Чем отличались чувства древних от нынешних чувств

В греческоймифологии есть группа преданий, в ко­торых любовь — уже явно не простой эрос.

Все, наверно,помнят легенду о певце Орфее, кото­рый так любил Эвридику, что даже хотелвернуть ее из Тартара, а потом отказывался смотреть на других женщин и былразорван за это вакханками. В другом мифе — об Адмёте и Алкестйде — Мойрыготовы со­хранить умирающему Адмету жизнь, если кто-то возь­мет его смертьсебе, и любовь Алкестиды так велика, что она умирает вместо него.

Такую же сильную любовь питает Пенелопа, которая ждетОдиссея, Пигмалион, любовь которого оживила статую, Лаодамия, которая пожелалаумереть вместе с Протесилаем, Филлйда, которая повесилась от тоски, когда еелюбимый, афинский царь Демофонт, вовремя не вернулся из-под Трои. И Эвадна сгоря кинулась в погребальный костер мужа; и покинутая Энеем Дидона любила так,что от горя бросилась на меч; и знаменитая Геро, увидев утонувшего Леандра, втоске бросилась в море...

Для каждой из них — вопреки Гегелю — «бесконечнаяважность обладать именно этим человеком» была дороже жизни, сильнее смерти.

От мифа к мифурастет значение любви, ее роль в жизни людей. В эпосе об аргонавтах она ужеделается одним из главных рычагов жизни, который сильней всех других чувств ипривязанностей. В троянском цикле любовь — чуть ли не основная двигательнаяпружина. И она теперь — не эпизод, не дело двух существ, как в других мифах;она связана с судьбами людей и государ­ства, с их обычной жизнью и с ихвойнами.

Великолепной силыдостигает любовь в древней ли­рике. Стихи гениального лирика Архилоха (VII в.до н. э.), первого в Европе поэта любви, рождены огромным, хотя и сдержаннымнапором энергии. Бурная сила за­хлестывает Архилоха, страсть его мощна илапидарна, как удар копьем, и он говорит о ней:

С такой жепламенной силой, но уже по-женски ощущает любовь Сапфо (VII в. до н.э.)—десятая муза, как называл ее Платон. Она пишет:

Сила этойстрасти, сотрясающей человека,— сила те­лесной страсти, и выражается она в«категориях» телес­ных, а не духовных ощущений. Но поэтичность этих телесныхощущений, их эстетическая - настроенность — это и есть их духовность; такаяпоэтичная телесность была тогдашней формой духовности.

Еще в доклассические времена многиепоэты Гре­ции писали о любви как о главной радости жизни.

Так говорил о нейи современник Сапфо Алкей, и Мимнёрм (VII—VI вв.) в своих песнях к прекраснойфлейтистке Нанно, и Феогнйд (VI в. до н. э.) в своих элегиях, и Ивик, иАнакреон, жившие в то же время, и другие поэты. Такой же была любовь и дляпоэтов эпохи эллинизма (конец IV—I в. ); особенно ярко видно это в знаменитыхидиллиях Феокрита, в стихах Мосха, Биона, в греческой и римской комедии тоговремени. Любовная лирика была очень важна в жизни древних, до того важна, чтосреди их девяти муз была даже особая муза любовной поэзии — Эрато.

И уже тогда сталоосознаваться раздвоение любви, ее деление на плотскую и духовную. В V в. до н.э. фило­софы стали говорить о двух Афродитах: Афродите Пан- дёмос (Всенародной)—божествегрубой чувствен­ной любви и Афродите Урании (дочери Урана) — бо­гине любвивозвышенной, утонченной. А в сократи­ческих теориях о любви говорилось как ошколе мудрости, важной части добродетели, помощнице ра­зума.

Великолепновыражена античная любовь и в клас­сической скульптуре греков.

АфродитаКнидская, эта скульптурная поэма, изваян­ная Праксителем, появилась на светпочти два с поло­виной тысячелетия назад. Афродита недаром была бо­гиней любвии красоты — для греков любовь и красота были неотделимы. И она вся переполненаэтой изобиль­ной красотой тела и духа.

Она стоит,опираясь на одну ногу, и тело ее выгнуто от этого плавно и музыкально. Какбудто медленная волна прошла по ее талии, по ее бедру и по ее ноге, прошла иоставила там свой изгиб. Во всем ее теле есть контуры этой волны — и в ееплечах, и в ее груди, и в изгибе ее рук, и в ее приоткрытых губах, и в кудряхее головы. Рожденная из волны, она несет в себе ее медленную и спокойнуюкрасоту.

