Полярные Сумерки. Журнал Dмитрия GLUховского. Голосов: 1 Адрес блога: http://dglu.livejournal.com/ Добавлен: 2007-12-13 21:24:36 блограйдером Luber

Мопед не мой

2011-01-27 10:58:23 (читать в оригинале)

К предыдущему рассказу.

Выяснилось тут, что мэра Новокузнецка действительно зовут Валерием, прямо как в "Откровении". Я о существовании этого человека и не подозревал: тут налицо опять обычная мистика.

Вместо "Совпедия" читать "Совпадения" (с) Кнышев.

---

ОТКРОВЕНИЕ

2011-01-25 11:43:24 (читать в оригинале)

Вот вам еще один "Рассказ о Родине". Об устройстве чиновничьей пирамиды, о социальных лифтах и о торговле должностями.




- По квитанции. За газ. Сто девяносто рублей, - на всякий случай прикрывая рот рукой, хоть кассирша и сидела за толстым стеклом, уточнил Валерик.

Держаться на ногах было тяжело. Морило жутко и время от времени Валерик нырял в морок, на секунду забываясь и тут же спохватываясь.

Початая бутылка “девятки” смотрела на него из-под стойки – призывно, томно, вся покрытая испариной. Валерик ласкал ее заскорузлыми своими пальцами – незримо для кассирши, и неслышно просил подождать. Все-таки Сберкасса. Учреждение! Должно же быть в этом мире хоть что-то святое.

- Ваши двести. Сдачи нету. Возьмите билетик, - строго глядя на Валерика сквозь бронебойное стекло, отчеканила кассирша.

В ее голосе не было вопросительных интонаций – ну или там извиняющихся. Нет. Наоборот – скрытая угроза: попробуй рыпнись, алкашня.

Зря она так. Валерик не был алкоголиком. Он был одиноким мужчиной – по независящим от себя причинам несостоявшимся, обойденным женской любовью и всеми прочими страстями, кроме футбола, недоухоженным и несколько тоскливым. Брюки его были выглажены со стрелочкой, но заляпаны желтком и сардинным маслом, пиджак, напротив, был мят, но был ведь? Был! Валерик как мог боролся с жестоким течением жизни и пользовался одеколоном, но иногда течение оказывалось сильнее и одеколон случалось употреблять внутренне. В общем, опустившимся Валерика нельзя было назвать, нет! А опускающимся? Допустим.

Возмутиться. Кулаком по стойке грохнуть!

Трудового человека обманывают! Вот же у нее червонцы лежат столбиком – только что из бабульки натрясла. Это она просто план выполняет – втюхать населению тыщу лотерейных билетов в день. Отнять у народа еще немного денег и всучить еще немного надежды на чудо – которая лопнет тут же, не отходя от кассы: экспресс-лотерея, потри билет монеткой и смирись уже наконец со своей идиотской судьбой.

Доколе?!

- Давайте, - промямлил Валерик.



Кассирша победно ухмыльнулась – какое ты все-таки ничтожество, мол, – и швырнула ему в щель вместе с оплаченной квитанцией билетик с унылым триколором. Бесперспективный, как Валерина молодость. На. Жри.
Валерик взял билет, повертел его в руках, сунул руку в дырявый карман и нащупал там только чудом зацепившийся ключ от квартиры. Поцарапал ключом ячейки…

- Вы что тут, жить будете? – сурово спросила кассирша.

Стоявшая позади беременная мадам подтолкнула Валерика пузом к выходу. Валерик печально вздохнул, так и не дотерев билет, забрал свое законное пиво и побрел домой.

Уже на кухне выложил билетик на клеенку с подсолнухами, сходил в прихожую за ключами и поскреб-таки оставшиеся клеточки.

Две машинки, одно солнышко, две каких-то издевательских резиновых бабы, один, видимо, транзистор и три условные пачки долларов. Валерик перевернул билет обратной стороной и почитал. Перевернул снова и поглядел на ячейки. Вспотел. Опять перевернул той стороной, где правила. Отвинтил взревевший кран, попил ржавой воды, смочил себе шею, и снова посмотрел на стертые клеточки.

По всему выходило, что он выиграл миллион рублей.

Валерик подошел к окну, отодрал присохший по щелям пороллон, распахнул створку и вдохнул прогорклый новокузнецкий воздух. Стал считать. Выходило, что денег теперь хватит на девять лет жизни – если брать по нынешней его зарплате.

От такого незаслуженного счастья Валерику стало страшно.


Девять лет? Смешно!

Вместе с богатством на Валерика свалились и соблазны, о существовании которых он раньше и не смел задумываться. Машина. Расширение жилплощади. Турпоездка. Ресторан. Проститутки.

Потом вдруг ему стало казаться, что его благополучие находится под угрозой. Финансовый кризис только-только поотпустил, но обретший неожиданный интерес к деловым новостям Валерик непременно ждал повторения. Деньги надо было спасать. Их надо было прятать.

И Валерик стал изучать по газетам предложения тайм-шеров, финансовых пирамид и паевых инвестиционных фондов. От перспектив кружилась голова, но было все же сцыкотно немного. Не в силах сделать выбор и не доверяя банкам, Валерик ворочался по полночи на полиэтиленовом пакете с миллионом и не мог уснуть. Чах.

Разрешилось неожиданно, но в то же время вполне ожидаемо: Валерик со своим пакетом попал в руки к мошенникам. На вонючем плодоовощном рынке его узнал по фотографии в газете субъект со смоляными усами и хлопнул по плечу.

- Слушай, брат! Не потратил еще лимон свой, а?

Валерик икнул, втянул голову в панцирь своего заскорузлого пиджачка и собрался юркнуть в перпендикулярный ряд с черемшой и прочим, но усатый улыбнулся с таким шармом, на какой способны только усатые, и ухватил Валерика покрепче.

- Есть короче маза, - подмигнул он Валерику. – В администрации городской. Могу пристроить. У них там место теплое освободилось. По части ЖКХ.

Валерик ничего из этого не понял, но усатый проявил настойчивость. Объяснил: уплатив девятьсот восемьдесят тысяч неким силам, Валерик мог занять место заместителя главы управы одного из районов Новокузнецка. Прямо сейчас.

Валерик, конечно, не поверил. Чтобы должности продавались? Нет, мир не может быть устроен так просто. Но он так уже был изможден необходимостью решить судьбу несчастного миллиона, что взял да и согласился – перезревшим яблоком упав в привычные руки усатого.

- Я сейчас домой только сбегаю, - тихо вздохнул Валерик, думая ненароком, что с оставшейся суммой в двадцать тысяч рублей ему будет куда понятней и спокойнее.

- Нет! Что ты, брат! Это не мне надо нести! – вроде бы даже испугался усатый. – Где городская администрация, знаешь? Туда неси. Четвертый подъезд заходишь, через охрану, там такой лифт будет. Клади деньги в него и жми второй этаж. Ну там и записку оставь: что хочешь такую и такую должность.

- И все?

- И все! – улыбнулся ему усатый, откусил хрусткое яблоко золотыми зубами и сгинул.

Все еще находясь под властью морока, Валерик побёг домой, вытащил из-под пятнистого матраса пакет и двинул к городской администрации. Искомый подъезд обнаружился быстро – такой отчаянно угрюмый, что реформу ЖКХ хотелось начать именно с него. Охранника на месте не было, а вот лифт был. Дряхлый, с оплавленными - будто плачущими – кнопками, ну и с непременным амбре, конечно.

Валерик отсчитал себе свои законные двадцать тысяч сдачи, спрятал их в нагрудный карман, вложил записочку с прошением – будто в Стену плача пихал - соответственно перекрестил пакет и нажал на кнопку второго этажа, богобоязненно выпрыгнув из кабины в последний момент. Лифт клацнул челюстями, пожирая подношение, и тяжко поехал вверх.

Так Валерик попрощался с деньгами.


