Циничка Голосов: 1 Адрес блога: http://www.liveinternet.ru/users/658348/ Добавлен: 2007-12-12 18:09:28 блограйдером Futurolog

Пусть я была упряма, но, где моя панама?

2015-05-09 01:23:47 (читать в оригинале)

Младшенький примеряет на себя сто панам. За неделю.
У меня, всего-то, несколько шляп и шляпок -- сиротка.
Правда, вот цилиндр в музее почтовой станции П.-Х. временно одолжила,

 

пока старшенький отвлекал старшенькую<-не >нестрашненькую служительницу музея.

Она была хороша крикливостью, я -- наоборот.

Но я ее понимаю. Было бы у меня такое з.п. (зеленое пальто), я бы тоже не молчала.

 

 

---

В ком сердце есть, тот должен слышать время, как твой корбаль идет ко дну (Н. Я. Мандельштам)

2015-05-09 00:42:13 (читать в оригинале)

Где-то когда-то, на самом деле на излете октября 1899 года в Саратове, в многодетной семье евреев Хазиных, по жизненным обстоятельствам крещеных (отец был сыном кантониста, мать -- врач) родился очередной младшенький ребенок, по оказии -- девочка. Назвали Наденькой. С надеждой немалая семья тут же переехала в Киев, поселилась на Рейтарской. Оттуда Наденька и пошла в ученье -- женскую гимназию Аделаиды Жекулиной (урожденной Евреиновой), потому, что ученье -- свет, а Аделаида Е., которая назвалась Ж., в нем толк знала.

1 мая судьбоносного года 1919-го, когда одни власти уходили, а другие приходили в Город, уходили-приходили, приходили-уходили, при том неоднократно, порой по несколько раз в месяц, а то и в один день, Наденька в городском арт-кафе (как нынче это дело называют) под названием «Х. Л. А. М» (Х. -- художники,  Л. -- литераторы, А. --- артисты, М. -- музыканты), в общем, в подвале отеля "Континенталь" (угол нынешний Майдана и ул.  Городецкого, то здание, что консерваториями кличут) в свои цветущие двадцать лет повстречала Осю. Ося по паспорту был Мандельштам.

А дальше, если вы немного в теме, то знаете и про Л. Ч.  и про А. Х., но это -- про баб, а я, собственно, хотела этим начать про другое ---  новый цикл про любовь. Любовь к Городу в воспоминаниях.

И, конечно же, первое слово дам Осипу. Так хочу! В его словах -- Надежда.

І часть

Киев. Самый живучий город Украины. Стоят каштаны в свечках — розово-желтых хлопушках-султанах.

Молодые дамы в контрабандных шелковых жакетах.

Погромный липовый пух в нервическом майском воздухе. Глазастые большеротые дети. Уличный сапожник работает под липами жизнерадостно и ритмично… Старые «молочарни», где северные пришельцы заедали простоквашей и пышками гром петлюровских пушек, все еще на местах. Они еще помнят последнего киевского сноба, который ходил по Крещатику в панические дни в лаковых туфлях-лодочках и с клетчатым пледом, разговаривая на самом вежливом птичьем языке. И помнят Гришеньку Рабиновича, бильярдного мазчика из петербургского кафе Рейтер, которому довелось на мгновение стать начальником уголовного розыска и милиции.

В центре Киева огромные дома-ковчеги,

а в воротах этих гигантов, вмещающих население атлантического парохода, вывешены грозные предупреждения неплательщикам за воду, какие-то грошовые разметки и раскладки.

Слышу под ногами какое-то бормотание. Это хедер? Нет… Молитвенный дом в подвале.

Сотня почтенных мужей в полосатых талесах разместилась как школьники за желтыми, тесными партами. Никто не обращает на них внимания. Сюда бы художника Шагала!

