Игорь Куберский. Лирика Голосов: 1 Адрес блога: http://kubersky.ru/ Добавлен: 2011-10-16 02:38:41 блограйдером llyrics

236. «Блоу-ап» Антониони сорок семь лет спустя...

2013-03-28 16:52:13 (читать в оригинале)

Сан-Франциско, январь 1990-го... Я бродил на северной его окраине по аллеям парка, проложенным сквозь зеленые, несмотря на ночной морозец, холмы, - с одной стороны был солнечный город, с другой - Тихий океан и где-то там мост «Золотые ворота». Я был дико простужен, кашлял, как сумасшедший, и кашель все не проходил. В тот день у меня была намечена встреча с новой американской подружкой, которая была не против, чтобы я переехал к ней. Она работала массажистом в парилке в подвальном этаже одного весьма приличного отеля и ждала, что я к ней сегодня в эту парилку снова приду лечиться, как приходил вчера. Но мне расхотелось приходить - я подумал, что так моя жизнь и продолжится в подвале... И вот в таких размышлениях я шел по аллее парка — кажется, кроме меня, там была еще негритянка, подгребавшая мусор к урне, но не факт. Факт — когда вдруг к моим ногам упал, подкатившись, маленький рубчатый пластмассовый шарик. Я никогда прежде не видел шариков от гольфа, но догадался, что это он. Тут надо мной из-за гребня холма выглянула голова пожилого джентльмена в бейсболке, следом еще одна голова, помоложе, и пожилая голова в исключительно вежливой форме спросила, не буду ли я так любезен кинуть им шарик. Любезность мне ничего не стоила - я поднял шарик и кинул им. Обе головы, благодарно кивнув, исчезли, а меня будто током прошибло — перед глазами проплыла заключительная сцена кинофильма «Blowup» (« Фотоувеличение»). И, помню, я подумал: что я здесь потерял?

Фильм вышел в 1966 году, когда я уже учился в Университете, на филфаке, после трех лет службы в армии на Крайнем Севере в войсках ПВО. Был ли он у нас в прокате или это был какой-то специальный просмотр, возможно, в 1967 или 68-годах, - неважно. Важно, что он произвел тогда на нас, на мое поколение да и на всю нашу так называемую интеллигенцию оглушительное впечатление. Мы, жившие за железным занавесом и не очень-то информированные о том, что там, на Западе, на самом деле, увидели иную жизнь, иной стиль жизни, и новизна этого иного, как бы более продвинутого и глубокого, более настоящего, чем наше собственное, именно ощущение этой новизны было острым, почти болезненным - перехватывало дух и хотелось что-то немедленно начать делать, чтобы вот так же, как там, у них...

Это ведь и в самом деле было время большого перелома, больших социальных сдвигов в Европе, в ее мировоззрении, когда во весь голос заявило о себе молодежное движение. Это привело к переоценке привычных ценностей, к смене жизненных стереотипов, к возникновению контркультуры. Это было время сексуальной революции, в Штатах сняли наконец запрет на публикацию скандальных романов Генри Миллера, в моде уже были всякие там битники со своим собственным культом свободы, и Джек Керуак, главный среди них, - на смену им шли хиппи. Молодежь искала себя в свободной любви, в путешествиях, в марихуане и буддизме, в клубах Великобритании уже выступали «Битлз» и «Роллинг стоунз» (наши одногодки), общество повернулось лицом к молодежи, как бы признав, что ее интересы, ее ценности, ее приоритеты - чуть ли не самое главное (скажем, фильм-ретро «Мечтатели» Бертолуччи). Об этом мы тогда только догадывались, слушая доходившие до нас разными путями музыкальные композиции ливерпульской четверки.

Поп-арт, артистическая богема свободных художников, модные фотоателье… Сами отношения в кадре героев фильма «Фотоувеличение» ( я бы перевел – «Крупным планом») итальянского режиссера Микеланджело Антониони подсказывали нам другие поведенческие модели... Разве что еще таким же мощным стилистическим вторжением в нашу жизнь с другого конца был фильм Клода Лелуша «Мужчина и женщина», выпущенный в том же 1966-м. То было особенное время - время новой эстетики, новых надежд и новых ожиданий, нового стиля, время снятие прежних запретов... Каким-то верхним чутьем мы улавливали этот воздух перемен с его пафосом пацифистского кайфа.

