Про гордыню

У нас на заводе был мужик. Звали его Федор Андреевич Бурый. Если  бы кому-нибудь понадобилось придумать единицу тупорылости, то, несомненно,  такую единицу следовало назвать БУР. По шкале от одного до десяти у Федора было бы 9. Оставшихся   10% ему хватило, чтобы закончить политехнический институт и стать инженером-конструктором.

Даже самый простой анекдот погружал его в непроходимый ступор. Своими последующими вопросами он погружал в ступор рассказчика. Поэтому анекдотами при нем старались не делиться. Впрочем, и вообще беседовать. Он делал свои выводы, иногда опасные для окружающих. Но послушать его любили все. Особенно увлекательны были его истории об отношениях с женщинами.  Уже был написан «Вертер» и «Евгений Онегин», не говоря уже про Анну Ахматову и Веронику Тушнову. Но он всю науку страсти нежной свел к одному. И как человек с высшим техническим образованием, применил науку о допусках и посадках к интимной жизни. Всех женщин он распределил по шкале размеров. Самый меньший назывался у него «мышиный глаз», а на другом  конце шкалы был «по сараю воробей».  Но  он был все же не чужд поэзии. Рассказ о любовном приключении на лоне природы он завершил чудесной фразой: «А вокруг все так же щебетали птицы». К сожалению, привести здесь весь его рассказ я не могу. Цукерберг и остатки природной стыдливости не позволяют.

Работал он в отделе механизации и автоматизации, где собрались  талантливые и остроумные. Я думаю, что в другом окружении, он бы не так выделялся. Конечно, они не смогли пройти мимо такого феномена. И в одном экземпляре выпустили  альбом о своем коллеге. Иллюстрировал его Эрик, талантливый художник, подрабатывавший книжной графикой.  Альбом передавался из рук в руки и, наконец, попал ко мне. Обложку альбома украшала действующая модель головы Федора. На заклепке был закреплен его паричок и легким движением пальца можно было превратить нашего героя в лысого, а потом опять в волосатого. Страницы альбома могли поведать пытливым умам о детстве и юности Феди вдали от столичной суеты. О его восхождении к заветной ипостаси инженера, ну и, конечно, его сексуальным подвигам. В конце этого уникального альбома были  его высказывания,  ставшие афоризмами.  Интересно было бы сейчас посмотреть этот альбом. Мне кажется, что покойный русский премьер Черномырдин каким-то невообразимым способом почерпнул часть своих фраз оттуда.

Время  идет и тяжелым катком притупляет наши воспоминания. То, что казалось острым и животрепещущим с течением лет кажется в лучшем случае забавным.  Многое, вообще уходит без возврата. Например, что  у меня произошло в каком-нибудь 2007 году? Напрягаю в мозгу извилины, отвечающие за память, и ничего не могу вспомнить. Перелистываю старые фотографии. Одни и те же лица, шашлыки, ресторанные юбилеи, какие-то свадьбы. Год и его соседи до и после ушли, не оставив следа.

Так же было и с Федором Андреевичем.  Вокруг кипели страсти служебных романов и производственных конфликтов. А он мирно нес трудовую вахту, и про него все забыли.

Через несколько лет так сложилось, что я попал в ресторан с его сослуживцем. Его подруга оказалась подругой моей подруги. Мне этот вечер запомнился тем, что я впервые в жизни увидал живой ананас,  и даже потом хвастал этим.  Между третьей и четвертой рюмкой мой визави спросил меня: «А ты помнишь Федора Андреевича?». Конечно, ну как можно забыть такого человека. И Володя, так звали моего коллегу по поеданию ананаса, поведал мне последнюю историю, не вошедшую в анналы.  Однажды ему пришлось встретиться с товарищем Бурым в неформальной обстановке, где-то в колхозе или  на субботнике. И так как Володя был одним из немногих неевреев в отделе, Федор признался ему, что он очень гордится своей национальностей и предложил держаться вместе, чтобы противостоять еврейскому засилью. Володя у которого жена и подруга принадлежали к той же проклятой нации дал уклончивый ответ и постарался закончить  неприятный разговор.

К чему это я все. А к тому, что надо различать законную гордость и гордыню,― смертный грех.