tanyant Голосов: 1 Адрес блога: http://tanyant.livejournal.com/ Добавлен: 2008-04-15 01:02:26 блограйдером Lurk

2014-09-02 22:48:05 (читать в оригинале)

Любезные мои,

если торт состоит из зефира и масляно-сущенночного крема, то он из него и состоит. И пост про это.

А если вы замените зефир на безе, а крем сделаете из чего-то другого и еще добавите грецкие орехи и чернослив, то это будет другой торт, а не этот. Не этот, понимаете? А другой.

Точно так же, если вы сварите мясной бульон, а потом положите в него свеклу, капусту, картошку, лук, морковку, томат пасту и еще всякое там другое, то будет борщ, понимаете? Красный такой суп.

А если мясо заменить на рыбу, а потом в получившийся бульончик положить лук-порей и добавить сливок, то будет тоже суп. Но не борщ. А финский рыбный.

Улавливаете разницу? Не совсем?

Сейчас я дам рецепт торта "Графские развалины", но только - кто будет готовить - пожалуйста, не заменяйте там ничего зефиром и не суйте свое киви; может быть, вам так и вкуснее, но это другой рецепт, понимаете, другой.

ИТАК:
7 яиц, белки отдельно, желтки отдельно. Смотрите, отделяя, чтобы желток не попал в белки.
В тесто - белки.
В крем - желтки.
1 стакан сахару.
2 стакана очищенных грецких орехов; порубите их в деревянной миске.
И еще, отдельным счетом, 2 столовых ложки этих орехов тоже порубите так, чтобы они были размером со спичечную головку, а кто забыл, как выглядят спички - считайте, что это размер гречневой крупы.
2 столовых ложки, с небольшим верхом, картофельного крахмала.
1/4 чайной ложки ванильного сахару. Или щепотка ванилина. На кончике ножа.
ТЕСТО: Взбить 7 белков в густую пену, добавить орехи, сахар, крахмал и ванилин. Противень смазать маслом, печь 1 час при температуре 180 градусов.

КРЕМ:
300 грамм масла растереть,
7 желтков растереть,
2 чайных ложки сахарной пудры добавить.
Соединить.
ВАРИАНТ: можно в крем добавить 2-3 чайных ложки порошка какао, тоже вкусно.

Чернослив (немного размочить, а вообще покупать такой, чтобы был сразу и мягкий, и сладкий, и без косточек) и спичечные головки (орехи, кто уже забыл) - это для украшения.

Выпекаете два коржа безе, даете остыть, смазываете оба кремом. Нижний корж произвольно покрываете черносливом, разбрасывая его с таким расчетом, чтобы на каждый будущий кусок торта легло 2-3 черносливины; можно их разодрать, если они крупные. Верхний же корж поверх крема засыпаете ореховой крошкой. Потом, подумав, некоторые кидаются и поверху разбрасывают еще чернослив, оставшийся.

Все это ставится на холод, например, если у вас Новый год, - на балкон, потому что в холодильник не влезет, да и вообще пропахнет чесноком и селедкой, вы же ее уже приготовили, шубу-то.

В развалины этот торт превращается при попытке нарезать. А так он смирненько лежит себе на балконе, укрытый алюминиевой фольгой, и редкие предновогодние снежинки, кружась, падают на него, и внизу зажглись фонари, и вообще кажется, что жизнь прекрасна и все еще будет.

---

2014-09-02 22:45:27 (читать в оригинале)

Есть у меня еще один совершенно сумасшедший рецепт торта. Там даже печь ничего не надо. Вообще ничего делать,считай, не надо. Просто слепить куличик, нажраться и сидеть, тупо глядя в одну точку.

Детям понравится точно. Можно с ними вместе сделать. Если детский праздник.

СОСТАВ:
зефир белый 800 грамм
сгущенное молоко 3/4 банки
150 грамм сливочного масла

Разломить зефирины пополам и уложить на круглое блюдо. Промежутки между этими половинками залепить зефиром же. Получится ровное зимнее поле. Теперь мазать кремом, который взбивается из сгущенного молока и растертого масла. Всего три слоя зефира и два слоя крема. Полученное сооружение убрать в холодильник, и после, когда пробьет час разврата, есть, пока не отяжелеешь и не завалишься набок.

Бывают еще варианты: там в кремовые слои подсовывают ягоды, фрукты, всякое такое. Но это уже какие-то фантазии наследника Тутти. Я считаю, надо есть этот сугроб тупо, как написано, не уклоняясь и не отвлекаясь.