Сорок семь лет прошло, и все теперь другое. Другие ценности, другие идеологемы, другие светофильтры на том, что мы считаем реальностью. Кино стареет быстрее, чем литература. Меняется не только антураж действительности, попадающей в объектив камеры, не только автомашины и мода, но и сам киноязык вкупе с техническим возможностями. Однако про фильм Микеланджело Антониони, показанный на днях по каналу «Культура», этого не скажешь. Ленту можно смотреть без вежливой поправки на ее возраст. Хотя проблематика кинокартины или, скажем, срез жизни, показанный в ней, сегодня уже далеко не мейнстрим. Фильм-полузагадка без разгадки: кто убил, за что убили… Даже тогда это казалось не очень-то важно, а сегодня тем более. Едва ли теперь актуально и то, почему в финале на теннисном корте играют воображаемыми ракетками с воображаемым мячиком, и почему главный герой под магией устремленных на него взглядов условно кидает в корт упавший за сетку мячик. Жизнь - как договоренность играть по определенным правилам, под знаком того, чего, может быть, вовсе и не существует?

Мир стал жестче и, пожалуй, беспощаднее, стал поляризованней, зависимей и уязвимей. Мир болен, и в нем снова намечаются тектонические сдвиги. Тогда они были скорее духовного плана, касались раскрепощения человека от унаследованных догм, сегодня они скорее касаются проблемы элементарного выживания. Идеология нынче почти ничто, власть – почти все. Кто воссел, тот и съел. И где та другая жизнь, о которой когда-то так грезилось? Иллюзия, воображаемый теннисный мячик, воображаемый теннисный корт, воображаемая игра... Мы были просто мечтателями, примерно такими же, как те, по ту сторону железного занавеса.

Дэвид Хеммингс, исполнитель роли культового фотографа, умер в 2003 году, в возрасте 62 лет, уже совершенно непохожим на молодого себя, светловолосого грешного ангела с бледно-голубыми глазами... Совсем недавно умер 92-летний Тонино Гуэрро, сценарист, в 2007 умер сам маэстро Микеланджело Антониони, кумир семидесятых. Ему было 94 года... В его фильмах не только разобщение одиноких душ, но и молчание, сотни метров кинопленочного молчания. В 1985 году у режиссёра случился инсульт, и оставшиеся двадцать два года жизни он не мог произнести ни слова…

Эскапизм, одиночество, взаимонепонимание — это уже не бренд. Слишком много накопилось других проблем. Но как забыть ту неподвижность камеры с долгими планами одного и того же, будто там, в парке, под сенью шевелящихся под ветром крон, сокрыто что-то главное, иное, недоступное нашему глазу... Теперь — другое кино, и мы точно знаем, что за деревьями на дальнем плане нет ничего, кроме того, что и здесь – тот же неустроенный жесткий мир, еще более разобщенный, в котором всем нам, кому больше, кому меньше, придется жить.

---

235. ЕЩЕ РАЗ ПРО «КОКОКО» ОТ АВДОТЬИ СМИРНОВОЙ

2013-03-25 23:18:04 (читать в оригинале)

Аннотация:

С утра — работа в музее этнографии, вечером — новости по Рен-ТВ, по выходным — митинги и секс с бывшим мужем, научным работником среднего звена. Лиза — типичный представитель питерской интеллигенции. Вика — обычная провинциалка. Отпуск в Петербурге для нее — это водка, вечеринки и авантюры. Казалось, между ними нет ничего общего. Однако, по воле случая они встретились — и сошлись: вода и пламень, синий чулок и тусовщица, интеллигенция и народ. Лиза и Вика — две стороны одной медали по имени Россия.

За Авдотьей Смирновой наблюдал давно, но только в передаче «Школа злословия», где она и Татьяна Толстая опускали приглашенных гостей. Впрочем, опускали не всегда и не всех — иным мирволили. Так было со знакомыми мне Сашей Житинским, с Димой Горчевым... Но вот, помню, что хорошего питерского писателя и председателя нашего писательского союза Валеру Попова они не только опустили, но и, образно говоря, «поимели». Потом он в постинтервью обещал подумать и «поработать над собой», мужик 70 лет... Однако...