Да, киевский дом это ковчег, шатаемый бурей, скрипучий, жизнелюбивый. Нигде, как в Киеве, не осязаемо величие управдома, нигде так не романтична борьба за площадь. Здесь шепчут с суеверным страхом: «Эта швея делает квартирную политику — за ней ухаживает сам Ботвинник!»

Каждая киевская квартира — романтический мирок, раздираемый ненавистью, завистью, сложной интригой. В проходных комнатах живут демобилизованные красноармейцы, без белья, без вещей и вообще без ничего. Терроризированные жильцы варят им на примусах и покупают носовые платки.

Киевский дом — ковчег паники и злословия. Выходит погулять под каштанами Драч — крошечный человек с крысиной головой.

— Знаете, кто он? Он подпольный адвокат. Его специальность — третейские суды. К нему приезжают даже из Винницы.

В самом деле, за стеной у Драча идет непрестанный суд. Сложные вопросы аренды, распри мелких компаньонов, всяческий дележ, ликвидация довоенных долгов — велика и обильна юрисдикция Драча. К нему приезжают из местечек. Он присудил бывшего подрядчика, задолжавшего кому-то сто царских тысяч, выплачивать по тридцать рублей в месяц, — и тот платит.

Клуб откомхоза и пищевкуса.

На афише «Мандат». Потом бал. Ночью улица наполняется неистовым ревом. С непривычки страшно.

 На Крещатике и на улице Марата отпечаток какого-то варшавского, кондитерского глянца.

Отель «Континенталь» — когда-то цитадель ответственных работников — восстановил все свои инкрустации.

Из каждого окна торчит по джазбандному негру. Толпа вперяет взоры на балкон второго этажа. Что случилось? Там Дуров кого-то чешет…

Киевляне гордятся: все к ним приехали! В городе сразу: настоящий джазбанд, Еврейский Камерный из Москвы, Мейерхольд и Дуров, не говоря уже о других.

Колченогий карлик Дурова выводит погулять знаменитую собаку-математика — событие!

Негр идет с саксофоном — событие! Еврейские денди — актеры из Камерного — остановились на углу — опять событие!

Среди бела дня на Крещатике действует рулетка-буль. Тишина похоронного бюро. Матовые котлы стола вспыхивают электричеством. В тощем азарте мечутся два-три невзрачных клиента. Эта убогая рулетка днем была зловещей.

Всякое происшествие в Киеве вырастает в легенду. Так например, я десятки раз слышал о беспризорном, который укусил даму с ридикюлем и заразил ее страшной болезнью.

Беспризорные в пышных лохмотьях, просвечивающих итальянской оливковой наготой, дежурят у кафе. Таких отобранных, лукавых и живописных беспризорных я не видел нигде.

Террасами громоздится великий днепровский город, переживший беду.

Дом-улица «Пассаж», обкуренный серой военного коммунизма…

И славные дома-руины… Против бывшей Думы — Губкома — Марксов памятник. Нет, это не Маркс, это что-то другое! Может, это замечательный управдом или гениальный бухгалтер? Нет, это Маркс.

Киев коллегии Павла Галагана,

губернатора Фундуклея,

Киев лесковских анекдотов и чаепитий в липовом саду

вкраплен здесь и там в окружную советскую столицу. Есть горбатые сложные проходные дворы, пустыри и просеки среди камня, и внимательный прохожий, заглянув под вечер в любое окно, увидит скудную вечерю еврейской семьи — булку-халу, селедку и чай на столе.

(...)
 

---

Синдром лишения

2015-05-05 22:04:44 (читать в оригинале)

Практически три недели держала покалеченный большой палец левой руки в строгости, берегла. А вчера не выдержала, распустила узду, пошла в разнос, как оказалось, моя душа не смогла больше терпеть без борща, результатом -- четырехлитровая кастрюля. Семья, как бы, тоже сыта и желудками довольна, но ждет-не дождется пирогов. Кукусики мои к моей внезапной гастрономической беспомощности оказались совсем не приспособленцами, зато изобретательны в быту и прозвищами, нынче в нашем доме живу я и временно -- моя левая рука, с которой носятся как с писаной торбой, но я-то знаю, что хуже незваного гостя только внезапно радикально левый. 

