Блог девушки, уцелевшей чудом после ГКБ 54 (лечения у Солодовник Голосов: 0 Адрес блога: http://gkb54.blogspot.com/ Добавлен: 2011-06-03 15:37:53

Ощущал себя первым мужчиной, нарушающим девственность?

С 10.02.2011 по 03.03.2011 я проходила «лечение», а вернее - мучение в ГКБ № 54 с заболеванием, абсолютно не предполагавшим всех тех оживших кошмаров и ужасов, что мне пришлось пережить там, благодаря, главным образом, заведующему реанимации этой больницы, Солодовникову Николаю Юрьевичу, который, будем называть всё своими словами, меня там пытал.

Это был настоящий садизм. У меня была внебольничная (внегоспитальная) пневмония, которую он не лечил, лечить не хотел. И, учитывая то, что я не могла ничего с этим фактически сделать, ввиду своего вынужденно беспомощного состояния, это было сплошным истязанием. Учитывая также и то, что было сказано им на прощание, когда он снимал у меня последние швы: «Здесь... будет шрамчик... на память... о времени здесь...». И теперь этот «шрамчик» постоянно напоминает мне о том времени там, о самом страшнейшем времени во всей моей жизни, о жутком насилии, смертельном страхе и ужасе, что мне там довелось испытать, который постоянно, и постоянно будет, как будто-то сейчас, перед глазами.

Практически сразу он меня начал «ставить на место», демонстрировать мне надо мной свою власть. Первою «процедурой», мне назначенной им, была пункция спинного мозга, от которой я отказывалась, но, видимо, ему нравилось принуждение, он настоял, чтобы мне её всё равно сделали. И, как я сейчас думаю, не удовлетворившись ещё в полной мере, не прочувствовав ещё до конца своей власти, господства, он решил мне испортить нос толстенной интубационной трубой. Ведь я посмела ему перечить - отказываться от пункции спинного мозга, я была «плохой девочкой», меня «следовало наказать», ведь действия врача, и уж тем более заведующего реанимации, не обсуждаются.

Это было именно попыткою наказать, наказать за «непослушание». Вспоминаю уже позже, кадр позже, когда я сама, вопреки его приказу не вынимать у себя зонда для энтерального питания, его ослушалась, сама его вынула. Он подошёл ко мне близко и казался взбешённым. Сказал, что мне следовало бы вставить толстенный дрын, что я, не поняв сразу, приняла за попытку флирта какую-то. Но это не было флиртом, похоже, он так всех своих пациентов наказывает за всякое непослушание их. И, точно также, он наказывал и меня толстенной трубой интубации, без всякой на то надобности, пропихивая её в узкое носовое отверстие, ломая, срезая хрящи, кожу - куски слизистой.

На этом, он больше не знал, что ещё можно было сделать со мной. Молодое и нежное тело моё, возможно, будило в нём его очередные фантазии, что он мог бы ещё сделать с ним, так, чтобы никто ничего о нём не подумал плохого, так, чтобы всё это чётко вписывалось бы в «лечебный» процесс, походило бы на какую-то медицинскую необходимость, акт спасения жизни, а не насилие. Трахеостомия... От слова трах?

Возможно, ему это нравилось, возможно, он вспоминал свою предыдущую пациентку, которой он делал это. Разрезанное горло, трепетание разрезанных мышц, ощущение власти над жизнью, ощущение себя богоподобным, решающим кому жить, кому – нет. Разрезанное горло, разведенные в стороны проволокой, проткнутые вместе с кожею мышцы, зияющая в горле дыра – отверстие трахеостомы, - возможно, напоминали ему что-то другое, женские органы. Возможно, он представлял себя дефлоратором, первым мужчиной, нарушающим девственность, так в принципе и было, он резал девственную шею, не знавшую скальпеля до того, нежную, трепетавшую шею, подобно девственнице дрожавшую, желавшую избегнуть того на каком-то инстинкте.

Видя шею мою, с чётко видными на нею мышцами, благодаря годам тренировок в бассейне, тренажёрном зале, возможно, он уже предвкушал это и с ней. Он не вникал в мою историю болезни, не смотрел анализов, ему было это неинтересно. Видимо, он жил предвкушением, видимо, он уже всё чётко спланировал, что сделает это, обязательно сделает это со мной, не смотря ни на что, сделает всё, чтобы это случилось. Я лежала без улучшений под гормонами и пропофолом, только ещё более усугублявшими моё состояние, привязанная - он не делал вообще ничего, не обращал никакого внимания, выжидал (?).

