кажется, счастлива (ч.2)
2011-09-09 02:06:10 (читать в оригинале)
Холодный, обложной дождями, июнь внезапно сменился жаром июля. Город враз высох, обмелел, скукожился. Стояла липкая немая духота, желеобразное, тягучее варево -- ни всхлипа, ни вздоха. Асфальт превратился в битумный джем, крутые склоны выгорели и редкий залетный ветер вяло теребил пожухлую траву, скорее по привычке, чем от внезапно настигнувшей страсти, на липах появились квелые желтые листья -- патогномоничный признак болезненного стремительного распада. Утренний студеный квас в бочках к обеду прокисал и продавщицы неопределенного возраста -- голосистые, мордатые, на толстых коротких ножках, смачно плюнув в городское пекло, писали торопливо на листе в клеточку, вырванном из школьной тетради, "кваса нет", и, позвякивая тяжелой мелочью, растворялись в городском мареве до следующего утра.
Жизни в городе не стало, дворы опустели. Молодые барышни, надев цветастые сарафаны из ивановского ситца, белоснежные спины с тонкими серповидными лопатками и голенастые ноги, перелетными птицами упорхнули на юга, где настоящее лето: бездонное море, горячий песок, обветренные губы, соленые поцелуи и ночные танцы вдвоем, странные танцы. Школьники младшего и среднего возраста разъехались по пионерским лагерям: загорать, купаться, впервые влюбляться и играть с вожатыми в зарницы. Древние старушки в белых носочках с лохматыми пудельками и болонками переживали липкую блокадную жару в тесных квартирах, пили душистый "Корвалол" и били рекорды вызовов городской скорой помощи лаконичными жалобами "плохо", "очень плохо", "умираю, опять умираю". Только редкий дворовой мужик появлялся во дворе пьяной тенью, да и та была легкая, сквозящая, тающая дымкой вонючей папироски.
Подружки Жанетты в то лето готовились поступать в высшие учебные заведения. Рыжая, толстая Катька-хохотушка, вскормленная матерью-одиночкой, продавщицей магазина "Березка", в торговый, худенькая, нежная и трепетная Лена на биофак в педагогический, ну а Светка умело готовилась в медицинский -- обычное дело династией при живых семейных врачах: бабки Полины Лукиничны -- известного в широких кругах дерматолога, деда Михаила Ивановича -- доцента кафедры микробиологии и родителей офтальмолога и хирурга.
Жанетта грустила, растила живот и нервно вязала тонкими круговыми спицами пинетки из мохеровой голубой нити. Нить крутилась, рвалась, путалась. Из широко открытых окон несло жаром. Толик, новоиспеченный муж, закончив свое ПТУ, распределился токарем на завод "Ленинская кузня", где и пропадал все будние дни, впрочем и выходные, говорил, что срочный заказ -- рабочая необходимость. Мама Жанетты периодически на все это безобразие устало хмурилась выщипанной бровью -- самая широкая часть у внутреннего уголка, кривила четко очерченный рот, но к удивлению была молчалива. В то лето ей не до крикливых претензией в сторону дочери было.
Внезапно вспыхнула страсть -- остро и обжигающе. Левая связь с временно одиноким на лето мужчиной -- председателем профкома одной организации. Организация была большая, потенциал огромный, его жена и двое детей, как обычно, лето проводили на южных берегах профсоюзного санатория, а мужик томился в городском вареве -- рабочая необходимость.
(продолжение следует)