Она вся —естественность, вся — умиротворенность. Она нагая, но она стоит спокойно, в еепозе нет никакого стеснения. Она не боится, что ее нагота может привестикого-то в ужас; она не боится, что ее может осквернить чей-то взгляд. Ее любовь— в полной гармонии с миром, между ней и миром нет никакого противоречия, и вэтом — особый тип ее отношения к жизни.

Афродита как быживет в особом мире — мире нормальных, не извращенных чувств. Она живет для про­стогочеловеческого взгляда, который увидит в ней и ее этос — выражение ее духовноговеличия, и ее эрос — выражение ее телесной, любовной привлекательности, увидитих гармонию, их красоту.

Афродита Книдская— богиня гармонической духов­но-телесной любви. Она воплощает в себе знаменитыйгреческий идеал «калокагатии» (калос кай агатос — прекрасный и хороший) — идеалпросветленной гармо­нии тела и духа, сплава физической красоты и духов­ногосовершенства.

Но греки понималиэту гармонию совсем не так, как ее понимаем мы. И сама душа и само тело былидля них не такими, как для обиходного сознания нового времени. Этому сознаниютело кажется чем-то неоду­хотворенным, чисто физическим, а психика — чем-тоидеально-бестелесным, и они так непохожи между со­бой, что их невозможносмешать.

В обиходномсознании греков душа и тело еще не отделялись друг от друга с нынешней чистотой.Слияние их было синкретическим, нераздельным, гармония души и тела была полнымих растворением друг в друге, и в этом сплаве частицы души и тела былинеотличимы друг от друга.

И так женеразличимо сплавлены телесные и духов­ные мотивы в любви доэллинской Греции.Частицы духов­ных и телесных тяготений смешиваются там, превра­щаются друг вдруга, существуют в смутной неразделен- ности, и эта смесь видна в каждомдвижении чувств, в каждом переливе эмоций; она как бы первичная кле­точка этихэмоций.

Такой смутныйсплав — стержневая особенность той любви, о которой рассказывает классическоеискусство, главное ее отличие от всех остальных видов любви. Тут лежит оченьважное отличие чувств древних людей от чувств людей нынешних. В чувствахнынешнего чело­века нет этой неразделимости, они внутренне кристал­лизовались,и духовные ощущения существуют часто отдельно от телесных, да и друг от друга.

Особый складчувств рождался у греков особым типом тогдашнего отношения к миру, он прямозави­сел от особого типа доэллинского человека, от особого уклада его жизни.

Вся эта жизньбыла тогда как бы «синкретической», представляла собой полупервичную смесь, изкоторой только начинали выкристаллизовываться будущие грани и формы. Тело почтине отделялось от души, художест­венное сознание от научного, науки — друг отдруга, личность — это особенно важно для нас — от общества. Как писал Маркс,«отдельный индивидуум еще столь же крепко привязан пуповиной к роду или общине,как отдельная пчела к пчелиному улью».

Личность не противостоялатогда обществу как что- то особое, она была частью его и не осознавала, что еенельзя свести к этой части, что она больше, чем просто часть.

На почве зрелого и уже подходящегок своему концу синкретизма выросла и классическая трагедия древних, трагедияЭсхила, Софокла, Еврипида. Отношение к любви там особое, уникальное, и вглавных своих чертах оно никогда не повторялось больше в мировом искус­стве.

Любви как чувствапочти нет в трагедии древних, хотя как пружина действий героев она очень важнатам. Трагедия древних — как и их скульптура — непсихологич­на: психология невыделялась еще из действий человека, как дух не всегда выделялся из тела (хотяи в жизни и в искусстве той поры есть и явные выходы за эти рамки).

Недаром действиевсех классических драм проис­ходит на площади, под небом, недаром оно никогдане входит под своды дома. Не частная жизнь, а только то, чем живет общество,интересует трагиков. Любовь, как частное, психологическое чувство, живет запорогом дома, и поэтому она в большинстве случаев остается за порогом трагедий.Трагедия говорит чаще не о самой любви, а о ее общественных последствиях, оцепи событий, которую она развязывает.

Это, конечно, незначит, что у греков того времени любовь была лишена психологии. Лирика тоговремени уже говорит о любовных переживаниях, в ней уже рож­даетсяпсихологический подход к любви, и, конечно, приходит он туда из жизни.

Кстати говоря,лирика — как особый род поэзии — это и есть выражение личных чувств,психологических состояний. И она может возникнуть только тогда, когда людипостигают ценность этих личных чувств, их гро­мадный человеческий иобщественный смысл. Лирика родилась сначала в Египте в XVI—XV веках до нашейэры, потом в Греции в героическую эпоху, и уже в VII—VI вв. до н. э. она сталатеснить греческий эпос и делаться главным видом поэзии.

