Записки из внутренней эмиграции Голосов: 1 Адрес блога: http://kaizer-84.livejournal.com/ Добавлен: 2008-04-29 10:24:26

На работе

2011-05-23 19:00:40 (читать в оригинале)

Придумали отличный псевдоним для певицы в стиле шансон - Зоя Шероховатая.

---

Хочу тоже так кино смотреть

2011-05-23 18:58:01 (читать в оригинале)


Зрители перед киносеансом. Набережная Круазетт, Канны.
http://esquire.ru/?paged=2

---

Медвед

2011-05-23 18:19:24 (читать в оригинале)

Президент РФ Дмитрий Медведев, узнав о проблемах, с которыми сталкивается наука в России, заявил, что эти проблемы давно стоило решить у что него даже возникла мысль - не уволить ли министра образования.
http://www.interfax.ru/politics/news.asp?id=191162

Как говорилось в одной рекламе - свежее решение....

---

Рассказ

2011-05-23 11:10:36 (читать в оригинале)

Письмо

Я жил тогда в ветхом сером доме на окраине Москвы – поговаривали, что скоро его снесут, и старенькая белесая Анна Сергеевна сдала мне квартиру по выгодной цене. В офис я не ходил, торчал целыми днями дома - фрилансил, писал программы. Из жилища не выветривался сложный запах дешевых сигарет и жареного лука. Анна Сергеевна часто навещала меня, приходя вместе со своим шустрым черным пуделем Джонни.

- Жони, Жони! – я слышал эти крики еще долго после ее ухода.

Чувствовала она себя неважно и с каждым посещением как будто еще сильнее старела. На прощание она каждый раз оглядывала коробку единственной комнаты и говорила – «ну, еще можно жить»… Можно, мысленно отвечал я, - я ведь живу. В квартире было много странных книг – я постеснялся спрашивать, чьи они. Магия, гадания, что-то такое. Пролистав одну из них, я нашел желтый листок с размазанными чернильными пятнами – заплаканное письмо , которое невозможно было прочесть.

Город шумно и тяжело дышал, откашливая сухие листья, сосед, зачем-то сверливший облезлую штукатурку с другой стороны стены, внезапно затих, а я смотрел на это письмо, ничего не понимая. Трудно было поверить, что я сошел с ума. Казалось предельно очевидным, что я сам и написал это письмо. Хотя буквы давно превратились в акварельную абстракцию, я помнил эту бумагу, ее фактуру, я помнил руку, писавшую это письмо – мою руку, и я знал, о чем здесь написано, хотя уже не взялся бы восстановить отдельные слова.

Лет десять назад я любил… если так можно сказать о любви. Старая любовь не ржавеет. Вечные потертые шорты, мэрцишор на блузке и жвачка «Турбо». Анька была еще совсем ребенком в свои шестнадцать и, кажется, только начала интересоваться мужчинами больше, чем бродячими собаками, с которыми она вечно нянчилась во дворе. Поздней осенью мы гуляли в парке – загорелые коленки, запахи неразрешенных костров и ватные подпалины на небе. Парк был заброшенный и дикий, им никто не занимался со времен развитого социализма. Вдруг она остановилась, сосредоточенно уставившись на что-то. Я посмотрел туда тоже. На верхушке дерева застряла между ветками розовая лента, еле различимая в красноватой листве.

- Достанешь мне ее? - сказала она, как будто просила купить мороженое.

Я растерялся, но она не шутила. Не то чтобы я боялся высоты, просто, это отдавало каким-то ребячеством, а мне было уже двадцать и рядом с ней я чувствовал себя умудренным опытом взрослым. Она смотрела на меня неотрывно, волнистые пряди падали на ее серые с зелеными крапинками глаза. Я полез на дерево. Ветки начинались на нем довольно высоко, поэтому я изо всех сил обхватил ствол и пополз по нему вверх, подтягивая тело вслед за руками. Добравшись до нижней ветки я ухватился за нее и наконец отдышался. По ветвям лезть было уже гораздо проще. Я шел по ним в небо, как Мюнхаузен в фильме. Тонкие верхние веточки гнулись под моим весом. Я отломил одну из них и с его помощью достал ленту, провозившись минут пять, так как она цеплялась за малейшие выступы на коре. Когда мне это удалось, я посмотрел вниз и крикнул: «Есть!», но моей девушки около дерева уже не было. Спускался я неосторожно, то ли от злости, то ли от желания скорее догнать ее, поэтому на нижних ветках рухнул прямо в крапиву, разодрав рубашку и больно ударившись копчиком. Около часа я бродил по парку, пытаясь найти Аньку, потом побрел домой.

Она жила на той же лестничной клетке. Я позвонил в дверь и поздоровался с пахнущим пивом Аниным отцом, посмотревшим на меня с ленивой ненавистью. «Аня, тебя», - сказал он.

- Ой, привет.