По той «Школе злословия» можно было сделать вывод, что Авдотья девушка умная, весьма начитанная, с характером и железно ведет свою линию в беседе. Хотя и вполне деликатно. Да, слышал, что она к тому же кинорежиссер и сценарист, но как-то не приходилось увидеть хоть что-нибудь. А тут случайно по Первому каналу показали фильм «Кококо» ( 2012 года выпуска ), где она и режиссер, и один из сценаристов. Я после лыжной прогулки по заливу и сухого красного вина «каберне совиньон» был в кайфе ничегонеделания и решил посмотреть наше кино («наше», пардон, смотрю редко). И вот что я вам с опозданием на полгода скажу: Авдотья Смирнова — молодчина!

Там у нее все очень по делу, очень профессионально - и оператор, и художник, и музыка. И актеры неплохи. В роли главной героини Анна Михалкова. Анну довольно часто снимают, наверное, еще и из-за папы. Актриса она, на мой сугубо личный взгляд, небольшого диапазона, играет примерно одно и то же, одни и те же характеры, с затаенной горечью в глазах по поводу своей внешности, что и придает ее героиням некий дополнительный духовный объем. Тут она играет интеллигентку, работницу музея, у которой в квартире - мастерской умершего отца-художника волею случая оказывается боевитая и «харизматичная» провинциалка, приехавшая оттянуться в северной столице... Это и есть роль совершенно мне неизвестной досель актрисы Яны Трояновой, сыгранная блистательно, выше всяких похвал.

Если взглянуть на сюжет широко, шире аннотации, то это как бы вечные отношения тоненького слоя русской интеллигенции и народа. Впрочем, не вечные - они ведь началась примерно двести лет назад, после окончания войны 1812 года, а еще точнее — после восстания декабристов 1825 года. Пропасть между узким просвещенным слоем элиты и непросвещенным народом в России была огромна, да, пожалуй, она такова и сейчас. На западе эту пропасть заполнила буржуазия, у нас же припозднившаяся народиться буржуазия плюс профессура были уничтожены в 1917 году, далее из люмпенизированного народа стали выращивать новую интеллигенцию ( дети рабочих и крестьян). Вырастили-таки, а потом, в конце 90-х, снова кинули, то есть по сути уничтожили. Так вот, за всю свою сравнительно недолгую драматическую историю русская интеллигенция считала себя в ответе за свой народ — об этом Достоевский, Герцен, Толстой, Чехов, Блок наконец. Да, она считала себя в ответе и предпринимала всякие способы сближения с ним — от хождения в народ при царизме до массового ликбеза, ликвидации безграмотности, при советской власти. Однако с тех пор мало что изменилось, а если что и изменилось, то вспять. И все же принято за догму, что интеллигенция перед своим народом виновата. Виновата и за 1917 год, виновата якобы и сейчас — покойный Березовский ( в прошлом интеллигент, доктор технических наук) просил прощения у России за нынешнего президента...

Итак, дочь народа, его типичная представительница, становится приживалкой в квартире интеллигентки и постепенно начинает вытеснять свою гостеприимную хозяйку — присваивать ее пространство, сначала территориальное, а потом и личное: спит с ее бывшим мужем. И хозяйка, до того одержимая идеей добра и милосердия к ближнему, пытавшаяся достойно трудоустроить свою гостью, воплощавшую в себе якобы народную мудрость, силу и выживаемость в любых условиях, произносит наконец очевидные слова: «ты хабалка, ты дрянь, ты шлюха». И вот дальше — гениальный момент, гениально сыгранный Яной Трояновой ( все время кажется, что это не актерская игра, а героиня, взятая из гущи народного гумуса): гостья начинает аффектированно, по-жлобски так, по-тюремному, по-зэковски в горло, с надрывом рыдать, бить на жалость... Жалость в вечно кающейся, с комплексом вины интеллигенции, естественно, тут же просыпается, а затем следует и прощение. О, коварство самоуничижения, коварство самопопрания, магия лжепокаяния - перед этим никакой интеллигент не устоит! В довершение этого трагикомичного фарса гостья резюмирует сквозь всхлипывания: «Вы ведь в ответе за тех, кого приручили». Как по-новому, с каким сарказмом звучит эта фраза из модного в СССР «Маленького принца» де Сент-Экзюпери. Это, я вам скажу, полный пи...ц улет!

Таков месседж от Авдотьи Смирновой.

Спасибо, Дуня. Получили!

---

234. Н.С. Михалков forever?

