Шут

  Старый Шут прошёл вглубь своей комнатушки, в которой ночевал последние, он уже и не помнил, сколько лет. Немного постоял в задумчивости, прислонившись к отсыревшей стене, закурил самокрутку и сполз на пол. Втягивая горький дым он думал о своей жизни, точнее о том, что ему приходилось влачить. Пару часов тому назад король его снова изрядно напоил и отправил гулять по залам с завязанными глазами, Шут то и дело спотыкался о ковры и падал, повисал на охране, которая брезгливо отталкивала его прочь, врезался в колонны или доспехи древних рыцарей расставленных вдоль стены, всё действо сопровождалось гоготанием толпы придворных и, само собой разумеется, неверными подсказками пути, дабы он собрал как можно больше препядствий. Теперь его голова раскалывалась от алкоголя, к тому же одни доспехи, на которые он налетел рассыпались и он получил по голове тяжеленным шлемом. Шут потёр шишку и выпустил густое облако вонючего дыма. Встроенное в стену радио передавало сводки с последней войны, его разваливающееся королевство терпело поражение за поражением, один за другим сдавали замки и землю дербанили дикари, убивая и насилуя всех без разбору, в замке короля же продолжала разыгрываться комедия мира и спокойствия, было принято считать, что всё под контролем. Шут стянул колпак с бубенчиками и швырнул его на торчащий из стены динамик, голос немного притих, но не ушёл, продолжая шуметь в звенящей голове старика. Сигарета обожгла пальцы и он уронил её на пол, втоптпав в грязный пол рукавом, встал, дошёл до нар и рухнул на влажный, покрытый плесенью матрас. В желудке нехорошо плескалось дешёвое вино, он потёр глаза, словно засыпанные песком, они горели огнём, весь белок был покрыт мелкой сеточкой лопнувших сосудов. Впрочем, глаза его были как раз под цвет его носа, синюшный с бурым огромный нос алкоголика походил на клюв какой-то невероятной птицы, собравшейся умирать. Хотелось спать, но он знал, что сейчас король закончит сношать фрейлину, которую он затащил в свою опочевальню и снова пошлёт за ним. Хотя, вздремнуть, хоть пару часов ему бы не помешало, не успел подумать он, как провалился в беспокойный сон. 

  Снилось ему его детство, огромное, насколько хватало глаз поле, поросшее молодой ярко зелёной травой, на которой красочными вкраплениями виднелись островки цветов. Он бежал по этому полю и смеялся, кружился на месте, закинув голову назад и бесконечно хохоча от чистой искренней детской радости, падал на траву и закрывал глаза, глубоко вдыхая запахи лета и растворяясь в нём, становясь частью дня, отрезком времени, маленькой ромашкой в бескрайнем поле, лучом света, заблудившимся среди травинок, муравьём, взбирающимся на стебелёк...

    Разбудили его тяжёлые удары сапогом в дверь,: "Дерьмо, выгребайся резче, тебя его величество видеть хочет." Шут проснулся, но не открывал глаз, пытаясь хоть на пару мгновений задержать в памяти этот ускользающий образ, сохранить в своём отупевшем от жизни сердце отражение того счастья, которое у него было, по настоящему было. Удары повторились. Старый Шут встал, стянул с динамика колпак, нахлобучил его набекрень и пошёл прихрамывающей походкой к двери, всё ещё неся на лице какой-то неуловимый свет, который ему незаконно удалось протащить из сна. Он зашёл в зал и сразу же получил пинок в спину, растянулся на полу и медленно поднял голову, оглядывая хохочущие лица вокруг, все они были искажены гримасой злобы и внутренней боли, но Шут всё также продолжал светиться той незаметной улыбкой, полной давно забытого добра.