Три дня от пакета не было никаких вестей, и Валерик с этим уже даже смирился: в конце-концов, русский человек от судьбы своей ждет чего-то именно такого, а когда жизнь вдруг против всех правил начинает складываться, его обуяет необъяснимая тревога.

На четвертый день Валерику позвонили и попросили подъехать в администрацию. Он взял собранный уже на всякий случай тревожный чемоданчик со сменой белья, брикетом хозяйственного мыла, ложкой, кружкой и крупой, и сел в автобус.

В администрации его провели к главе управы, взяли паспорт, а потом позвали зайти. Проклиная себя за
легковерность, Валерик напоследок поскреб яичный желток на штанине, сказал себе, что перед смертью не надышишься, и шагнул в начальственный кабинет.

Глава управы был человеком грузным и изношенным. И все время он переваливался, перенося вес с левой ягодицы на правую и обратно, будто сидел не в кожаном кресле, а на промасленной сковороде, а припекало все сильней.

Встреча оказалась удивительно скорой и формальной.

- Поздравляю вас, конечно, - вяло произнес глава. – Но впереди у вас много работы. Месяц вам чтобы осмотреться, а со следующего будете класть в лифт по половинке.

- По половинке чего? – стеснительно спросил Валера.

- Миллиона. Ежемесячно, – терпеливо объяснил ему усталый префект.

- Да где же брать-то? – поразился Валера.

- А с крепостных. Откуда ж еще? – в свою очередь удивился глава управы. – Вам вверено хозяйство. Вот и извлекайте из него.

- Я так не могу… - икнул Валера, чувствуя, как вскипает голова и холодеют руки.

- Если по итогам второго месяца не будет половинки, - вздохнул префект с сочувственным видом – как у Понтия
Пилата при известном разговоре, - заведем на тебя уголовочку по финансовым преступлениям. Начальство требует чистить ряды. Про предшественника своего в хронике происшествий не читал?

Валера помотал тяжелой головой.

- Ну, ступай, - печально сказал префект. – Родина на тебя надеется.



Первую неделю Валера пребывал в ступоре, и из водочного водоворота сумел выгрести только к середине второй – прочитав случайно в старой газете ту самую хронику происшествий. После этого сходил в городскую баню, собрал по дому все спиртосодержащие жидкости и отнес их на помойку – почитай, сдал в благотворительный фонд.

Встряхнулся.

И поехал осматривать коммунальное хозяйство Новобайдаевского микрорайона – сурового жилмассива, заселенного потомками угледобытчиков.

В Новобайдаевке все было из рук вон – с похмелья Валера понимал это особенно остро. Горячая не шла, в подъездах кровь и моча стояли по щиколотку, а на желтых газовых трубах во дворах девятиэтажек подтягивались динамичные ребята со стрижкой “полубокс”.

Сначала Валере захотелось “девяточки”, потом - валокордину, но он себя оба раза переборол. Прошел по ЖЭКам, собрал начальников, и в актовом зале девяносто девятой школы, потея от волнения, выступил.

- Товарищи! – срывающимся фальцетом обратился Валера к многоголовой мутноглазой и перегарной гидре, которая оцепенело смотрела на него, выгадывая, как бы его половчее сожрать.

- Товарищи! В Новобайдаевке сегодня все обстоит плачевно! – словно Орджоникидзе на митинге, рубанул Валера.

В зале хамски захрапели.

- Уволен, - вырвалось у Валеры.

Храпевший непристойно почесался и устроился поудобнее, улегшись бочком. Но прочие встрепенулись.

- Сегодня Новобайдаевка – заповедник социализма, - зачем-то сказал Валера. – А я хочу позвать вас за собой в капитализм!

- Дерьмократ! - тетка с химией и в очках, как у Чикатило, встала, сморкнулась и затопала к выходу.

- Давайте оказывать населению услуги! – не отступал Валера. – Почему бы сантехнику не починить кран или трубу? Почему бы газовщикам не приезжать по вызову хотя бы на третий день? Быть может, мы сумеем подать горячую воду под Новый год!

Глаза у слушателей остекленели.

- Небесплатно, разумеется, - негромко, но внушительно, научившись этой чудодейственной интонации у премьер-министра в телевизоре, произнес Валера.

Стеклянный блеск сменился масляным.

- Но как? – робко поинтересовался мужичонка с волосатыми пальцами.

- Будем работать! – зажмурившись от собственной храбрости, как можно уверенней сказал Валера.


Чудес, конечно, не бывает, и горячую так и не дали. Но сначала частично протрезвели сантехники – и первыми сборщиками податей стали обходить все квартиры, где кран потек или там трубу прорвало. Неизбалованные жизнью новобайдайцы готовы были платить – кто сто рублей, кто двести. Половину сантехники оставляли себе, вторую несли в ЖЭК. В ЖЭКах делали также – и половину кассы направляли Валере. Так же и с газовщиками, и с дворниками. Бабкам – спящим агентам социализма, чинили все бесплатно и подмешивали в чай валерьяну. Деньги закапали сначала робко, как вода из только что починенного крана, потом потекли тоненькой энурезной струйкой, а потом и зажурчали веселым ручейком, будто из пробитой хулиганами теплотрассы.

Во второй месяц полмиллиона набралось еле-еле, в третий – уверенно. Валера расправил плечи и надел на них новый костюм в полоску. Заходя в неподотчетные микрорайоны, он уже осматривался в них по-хозяйски, где-то оценивая по достоинству изобретательность местных управ, а где-то и беря на карандаш местные просчеты. Вот два ларька стоят без электричества, например, сигаретами торгуют. Ну проведи ты к ним левый провод, да и стриги себе по две тысячи в месяц. Тысячу – за энергию, тысячу – за отсутствие проверок. Эх, жаль, разрешения на торговлю выдавать нельзя!

Деньги Валера клал в волшебный лифт. Лифт возносился на второй этаж – хотя, судя по скрежетанию в шахте, находился этот второй этаж довольно высоко – и Валера продолжал работать.

В кабинете префекта он уже внимательно присматривался к деталям интерьера, постепенно приобретая вкус к жизни. Кожаное кресло. Компьютер. Вагоночка на стенах такая ровненькая. Вот жить-то как надо!

А вот сам префект все худел на глазах, бледнел – словно рак его жрал.

И однажды, придя на прием по поводу уборки снега, Валера натолкнулся на испуганный взгляд Эммочки.

- Ак на Петра Васильича эта самая… Дело завели… - покраснела секретарша.

Валеру бросило в жар. Он метнулся домой, сгреб все нетрудовые – набиралось уже два миллиона – и хотел сначала отдать в детский дом, потом сжечь, а потом вдруг вспомнил самый первый свой разговор с префектом. Собрал все средства в пакет и бросился к четвертому подъезду администрации. Пробрался мимо снулого охранника, заполз на коленях в обоссанный лифт, положил сбережения на пол – и ничего не прося, ничего! – только записочку с именем оставив – потянулся к кнопкам.

Сначала хотел, как обычно, второй нажать, но потом задумался. Тут уже, верно, не на второй надо, а на третий отправлять, если логически мыслить.

Рискнул. Отправил на третий.

Лишь бы пощадили… Лишь бы не тронули…

Опустошенный, Валера поехал домой и впервые за текущий квартал нажрался.

Через день позвонили из администрации.

Вызвали.

Назначили префектом. Сказали, за успехи в наладке работы ЖКХ.

Поначалу, конечно, было боязно. В освободившийся кабинет Валера входил бочком, за стол садился неуверенно, словно боясь оскорбить память прежнего хозяина, усланного зоркою российской Фемидой куда-то под Братск.
Эммочка помогла справиться. Поскреблась в дверь – покорная судьбе и даже в заискивающем мини. Сексапильненькая вся такая.

- Ак мне эта… Выходить завтра? – потупясь, спросила она, ставя чай под таким углом, чтобы декольте ее вот чуть-чуть что не опорожнилось.

У Валеры в горле пересохло – и он решил не противиться судьбе.