Ничто не должно мешать превратиться в сахарного снеговика.

---

2014-09-02 22:21:23 (читать в оригинале)

У меня скоро выйдет книжка под названием "Невидимая дева".
Там будут:
- рассказы, которые многие из вас читали;
- текст, который никто из вас не читал, это кусок из моих воспоминаний; я их, знаете, понемногу вспоминаю и записываю;
- собственно рассказ "Невидимая дева". Он был в "Снобе".

В этом последнем рассказе я, в частности, пишу про женщину, одинокую старую деву, которая жила в нашем дачном поселке в большом и странном "коммунальном " дачном доме. До революции она была камеристкой у балерины Анны Павловой. Она показывала мне альбом с фотографиями, которые Павлова надписывала для нее. Бесценные, должно быть, автографы! Но никто их тогда как-то не ценил (а как их нужно было ценить? вырвать их у нее? выкупить? забрать в свою коллекцию? Она любила Павлову и не рассталась бы с фотографиями под страхом смерти).

Какая была судьба у этой женщины (Веры) - кто прочитал рассказ, тот знает, а кто не читал, узнает, когда прочитает в книге. А я хочу сейчас сказать про другое.

Есть такой торт - "Павлова". Безе, крем, малина или маракуйя. Придуман то ли в Австралии, то ли в Новой Зеландии. Всемирно известный и вкусный. Посмотрите в Википедии, если хотите. Полет, роскошь, божество и вдохновенье.

А у меня есть рецепт скромного, простенького торта, который мне дала в свое время эта тихая Вера. Я так никогда и не испекла его - он мне показался примитивным даже по тем стандартам 70-х. Записала - и отложила рецепт. А вот сейчас листаю старую тетрадку и вспомнила и Веру, и ее старческие, покрытые "гречкой" немного дрожащие руки, и запах от ее темного платья вспомнился, и то, как она хотела всем показывать фотографии белой, изогнувшейся лебедем Анны Павловой, с косой черной надписью поперек фотографии: милой Вере... А никому не интересно было. Ну, фотографии...

Я думаю, что Верин торт - порождение советских, скудных лет. Нет в нем ничего, что зажгло бы ваше воображение. А все-таки я дам этот рецепт. Ну, ради "умирающего лебедя", ради женской красоты, ради Веры, которая все выходит и выходит из ворот мне навстречу, все выходит и выходит; ради этих ворот, которые вижу одна я, ради желтых листьев под ногами, осенней, еще мягкой, грязи, ради паутинок в воздухе, - теплая была осень, может быть, последняя Верина осень.

Тесто:
2 яйца
1 стакан песку
200 г сметаны
1/2 банки сгущенного молока + 1 ст. ложка какао-порошка. Либо 1/2 банки сгущенного какао (я не знаю, сейчас его делают?)
1 стакан муки
1/3 ст. ложки соды + уксус

Крем:
1/2 банки сгущенного молока +1 ст. л. какао-порошка. Либо 1/2 банки сгущенного какао
200 грамм сливочного масла

Яйца растереть с сахаром, влить сметану, сгущенное молоко + какао. Вмешать муку. Добавить соду + уксус и сразу наполнить форму, смазанную маслом и обсыпанную сухарями или манной крупой. Форма должна быть высокой, так как тесто может пойти через край. В печь, 180 градусов, 50 минут. Готовность проверять спичкой.

Растереть 200 грамм масла, постепенно добавляя сгущенное молоко с какао. Поставить крем на холод. Готовый остывший торт разрезать на 3 слоя, промазать кремом эти пласты и сложить обратно.

Вы, милые женщины, знаете, что нужно делать и о чем думать, что вспоминать и о чем тосковать. Не мне вас учить.

---

2014-08-26 23:22:42 (читать в оригинале)

У каждого есть свой рассказ о Макдональдсе. Есть и у меня свой. Расскажу.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
27 февраля 1992 года немолодая американская дама Стелла Либек куда-то ехала с внуком на машине; внук был за рулем. Бабушке захотелось кофе – ужасного, жидкого водянистого американского кофе; это сейчас в Америке можно купить приличного кофе, а в 1992 году – ну не ближе, чем в Сиэтле, но они были не в Сиэтле. Внук подвез бабушку к Макдональдсу, потому что помои – они всюду помои, но в Макдональдсе они родные, и это так удобно, и вылезать не нужно: окно машины опустил, картонный стаканчик получил - и пей себе на здоровье.