---

Переяслав-Хмельницкий. Скансен. Часть 1.

2015-05-04 15:03:01 (читать в оригинале)

С Ольгой мы знакомы почти двадцать лет, с Элеонорой, ее мамой, значит, ненамного меньше. Помню, как она меня жарко  приглашала поехать в Переяславский музей под открытым небом, чистосердечно заманивая пряником: лично познакомить с удивительной личностью -- Михаилом Ивановичем Сикорским, основателем музейного дела Переяслава (не для слова: под его руководством создано в небольшом городе, -- пусть и великим историей, но сколько таких городков на карте моей страны, -- больше двух десятков музеев), бессменным с 1951 по 2008 гг., на минуточку -- 57 лет (!), директором Переяславского скансена, человеком невероятной харизмы и великой преданности своему делу. 

Но, знаете, по молодости все важное почему-то откладываешь на потом, по молодости, или, все же, по глупости лет, как-то по-другому расставляются приоритеты: вначале срочное, а важное -- успеется. В общем, не успелось, в 2011 за две недели до своего 88-летия Сикорский ушел из жизни. Но дело его живет, и лично мне, посетившей, наконец-то, в день мира, труда и мая Переяслав, искренне хотелось, чтобы дело Михаила Ивановича, не смотря на все наши государственные геморрои мозга, жило как можно дольше. И дело даже не в труде Сикорского, отдавшего всю свою долгую жизнь служению музейному делу, отрекшегося, как монах, от семьи и личной жизни, имевшего всю жизнь в своем гардеробе (пардон, за такие уж приземленные подробности) один поношенный костюм и истоптанные туфли, что часто ставилось ему в пику всякими надутыми начальниками на различных мероприятиях, которые посещал по делу службы нередко, дело не в том, что все свои честно заработанные деньги он вкладывал в пополнение музейного фонда, хотя, это тоже не так уж и мало, а дело в том, что отречься от истории своего народа, какая бы она не была, и нравится она сегодня живущим или вовсе не нравится, отречься от истории своих отцов и дедов, отречься от своего детства -- это, значит, отречься от себя.

Возможно, кто-то и готов, скорее, многие нынче уже готовы, а я вот нет, поэтому, и пишу, поэтому, и тщательно отбираю среди многий первомайский фотографий соль и хлеб, потому, что, если будет соль и хлеб -- будет и жизнь, а масло, знаете ли, добудем, притчу про лягушку и крынку молока, пожалуй, все знают.

А теперь, кому интересно, айда за мной в музей! 

На сегодняшний день в составе Национального историко-этнографический заповедника "Переяслав" (такое у него официальное название) работает 24 тематических музея, большинство из них расположено в старинных архитектурных объектах, перенесенных сюда со всего Приднепровья.

Что касается количества украинских скансенов, то, как говорится, мнения ученых-этнографов и ученых местами разошлись. Лично я была в пяти крупных (Киев, Львов, Ужгород, Черновцы и  Переяслав) и в одном меньшего масштаба (Колочава), так вот, Переяслав, и это я заявляю без пафоса, не похож ни на один из них. И это отличие заключается, как в изначальном подходе на официальном уровне, так и в подходе самих служителей музейного комплекса. Мы вот жители волшебной страны ОЗ часто шутим, что медицина -- это дорогое хобби. Они, эти музейные, дышат тем же воздухом, что и мы, один в один. Каждый музей имеет свою хранительницу, которая там и волшебница, и фокусник, и проводник, и побелить-покрасить и огород, если прилагается, возделать (сама видела своими очами).

А теперь от общего к частному легкой майской походкой.

Музей хлеба.