- Закрой дверь, зайка, - чужим голосом сказал он Эммочке. – Будем проводить экзамен на служебное соответствие.


Кроме блудливой секретарши Валере на новой его должности полагались теперь и служебная машина, и квартира в только что сданной новостройке по спеццене, и совсем другие друзья.

Но и работы было невпроворот. В непринужденной беседе на шашлыках Валере объяснили, что на третий этаж ежемесячно нужно было отправлять целый миллион: так уж устроено мироздание.

Друзья приобрелись такие: помощник прокурора, заместитель главы ОВД, начальник санэпидемстанции. Ездили они на битых немецких машинах, но в целом всем в своей жизни были довольны. Слово “лифт”, произнесенное ненароком в разговоре с любым из них, непременно вызывало заговорщическую масонскую улыбку.

А Валера, вкусивший скорого успеха, на своей должности через некоторое время заскучал. Вагонка, которой были обиты стены его кабинета, казалась ему уже не такой роскошной, а вот гербовые обои в приемной заместителя мэра, напротив, манили его, обещая запретные удовольствия.

Сначала он попробовал отвлечься развратом и завел вторую секретаршу. Но вскоре жажда деятельности взяла свое и он целиком сосредоточился на подсобном хозяйстве. Кроме Новобайдаевки в его распоряжении была теперь и Байдаевка, и Монтаж, и Верхняя Колония, и Абашево, и Белые Дома, и Три-Четыре. Собирать дань со всех микрорайонов Орджоникидзевского было сложнее. Пришлось работать с кадрами, проводить разъяснительные работы, кого-то из этих кадров отправить под Братск, а кого-то, прости Господи, и подале. Благо среди новых друзей у Валеры были и такие, имена которых всуе произносить не стоило.

Денег стало столько, что оставлять себе все избытки Валере сделалось неловко. Вот он уже первым среди своего круга пересел на довольно новый БМВ. Вот уже и сделал ремонт в своей новостройке. И даже дачку стал строить. А деньги все равно оставались!

Как бы Валера ни проповедовал капиталистические идеалы, а вырос-то он все равно при социализме, и генетическая память у него была будь здоров. Свалившимся на голову он решил ради успокоения совести делиться. Сначала стал заносить в лифт по полтора миллиона, потом по два.

Заместитель мэра от этого Валериного рвения отчего-то был им не слишком доволен. Стал придираться, капризничать, а потом вдруг к Валере пришли знакомиться приятные интеллигентные люди из УФСБ.

Боится, падла, за свое место, понял вдруг Валера. Понимает, что неэффективен. Что не справляется. И сейчас просто уберет Валеру, как снял до этого Петра Васильича. Как в шахматах. Чик – и место оборзевшего коня займет безмозглая пешка.

А почему я должен?! – вдруг взбунтовался Валера. Неужели так и остался терпилой?! Почему кресло заместителя мэра будет занимать никчемный упырь, если я его достойней – вон показатели в лифте сами за себя говорят, поди поспорь с циферью!

Накачанный страхом и гневом, Валера рванул домой. Собрал все, что было, вырвал из тетрадки лист бумаги, записал на нем все свои пожелания – и отвез все это в лифт. Уверенно нажал на кнопку четвертого этажа – и отправил жертву наверх.

Через неделю заместителя мэра перевели работать в область, а на освободившееся место – в кабинет с гербовыми обоями – позвали Валеру. Рокировочка.

Все Валерины дружки с прошлой должности теперь находились в несколько зависимом от него положении и в его кабинет заглядывали, выгнувшись так, чтобы Валере было удобней утвердить свою доминантность. Но Валера людей без необходимости не унижал. Зачем? Валере нужна была своя сплоченная команда – иначе на новое повышение не наскрести.

Остановиться он уже не мог. Заглядывался на бронированный Мерседес мэра, ездил нарочно мимо его загородного особняка, носил ему холодный квас в сауне после совместного миттельшпиля, а сам думал: сколько же надо набрать, чтобы подвинуть вас, Андрей Палыч?

Копил, как мог. Обложил данью и продрынки, и милицию, и коммунальщиков, и пожарных. Милиция кряхтела, конечно – им и свой лифт кормить надо было – но платила.

А Валера все думал: Господи, да если уж у меня тут такие обороты, мэру-то каково?

Андрей Палыч был в целом мужиком неплохим, и совсем уж откровенно подсиживать его у Валеры совести бы не хватило. Хорошо, инфаркт помог.

В осиротевшие мэрские покои он зашел вроде бы как занести какие-то документы на подпись. Но, зайдя, понял: отсюда обратного пути нет. Только наверх! Обстановочка вроде была скромная: портреты двухглавого нашего орла – один с синим галстучком, другой – с красным, мебелишка такая утлая, советская еще, вида из окна на дым из адовой печи Западно-Сибирского Металлургического, но чувствуется же: камуфляж. Все для отвода глаз. Поскреби ДСП – а стол-то весь из золота, и стулья тоже. Да на такой должности – к чему ни притронься, все будет из золота, если руки из нужного места растут. Царь Мидас, видать, на этой должности и кончился – а у Валеры впереди еще губернаторское кресло маячит!

Титаническим усилием собрав столько, что хватило бы вполне на особняк и на Мерседес, Валера вырвал тетрадный листок и исповедовался на нем лифту в своих темных желаниях. Нет, он не то чтобы не желал мэру выздоровления, он просто хотел бы, чтобы тому до конца жизни больше не пришлось нервничать. А работа-то нервная…

Через день у мэра произошло обострение и его отправили в Москву. А там уж все случилось так, как случилось, и
Валера тут был ни при чем.

Кабинет достался ему по праву.

Эммочка теперь командовала целым штатом длинноногих провинциалок, а Валеру никто уже называть Валерой не смел. Только Валерий Ильич, и без никаких.

На новой работе Валерию Ильичу все было по нраву. Интуиция не подвела: какие теперь продрынки, какие пожарные, когда есть ЗСМК, НКМК, “Кузнецкие ферросплавы” – и это мы еще пока только металлургию берем, не говоря уж об угле! Одна беда: с губернатором не сошелся характерами.

Губернатор сидел на своем месте с тех примерно пор, как казаки основали на месте нынешнего Новокузнецка первый острог. И если Валерий Ильич кормил купюрами безгласный лифт, то губернатор, похоже, давно договорился с куда более зловещими силами – даром, что бывший шахтер. Видно, как раз по работе и свел знакомство.

Но Валерия Ильича уже было не удержать. В изначальном своем лотерейном билете он теперь видел только перст судьбы – и перст этот ему сейчас однозначно указывал на губернаторское место.

Сколько же надо, чтобы и этого зубра оседлать? Десять миллионов долларов? Двадцать?

На вершине новокузнецкого городского хозяйства было пустынно и одиноко. Среди облаков, порождаемых трубами НКМК, высился лишь губернаторский Олимп – но посоветоваться по поводу восхождения на него Валерию Ильичу было не с кем. Победитель, как известно, остается один.

Обложив город десятиной – включая и церкви, кстати, потому что тоже чудесный бизнес – Валерий Ильич набрал пятьдесят миллионов. Из своего японского внедорожника таскал в заброшенный подъезд мешки с деньгами минут пять – в инкассаторский мешок больше двух не влезает.

Завалил лифт почти в человеческий рост, добрался до кнопок… И замер.

Пятая кнопка была на панели последней, и туда он уже деньги отправлял в прошлый раз, когда метил в мэры.
Валерий Ильич понял, что уперся в потолок.

Растерянный, несчастный, он уселся прямо на зеленые холщовые мешки и закурил. И пока он дымил опостылевшим уже “Собранием”, в голову ему пришла дерзкая мысль. Он распрямился, разгреб панель от наваливающихся денежных мешков, и нажал на кнопку вызова диспетчера.

- Говорите, - прогундосил чей-то голос из-за металлической решетки.

- А что, выше пятого этажа нету ничего? – спросил Валерий Ильич.