Она была в одной футболке, которую натянула поглубже на бедра, отчего сквозь ткань на маленькой груди ясно выделились соски.

- Вот твоя лента, - буркнул я.
- Ты весь в грязи, - сказала она, разглаживая ленту ладонями и забыв про футболку.

Я стоял, как завороженный.

- Чего молчишь? – спросила она.

Несколько долгих секунд мы смотрели друг на друга, потом она поняла и спряталась в квартире, выронив ленту. Подошел ее отец и молча захлопнул дверь. Больше я никогда не видел ее. Родители увезли ее в Москву, подальше от меня.

Сказать, что я по ней скучал – значит не сказать ничего. Всё опротивело. Мне казалось, у меня в голове оловянный болванчик, который тупо бъется о стенки черепа, издавая приглушенный звон. Я не знал, где искать Аню, а те, кто мог бы мне сообщить, держали эту информацию в секрете. Наконец я выяснил, что один наш общий знакомый собирается в Москву и передал с ним письмо. Его пришлось об этом упрашивать, никогда в жизни я более не испытывал подобного унижения. Знакомый тоже не вернулся, словно в Москве жил дракон, пожирающий приезжих, таким образом я так и не узнал, передал он мое письмо или нет. Я писал, что люблю ее, что хочу ее увидеть и что зову ее замуж, как только она достигнет совершеннолетия. Ответа я так и не получил.

Как оно попало сюда?

Чтобы развеять накативший туман, я решил съесть что-нибудь. В морозилке лежали, обнявшись, две мерзлые курицы. Я сломал нож, пытаясь отделить их друг от друга, так что пришлось кинуть их как есть в кастрюлю с водой. Пока они варились, я обжег рот сигаретным дымом и ел бульон, уже не чувствуя вкуса. Я всё думал о том, что надо расспросить хозяйку, кто жил здесь до меня. Позвонить ей прямо сейчас? Ну, нет… надо сначала хорошенько всё обдумать. Анна Сергеевна может спросить, зачем я расспрашиваю ее о прежних жильцах. Что я скажу? Что напал на след девушки, которую любил десять лет назад? А вдруг она подумает, что я какой-то маньяк? Я посмотрел на себя в зеркало – мешки под глазами, желтый прокуренный рот, синий подбородок. Я достал бутылку водки и поставил на стол. Вообще-то я трезвенник, но с тоски могу и выпить. За окном началась гроза, я опрокинул пару стопок и вдруг услышал во дворе знакомое: «Жони, Жони». Анна Сергеевна шла по двору, держа зонтик над своим пуделем, так что весь дождь доставался ей одной.

Я стал судорожно делать уборку - пропылесосил на скорую руку и смахнул пыль с полок. В раковине у меня копилась посуда, вся в рыбной шелухе, поднявшейся со дна и облепившей стенки. Я стал мыть раковину, но не успел домыть – в двери уже поворачивался ключ. Я вытер руки и пошел встречать Анну Сергеевну.

Пудель Джонни облаял меня и стал носиться по комнате. Анна Сергеевна поздоровалась и подозрительно потянула носом воздух.

- Вот, пришла тебя проведать, - сказала она своим дрожащим, сухим голосом. - Пахнет тут у тебя, Колька, нехорошо. Проветривай.

Она называла меня Коля и говорила немного начальственно: видно это было связано с тем, что она всю жизнь проработала завучем школы.

- Я сейчас проветрю, - ответил я и пошел открывать окно.
- Ты куда, Коля? – строго остановила меня старушка. – Не надо пока открывать. Я простужусь.
- Да, конечно.

Старушка покачала головой и стала по порядку – от коридора к кухне - осматривать квартиру. Она трогала пальцами обои и принюхивалась. Когда я только вселился, она боялась, что я буду устраивать здесь дебоши, поэтому внимательно инспектировала каждый угол всякий раз, когда приходила сюда. А когда она поняла, что бояться нечего, осмотр уже вошел в привычку.

- Чаю, Анна Сергеевна?
- Да, чаю я, пожалуй, выпью. Чашки чистые?
- Только что вымыл, Анна Сергеевна.

Мы сели пить чай. Я все не мог решиться спросить ее о прежних жильцах.

- Рассказывай, как живешь, - велела Анна Сергеевна. Она наливала чай в маленькое блюдце и подносила его к губам, как иногда делают дети, чтобы чай поостыл.
- Ну… живу как-то, - грустно сказал я.
- У тебя есть продукты? Что ты ешь?
- Вот сегодня бульон ел, Анна Сергеевна.
- Молодец. Без хлеба ел что ли?
- С хлебом.

Так вышло, что не я расспрашивал Анну Сергеевну, а она меня. Особенно ее интересовали подробности моего питания.