Открыт в 1984 г. Представленная экспозиция от сохи до трактора мумифицирована прошлым веком. Если бы не чисто побеленная по весне хата селянина-хлебороба, да покрашенные той краской, что от ставень осталась ("шоб нэ пропала!"), фигуристые скульптуры колхозниц 50-х ("в теле" -- значит, здорова, здорова (большая) -- это не размер, а признак сытой жизни),

могло бы показаться, что машина времени уже изобретена, а ты, возможно, ее предпоследний пассажир.

А, может быть, этот агрегат, произведенный в дореволюционном Елизаветграде (нынешний Кировоград) на одном из крупнейших в Европе заводе сельскохозяйственных машин братьев Роберта и Томаса Эльворти, и есть машина времени?

АН-2, в народе -- "кукурузник", советский самолет сельскохозяйственной авиации. Сельскохозяйственная авиация давно ушла в небытие вместе с СССР, и ее ветеран уже давно не бороздит воздушные просторы, но умирает гордо -- стоя.

И, если для нынешнего поколения молодых с горящим взором "кукурузник" -- артефакт, то для меня он неотъемлемая часть истории моей страны и моей личной истории. В далекой юности я училась водить машину на аэродроме, где базировались эти маневренные бипланы, отец дружил с пилотами, и пока они мило общались, я вечерами рассекала по взлетной полосе на вишневой девятке. А на окончание школы мне был сделан по-настоящему в то время царский подарок: полет на месте второго пилота. Вот уже почти четверть века прошло, а я до сих пор помню свой клокочущий восторг от ощущения, что вот она -- моя новая просторная жизнь начинается, и я в нее врываюсь громко, с грохотом и ревом, и вот это юношеское, когда кажется, что все дали -- твои, только руку протяни, и да, черт побери, все тебе по плечу.

Кстати, самолет АН-2, разработанный в Киеве советским конструктором Олегом Антоновым (первый полет -- 31 августа 1947 года), был занесен в книгу Рекордов Гиннеса как самый долго эксплуатируемый в мире самолет (65 лет), ведь этот одномоторный биплан широко эксплуатировался не только в сельском хозяйстве, но и для перевозки пассажиров и грузов на местных воздушных линиях. Те, кто видел олимпийского мишку, наверное, еще помнят как быстро и за небольшие деньги можно было добраться из одного областного центра в другой, а порой даже и в район или поселок. К примеру, в 1984 году между крымским курортным поселком Межводным, где мы в тот год отдыхали с родителями, в Симферополь было целых четыре рейса. 

Кладбище послевоенной техники. Ощущение, честно говоря, у меня оставило тягостное, без надлежащего ухода старички рассыпаются.

Внутри музея законсервировано время

и карта страны, которой давно уж нет.

На этом попрощаемся с Музеем хлеба и под крыльями молоденьких "самолетиков" отправимся гулять дальше, дальше будет бодрее и веселее -- обещаю!

(продолжение следует)

 

---

Май мой

2015-05-03 05:09:11 (читать в оригинале)

... май мой и только мой -- это я так тихо в себя кричу. Май, ночь, за окном дождь стеной, а птицы, просыпаясь, поют, поют, поют...

А я вместе с ними. Жить весной, слышать весну, чувствовать весну, отмывать себя от черного и скверного холода зимнего -- это такое неимоверное счастье, каждый год праздником который десяток лет.

Некоторые, правда, любят осень. Я бы, может быть, тоже ее полюбила, со временем, лет так через пятьдесят, полюбила бы искренне и взаправду, невитиевато,  вместе с морщинами, скрипучими суставами, немыми и глухими адресами, по которым ни писем, ни звонков, ни приветов. Может быть...

Хотя,  нет! Нам, детям января, один лишь токсикозный май люб. В нем тюльпаны с бахромой, пахнущие по-настоящему живой землей, а в небеса мы вот всегда успеем вознестись.