Борис Спасский

В канун Дня железнодорожника о переплетениях своей увлекательной спортивной биографии с железными дорогами Отечества 79-летний Спасский вспоминает в эксклюзивном интервью обозревателю «Московского железнодорожника».

– Вскоре вам предстояло защищать чемпионский титул в борьбе с Бобби Фишером в Рейкьявике. Какие проблемы возникли при подготовке к матчу?
– В Исландию я вёз четыре кг чёрной икры, чтобы чем-то порадовать американского шахматиста. Благодаря этому матчу я накануне его получил трёхкомнатную квартиру на улице Веснина, прямо напротив высотки Министерства иностранных дел СССР на Смоленской площади. Ордер мне вручил председатель Моссовета Промыслов.
Победный матч 1969 года с Петросяном дался мне тяжёлой ценой. У меня возникли проблемы с моим «фатером», как я его называл, – тренером Бондаревским. Перед решающей 17-й партией Бондаревский вызвал меня на серьёзный разговор, что случалось крайне редко: «Либо ты меня слушаешь, либо я ухожу от тебя». Я возразил, что должен готовиться к партии самостоятельно, нагуливать настроение, быть один на один с собой, чтобы сосредоточиться. Бондаревский за своё: «Ты должен меня слушаться». Я не сдавался: «Буду делать так, как считаю нужным». И вот это ему крайне не понравилось. Я же стоял на своём, мол, остаюсь при своём мнении, а уж вы решайте, как вам быть дальше. И поэтому во время решающей 17-й партии Бондаревский болел… за Петросяна.

– Вот как?
– Бондаревский хотел, чтобы Петросян наказал меня за непослушание. Когда же я вопреки его желанию всё же выиграл решающую партию у Петросяна, Бондаревский сделал вид, что ничего не случилось, и он никуда от меня не уходил. Хорошо, что к этому времени в моей команде появился новый тренер, гроссмейстер Ефим Геллер. Вот он оказал мне большую помощь. Очень ценно, что Геллер оказался хорошим психологом. У него был настоящий психологический талант, чутьё, он чувствовал всё! Все нюансы за шахматной доской и вокруг неё, всех людей. По природе своей Геллер был очень умным человеком. И в решающий момент матча с Петросяном Ефим Петрович мне сказал: «Выкинь всё из головы, думай только о шахматах, играй в шахматы!». Это был самый ценный совет.
К матчу 1972 года с Фишером я уже за счёт призов и гонораров создал свой небольшой «валютный фонд». Поэтому мог оплачивать работу секундантов из своего кармана. Не обязательно стало уже по каждому случаю обращаться за помощью к Спорткомитету или клубу.

– Правда ли, что с вашим многолетним тренером Бондаревским, который в итоге не поехал с вами на матч с Фишером (что многие считают первопричиной неудачи), вас поссорил именно Геллер?
– Нет, Геллер был не при чём. Тут дело в другом. Бондаревский был очень хорошим тренером, когда чувствовал, что у меня есть запас прочности. Это касалось и шахматной подготовки, и спортивной формы, и здоровья. Он умел направлять меня – с тем, чтобы я сам вырабатывал свои идеи. И потом уже эти идеи выносил на его суд. Когда Бондаревский чувствовал, что у меня есть запас прочности (как было на матче претендентов в Киеве с Корчным в 1968 году), он работал великолепно. Когда же всё висело на волоске, Бондаревский уже не мог принимать оптимальные, наилучшие решения. В такой критической ситуации он начинал предлагать второстепенные, не лучшие по качеству решения. Поэтому я понял, что в решающий момент Бондаревский станет лавировать, он не будет меня поддерживать. А мне на матче с Фишером как раз нужен был исключительно надёжный человек. И этим человеком стал Геллер.
Когда обсуждался состав моей команды на матч с Фишером, я исключил Бондаревского уже на подготовительном этапе. Об отсутствии Бондаревского я не жалел ни в ходе матча с Фишером, ни после него. Никогда об этом не жалел.

– И кто же вошёл в ваш список?
– Список был очень солидный, люди все безусловно лояльные, находящиеся в полном контакте с союзным Спорткомитетом. Например, зампред Спорткомитета РСФСР Мелентьев, председатель Шахматной федерации РСФСР Вера Тихомирова, мой личный переводчик Григорий Вац. И надо же, в этот момент союзный Спорткомитет меня не поддержал! Если бы мой список был утверждён, у меня не было бы таких проблем на матче.
Думаю, мне следовало настаивать, чтобы со мной ехала моя бригада. Перед отъездом я был в отделе пропаганды ЦК КПСС у Александра Яковлева, будущего идеолога горбачёвской перестройки. Мы обсуждали вопросы матча с Фишером, которыми он тоже занимался. Я просил, чтобы меня допустили к переговорам, где и когда играть, на каких условиях. И Яковлев меня поддержал. Но ни к каким переговорам меня не допустили. Союзный Спорткомитет не хотел мне простить, что я перепрыгнул через голову его председателя Сергея Павлова.

– А из шахматистов кого вы пригласили?
– Я мог пригласить практически любого советского шахматиста, например, Пауля Кереса, что, видимо, и следовало сделать. В Геллера я верил, он хорошо чувствовал Фишера и полностью оправдал мои ожидания. Крогиуса в моём списке не было, но он очень хотел ехать со мной в Исландию. Я не стал возражать, поскольку Крогиус помогал мне раньше в матче с Петросяном. Эстонец Ней оказался шпионом – он в ходе матча с Фишером передавал информацию американцам, фактически работал на Роберта Бирна, который писал книгу о матче. Поэтому уже в ходе матча мы исключили Нея из команды.