Немногие из таджикистанцев знают, что живут в Швейцарии. Ведь, действительно, климатические условия и природа у нас очень схожи с этой далёкой горной страной. Жаль только, что на этом вся схожесть заканчивается – уровень жизни и условия, в которых сейчас находятся наши страны, абсолютно разные. А почему? В чем разница? Может быть, в жителях?

Столкнувшись в подвале жилого дома, где живёт архив, мы с ней такие разные. Её лицо чем-то напоминает небрежно сделанную игрушку. Сильные чёрные волосы окаймляют лоб, обволакивая его чуть не на треть. Нафига мы сюда пришли? Русские? Воители? Империалисты? Революционеры? Мы выломали таджиков на себя. Но может, спасли их этим? Не зря? Однако они упорно, на глубинном уровне несовместимы с западной культурой. Их деревенская исконность другая, логика инакова, они очень чуткие и спонтанные, не запад, не восток, а сказочные дети.

Нищая, но уютная чистота (чистенькая обстановка), особая тишина архива, оттеняемая шумами за окном. Стык двух миров – я, прокультуренный до психоза и шизофрении молодой русский, и недавно устроившаяся в архив молодая таджичка, не особо академичного вида – в простом платьице, густо накрашенная, со знаковой системой и вежливостью мещаночки. Но тут входит третья, та, которой мы всем обязаны, которой спаяны – бабуля-бухгалтер –архивариус. Работящая, жёсткоглазая, как древесный корень впилась она в эту землю и работает на неё уже который десяток лет. Выжили с мужем в одиночку, протащили свой микроскопически (й) гигантский труд через годы.

В старом пальто, в шерстяном платке, с серым налётом смерти на всей своей фигуре. В ней, как и во всех послесоюзных бабушках и дедушках живёт наше предательство, наш развал страны, их детская обида. Они своими глазами видят – раньше, в их молодости было лучше, а сейчас сплошная жестокость и пошлость. Только пара случайных добрых людей на пути. Чужая страна с чужим языком и нравами, а Родина предала и они ей нахуй не нужны. (Если Россия до сих пор ещё хочет, чтобы русские её называли Родиной). Они старые и слабые – это они построили мою жизнь, дали ей эти улицы и квартиры, свет и дороги. Разве этого мало? Да, миру плевать на твои заслуги. Коров едят. А бухгалтер позвонила мужу домой, что дошла. Говорит, что он её в гололёд не отпускал на работу. 

Первый по-настоящему выпавший снег в Душанбе – всегда праздник. Ты как раз успеваешь соскучиться, чтобы в полной мере ощутить радость белой земли, осторожных снежинок, сыплющих с неба, радость чуда. Таким чудом в детстве для меня всегда был дождь. Как это – с неба вода? Как это- с неба вода сама по себе? Как это – с неба вода сама по себе - к земле? Это не просто так, это здорово задумано, это любовь. Не только пир природы, объедение земли. Это связь, жизнь, зов. Течение в воздухе.

Ещё одно утро, когда гасишь один за другим будильники, переворачиваешься с боку на бок, вырываешь провод из телефона, переводишь мобильник в беззвучный режим – и бухаешься в цветастые утренние сны. Их больше помнишь… Такое чувство, будто украл то, что тебе не принадлежит, убегаешь от назойливого глупого преследователя. А потом подъём в день, где уже неохота ничего делать, никакой улицы, только (может быть) неспешные домашние дела… Но чаще выходит так, что тупо валяешься у телевизора или без единой мысли в голове бродишь по просторам собственного компьютера. Листаешь страницы книг, бездумно перекладываешь вещи – и лёгкое отвращение к себе. Особенно сейчас. Как хочется иногда покинуть эту опостылевшую, больную, несовершенную и неудобную форму

Мы все просто мысли, чаще всего про себя, а не вслух, неоднозначные и непонятные, неясные крупинки чего-то общего, громадного и слаженно стройного. Уметь открыть себя – дар свыше, и не нам решать, когда он есть, а когда нет, это всегда решают другие. Мы можем лишь в неведомом продолжать творить, любить, шагать куда-то. Шагать куда-то вслед за своими шагами, других заведомых целей у нас нет. Писательское мастерство… Так ли оно отличается от дара искренности плотника, водовоза, водителя, информационщика? Нет. Просто помнишь эти горные тропинки – они разговаривают по-разному, одна скачет по острым сколам вбитых в сухую глину камней, другая мнётся под ногами среди зелёных платков травы и мха, третья стрелой по посыпанной песком круче и постоянно тянет вниз, манит вверх, но никак не позволяет идти вперёд – только один шаг. Потом ещё один. И так всегда. Всё, что у нас есть – это взгляд вдаль и шаг. Только один шаг всю жизнь. Топаешь, глядишь на реку внизу, на взгромоздившиеся до неба скалы – им нет дела до тебя, но они готовы поговорить. А тебе иногда так страшно, что ты и об этом забываешь, только бы жить. Небо красивое. Не до разговоров с природой порой, когда на фоне её тишины отчётливо слышишь себя.