И здесь уж стала вмешиваться моя мама, отлично знавшая, что есть предел всякому лежанию в реанимации и уж тем более на ИВЛ. Она обратилась в Департамент здравоохранения с просьбой помочь. Видимо, ему позвонили, попросили начать что-то делать. И, он начал... - создавать видимость того, что мне стало лучше, - «дышу сама». Он меня отвязал, наколол АХП, временно улучшавшим все функции моего организма, отключил от ИВЛ, подключив к интубационной трубе кислород, всем доложил: «Дышит сама». Я задыхалась, я разбивала в кровь руки о бортик кровати, чтобы меня подключили обратно, выкидывала вперёд к каждому руки в мольбе, но никто меня не подключал чётко до десяти часов вечера по его указанию. Было так каждый день. По его лицу было видно, что он чувствовал какое-то удовлетворение от того, что со мной делал.

Мне с каждым днём становилось всё хуже, пневмония моя прогрессировала, мучила жажда и голод, жар, нараставшая боль в голове. В пятницу, он, как обычно, меня отключил и собирался уже убежать. Я была уже в полном отчаянии, я чувствовала, что скоро меня разрежут, сделают трахеостомию, т.к. лежу я на ИВЛ уже долго. Может быть, он это увидел? Принял за покорность? Выражение его лица стало маслянным, он наказал мне вести себя хорошо, что если я буду себя плохо вести, то тогда он вынет у меня трубочку от аппарата совсем. Я стала его умолять, не делать этого, на лице моём отразился предельный ужас и страх, и, видимо, он испытал от этого удовольствие. Я попросила писать, т.к. хотела сделать последнюю попытку до него достучаться, написать о том, что у меня пневмония, но он сказал, что писать мы не будем.

Я не знала что делать, как показать ему, что мне хуже, что нужно хоть что-нибудь сделать, я стала тянуть к нему свои уже вконец истощенные, разбитые в кровь, воспалённые от грязной манжеты, которой меня там привязывали, руки. Поначалу, он от них брезгливо отмахивался, а потом, ему, видимо, стало интересно, что я хочу, сказал: «Ладно, давай», взял меня за руки. Я хотела показать ему, что я не хочу, чтобы мне разрезали горло, т.к. написать не могла, от этого он отмахнулся, подумала, что... вот сейчас я положу его руки себе на шею, может быть, он поймёт? Может быть, он размягчится? Может быть, задержится, может быть, даст объясниться? Да, он с самого начала знал, что у меня пневмония, я ещё до интубации ему говорила об этом, об этом же твердила и моя мама всё время, но я думала, что он что-то не понимает, что нужно попробовать ему объяснить. Я положила его руки себе на шею, заплакала. Он чуть помедлил, сказал, что «всё будет хорошо», и, с каким-то странным выражением на лице поспешно скрылся.

В субботу мне повезло достучаться до двух людей, которые дали мне написать им о том, что у меня пневмония, мне был сделан рентген, была, наконец, установлена моя пневмония. Об этом сообщили ему, по телефону. Он приказал переинтубировать меня через рот. Таким образом, он исполнил то, чем мне угрожал накануне? Что если я буду себя плохо вести, то он вынет у меня трубочку от аппарата совсем? Мне вынули трубочку, какое-то время я, видимо, не дышала, пока вставляли другую по той же самой, уже воспалённой от предыдущей интубации трахее, по тем же самым голосовым связкам. Этим было только хуже всё растравмировано, но, видимо, этого-то и хотел Солодовников, приехавший на следующий день, в воскресение, практически абсолютно счастливым, сияющим, предвкушаюшим то, что наконец-то он сделает это, чего он так долго хотел (?), к чему так долго стремился (?).

Мне был подложен валик под плечи, запрокинута голова, на глаза положены тряпки, привязана. Он повёл разрез по моему горлу, сразу резал смело и глубоко, видимо, предаваясь чувству наслаждения моей болью, отчаянием, страхом, своей власти над моей жизнью. Мысли о том, как это нужно делать правильно, чтобы не отправить меня на тот свет, его, видимо, не посещали. Наряду с трахеостомой было прорезано и отверстие в плевральную полость, стремительно начался пневмоторакс. Но он был не один, рядом с ним был хирург. Были приняты меры: ушив места утечки, проделано отверстие в грудной мышце для дренажа. Пневмоторакс был остановлен.