А если добавить в помои заменитель сахару и технические сливки из соевого белка, то это просто Парадайз и Аркадия. Макдональдс (в своем американском варианте) именно так и устроен: все народное, безвкусное, поддельное, по цене доступное, - белые промокашки помидоров, вялые маринованные кружочки огурцов; салат как мятая бумага, мелкие пережаренные крючочки картошки-фри. Мертвые ножки кур, нашпигованных антибиотиками. Ворона аппетитнее, чем эти ножки.

А у внука госпожи Либек машинка была дешевая, не было в ней специальной полочки с дыркой для стакана. Так что госпожа Либек зажала стаканчик между своих немолодых лядвей и отколупнула крышечку, дабы вбросить в любимые помои сахарку и сливок. А стаканчик и опрокинься, а она и обварись.

Госпожа Либек ошпарила себе внутреннюю поверхность бедер, причинное место и ягодицы. Шесть процентов площади тела получили ожоги третьей степени, еще шестнадцать процентов – меньших степеней. Неслабо для дамы 79 лет! Неделя в больнице. Потеряла в весе 9 килограмм. Не удивительно, что она, по американскому обычаю, обвинила в случившемся не внука, не себя, не машину, в которой не нашлось приспособления для стаканчика, не Господа Бога или кого там, внушившего ей мысль выпить кофейку, а стаканчик. А чей он будет, стаканчик? А Макдональдовых. Вот пусть они за все и ответят. И подала иск на 20 тысяч долларов: лечение и какой-то упущенный доход; уж не знаю, из чего она его извлекала, в 79 лет-то.

Совсем старуха взбесилась, - подумали в Макдональдсе, и в ответ предложили 800 долларов. Это была ошибка; старуха оскорбилась и наняла юриста. И началось!.. Я тогда жила в Америке и следила за процессом по газетам; да вся Америка, затаив дыхание, следила за этим сюжетом. Юрист – Рид Морган его звали – запросил три миллиона долларов, и присяжные с ним согласились! Помню, там такой был аргумент: Макдональдс говорил «а нечего стаканчик зажимать между ног», а Рид Морган на это отвечал, что это такая американская культурная традиция, его вот так пристраивать. Это, как у нас бы теперь сказали, скрепы. Вы против скреп?

Сколько в результате получила бабуля, мы не знаем, но, пишут, меньше 600 тысяч. Тоже неплохо, я вам скажу. Я вон себе дом в Америке за 150 тысяч покупала, так это Нью-Джерси, а старушка была из Альбукерке, штат Нью-Мехико, там недвижимость дешевле. Или она, скажем, внуку бабло завещала, а он удачно инвестировал, например, в Гугл, - но это я увлеклась и унеслась пустой мечтой в голубую дымку. Пардон.

Судебное разбирательство долго вертелось вокруг температуры злосчастного кофе. Макдональдс варил его и разливал при температуре около 82-88 градусов (по Цельсию). Нанятые бабулей сутяги доказывали, что еда и питье не должны быть горячее 54 градусов. Типично, типично американская презумпция: покупатель есть безгрешный, молочный, бессмысленный младенец, доверчиво берущий в рот и в руки любую гадость: ножи, яды, змей, колючую проволоку, кипяток. Поэтому производители опасных предметов должны на всех этих предметах писать дисклеймеры: «этот нож острый и может вас порезать». «Эта вилка может вас проткнуть». «Огонь может вас обжечь» и другое, очевидное. В глуши Калифорнии, в забегаловке, стоящей посреди пустыни, где только песок, ящерицы, коршун в синем небе и безымянный крест на безымянной могиле какого-то павшего, не дошедшего до океана переселенца, - в сортире этой забегаловки висел сушитель для рук в формате выдергиваемого из аппарата рывками полотенца. На аппарате была надпись: Don't insert your head into the towel's loop – Не суй голову в петлю полотенца.