- Тут нету, - сказал голос.

- А где есть? – осторожно поинтересовался Валерий Ильич.

- В Москве есть, - лениво ответил диспетчер.

- А можно, я к вам поднимусь? – вдруг всхлипнул Валерий Ильич. – Так поговорить хочется! И не с кем…

- Куда подниметесь? – в голосе послышались удивленные нотки.

- Ну… К вам. На крышу?

- Крыша в Москве, - устало объяснил диспетчер. – Адрес запишите.


В Москву Валерий Ильич оделся так, чтобы в нем нипочем не распознали регионального лоха: туфли из змеиной кожи, черные брюки, куртка из мягкой итальянской кожи с меховым воротником и теплая кепка с короткой норочьей шерстью наружу.

Взял такси сразу на Старую Площадь, где и располагался, судя по инструкции, его следующий лифт. Доллары, ясное дело, поменял на пятисотевровые – эти удивительно емкие купюры были словно созданы для оборотистой российской экономики – и особенно для взяток.

Приехал. Сначала метнулся к неприступному имперскому зданию за железной оградой – но номер дома оказался не тот. Тогда забрался в переулки, во дворы, искал-искал, и наконец наткнулся на нужный адрес. Удивительное дело: казалось, пол-Москвы прошел, а на деле – вернулся все к тому же зданию, только с тыла. Видно, к нему в Москве все дороги вели. По крайней мере, чиновников.

Подъезд тут, конечно, был совсем другой, не новокузнецкий. Широкая лестница, спящий консьерж, бронзовая люстра – и чинный старинный лифт с двумя деревянными дверцами.

Валерий Ильич положил осторожно на пол свой крокодиловый кейс, посмотрел на кнопки – и замер: тут кнопка была только одна: никаких тебе этажей, просто “Вверх”. Не считая тревожного колокольчика.

Можно было, конечно, просто уйти; но у Валерия Ильича столько оставалось невыговоренным! В общем, черт дернул нажать на колокольчик.

- Я из Новокузнецка, - поведал он лифту. – Вот, гостинцы привез.

- Я уже ваше досье листаю, - ответил лифт. – Губернатором хотите?

- А… - у Валерия Ильича в горле пересохло. – А кем еще можно?

- А кем хотите? – вполне дружелюбно полюбопытствовал лифт. – Хотите к нам, в Москву?

- Я… Я… А сколько?

- Смотря куда.

- Ну мне бы… В министерство.

- Можно в министерство. На выбор: замминистра в Минрегионе, Минэкономразвития, Минсвязи. У вас к чему душа больше лежит?

- Я… Мне… - у Валерия Ильича голова закружилась от перспектив. – Минэкономразвития! Очень с моими личными целями совпадает.

- Жмите кнопку и идите погуляйте, - посоветовал лифт.

- А у меня… У меня хватит? – заволновался Валерий Ильич.

- Пятисотками принесли? – проницательно спросил лифт. – Наберется. Это ведь только первый взнос, сами понимаете.


Чадная Москва закрутила Валерия Ильича вихрем событий: новое рабочее место, стройные женщины с хорошей кожей, покупка квартиры на Петровке, совещания, совещания, совещания…
Карьера шла в гору. На сдачу от приобретенной должности Валерию Ильичу выдали авто с мигалкой, и скоро уже огни Нового Арбата и Кутузовского казались ему такими же родными, как неровно мерцающие окошки Новобайдаевки или Монтажа.

Но вот беда – власть оказалась прилипчивой, как кокаин: прежних доз никогда не хватало, и требовалось все время повышать, повышать… От третьего зама – к первому, у которого дача на в Горках-10, а в Усово, и парк состоит не из трех машин, а из семи. Потом – министром. Все равно мало! Мало! Еще! Прайват джеты, и Курш, и свои предприятия!

И все равно. Еще!

Была внутри Валерия Ильича страшная сосущая черная дыра, в которую утягивало все эти сине-голубые Майбахи, и пентхаусы на Остоженке, и грандиозное желто-фиолетовое торнадо из мириад двухсот и пятисотевровых купюр.
Тревога. Сомнение. А что, если бы не выиграл он тогда свой первый миллион?

Доставляя в лифт очередное подношение, он принял на грудь Икс-О – для храбрости, и выступил.

- А можно еще вопрос?.. – спросил Валерий Ильич у тревожного колокольчика. – Неужели любой вот так вот может… С улицы… И замминистра стать?

Лифт помолчал, и Валерий Ильич начал уже жалеть, что спросил. Но уж больно свербило – хотелось все-таки верить в свою избранность.

- Наша страна так создавалась, чтобы народ мог править, - строго и назидательно произнес лифт. – Еще при Ленине отстраивали так, чтобы любая кухарка могла пробиться наверх и управлять, окружив себя однокурсниками, партнерами по спаррингу или сокамерниками там, как Сталин. Система социальных лифтов выверялась десятилетиями, снабжалась сдержками и противовесами. И сегодня она работает безупречно. Возьми хоть забулдыгу, хоть уголовника – поставь на любую позицию – система выдержит. Это и есть настоящая власть народа. А не демагогия с выборщиками, как у некоторых.

- Я понял, - покраснел Валерий Ильич. – Вы извините, что спрашиваю. А.. а деньги тогда зачем?

Лифт фыркнул, удивляясь бестактности пассажира. Потом, видимо, вспомнил, откуда тот приехал, и смилостивился.

- Слово “меритократия” знакомо вам? – брезгливо спросил он. – Власть должна попадать в руки тем, кто ее заслуживает. К самым предприимчивым, самым бойкими, самым агрессивным. У власти должны быть альфа-самцы. Именно в нашей стране и существует самая подлинная меритократия. Есть универсальное мерило – именно то, что у вас сейчас в чемоданчике. Фиалкового цвета. Именно так система отсеивает плевлы и отбирает эффективных управленцев. Так и отстраивается пирамида.

- То есть, деньги – просто символ? – поразился Валерий Ильич.

- Символ, символ. Кнопку жмите.

- Подождите… Подождите! – взмолился Валерий Ильич. – Неужели я так кем угодно могу стать?

- Только так и можете. Других путей нет. А кем надо? – устало спросил лифт.

- И… Президентом?

- Ну конечно! - заверил лифт. – Объяснил же: меритократия. У власти находятся те, кто этого достоин. Вы копите, копите.

- И… Премьер-министром?

- Вот это – нет, – замялся лифт. – Это не получится. Это в нашей системе и сдержка, и противовес. А что, Президентом-то не хотите?

Валерий Ильич понурился, отправил наверх очередной крокодиловый кейс и впервые за текущий квартал нажрался.


Окунувшись в нуворишеское золотое великолепие Храма Христа Спасителя, Валерий Ильич крестился механически, воровато оглядываясь по сторонам, и думал, отчего в жизни нет справедливости.

Ничего ему не оставалось желать, кроме как оказаться в летящем по Кутузовскому державном пульмане в окружении трех гелендевагенов… Но эта трасса для него оказалась перекрыта.

И тогда, бросив дерзкий взгляд на светлый лик на иконах, Валерий Ильич вдруг зажегся. Если премьером нельзя…

Из храма он сорвался сразу на Старую Площадь. Выкинул водителя, сел за руль и рванул так, что шестилитровый двигатель чуть не вскипел.

Примчался к тайному подъезду, взлетел по лестнице вверх мимо сонного привратника, несколько раз вжал кнопку вызова, пока не приехал лифт…

- Господом Богом быть хочу! – страстно зашептал он волшебному колокольчику, вдавив кнопку и не отпуская. – Сколько надо, скажи? Я дам!

И тут же – осознав, испугавшись, зажмурился, ожидая кары.

Молния? Инсульт?!

Лифт наполняла тяжелая, ватная тишина.

Потом что-то зашуршало, словно некто невидимый листал толстенный бумажный том – то ли БСЭ, то ли УПК. Или Библию?

