Пока я падаю, я всё-таки лечу Голосов: 1 Адрес блога: http://gipsylilya.livejournal.com/ Добавлен: 2008-08-04 10:41:35 блограйдером pinker

Спойлер! Начало повести "Принцы нищих и бастарды крови" :)

2011-09-10 21:51:40 (читать в оригинале)

— Перва ягодка в ротик с усмешкой, — сладким голоском выпеваю я. — Вторая с тележкой. Третья с дуделкой. Четвёрта с гунделкой.

Строго говоря, в оригинальном народном варианте потешки тут совсем другое слово, образчик грубоватого деревенского юмора. Но маленький Шаньи этого не знает и потому не возмущается, а исправно смеётся тихим нежным голоском, глотая земляничину за земляничиной. Хотя зубы у него уже есть, ягоды он всё равно давит языком о нёбо, и в углах яркого ротика розовеет сок. Я беру следующую земляничину:

— Пята ягодка вприскочку. Шестая пешочком. Седьмая на возке. Восьмая налегке.

Тельце у Шаньи крохотное, нежное, тёплое; когда я держу его вот так, на коленях, приобняв одной рукой, у меня как-то само собой принимается подрагивать сердце.

— Девята по лесенке. Десятая с песенкой!

Как всегда в конце потешки, Шаньи заливается звонко и радостно, всплескивая ладошками.

— Ещё! Ещё! — требует он.

— Перва ягодка в ротик с усмешкой, — выпеваю я «ещё», поднося к пунцовым губам землянику. Шаньи её сосредоточенно лопает во рту, а руку со следующей отводит:

— Тебе!

— Вторая с тележкой, — соглашаюсь я и съедаю ягоду. Но третья, «с дуделкой», всё-таки снова достаётся маленькому бастарду. В его возрасте альтруизм ещё — величина непостоянная.

Миска тем временем пустеет медленно, но неуклонно, а тень от старой яблони, гротескно удлиняясь, уже ложится мне под ноги. Маленький Шаньи знает, что это значит: пора ложиться спать. Он косится на яблоневую тень с молчаливым осуждением, но молчит — надеется, что я её не замечу, и мы погуляем подольше. Но ягоды кончаются, и я говорю:

— Ну, всё. Смотри: деревце нам в ножки поклонилось. Что это значит?

— Шпать поъа, — без особого энтузиазма откликается Шаньи.

— Да, спать пора. Шаньи умоется, помоется, ляжет в постельку, послушает сказку, закроет глазки. Шаньи сам пойдёт или его лучше отнести?

— Шаньи шам, — совсем по-взрослому вздыхая, решает мой мальчик. Я не удерживаюсь от того, чтобы чмокнуть его в головку, в облачко белых летучих волосиков.

Статью Шаньи удался не в отца: тоненький, худенький, почти прозрачный. Но при этом вовсе не болезненный, наоборот: не помню, чтобы он хоть раз простудился, хотя и по росе босиком бегал, и в каждую весеннюю лужу норовил залезть. На щёчках всегда — свежий румянец, чёрные глазки блестят как пуговки, пальчики розовые; картинка, а не мальчик. Таким надо рождаться не бастардами, а будущими королями. Не то, чтобы в наши времена его ждала печальная участь и всеобщее презрение, но всё равно — Шаньи совсем не идёт звание незаконного сына, пусть даже и императора Венской Империи.

В постель я укладываю маленького бастарда голышком. Когда с ним нянчится Госька, она обязательно надевает на него длинную ночную рубашку, но Шаньи этого очень не любит, а я не вижу в ней смысла. Только зря сбивается и перекручивается, мешая спать.

— Шкашку, — требует уже сонливый голосок.

— А какую Шаньи хочет?

Этот вопрос каждый вечер требует тщательного обдумывания и нового решения, потому что сказка — дело очень серьёзное. Прозрачные бровки сдвигаются: без этого движения Шаньи не думается. Он длинно втягивает воздух носиком и решает:

— Пъо Маътинека.

— Ну, хорошо, я рассказываю про Марчинека, а Шаньи помогает.

— Шаньи помогает. Пъо Маътинека.

— Во горах...

— Долинка!

— В долинке...

— Деьевенька!

— В деревеньке...

— Плетень!

— За плетнём...

— Шадик!

— В садике...

— Яблуньки!

— За яблоньками...

— Хатка!

— А в хатке мал малец, велик удалец, а зовут его...

— Маътинек!

Запала Шаньи хватает примерно до середины сказки, дальше восклицания переходят в шёпот, а потом подсказки и вовсе стихают, и только полуоткрытые ещё веки показывают, что он меня слушает или, по крайней мере, не заснул, а дремлет.