На стаканчике тоже была надпись: «Этот кофе горячий и может вас обжечь», но суд решил, что недостаточно крупная! Короче, в 1994 году – когда вынесли приговор – шел разговор о том, чтобы температуру кофе понизить. Источники пишут, что ее, однако, вовсе и не понизили, а кое-где и повысили до 90 градусов – о, какие дерзкие! Но мой опыт свидетельствует о другом, и я об этом расскажу, прежде чем распрощаюсь с Макдональдсом окончательно.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Я в Макдональдсе была дважды: первый раз меня туда пригласил один продвинутый и всегда голосовавший за демократов калифорнийский продюсер, желавший приобщить меня, только что вышедшую на четвереньках из сибирских лесов наивную крошку, к вершинам свободы, толерантности и других западных ценностей. План его состоял из нескольких пунктов, первый был – посещение протестантской церкви для, как потом выяснилось, вставших на путь исправления чернокожих проституток, не все из которых полностью вылечились от своих венерических заболеваний и СПИДа. В церкви была сцена как в сельском клубе и зал на сто посадочных мест, - простые скамьи, не мешавшие непрошеным объятиям. На сцену выбежали толстые перевоспитавшиеся и стали приплясывать, хлопать в ладоши и петь какие-то частушки про Джизуса; мы же, сидевшие в зале на скамьях, должны были взяться за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке, и раскачиваться из стороны в сторону, подпевая.

Продюсер, выйдя из этого сарая, сказал, что он даже вот просветлел и повеселел духом после такого дружеского раскачивания, хотя сам он, конечно, ни в какого Джизуса и не верит, но вот чернокожий народ очень уж хороший. Вторым же пунктом он меня сейчас отведет в истинно народный ресторан, так и сказал – ресторан; и отвел, и это был Макдональдс.

Я не буду комментировать, клавиатуру расшатывать, но с этого дня я дала себе клятву и зарок: никогда, никогда не переступать порога этой забегаловки, кроме как по жизненным показаниям. (Когда я даю себе зароки, я всегда в договоре с Судьбой прописываю отдельным пунктом форс-мажорные обстоятельства.) В Бургер Кинг зайду, если припрет, в Сбарро унылое, но вот в Макдональдс – нет.

И вот прошло время, и я стала жить в Америке, и работала я в колледже, который находился на расстоянии 250 миль от моего, за 150 тысяч купленного, домика. И настал и прошел декабрь, и я провела последнее занятие, и, приплясывая от счастья освобождения, покидала все свои манатки в свою старую, ржавую машину, которую я собиралась завтра же выбросить, чтобы купить новую. Покупала я ее уже старой, и она за годы дошла до такого состояния, что сквозь проржавевшее днище видно было мелькавшее шоссе. Последний рейс – и на свалку, - сказала я ей. Села, помахала рукой елям в снегу, желтому северному закату, нарядному маленькому городку, где расположился мой колледж, включила зажигание – и кряк, что-то сломалось. Через минуту стало понятно, что именно: лопнула система обогревания, и вышел ей кирдык. Я заехала на авторемонтную станцию, где мне с удовольствием подтвердили: да, все безнадежно.

Ну, не сдавать же в ремонт машину на выброс? Я решила: а доеду! Доеду до дома! "Damn the torpedoes, full speed ahead!» - «К черту торпеды и полный вперед!» - как сказал мой любимый адмирал Фаррагут. 250 миль – это у нас что? Это у нас 400 километров. Ну и что? Ну и что? Я надела под шубу второй свитер, варежки надела, а сапоги у меня и так были угги. Мороз был минус 25 градусов. Первые 50 миль ехать было даже прикольно.

На больших американских шоссе примерно каждые 50 миль стоят площадки для отдыха и передышки – заправиться бензином, поесть, погреться, купить детям очередного ненужного синтетического Микки-Мауса и «сникерс», а себе, не знаю, лотерейный билет, чупа-чупс и газету, чтобы узнать, как наши сыграли и какой вообще счет. К тому моменту, как я подъезжала к такой «area», машина моя уже была выстлана изнутри толстым слоем инея, покрывавшим и заднее стекло, и все боковые, и переднее, но в переднем я протаивала кружочек ладонью, чтобы видеть дорогу. То одной рукой протаивала, а другой рулила, то меняла руку. Если же проталинка зарастала, я скребла ее ногтями.

На остановке я шла к рукомойнику и держала там руки в теплой воде, чтобы вернуть им чувствительность. Потом я что-нибудь горячее ела и пила. Потом покупала еще стакан горячего, чтобы на ходу, в машине, паром протаивать свою маленькую оконную прорубь. С каждым разом это становилось все сложней, и суставы не хотели сгибаться и разгибаться, и сил и внутреннего тепла уже хватало не на 50 миль, а на 30, а небо в проталинке из желтого быстро стало синим, а потом черным, черным без звезд, и на дороге не было никаких фонарей, кроме моих фар. И когда я добиралась до зон отдыха, я дольше сидела там в тепле, и тупее глядела в стакан с пойлом, и мне вдруг хотелось хлеба и макарон, и я, не веря себе, покупала и ела хлеб и макароны, и они меня немножко грели.