- Богом? – повторил голос.

- Да… - прошептал отчаянно Валерий Ильич, утверждая свой приговор.

- Так это вы, батенька, проскочили уже. Это между главой Химкинской администрации и мэром Сочи.

- Тогда ничего не надо! – капризно сказал Валерий Ильич. – Никакой вашей карьеры, никаких лифтов, никаких
лотерейных билетов, ничего! Слышите, ничего!!!

- Да ладно вам, что вы так, - перепуганно взглянула на Валерика кассирша. – Не хотите билетов, не надо. Вот вам ваши десять рублей. Следующий!

---

C Новым Годом.

2011-01-11 19:12:01 (читать в оригинале)

 Вышел из Новогодней комы

вроде бы

---

Оппенгеймер

2010-12-15 19:33:29 (читать в оригинале)

Вот еще один из "Рассказов о Родине", написанный месяц назад и опубликованный в прошлом "Русском Пионере".

Как я уже говорил, "Рассказы" несколько опережают нашу действительность. Вот еще один пример. 

Мнения персонажей не выражают мнения автора. Я остаюсь при своем, высказанном ранее.

Концовка обусловлена темой номера журнала, в который я писал этот рассказ - "Сказка".

С Наступающим.




- Снимай штаны, сучонок, – Саид расправил борцовские плечи и, смачно почесавшись, взялся за пряжку своего ремня.

- Ты че? – попятился от него Серега. – Ты че?..

- Будешь моей дочкой, - почти ласково сказал Саид. – Тебе ведь нужен здесь папа, да? Как ты тут без папы, в тайге? Медведи съедят.

- Ты че, Саид? – Серега осип от волнения, от ужаса. – Я пацанам… Я полковнику…

- Ты, сучонок, попробуй, - Саид осклабился, оголил белые волчьи клыки. – Нам ведь с тобой послезавтра на дежурство вместе, на шахту. На неделю. Ты, я и Дауд. А твои пацаны тут останутся. И товарищ полковник тут. А мы Новый год втроем встречать поедем.

- Ты че, Саид, - отчаянно повторил Серега.

- Я с тобой, сучонок, хотел подружиться заранее, - Саид медленно, тягуче сплюнул бурым на бетонный пол. – Лучше мы с тобой туда друзьями бы поехали, - он расстегнул пряжку.

Серега мотнул головой и, коротко размахнувшись, ткнул могучему дагестанцу кулаком в синюю щетинистую щеку: по утрам тот брился, а уже к полудню снова отрастало.

Стукнул неловко, неумело: в Питере жил в самом центре, отец – учитель истории, мать – биологичка; не детство, а инкубатор. Были бы деньги – откупились бы от армии обязательно. Но не наскребли.

Саид даже не пошатнулся. Разом выхватил из портков ремень, небрежным ударом сокрушил щуплого Серегу, обвил его кадыкастую тощую шею черной простроченной кожей. И стал наворачивать ремень на кулак.

- Хана тебе, сучонок, - зашептал он горячо – громче, чем Серега хрипел.

Тут фанерная зеленая дверь, кое-как прикрывающая грязное хлебало солдатского сортира, отлетела в сторону и шваркнулась о стену.

- Магомедов! – сквозь отдающую гашишом дымовую завесу грозно долетело от входа. – Здесь?

- Тут, товарищ майор, – лениво откликнулся Саид. – Так тошно.

- Поди, разговор есть! – майор оставался на пороге и внутрь соваться не собирался.

Саид выпустил задохшегося Серегу из петли, пнул в живот и шепнул:

- Молчи, понял? Что скажешь ему – ночью с братвой тебя повесим. Молчи.





Вся часть была крашена масляной краской в зеленый по пояс и белый дальше до потолка – в общем, так же выкрашена, как и вся остальная страна. Только в офицерском клубе стены были обшиты вшивой вагонкой, вымазанной морилкой как придется. Ничего, уже уют. В углу на неуместной тут тумбочке с бабскими завитушками – видно, умыкнутой кем-то из дому – стоял убогонький телевизор, купленный у китайцев на рынке или даже обменянный на крепостной солдатский труд на ихних китайских огородах.

Телевизор – окно в далекую Москву – показывал сквозь налетающий снег помех Главный канал. Важные новости все кончились, под завязку итоговой программы передавали что-то из Америки. Америка отсюда была Москвы куда ближе. Потому часть тут и располагалась: до Сан-Франциско из здешних мест было семь минут лету.

Барак Обама выступал перед военнослужащими американской базы в Кандагаре. Военнослужащие были как на подбор – всех цветов радуги, баб и мужиков поровну, откормлены на убой, и у каждого – челюсти как у московской сторожевой.

Рожи лоснятся, форма с иголочки. Суки.

Президент – коричневый, спортивный и лопоухий – все объяснял про национальные интересы, не хотел уходить из Афганистана, и
нахваливал героических мужчин и женщин, который с честью несли бремя долга. Мужчины и женщины преданно таращили свои оловянные глаза и рефлекторно жевали.

- Что он это к ним, а, Александр Иваныч? – прикуривая мальборо и разгоняя корявой пятерней сизый дым, застивший Обаму, подозрительно спросил Армен.

- Рождество у них американское было на этой неделе, Газарян, - втянул харкоту полковник. – Приперся поддержать боевой дух. Родина помнит о вас, все дела.

- К нам бы кто приехал, да, товарищ полковник? – выпустил синее облако Газарян.

- Хуйна, - возразил тот.

- Нет, правда! Вот почему у них люди служат как люди, бабки нормальные получают, да еще и президент к ним под Рождество? Спецпаек, небось, привез… - завистливо вздохнул Армен.

В дверь поскреблись.

Полковник не пошевелился: они с коричневым президентом впились друг друга взглядами, и никто не хотел отвести глаза первым. Армен поднялся, одернул рубашку, взялся за ручку.

На пороге стоял сержант Колосов, только что переведенный из другой части. Дохловатый с виду, нелюдимый и тут никому особо не нужный: полчасти – даги, другая половина – сибиряки. А этот – ленинградец. Но упрямый: видно, часто били, да всю дурь так и не выбили. Принципиальных полковник любил: с ними дружить нельзя, а значит, можно гонять в хвост и в гриву. Вот только прислали, а мы его сразу на неделю на шахту упечем. На празднички. Ничего, пусть вякнет.

- Что надо, сержант? – глядя мимо Колосова, спросил Армен.

- Товарищ майор… Мне к товарищу полковнику…

- Докладывайте мне, - нахмурился Газарян.

- Прошу вас… Можно мне в другую смену на дежурство? Мне… Нельзя сейчас ехать. На шахты. Пожалуйста.

- Ааатставить! – рявкнул Армен так, что даже помехи на экране усилились. – Есть разнарядка, есть приказ. Выполняйте!

- Мне… Каюк мне, товарищ майор, если поеду. Там и останусь… У меня с дагами…

Газарян побагровел и надулся, будто чужой кровью.

- Нет никаких дагов, сержант! Все мы – военнослужащие российской армии! Поедете – сработаетесь за неделю!

И, выпихнув сникшего Колосова в коридор, он гневно громыхнул дверью. Вернулся в свой угол, потряс квадратной курчавой башкой, и разжег потухшую сигарету заново. Никакое это, конечно, не мальборо, а самопал китайский. Чаем, небось, набивают, жулики узкоглазые.

- Потерпит, - холодно сказал полковник. – Я тоже первый Новый год в части на шахте встречал. И тоже с абреками. И ничего. Живой.
На экране Барак Обама уже раздавал счастливым и гордым американским военным подарки. А потом вот так вот запросто пошел в их солдатскую столовую гамбургеры жрать.

- Сука черножопая, - резюмировал Александр Петрович и харкнул в пепельницу. – Это не тебе, Газарян.

