у которых очень избирательно была стёрта память. Это была не совсем та амнезия, которая наблюдалась у людей после захвата их сознания «десантниками» балогов – но, как всякие другие странности, могущие иметь отношение к деятельности Пути, и она была учтена, исследована и - оставлена под подозрением. То есть огромный процент «потеряшек» составляли жертвы железнодорожных и гостиничных аферистов, которые травили попутчиков и соседей клофелином и другими зельями; но были и те, кто в эту категорию категорически не попадал – более того, имелось три совершенно достоверных наблюдения, как и при каких обстоятельствах люди теряли память. Это было в парке, в кафе и в поликлинике. К сидящему в одиночестве человеку подходил некто в сером, что-то недолго говорил, после чего уходил – пострадавший же или оставался сидеть, как манекен, или вставал и куда-то шёл, - уже ничего не помня о себе. Что характерно, запомнить хоть какие-то черты «серого» никто из свидетелей не мог, и не помогал даже опрос под гипнозом.
Вот тогда, собственно, мы и познакомились с Кипчаковым, гипнотизёром он был феноменальным…
Так вот, он рассказал, что в Саянах, в верховьях реки Уды, будто бы существует «место силы», где к человеку, потерявшему память, она возвращается. Иногда для этого требовалась помощь шамана, чаще – просто надо было туда прийти и какое-то время пожить. Дорога не слишком простая, но и не чрезмерно сложная: сначала на «Урале» часов двенадцать, потом пешком – дней пять, если не торопиться. Тропа хорошая, конная, набитая. Жить надо под открытым небом, даже без палатки. Заморозки тут по ночам случаются даже в июле, так что эта часть лечения едва ли не самая трудная.
Если за несколько ночей ничего не происходит, идут к шаману. Это рядом. Но мы вот пока не смогли дойти…
Вообще-то с шаманом Яшей мы уже успели познакомиться - прошлым летом. Он тофалар, тоф, это местная малочисленная народность, о которой мало кто знает. Близкие родственники тувинцам, но другие по характеру – подчёркнуто тихие, мирные. Яша молодой, ему лет тридцать, закончил сельхозтехникум в Иркутске, стал ветеринаром – а потом гены взяли своё. Так что оленей и коней он лечит в основном по науке. А вот людей – традиционными средствами.
Я не видел, как Яша всё это делает, однако он забрал у нас «неизвестного мужчину, на вид сорока лет», а через день вернул Данилова Никиту Петровича, авиационного инженера из Канска. Кто-то для чего-то вырезал из его жизни три с половиной года…
Тогда с Яшей поговорить по душам не удалось, за ним прислали из посёлка, он сел на коня и уехал. Данилов же рвался домой так, что сухожилия трещали - пришлось идти. Но Веник пообещал осторожно потолковать с Яшей, разъяснить ему мою ситуацию. И вроде бы разъяснил.
Они ждали меня летом, как я и обещал, но летом я загремел в госпиталь – из ноги полез осколок. Пришлось встречу переносить, потом ещё раз переносить…
И вот, почти как у Высоцкого: «кругом пятьсот…»
Где-то совсем рядом рухнуло дерево, не выдержав ледяной тяжести.
- От наломало-то кедры, - сказал Веник от печки. – Ничо, Лёха, прорвёмся-ка. Така хмарь не вдолги стоит, не бойсь. День-два погодим-ка, так и пойдём. Ну ли чо ли…
- Нормально, - сказал я. – Мы ведь не торопимся. И голодная смерть нам не грозит…
- Бутера завались, - кивнул Веник. – А то пару петель поставим, зайцы вон жирны каки.
- Можно, - сказал я.
- Ну от и кашка-то подошла, - сказал Веник, ставя кастрюлю в нутро старого полушубка и прикрывая сверху полой. – Час на дозрев. Наливай, чо.