Само рождениелирики говорило, что в человече­стве начался огромный психологический сдвиг,стали появляться совершенно новые стороны психологии, но­вые чувства, новыевзгляды на себя и на мир. Все это означало, что синкретическое сознаниедревности всту­пило в полосу кризиса, готовится уйти с арены истории, уступитьее новому типу сознания.

У классическойтрагедии есть, кроме непсихологич- ности, еще одно отличие от лирики; онамолчит о бла­гах и радостях любви и больше всего говорит о ее горе и бедах.Страх перед любовью, леденящая боязнь ее — это главное настроение, котороепронизывает боль­шинство трагедий.

В «Агамемноне»Эсхила, в «Трахинянках», «Герак­ле» и «Эдипе-царе» Софокла, в «Ипполите»,«Медее» и «Электре» Еврипида любовь — это кровавый двига­тель людскихпоступков, она несет людям муки и ужас, смерть и измену.

Медея, которуюразлюбил Ясон, мстит ему, убивая своих детей; Федра, полюбив Ипполита, своегопасынка, кончает с собой, а Тезей, ее муж, убивает Ипполита; Геракл в припадкебезумия приканчивает жену и детей, а потом и сам гибнет от любви Деяниры;Клитем­нестра, полюбив Эгиста, губит мужа, Агамемнона, а их дети, Орест иЭлектра, убивают ее; Эдип, кото­рый убил своего отца, Лая, и стал мужем матери,Иокасты, узнав об этом родстве, выкалывает себе глаза...

Ужас перед этиминфернальным чувством, страх пе­ред этой демонической силой насквозьпронизывают классическую драму.

Но откуда все этоберется? Почему так тесно смы­каются самые «дружеские» и самые «вражеские» чув­ства?Почему кровное родство омывается кровью? По­чему люди, связанные самыми теснымиузами жизни, несут друг другу смерть?

Греки по-своемухотят понять сущность жизни, и та­кое соединение нетерпимых полюсов и есть дляних эта сущность. Полюса эти враждебны, они не могут жить вместе, но жизнь длягреков — всесмешение, в ней все слито в синкретической неразделенности, и,сталкивая между собой ее крайние силы, они хотят постичь их смысл.

Поэтому-то Эротклассической трагедии — это не тот веселый и порхающий летун, которого мыпривыкли видеть. Хор в еврипидовском «Ипполите» называет его царем над смертными,жестоким богом, который сеет смерть и проклятья. «Вы ужасы миру о силе Кипридымогли бы поведать»,— поет он. Эрот — это страшный бог, которого боятся другиебоги, такой, каким он был у Гесиода, или в древних гимнах, или у первых лириковГреции.

Это еще ступеньстраха перед непонятной силой, ступень цепенящего недоумения. Для греков тойэпохи жизнь полна тайн, и самый, пожалуй, ясный ее двига­тель — это воля богов.Герои многих классических тра­гедий, особенно ранних,— всего лишь наперстки напальце рока, и они действуют так, как он велит им.

Боги — этопсевдоним неясных человеку движущих сил жизни, и чем больше эта неясность, тембольше пружин своей жизни человек отдает богам — и тем страшнее, сильнее,могущественнее кажутся они ему.

И любовь выглядитв трагедии такой же страшной и непонятной, как эти боги, силой — и такой жемогу­щественной. Чувства, которые испытывают герои,— это не обычныечеловеческие чувства, а титанические им­пульсы души. Как будто обычные чувствавзяты под увеличительное стекло, чтобы лучше рассмотреть их, и от этого резковыросли в масштабах, стали неузнаваемо другими.

Вот, например,какую ураганную силу ненависти из­вергает Клитемнестра, эта леди Макбетантичности, убив Агамемнона:

Это не чувствачеловека, а сверхчеловеческие стра­сти, циклопические клокотания души. Любовь,ненависть, радость, тоска, горе — все они достигают у древних накала страсти, иэта страсть швыряет человека, как пес­чинку, владеет им, как рабом, несет его,как ураган щепку.

Таким было тогдапонимание чувств, такими были представления классических времен о чувствахчелове­ка. Видимо, до психологического реализма тут еще да­леко, и тогдашняялирика ближе стоит к нему, чем драма.

Возможно, впрочем, что «увеличенныечувства», «чувства-великаны» и есть на самом деле чувства древ­них — или хотябы какой-то их части. Возможно, что накал эмоций, переходящих в страсти,—особое свойство синкретического чувства древних, такой же стержень тогдашнейсинкретической психологии, как и неразли­чимое смешение телесных и духовныхощущений.