* * *

Вездеход плыл, покачиваясь, по занесенному свежим рыхлым снегом насту, уходя от части к самым почти границам полка: по невидимой с Гугл Мэпс просеке, через волшебную белую тайгу – к упрятанной в заповедном месте сторожке. Водитель – хмурый и неразговорчивый – был весь сосредоточен на дороге: мело, и сбиться с пути было легче легкого.

В кабине, кроме него, сидели Серега, сжимавший табельное до белизны в пальцах, и по-барски развалившиеся на заднем сиденьи Саид и Дауд. С лобового стекла на эту тревожную картину со сдержанным любопытством взирали Национальный лидер в шлеме летчика-истребителя и порочная баба с противоестественно розовыми и перпендикулярными сиськами, вырезанная из “СПИД-инфо”.

Серега ехал на шахту как в последний бой; дагов он еще по прежней части хорошо знал, и потому на прощение не рассчитывал. При свидетелях они ничего делать не станут, но как только окажутся с ним наедине в замурованной на глубине тридцати метров консервной банке командного пункта – все.

Есть вещи, с которыми дальше жить не получится. Если до полусмерти изобьют – ничего, он оклемается. Если инвалидом сделают – жить будет тошно, но можно. Если опустят – про такое уже никогда не забыть. Лучше инвалидом. А еще лучше подохнуть.

Но тут уж как повезет… Получится их первым – надо будет сразу в лес бежать. Но все равно потом найдут и либо пристрелят при задержании как дезертира, оказавшего сопротивление, либо арестуют, а в КПЗ дага подсадят. Так бывает.

Если не получится – значит, полетит он к маме в цинке, распечатывать нельзя. Скажут – простудился, двустороннее воспаление, не успели спасти. Или еще какой диагноз поставят. Главное, чтобы маме не дали крышку отпаять. Это Серега в нее, в маму, такой принципиальный. Если она настоит, чтобы крышку отпаяли – все, больше покоя ей не будет. И сделать она ничего не сделает, только изведется.

Серега представил себе, как матери звонят в их двушку в Купчино, на седьмом этаже, слева от мусоропровода, сказать, что несчастный случай…

Раньше жили на Лиговском, пока мать с отцом не развелись, в просторной старой квартире с потолками чуть не в четыре метра. Из одной добротной квартиры вышло две урезанных, из одной общей жизни – три разорванных. У матери разрыв прошел ровно, по прорехам отцовских измен, а для пятилетнего Сереги он был громом среди ясного неба, от отца мальчик отделялся больно, с мясом.

И Новый год никогда больше не был уже таким после переезда в Купчино, как раньше на Лиговском. Вдруг перестал быть чудесным праздником, и сделался самым прогорклым, пустым днем в году. И последний раз, когда Серега видел Деда Мороза был ровно тогда, перед разводом.

Он всегда приходил к Сереге за полчаса до боя Курантов. Звонил в дверь, и Сережка бежал открывать. Сначала придвигал к дерматиновой обивке табурет, заглядывал в глазок, потом издавал победный вопль и принимался отпирать замки. Входил седобородый старик – иногда заснеженный, иногда совсем теплый, домашний, запускал руку в мешок и доставал из него то самое, о чем Серега больше-пребольше всего на свете мечтал. Потом наказывал слушаться родителей, когда пойдет в школу – учить историю пуще биологии, прощался как со взрослым – за руку, и пропадал. А потом как раз с работы или из гостей возвращался отец. В последний раз Дед Мороз принес Сережке пожарную машину.

На следующий год, стоило Сереге заикнуться о том, что он ждет новогоднего волшебника, ему было учительским казенным голосом объявлено, что никакого Деда Мороза нет, что детство кончилось и пора бы ему, здоровенному лбу, уже повзрослеть. После этого мать заперлась в ванной и включила воду. Потом она, конечно, извинялась перед ним, они мирились и обнимались, но детство и вправду кончилось именно тогда.

Пожарная машина пережила все прочие игрушки и, когда Серега уезжал в военкомат, она все еще стояла на шифоньере в его комнате. Мать, убираясь, всегда залезала на табурет, снимала ее и, протерев от пыли, аккуратно водружала на место.
Отца он больше не видел.

- Приехали! – обернулся водитель. – Погодите вылезать, надо с нашими связаться, чтобы сигнализацию отключили.

Вкруг прячущейся среди разлапистых елей сторожки раскинулось минное поле, за ним – до пояса утопленный в снег частокол с колючкой. Чтобы въехать за забор, нужно было связаться с дежурной сменой – или вручную ввести секретный код на малоприметных воротцах. Сама сторожка была сложена из силикатного кирпича и больше всего бы напоминала гараж-самостройку, кабы не венчавшая его круглая башенка – управляемый снизу крупнокалиберный пулемет.

Радио откликнулось шепеляво, створки ворот дрогнули, но увязли в глубоком снегу. Чертыхаясь, водитель отодрал примерзшую дверцу и соскочил в сугроб. Кое-как разгреб заносы, высвободил створки и повел машину к сторожке.
Вот и все. Приехали.

В домике из белого кирпича – подвал. В нем – лестница из ста пятидесяти ступеней, ведущая вниз в склеп командного пункта.
Огромная полая сигара, будто поставленная на попа и похороненная в мерзлой здешней земле подводная лодка, так же, как и живые, настоящие подлодки, поделенная на отсеки. Последний, одиннадцатый – обитаемый. В нем – древняя ЭВМ, несколько лежанок, продавленное кресло с резаной серой кожей, железные стены, железный пол, железный потолок. В этом отсеке Сереге надо неделю провести вместе с Саидом и Даудом.

В пятистах метрах к северу – еще одна шахта, и третья – в километре к западу. А в них дремлют, подвешенные в люльках, две межконтинентальные баллистические ракеты “Тополь”. Одной вполне хватит, чтобы обратить в пыль и пепел Западное побережье США.

Загудела и поползла восьмисоткилограммовая дверь, и из чрева шахты показались бледные подземные жители. Как знать, что у них там за неделю случилось…

Прыщавый лейтенант козырнул Сереге издевательски.

- С наступающим!

Угораздило.

Именно под Новый год полковник поругался с полковничихой. Началось с того, кому чистить картошку, а закончилось загубленной молодостью и прозябанием в богом забытой дыре, которую даже улусом язык назвать не повернется. Нет, этим не закончилось еще: дальше было и про подруг, вышедших за инженеров и сейчас живущих в Новосибирске припеваючи, и про зарплаты, и про жилье, и в целом про армию, включая и Главнокомандующего, но в особенности все-таки именно про Александра Петровича. Дальше Главнокомандующего полковник слушать не стал – появился повод не стерпеть, побросал мокрые картофелины в таз и вывалился вон из квартиренки.

Дотопал зло до офицерского клуба, где уже вовсю открывали шпроты холостой капитан, лейтенанты и примкнувший к ним по каким-то своим обстоятельствам Газарян. Пусть. С мужиками душевнее.

Водка, правда, оказалась только мутновато-китайская, вроде бы на рисе, но, может, и диверсия. Не попробуешь – не узнаешь. Ну, разлили.

Начали пить с патриотического, под сырокопченую и два-коротких-и-одно-протяжное ура-ура-ураааа!

Скоро отправились в последнее плавание по огненной реке шпроты, расцветился гримированными харями московских педерастов голубой экран, через пару часиков уж должен был проникновенно заглянуть в душу подданным Президент – наш, искомый, не ихняя чебурашка.

Праздничная атмосфера накалялась. Душевная боль была как подсолнечное масло: на нее водка потенциального противника ложилась незаметно и вроде бы бесследно. Но плотине этой все одно суждено было прорваться, и тогда нахлынувший разом рисовый спирт грозил страшными бедствиями. Как разлив Хуанхе. Суки узкоглазые.

Прорвало прежде, чем слово успел взять Главнокомандующий. И очень неожиданно.