2013-03-22 16:43:14 (читать в оригинале)

Сегодня на Эхе Москвы в связи с очередным переизбранием Н. Михалкова на посту Председателя Союза кинематографистов была полемика.
Одни ругали Никиту, другие защищали (в отношении 10 к 1). Я написал в комментах:
Беды Никиты Михалкова начались тогда, когда он стал снимать якобы "народное кино" - хавчик для пипла в духе Голливуда. Тут художник в нем и умер. Остался примитивный и циничный делец. Наш зритель оказался умнее и не повелся на его дешевку.
Теперь добавлю:
Думаю, что режиссерский талант Никиты Михалкова – не органичен, а скорее вторичен, это талант птицы-пересмешника. Когда он прежде цитировал или, скажем мягче, творчески перенимал высокие образы мирового кино, то что-то и получалось. Кстати, кинокритики отмечали массу цитат и заимствований в провальной (а ля Голливуд) опупеи «Предстояние»…
Своего исконного киноязыка у него нет. Он всегда снимал под что-то, что ему нравилось. И все-таки еще есть надежда, что «Солнечный удар» по рассказу Бунина может у него получиться. Пусть снимет хоть под Бертолуччи или Полански… Михалков по навыкам и приемам - камерный режиссер.

---

233. Про щастье

2013-03-22 10:33:01 (читать в оригинале)

Этот рассказец про кайтинг я 20 марта предложил Эху Москвы. Как узнал, что ЮНЕСКО объявило этот день Международным днем счастья, так и предложил, поменяв название на «День счастья». Потому что в конце рассказа – там определенно счастье. Послал заявку. Через полчаса – ответ: «Мы литературные произведения в блогах не публикуем». Какое, блин, тут литературное произведение – тут документально зафиксированное счастье в жанре репортажа с места событий. Я решил, что тамошние мальчики-девочки из службы просто не просекают. Нашел адрес в твиттере Алексея Венедиктова. Написал ему. Типо, рассказ про счастье, а то у вас в блогах только разборки одни. Потом нашел еще и его адрес на Эхе и повторил запрос, сказав, что я сам, будучи профессионалом в литературе и журналистике, не могу определенно сказать, где проходит граница между литературным произведением и репортажем. Мой запрос вскоре исчез – и я подумал: Алексей Венедиктов прочел и щас прямо даст команду публиковать. Увы… Фиг вам, Куберский. Вам полный игнор от Алексея Венедиктова. Они заняты более важными делами.
Так я и не посветился в тот день на Эхе со своим приватным счастьем. Наверное, правильно. Зависть – плохое чувство.

---

232. Мой зимний кайтинг-2013

2013-03-19 12:40:14 (читать в оригинале)