Я очнулась от боли, как думала в сердце. Не сразу поняла, где нахожусь и что со мной делают/собираются делать. Первою мыслью было, что меня могут разрезать на органы. Стала соображать, что нужно дать знать, что я живая, пошевелиться хотя бы. Но я не чувствовала почти ничего. Нет, первое, что я ощутила – боль в сердце, потом я ощутила лёгкие, которые раздувались через аппарат, что меня сразу чуть успокоило, но они как будто были странным образом на боку, как-то странно болтались и трубочка, трубочка была уже... была уже вставлена в разрез на моём горле! Мне сделали это! Меня искалечили, меня изуродовали... Но я всё рано хочу жить! Нужно пошевелиться, нужно дать знать, что я живая!

Начала пытаться почувствовать конечности, ног как будто у меня уже не было, руки... руки постепенно с трудом ощутила, но практически не могла пошевелить ими, ощутила манжету – привязана. Солодовников всё равно это, как видно, заметил, что я чуть-чуть шевелюсь, сказал нервным, дрожащим, натянуто «спокойным» голосом: «Настя, дыши». Я успокоилась, что, наверное, меня не разрежут на органы, по крайней мере сейчас, дала себе отрубиться, т.к. было тяжко предельно и физически, и морально.

Я приходила в себя, привязанная, под пропофолом, было тяжко дышать, кровь заливала лёгкие, было смертельно холодно, страшно, но успокаивало, что я была подключена к ИВЛ, что больше меня не пытали отключениями от аппарата.

На утро пришёл он, введя меня в состояние практически совершенного религиозного экстаза. Он проявил ко мне милосердие (?). Он начал меня поворачивать, просить медсестёр дать мне еду. Я была в состоянии предельного шока, что такой человек, так долго пытавший меня, надо мной издевавшийся всячески, истязавший меня самыми разными способами до того, вдруг, в мгновение ока, абсолютно полностью переменился. Я плакала от нежданно свалившегося на меня счастья, надежды, что вновь вернулась ко мне, что я выживу, что я сохранюсь, бесконечной благодарности Богу, Который, как я подумала, наконец, мне ответил. Я просила Его, я мысленно обращалась к иконам: Семистрельной и Боголюбской. Семистрельную я просила умягчить его жестокое сердце, а Боголюбскую просила дать ему разумение, как меня всё же спасти.

Я была счастлива. Да, как это не парадоксально звучит, вся искалеченная, изуродованная я была счастлива, я чувствовала, что Бог где-то рядом, что Он не оставит меня, что Он мне поможет, спасёт. Конечно, сомнений нет никаких, это Бог мне помог, но были и прочие факты, Богом как раз и проведённые в жизнь для того, чтобы я могла выжить. Примерно в это же время у Солодовникова Николая Юрьевича заболел апендикс, его вызывали в Деп. здравоохранения для разбора полётов по моему поводу, по очередной просьбе моей, обезумевшей от горя матери. Он явно боялся сам за себя, что его сильно накажут за всё это со мной совершённое, за весь тот садизм, за истязания абсолютно беспомощной, хрупкой, маленькой девушки, доверившейся ему, искавшей у него помощи, а получившей жесточайшие мучения и едва не погибшей в довершенье всего, во время той, абсолютно не нужной ей, калечащей операции.

Да, он вроде бы «переменился» ко мне, но всё равно я чувствовала, что что-то не так. Я истекала кровью несколько дней, заплевывала кровью практически всё, даже наволочки, пододеяльник и простынь. Я чувствовала, что нужно бежать, бежать скорее из этой больницы, т.к. никогда ранее до того, а у меня уже были и ранее 2 пневмонии, такого садизма и ужаса, такой бесчеловечности самой предельной я не ощущала ещё на себе. Я искала в каждом человеке хоть какую-то искорку сочувствия и понимания. И... нашла. Медсестра по имени Рада мне дала бумагу и карандаш написать, что я хочу.

Я думала, что она будет дежурить целые сутки, поэтому быстро закончить писать не спешила. Все кругом неодобрительно очень смотрели на это, допытывались, что я пишу, хотели вырвать у меня бумагу и карандаш. Осуждающе смотрели на Раду. Она... ушла, совсем, а я, уже написав всё, что хотела, всё её ожидала, пыталась спрятать этот листик куда-то подальше, положила себе его куда-то над головой. И его у меня взяли, положили на аппарат.

Пришёл он, заведующий, Солодовников, вынимать у меня дренажную трубку. Ему было доложено об этой записке. Её стали зачитывать вслух. На одной из сторон этой записки я благодарила Раду за её милосердие, желала, чтобы Бог дал ей здоровья, называя на Вы. Солодовников меня зашивал, плакал от этих слов из записки моей, наверное, думал, что написала всё это ему? Медсестра оборвалась, перестала читать, всё это увидев, наверное, решила ему не мешать. Он заштопал меня и ушёл, проигнорировав, как и прежде мою просьбу подключить меня к аппарату (он снова производил со мною тренировки-пытки - отключения от ИВЛ).