- Атомную бомбу Оппенгеймер изобрел. Роберт. Он у американцев был в ядерной программе главный, - во внезапно наступившем безмолвии – словно ветер стих перед ударом бури – нетвердо и не слишком уверенно вещал Армен. – Я читал. И вот он, когда бомбу первую взорвал, знаешь что сказал? Я, говорит, отныне становлюсь Смерть, губитель миров… Понял, как?

- Хуль мне твой Оп… пенгеймер, - тяжело глядя из-под неандертальских почти что надбровных дуг, размеренно произнес Александр Петрович. – У нас тут любой сержант – и Смерть, и губитель миров. И ничего.

- Оппенгеймер, кстати, как увидел Хиросиму и Нагасаки, всю оставшуюся жизнь боролся против ядерного оружия, - совсем некстати добавил Армен.

- Что и требовалось доказать! – полковник опрокинул стопарь и молодецки крякнул. – Будут еще соваться к нам со своим мечом, кишка тонка!

- Я вот уверен, - поддержал начальство капитан Симонов. - Какой-нибудь Магомедов на раз-два сотрет Лос-Анжелес с лица земли и беспокоиться будет только об увольнительной, чтоб его в город перепихнуться отпустили за проявленную доблесть.

- Ну и че такого? – перевел свой пудовый взгляд на капитана Александр Петрович. – И я бы стер этот их Лос Анжелес, если Родина прикажет. Я и так бы стер. Ибонех!

Офицеры несколько попримолкли. Несанкционированное уничтожение Лос Анжелеса поддержать вроде нельзя, но и нарушать субординацию было нежелательно. Главнокомандующий пока не высказался.

- Газарян! Пойдем поссым! – приказал полковник.

Стоя под глухим таежным небом, Александр Петрович лил желтым на заснеженный плац, пару раз задевая из озорства подбежавшую ластиться овчарку. Газарян стоял подле, но держался независимо. Мочился больше из уважения к старшему по званию, чем по нужде.

Мочился и предчувствовал неминуемую откровенность. Не ошибся.

- Смотрел я сегодня на ихнюю Обаму, - застегнувшись, вздохнул полковник. – И обидно так за Родину стало… Торчим черте где, Армен… Боевая вахта, мля… “Тополей” наших хватит, чтобы к едрене фене и Европу, и Азию… И никому не нужны. Никому, Армен…
- горько прошептал он.

Газарян поиграл желваками, но в полутьме плаца, скупо освещенного желтыми квадратиками окон, видно этого не было. Совсем недалеко выли волки, и неотличимо вторили им бегающие по периметру овчарки.

- Ничего никому не надо, Армен… Армия не нужна стране, мы с тобой не нужны армии, солдатики наши не нужны нам… Я когда тот Новый год, самый первый, встречал на шахте… Такая тоска была. С чурками встречал… Это я не про тебя, Армен… И только думал: не хандрить. Потерпи для дела. Родина помнит. Родина знает... Хуйтена! – Александр Петрович хряснул кулаком об обледенелый дверной косяк. – Так и сижу, где сидел, и до седых мудей сидеть тут буду. И ничего мы не защищаем, Газарян. Просто коротаем жизнь. Ждем, пока околеем. А Родины-то нет уже никакой. Давно просрали…

- Еще водки, товарищ полковник? – сочувственно спросил Армен.

- Так точно, - дохнул сивухой Александр Петрович.

Майор сбегал, вынес ополовиненную бутыль, предложил полковнику приложиться первым, потом приник сам.

- Вот ты про Оппенгеймера давеча… Он взрослый ведь мужик был, да? А наши-то? Пацаны, ептыть! Их из домов повыдергивали – кто белый, а зверьков – из аулов, это я не про тебя, и сюда, к нам, на край земли… Молокососы… Дети! И вот Новый год, а эти там торчат в шахте… Хоть бы их поздравил кто… Хоть бы нас кто… Никому ничего…

А вот тут дамба пошла трещать по швам уже по-настоящему. Нет, не добрая была водка… Измена! Измена!

- Ну да… Трындеть-то мы все горазды… - слушая себя будто со стороны и холодея от только что самим собой произнесенного, залепил Газарян. – А сделать… Вот поехать к ним сейчас… На шахту поехать и…

- Страх потерял? – сурово икнул полковник. – Слово офицера, морда, под сомнение?! Да я прямо сейчас! Да я, едрить, хоть в костюме Деда Мороза! Хочешь на спор?! – завелся он.

- Хо… Хо… - сначала покивал, потом помотал башкой Армен. - Товарищ полковник… Тут это… С елки осталось… Ну, детям в военгородке делали… В общем… Ну, халат там красный, борода…

- Тащи сюда! – свирепо выкатил глаза полковник. – Поздравим пацанов! Новый… Эх… Новый год. Прокатимся. Шахту… Проинспек… Проинспек… Ек…


Прикатилась и встала на свое место восьмисоткилограммовая дверь, лязгнули засовы. Где-то наверху поехал, тарахтя, резать фарами буран вездеход, увозя с собой отдежуривших бойцов. Закрылись ворота.

- С наступающим тебя, сучонок, - улыбнулся Саид и толкнул Серегу вниз. Сегодня праздновать будем. В душе был?

- Да пошел ты!

Серега сорвал с плеча автомат, но дагестанец легко выдернул ствол из его пальцев и пинком отправил парня кубарем катиться по ступеням. Спустился неторопливо на площадку, ухватил Серегу за ворот, тряхнул в воздухе, как куклу, и бросил дальше вниз. Кровь потекла из рассеченной брови, от боли потемнело в глазах. Дауд спускался последним; не участвовал, но и не мешал.

- Тут сто пятьдесят ступеней, - нагнал пытающегося уползти Серегу Саид. – Ты, сучонок, все их своим рылом пересчитаешь. А потом я тебя выиграю... А потом взбесишься и на нас при исполнении кинешься. А потом уже сам понимаешь… Мы что, мы при исполнении…

Серега выиграл секундочку, успел подняться и изо всех оставшихся сил впечатал Саиду сапог в топорщащуюся уже промежность. Саид охнул, присел, но тут подлетел Дауд, схватил Серегу за волосы – и о стену, о бетон.

- А потом мы маму твою найдем и выиграем… - смрадно засипел он Сереге в самую душу.

Колосов изловчился, крутанулся и вцепился зубами Дауду в подбородок, ухватил за бушлат – что-то осталось в руке, потом рванул пальцами ухо, и со всех ног бросился вниз по ступеням. В горле клокотало, в сердце кипяток, в голове барабаны. Ненависть! Страх звериный и звериная ненависть!

Глубже, глубже! Клацнул сзади затвор, но стрелять они не решились. Проклиная Серегу, бросились вслед, но у того уже была фора.
Первым добежал до одиннадцатого отсека, и в перекошенную рожу Саида хлопнул стальной дверью.

Раскрыл ладонь – а в ней ключ. Второй. Первый ему прыщавый лейтенант передал. С наступающим.

А всего-то и надо для запуска, что два ключа и код. Только ключи одновременно повернуть… Но тут есть способ, нужно просто швабру и проволоку.

Серега щелкнул тумблером.

- Лучше сейчас открой, - глухо из-за стальной толщи пробубнил Саид. – Ты живым не выйдешь отсюда, понял?

- Пошел ты, - Серега прикусил губу.

- Мы тебя как барана… Глотку тебе… Потом в Питер твой поедем… - не унимался Саид.

Колосов молчал. Пытался успокоиться и изучал аппаратуру.

- Все равно вылезешь рано или поздно! Жрать захочешь и вылезешь! А мы дождемся! У нас есть как время скоротать!

Сереге вдруг послышался легкий, неуловимый почти запах гашиша. Ненадолго Саид замолк – видно, затягивался. Потом сквозь сталь донеслось – сдавленное, прибалдевшее:

- Что притих там, сучонок? Сдавайся!

- Ты из какого города, Саид? – прижавшись лбом к двери, спросил вдруг Серега.

- Какая тебе разница? Под Махачкалой!

- Разницы нет, Саид! - чувствуя, как поднимается внутри, распирает грудную клетку злобное ликование, почти закричал Серега. – Сейчас весь Дагестан накроет!