Потом зоны отдыха кончились – я свернула с большого шоссе на маленькое, где грузовики не ходят, так и некого особенно обслуживать. А хочешь еды и бензина – сворачивай в населенный пункт, городок какой-нибудь. И вот где-то уже на последнем отрезке пути, когда мне понадобился последний стакан для последнего рывка, - а уже была ночь, уже всё позакрывали - я с отчаянием и раздражением увидела, что единственный огонек светится в ненавистном Макдональдсе, в который я поклялась же не входить! Но жизнь дороже клятвы, и пришло время форс-мажора.

В заведении работал унылый одинокий негр. «Два кофе», - сказала я. Он налил и подал мне два стакана. Я сунула в кофе ледяные свои пальцы. Кофе был еле-еле. «Нет, мне горячей, - сказала я. – Подогрейте». Негр сунул стаканы в микроволновку на несколько секунд и вернул их на прилавок. От них даже пар не шел. «Давайте еще подогрейте!» - настаивала я. Негр заколебался. Очевидно было, что каково бы ни было постановление суда относительно температуры пойла, собственное начальство этого негра сделало ему суровый втык: не вздумай подавать кофе горячим! Сам платить будешь, если что. Он еще несколько секунд подержал стаканы в печи. Я еще раз их отвергла. Мы стояли и смотрели друг на друга, он - черный, живой и теплый, я – ледяной истукан с температурой тела 35 с половиной. В его глазах была вековая тоска хлопковых плантаций Миссисипи: о Джизус, один белый толкает туда, другой белый толкает сюда… В моих глазах было вот это вот, которое мы видели в «Игре престолов» - голубое смертельное убийство; белые ходоки, что ли.

«Значит так, дружок, - сказала я. – Я знаю, что ваш сраный Макдональдс проиграл суд и теперь оттягивается на нас, простых замерзающих. Я знаю, что он не велит тебе разогревать кофе до горячей температуры. Но я еду в машине, которая представляет собой ледяной гроб на колесах. И я проехала в ней больше двухсот миль. И если я не напьюсь горячего и замерзну в машине, то перед смертью я негнущимися пальцами напишу записку. Я напишу в ней: меня убил – как тебя зовут? Джонатан? – меня убил Джонатан из Макдональдса, что в городе Пекуаннок, штат Нью-Джерси. Я зажму ее в кулаке, и трупное окоченение не позволит вырвать ее у меня. Если ты…»

Джонатан проворно сунул стаканы в печь, вскипятил их до предела, и я ринулась в машину. Протопила новую дырку. И добралась.

А по-умному, надо было замерзнуть насмерть, посмертно засудить их всех на большую сумму и оставить детям с внуками большое наследство; жили бы в хороших каменных домах и вспоминали добром мать и бабушку; вот так вот рачительная хозяйка бы поступила! Но у нас же всё человеколюбие и прочие всякие глупости, вот и ходим нищими, с обмороженными руками и хроническим бронхитом.

---

2014-08-09 11:58:09 (читать в оригинале)

Лента полна троллей и патриотических идиотов.

Тролли - бабы или маскирующиеся под баб, - выступают в такой стилистике: "Вот и славненько! Вот и ладушки! Наша-то рыбка из чистой реченьки уж куда как хороша! Наша картошечка, наши сосисочки из родной свининочки, из хрюшеньки нашей вологодской (новгородской, якутской, магаданской), наша капусточка хрустящая с постным кубанским (но не украинским) маслицем, наши авокадушки, наше манго румяное, уральское, наши ананасики архангельские, etc."

Идиоты воображают, что лишь схлынет мерзкое кока-пойло и отвалится, наконец, с груди десятилетиями удушавший нас гамбургер, - сразу наступит крестьянское счастье, табуны мясных бычков (наевшихся золотой нашей пшеницы и густого и душистого нашего сена с ромашками) наперегонки бросятся в наши котлы и на сковородки, а стаи аппетитных белоснежных курей, что твои голуби, будут взлетать над родными просторами. На златой заре. С шумом белых крыл.

Тем, которые думают, что санкции это прекрасно, - вот вам еще толпа русских безработных. Возьмите их себе на прокорм и содержание. У них еще дети, бабушки лежачие. И их возьмите.

Это не вы проживете без моцареллы, мудачье. Это им нечем будет заплатить за жилье.
http://fontanka.fi/articles/16175/?fb_action_ids=787857427904401&fb_action_types=og.likes