На обратной стороне записки той было,.. была моя просьба, мой фактически вопль о помощи! Я просила её передать моей маме, чтобы она меня вывезла оттуда куда-то на скорой с ИВЛ, в какую-то другую больницу. Но она не была, видимо, предана широкой огласке... Видимо, записка та была уничтожена по моей немой просьбе людьми, не желавшими моей смерти, чтобы это всё дошло до него.

Но, потом, что-то ещё изменилось. После этой записки все как-то расслабились, решив, видимо, что я, по большей части, много всего позабыла, не осознаю, не понимаю вообще ничего, считаю всех за своих благодетелей, а не за садистов, как было реально. Мне стали давать бумагу и ручку, я писала. Следующая записка совершила коренной перелом, мне были наконец-то отменены гормоны, постоянно усугублявшие моё состояние до того. Я практически сразу после их отмены задышала сама!

Но, несмотря на всё это, я ещё длительно лежала с проволокой, растянувшей проткнутые ею мышцы и кожу в стороны на моём горле, с жуткой дырою, которую Солодовников Н.Ю мне не хотел закрывать. Он вообще хотел мне всё так и оставить, чтобы я медленно гнила, медленно умирала, мучилась, была в зависимости от него, в его власти. Но было указание сверху - меня всё же спасти. Он боялся сам за себя, за свою работу, за свой высокий пост, за свою власть над беспомощными, за возможности ощущать постоянно себя полубогом, решающим кому жить, кому – нет.

Сами медсёстры мне стали сочувствовать (?) или просто увидели, что теперь Солодовников Н.Ю. стал ко мне относиться иначе, не так, как раньше. Стали кормить, поить, делать антибиотики. Я выкарабкивалась, и была в конце-концов переведена в другое совсем отделение, откуда поспешила сбежать, абсолютно не стояв на ногах от предельного истощения, кровопотери (меня отвезли на машине и занесли в дом на руках). Но даже если бы и не было б никакой бы машины, я была готова ползти оттуда ползком по снегу, лишь бы сбежать из этого жуткого места пыток, истязаний над живыми людьми, бесчеловечия, предельной жестокости, - ГКБ № 54 г. Москвы под руководством Нахаева В.И. - доктора медицинских наук, с молчаливого (?) согласия которого там и происходило всё это.

P.S.: Ощущаю себя изнасилованной, мне противно его вспоминать, тем более, как представлю себе, что его голос, когда я пришла в сознание во время пневмоторакса, был таким... странным, не от испуга, а от того, что... что он... испытывал что-то вроде оргазма, как про серийных маньяков пишут. Пишут, что они кайф ловят от предсмертных мучений, терзаемых жертв.

Так и у меня было, я умирала под его скальпелем, под его властью, которую он так хотел ощутить надо мной. Пишут, что для них это самое главное – ощущать свою власть над беспомощной жертвой, что их это очень заводит, мольбы и слёзы, просьбы о пощаде, как молила о пощаде и я. Его голос, особенно с того момента... практически постоянно был... как будто, возбуждённым каким-то, в смысле чувственным, когда ко мне подходил, а особенно, когда копался в разрезах, вынимал из меня трубки. И эта фраза абсолютно убийственная: «Здесь.. будет шрамчик... на память... о времени здесь...

Здесь: http://kairblog.ru/post/2922/

Крайним проявлением садизма является убийство с целью получения сладострастных переживаний. Фактически убийство является апофеозом беспредельной власти над другим человеком, что обеспечивает садисту высшую степень возбуждения и наслаждения. Зачастую собственно полового акта с жертвой не происходит, создается лишь имитация коитуса, при котором разрываются естественные отверстия тела либо разрезается горло, вспарываются грудь, живот, половые органы.

Это очень похоже на то, что было со мной, возможно, что он потом ко мне переменился именно потому, что помнил, что чувствовал, когда меня резал, что вспоминать это, ему было очень приятно.

Статистика поисковых запросов в Яндексе по слову "трахеостомия"

Не поэтому ли так стремятся безо всякой необходимости в этом это всем подряд делать некоторые из врачей, как тот самый Солодовников Н.Ю., специально меня доводивший до формулировки "всвязи с длительным нахождением на ИВЛ была сделана нижняя трахеостомия", специально для этого приехавший в свой выходной?