- Врешь, гад! Где ты код возьмешь?! Где второй ключ возьмешь?!

Зачем распинаться, объяснять про боевую тревогу в прежней части, где он служил до перевода в эту, проклятую? Сказали потом, был компьютерный сбой. Хорошо, успели все отменить – в последний момент, когда уже код запуска сообщили ему и второму дежурному.

Часть расформировали, офицеров и солдат распихали как придется.

А код Серега наизусть запомнил навсегда. Такие моменты врезаются в память. Может, тот код больше не действовал. А может, действовал вполне.

Его все еще трясло.

Он хотел одного: чтобы эти подонки сдохли. Чтобы их край сгинул. Всех выжечь, всех до седьмого колена. В пыль и пепел… В пыль и
пепел! В пепел Саида, Дауда, полковника, майора и всю их базу, в пепел самого Серегу, всю его пошедшую вкривь жизнь. Лучше сдохнуть, чем жить уродом.

Экран ожил, и Серега зашарил по кнопкам пальцами. Где находится Дагестан, он знал очень приблизительно. Ничего, в этом деле точность не нужна…

Здесь ведь есть ручное управление. На тот случай, если главный командный пункт в подмосковном Одинцово перестанет существовать. На тот случай, если Москва перестанет существовать. Если командовать станет некому, и дежурный офицер сам будет
должен принять решение, стать ли ему уничтожителем миров.

Он принял. Прости, мама.

Включилась система оповещения, загудел сигнал. Два ключа – вставить и повернуть одновременно… Рассинхронизация не должна быть больше полутора секунд… Теперь код…

Кровь неслась по жилам, обжигая, бурля. Перед глазами в багровом мареве маячила рожа Саида, его осоловелые неживые глаза, затянутые занавесом дурмана, белозубая нахальная улыбка… Убью, падла… Сам сдохну, но и тебя, и всю твою родню, и город… Всех.

- Ты что делаешь? – уже испуганно раздалось из-за двери. – Ты что такое делаешь?

Код подошел.

Это тебе не Виндоуз. Никакой генерации случайных чисел… Технология шестидесятых. Почти стимпанк. И даже поменять после той тревоги, раздолбаи, забыли.

Теперь только последнюю кнопку нажать. Сережа положил палец на пластмассу: она была очень гладкой, почти нежной, и холодной.
Как щека Наташи Ростовой какой-нибудь.

- Ты не посмеешь! Мы потом в Питер… Мы всех твоих… И маму, и папу, и бабушку, и дочку… - надрывался Саид.

- Ничего не сделаешь! – привалился к двери Серега. – Тут две ракеты! Две, Саид! Одну твоему аулу, другую нам с тобой сюда!

- Открой дверь, с-сукааа! – страшно заорал дагестанец. – Открой!!!

И вдруг заткнулся.

По ту сторону двери воцарилась совершенная, ватная, невозможная тишина. Будто ракета уже упала.

Серега насторожился.

- Это че там такое? – еле слышно и совершенно ошалело спросил Саид.

Не к Сереге обращался. То ли к Дауду, то ли сам к себе, то ли с богом уже говорил.

- Ты видел, Дауд? – голос у этого каменного человека был такой, будто он только что увидел свою маму. Или призрака.

- Вижу… - так же приплюснуто отозвался второй.

- Это же этот… Дед Мороз… Смотри, прямо у входа…

Выманивают его? Или гашиш уже слил для них измерения, прирастил наш мир к параллельному? В отсеке, где застряли дагестанцы, находится пульт охраны. На него выведена вся сигналка с периметра, кондовые мониторы дают неверное серое изображение с кондовых камер наружного наблюдения. Камеры, ясное дело, немые… Что они там, черт возьми, показывают?! Серега вжался ухом в холодное железо.

- Как он через ворота прошел? – тупо спрашивал Дауд.

- Да че это вообще за черт? – вторил ему Саид.

- Бери его на мушку, суку эту!

У них там управление крупнокалиберным пулеметом заведено… Сейчас они наведут на чудака ствол, прижмут гашетку, и его тут же раздерет в клочья. Просто попав в руку, пуля из такой машины отрывает ее от тела.

- Слышь, брат… - неуверенно произнес Дауд. – Может, погодим? Это же… Ну… Дед Мороз…

- Какой Дед Мороз, брат?! Это посторонний на объекте!

- Откуда здесь постороннему быть, брат? Тайга! До части десять километров, брат! До города двести… Минное поле! Сигнализация! А тут Новый год все-таки…

Серега машинально взглянул на часы. Времени было без четверти двенадцать. Ему нестерпимо захотелось отпереть дверь и самому
взглянуть в мутный экранчик… Вдруг… Вдруг и вправду… Вдруг?

- Дай сюда! – прикрикнул Саид. – Ты мужик или у тебя на губах не обсохло? Ты не можешь, я его пристрелю!

Нельзя сказать, что случилось с Серегой. Словно поплыла, преломилась перед ним железная комната, словно он сам уменьшился в три раза, а мир вдруг вырос, и время застыло, и воздух остекленел. Только утихшее было сердце снова скакнуло…

- Не смей, Саид! – сорвавшись в отчаянный скрип, крикнул он. – Не стреляй!

И против всего открыл дверь.

В отсеке было трудно дышать из-за густого конопляного дыма. Два могучих дагестанца вцепились друг другу в глотки и замерли так, словно Серега сейчас вдруг попал на финал мирового первенства по вольной борьбе.

На экране была довольно отчетливо видна силикатная сторожка, и прямо у входа, четко в перекрестье пулеметного прицела – рослая
человеческая фигура. Долгополый тулуп, шапка, отороченная белым, посох и мешок за плечом. Чужак стучал в дверь. Потом повернулся и глянул в камеру… Лица было не разобрать, только кустистые белые брови были видны и долгая снежная борода.

- Помоги мне его… - прохрипел Дауд Колосову.

Серега, не в силах отлепить взгляд от экрана, машинально подобрал валяющийся на полу калаш и приложил его с размаху прикладом о складчатый Саидов затылок. Саид хрюкнул нехорошо и обмяк.

- Прости, брат, - вздохнул Дауд. – Это он неправ был. Курит много. Ум совсем потерял. Я скажу братве… Чтобы тебя не трогали, в общем, скажу.

Серега рассеянно кивнул.

В глазах щипало.

На циферблате было пять минут первого.

- С Новым годом, - беззвучно прошептал он.

Дед Мороз потоптался-потоптался, да и двинул куда-то в чащу, через минное поле.

- Мы правильно сделали, да? – как-то беззащитно спросил Дауд. – Только ты никому не говори. Не будешь?


- Не успели? Твою наискось! – печально отрыгнул полковник, оттягивая и отпуская болтающуюся на резинке ватную бороденку. –

Ладно… Мы… Это… Ну как? Все равно давай поздр! Слово офицера надо!

Вездеход, съехавший одной гусеницей в кювет, пыхтел и дымился. До ворот не доехали метров тридцать. Полковник кувырнулся в снег, выдернул валенки и заковылял к сетчатым воротам периметра. Армен вызывал по радио командный пункт, но тот не откликался.

Александр Петрович добрался до ворот, потыкал непослушными пальцами в кодовый замок, да так ничего от него и не добился. Совершенно изможденный, он плюхнулся задницей в мягкий сугроб и тихо загрустил.

Через металлическую сетку он наблюдал недостижимую сторожку, и убранные инеем ели, и яркое пятно света у входа… И кряжистую фигуру в заснеженном тулупе, вразвалку уходящую в лес, в никуда. Кажется, увидел даже посох и мешок за плечом.

Было и кануло.

- Еп-пенгеймер… - харкнул полковник.

---

СТС

2010-12-12 13:27:33 (читать в оригинале)

По СТС сейчас идет мульт "9", который я в свое время адаптировал.

Хороший мульт. Посмотрите