Ветерок приличный, но не убийственный, как в прошлый раз, когда я выдержал его всего минуту: страшная скорость и единственное желание – прекратить этот мазохизм. Тогда я поднял кайт над головой, чтобы умерить свирепую тягу. Меня пронесло по инерции вперед, кайт остался за спиной, что чревато, и, как следствие, я потерял управление, наехал на стропы, одну разрезал кантом правой лыжины – на том катание и кончилось. С севера дуло так, что по заливу шла жесткая поземка, все снежные холмики превратились в когтистые лапы неведомых зверей…и ни одного кайтиста, кроме меня, психа. Считается, что ветер больше 12 м в секунду – опасен. Хотя я брал тогда свой малый кайт (парафойл), с небольшой парусностью.
Ну а тут солнце, и ветер хоть и резв, но не смертелен, почему я и взял свой большой кайт. Распаковался довольно быстро, и ноги довольно легко влезли в горнолыжные ботинки (не как обычно), для чего я изобрел ноу-хау: нагреваю ботинки предварительно на батарее, а затем упаковываю в две полиэтиленовые сумки, сверху и снизу - так что я вынул их из рюкзака еще тепленькими. А теплый ботиночный пластик гораздо податливей для ноги. Трапеция — типа спасательного пояса с лямками, перехватывающими бедра — надета и плотно подогнана. Все как подобает…
Над заливом в чистом небе плавали – я подсчитал – семь кайтов. Я -восьмой. Ветер поддавал изрядно, и, чтобы снарядить кайт, нижний его край пришлось присыпать снегом. Но вот я потянул за стропы, кайт приподнялся, наполнился северным ветром, я еще потянул - он отряхнулся от снега и взлетел, потянув за собой мощью в лошадиную силу, а то и в две…
Северный или южный ветры для василеостровского питерского кайтиста, то есть для меня – это лучший вариант. Это значит – ты несешься перпендикулярно берегу Финского залива от «Морской набережной» вдаль, а потом, развернувшись, летишь обратно. Очень удобно, тогда как, например, восточный ветер ( со стороны города) может отжать тебя далеко от берега, и попробуй потом, хоть галсами, вернуться. И вот я понесся под кайтом с умеренной скоростью вдаль. Условия идеальные. Наст на сантиметра три присыпан свежевыпавшим снежком, я мчусь на два маяка вдали, обозначающие фарватер для судов, идущих из города на Кронштадт и Петергоф и обратно.
До маяков было километра четыре, но ветер дул ровно, лыжи хорошо скользили. Мой фиолетовый, с красным правым ушком кайт плыл напротив солнца, заслоняя меня от него, его тень мчалась чуть позади меня справа, а когда я опускал кайт, делая им восьмерку, солнце резко ударяло по глазам, и все вокруг было ярким, белым, ослепительным и, пожалуй, прекрасным. Под лыжами то шуршание наста, то гул наледи, то шипение тормозящих снежных наносов… и вскоре я уже был у финиша.
Маяки оказались довольно серьезными сооружениями на бетонных сваях, видимо, вбитых в дно. Когда начнется летняя навигации, надо будет посмотреть, как они светят. Итак, возле ближайшего маяка я развернулся, чтоб пуститься обратно, удивляясь, что у меня все пока так гладко, и тут же из-за моего не слишком удачного маневра, кайт упал на снег, да еще успел перевернуться. Перевернутый кайт – это всегда нехорошо, но есть шанс, если ветер неслабый, развернуть его обратно, для чего одну сторону следует приспускать, а другую, наоборот, натягивать. Мне это удалось, кайт сделал оборот влево, как пропеллер, взмыл, но, увы, правый его край не полностью расправился, похоже, перехваченный парой строп. Кайт тянул, но его край висел сарделькой. Я опустил кайт, снял лыжи и пошел с ним разбираться. Пока я до него дошел, вернее, добежал, он еще под ветром успел покувыркаться, так что стропы еще больше запутались.
Есть негласное правило для кайтиста-чайника: не уезжать слишком далеко от берега. Мало ли что может случиться, и первая из неприятностей - если вдруг пропадет ветер. Тогда придется возвращаться на своих двоих, да еще в тяжеленных горнолыжных ботинках, да еще с горными лыжами… На сей раз я этим правилом пренебрег, и напрасно… От берега я был далеко, светило солнце, метрах в трехстах от меня чернели фигурки троих рыбаков. Но они мне не подмога. Лет тридцать назад, когда я, раскатывая на велосипеде по апрельскому льду залива, провалился в полынью, никто из таких вот рыбаков даже не пошевелился, чтобы мне помочь. Выбрался сам и велосипед не утопил…
Довольно долго я возился с кайтом, приводя его в рабочее состояние, а еще поговорил по телефону с женой. Она мне звонила раньше, когда я мчался к маяку и не мог достать мобильник. Я доложил, что со мной все в порядке и волноваться не стоит. А волновалась она привычно, поскольку знала, что с кайтом у меня просто не бывает.