- Питайся как следует, - говорила Анна Сергеевна, с булькающим звуком всасывая чай из блюдца. - Плохо, что ты один живешь. Жена тебе нужна. Чтоб следила. Мой первый муж, когда меня не было дома, вообще не ел. Ох, сколько нервов я на него потратила… Приду, бывало, домой, а он лежит, кряхтит. «Чего не ел, дурень?» - говорю. А он: да мне одному скучно кушать. Тебе не скучно одному кушать?
- Нет-нет, все хорошо.

Я хотел было задать свой вопрос, но старушка без всякой паузы перешла на мою личную жизнь.

- Ты когда женишься на Ленке?
- На Ленке? Мы уже полгода как расстались, Анна Сергеевна.
- Расстались? Ай-яй-яй… Ну и правильно. Кто ж выдержит такую грязь. Хоть бы плиту помыл.

Анна Сергеевна каждый раз спрашивала меня про Лену. То, что мы расстались, она забывала к следующему приходу. Вообще, она все меньше помнила. Я подумал, что она, скорее всего, уже забыла, кто жил здесь до меня. Между тем, разговор со старушкой, только начавшись, уже вызывал во мне тяжесть. Я не знал, как себя вести. Мне хотелось, чтобы Анна Сергеевна скорее ушла. Это было нехорошо и вызывало во мне чувство вины.

- Я помою плиту. Хотите, прямо сейчас помою?
- Сиди, сиди. Пей чай, слушай старую бабку. Я плохого не посоветую. Я - как мама с папой. Как твои мама с папой поживают?
- Да все хорошо.
- Папа тебя навещает?
- Нет, он со мной не разговаривает. Сказал, что полгода не будет со мной говорить.
- Ох-ох-ох, это нехорошо… А почему это он так обиделся?
- Да я его в жопу послал.

Анна Сергеевна вздрогнула и отвернулась.

- Так, Николай. Чтоб ты при мне таких слов больше не употреблял! Я тебе не сверстница!
- Извините, пожалуйста, Анна Сергеевна. Я больше не буду.

Анна Сергеевна, кажется, обиделась. Лицо ее, все в морщинистых складках, словно окаменело, и смотрела она в другую сторону, стараясь не подавать виду.

- Ладно, чай попила и пойду, - сказала она.
- Посидите еще, Анна Сергеевна.
- Нет, мне пора. А с отцом ты помирись. Жони! Жони!

Еще оставался шанс спросить ее о прежних жильцах, но я все не мог решиться. Я вдруг испугался. Может быть, лучше не знать. Допустим, я найду Аню, а она окажется замужем. Все это инфантильные мечты. К тому же спрашивать Анну Сергеевну сейчас было несвоевременно.

Старушка ушла, и я остался один, чувствуя смесь облегчения и досады. Облегчения, потому что она ушла, а досады – потому что я ничего не спросил. А через несколько дней некого стало спрашивать – мне позвонили и сказали, что Анна Сергеевна умерла, и мне нужно освободить жилплощадь.

- А пудель? – глупо спросил я, - его кто-то забрал?

В трубке укоризненно вздохнули, показывая, что вопрос не слишком уместен, а потом пошли гудки.

Я быстро оделся и вышел на улицу. Наверное, родственникам Анны Сергеевны, сейчас не до Джонни, пусть побудет пока что у меня. Отвезу его к отцу и поживу немного с ним.

Нужно было всего лишь сесть на трамвай и проехать пару остановок. Пока я ехал, я снова начал думать о письме. Анька… Анна Сергеевна… Впрочем, все можно объяснить. Мир тесен, и я просто попал именно в эту квартиру. Ничего особенного. Чистая математика. Теория вероятности.

Я вышел из трамвая и побрел к дому Анны Сергеевны. Осенний город, только что полный магии, казался скудным и геометричным. Прохожие были похожи друг на друга. У меня появилось ощущение потери. Я жалел, что больше не увижу чудаковатую старушку, которая навещала меня каждую неделю, и, казалось, действительно заботилась обо мне. И еще больше мне было жаль тайну, которая ненадолго осветив мою жизнь, так же легко покинула меня, оставив острые углы, прямые линии и привычные цвета.

(c) Алёна Чурбанова, Евгений Никитин

---

Притча о настоящих поэтах

2011-05-21 00:21:46 (читать в оригинале)

Султан вызывает верховного визиря и спрашивает:
- Сколько в моем государстве поэтов?
- Сто, падишах вселенной, - отвечает визирь.
- Брось их всех в тюрьму! - приказывает султан.
Через год он спрашивает визиря:
- Ну, как там мои поэты? Сколько из них продолжают писать?
- Десять чудаков, падишах вселенной, - отвечает визирь.
- Выпусти этих чудаков и дай каждому по дворцу! - приказывает султан.
Еще через год он снова спрашивает визиря:
- Ну, как там поэты? Сколько из них продолжает писать?
- Двое, падишах вселенной, отвечает визирь.
- Вот они - настоящие поэты.