Я выудил из-под стола литровую пластиковую бутыль. Хоть тара была и непрезентабельна – из соображений экономии веса, - но сам коньяк заслуживал серьёзных похвал. То есть я знаю снобов, которые к нему и не притронулись бы, поскольку не «Хеннесси» (а я, кстати говоря, так и не понял до сих пор, что они такого находят в этом питьевом парфюме) – зато я сам, собственной рукой, не один раз похлопывал по донцу бочку, в которой сия замечательная жидкость выдерживалась. А главное, это получается такой отдалённый привет от Сура…
Сур застрелился в семьдесят третьем, осенью. Где-то за месяц до своего юбилея. У него нашли запущенный рак лёгких (а ему-то просто казалось, что это потихоньку возвращается его старая астма) – и он решил не мучить себя и родных. Возможно, если бы он дал подсадить себе Мыслящего, то всё было бы иначе – но Сур упёрся и поступил по-своему. Если честно, я не знаю до конца, что там было. Может быть, комитетчики настаивали… Они могли.
На поминках по Суру мы собрались все вместе в последний раз: я, Валерка Краснобровкин, Степан, Севка, Маша, Юра Нефёдов – он тогда, во время вторжения, сумел захватить десантника и несколько часов удерживать в себе; за это время он узнал о Пути столько всего, что потом с год пересказывал это учёным… Хоронить Сура увезли в Армению, приезжали его брат, бывшая жена и сын Армен; собственно, это у него теперь маленький коньячный заводик, где он делает коньяк в основном для своих и так, чуть-чуть, на продажу. Когда мне становится совсем невмоготу, я звоню Армену и напрашиваюсь к нему в гости…
Я уже на восемь лет старше Сура. Вот так получилось. Само собой.
Бокалы у Веника поразительные – хрусталь с синеватым оттенком и очень тонкой гранью. Откуда они взялись, он не помнит. Были всегда. Ну… до революции тут было много золотых приисков, были чуть пониже по реке и богатые сёла – с церквями, трактирами, школами, весёлыми домами… Наверное, с тех пор и сохранились. Дома и дороги тайга сожрала – бокалы хрустальные остались.
Я налил по половинке, и аромат коньяка тут же перекрыл и аромат копчёного ленка, и аромат гречневой каши с монгольской тушёнкой – кстати, самой вкусной тушёнкой в мире, если кто не знает.
- С днюхой, чо, - сказал Веник, топыря ноздри. – Расти большой и дошлый. Скоко тебе стукнуло-то?
- Пятьдесят восемь.
- Пацан ишшо. Вон, деду Роману за девяносто, и чо? Женился, ёба. А ты все один-то? Не вертнулась?
Я помотал головой.
- Ну и… А-ах! Где ты такой душной берёшь-ка?
- В Армении. Можно сказать, под самой горой Арарат.
- Не был, ёба. Хорошо там?
- По-всякому. Люди хорошие… но летом жарко до невозможности. Глазки вылезают. Не всякую баню так натопишь.
- Живут люди… - завистливо сказал Веник, допил, аккуратно закусил брюшком ленка, покрутил головой и кивнул: давай ещё.
И вот так аккуратненько, без фанатизма, мы с ним опустошили литровую бутылку на две трети, когда вдруг подали голос лайки.
Лайка, нормальная охотничья лайка – не пустобрёх. Без дела вы от неё неделями ни звука не услышите. А когда начинает лаять – хозяин понимает почти всё, что собака хочет ему сказать.
Веник, надо полагать, понял, потому что переменился в лице.
- Сиди, Лёха, - сдавленно побормотал он. – Сиди, гляди-ка… сюда гляди… - он поставил посреди стола стальную солонку. – Токо сюда, понял? Глаз не отводи…
- Понял, - сказал я. – Что это?
- Посля-ка, - тихо сказал Веник и тоже уставился на солонку.
Прошло несколько секунд. Голоса лаек приблизились и переместились вниз: под крыльцом у них была берложка. А потом…