Итак я наконец поднял кайт и двинул к берегу. Однако за это время ветер прибавил, и меня стало сносить в сторону от трассы, прямо к ковшу новой пристани, где летом теперь швартуются огромные многопалубные пассажирские суда-паромы из Скандинавии. Худо-бедно я прокатил с километр, в том числе через торосы, где льдины торчали из снега как шестилитровые бутыли из-под питьевой воды. Счастье, что мне удалось избежать столкновений. Ветер все нажимал, и, как я ни упирался, меня сносило все правее и правее - закантовать лыжи в насте не получалось и скорее не вперед, а вбок кайт и тащил меня. Если так будет продолжаться, то мне уже ни за что не выехать против встречного ветра - придется объезжать пристань с южной стороны. Поэтому я снова опустил кайт и, отстегнув лыжи, пошел налаживать оснастку, поскольку кайт опять успел кувырнуться.
Позвонила жена – сказала, что ей в «Ленту» за продуктами, а потом она может заехать за мной. Я сказал, что не знаю, когда буду у берега, поэтому заезжать не нужно. Снова возня со стропами – на морозе, при минус восьми, на ветру, с голыми руками… но, когда в крови адреналин, руки вообще не мерзнут.
Пока я приводил оснастку в порядок, ветер стал прерывистым, и так я и поехал - зигзагами, констатируя притом, что меня все равно сносит прямо к причальному ковшу. В какой-то момент ветер наддал, я не успел на него среагировать, и мой кайт с размаха носом, то есть воздухозаборниками уткнулся в снег.
Тэк-с… Это стало уже надоедать. До причала было метров семьсот, до берега еще плюс километр. Чтобы не упереться в причал, следовало двигаться галсами, под острым углом к ветру. Но к берегу таким образом не получалось - слева кайт начинал складываться, а это означало край ветрового окна, то есть минимум тяги. Оставалось повернуть обратно в сторону маяков, что я и сделал, рассчитывая все-таки отыграть у ветра потерянное. Я поднял кайт, и ветер, словно поджидая этого мгновения, задул так, что меня понесло со скоростью километров 50-60 в час. Господи, так быстро я никогда еще не ездил. Было страшно. Промчавшись с минуту в сторону маяков, я решил больше не испытывать судьбу и опустить кайт. Но как это сделать на такой скорости? От меня ничего не зависело – не я кайтом, а он управлял мной. С трудом я подтянул на себя нижние стропы – кайт заполоскал левым краем, превращаясь в тряпку, но правый надутый край продолжал тянуть – правая рукоятка вырвалась у меня из руки, и, чтобы не упасть, я выпустил кайт. Он схлопнулся, перевернулся в воздухе, свалился в метрах пятидесяти от меня и пополз по снегу – я же припустил за ним, чтобы успеть схватить за ручки. К счастью, кайт так сложился, что скольжение его замедлилось, и я его настиг.
Что в результате? Я снова далеко от берега. Кайт запутан и, похоже, у меня начинаются серьезные проблемы - я не могу добраться до берега. Солнце опустилось ниже, время шло…
Очередной звонок от жены:
- Ты как? Я еще могу за тобой заехать.
- Не знаю. Позвони через минут сорок. Может, я уже буду у берега. А пока далеко.
- Все нормально? – спрашивает она.
- Абсолютно! – говорю я. - Тут хорошо, солнце…
Снова все распутав и наладив, и поехав, на сей раз я остановился еще ближе к пристани – до нее оставалось метров триста, но меня уже отнесло так далеко от моего маршрута, что двигаться дальше не имело смысла. Снег был легкий, рассыпчатый, мои затупившиеся лыжи невозможно было закантовать в жестком насте, сопротивляться мощной тяге я не мог – и меня просто волокло поперек желаемого направления…
В общем, я решил, что с меня на сегодня хватит – осталось сложить кайт, смотать оснастку и пехом дойти до причальной стенки, а там подняться, переобуться и двинуть к берегу. Но тут оттуда послышался лай собак, и я вспомнил, что территория эта охраняется. Не только собаками, но и людьми. Паспорта у меня с собой не было, а разборок, порванных брюк и задержаний как-то не хотелось. Придется идти в обход. Это еще плюс километр. Сложенный кайт я запихнул в рюкзак. Снятые лыжи соединил прочной резинкой от эспандера. Посмотрел на часы - прошло сорок минут, а жена не звонила. Я полез во внутренний нагрудный карман куртки за телефоном – его там не было. Не было его и в нижних карманах куртки и в карманах лыжных брюк...
Как же так? Уронил? Потерял? Однажды я уже терял на заливе телефон и тоже из-за кайта. Я ощупал куртку, жестко перепоясанную трапецией, за крюк которой и цепляешь стропы кайта – одними руками это чудовище удержишь недолго. Телефон мог из кармана выпасть внутрь куртки, однако его там не было. Значит, он выпал наружу - я ведь расстегивал куртку, чтобы достать его… Я подумал о всех занесенных в него номерах, которые потеряю, а еще о том, во сколько мне обойдется новый телефон при нынешнем моем ( надеюсь, временном) безденежье, и решил вернуться обратно по следам к своей предыдущей остановке, где я и говорил по телефону в последний раз. Видимо, я выронил его, когда наклонялся над оснасткой с ее чертовыми узелками…
Взвалив рюкзак на плечи, с лыжами в руках, в тяжеленных горнолыжных ботинках, совершенно не приспособленных для ходьбы, я потопал назад. Да, проехал я километр-полтора, одолел их, можно сказать, потом и кровью, и теперь все это коту под хвост. Жаль. Но и телефона было жалко. Мысль – наплевать на него и забыть, было, появилась, но я ее отмел. Телефон е...