осень, 87 г.

Езжу с Юркой на семинары Кирилла Ковальджи в редакцию журнала «Юность». Перед началом слоняюсь в коридорах, смотрю картинки в рамках, развешанные по стенам. Стремительно появляется Ковальджи, смешной, маленький, в коротких брючках, большая голова откинута, под мышкой папка, рядом семенит кто-то высокий, склонившись, гундосит. Большая редакторская аудитория, наподобие современных конференц-холлов, посередине длинный стол, по стенам стулья, за столом приближенные, уже вошедшие и делающие, их Ковальджи знает по именам, на стульях – вольные слушатели наподобие меня.

План привычный: чтение, разбор. Юрка тоже показывался. Не хвалили, - молодые волки, похвала тут была в редкость. Драли. Особенно один, из вольных, ревнивых; может, и талантлив, но суетлив, перед началом пыхнул себе в нос аэрозолью, хронический ринит; нападал неожиданно зло, тенденциозно; гм, чем обязаны? хотел запомниться? В другой раз показывался и сам. Стихи-шифровка, чем непонятней, тем надежней. Запомнилось что-то про декабристов: «и взяли приступом буфет», который оказался Зимним дворцом, который раньше называли якобы «буфетом». Ну и тоже – без похвал.

Был высокий, грузно-рыхлый переросток, с сальными волосами. Его привела мама, из тех, маниакально верящих в призвание своих детей. Этот по-хорошему позабавил; читал серьезно, свирепо, а стихи были веселые, странно необычные, определенно не графоманские. Запомнилось что-то про тигра, с последней строчкой: «Иду кусать!» Он получил по сусалам едва ли не больше всех. Мама встала на защиту, но общий хор был неумолим: беспомощно! Ушли оскорбленные.

По выходе на улице ждем Женьку, должен подъехать. Подходит Максимов, которого я тогда еще не знал и принял за поэта Бунимовича, фотографию которого видел в одной из тетрадок «Юности». Максимов, пару раз тоже зачем-то приезжавший из Загорска на семинары, потом неожиданно поднялся; просидевши какое-то время у Женьки в видеопрокате, поймавши меня как-то в Новом переулке, где жил, и удививши тем, что ему нравятся «скучные фильмы», вроде «Хороший, плохой, злой», стал вдруг директором Сергиево-Посадского филиала «Альфа-Страхование», а позже на какое-то время депутатом местного городского совета, и развернул на Кукуевке за старым кладбищем свое обширное деревянное владение.

Наконец, появился и Женька, с этим своим тугим шлейфом напряженно, со смыслом прожитого дня (он тогда уже работал в каких-то столичных литжурналах, серьезно шел в эту сторону). Электричка, домой. Юрка с дипломатом. Говорит, очень удобно, батон колбасы как раз вдоль умещается. Я колбасу не очень, - отвечаю. А я даже очень, - говорит Юрка, и я уже не поручусь, что этот батон у него тогда в портфеле и не лежал, и они его, нарезая толстыми дольками, с белым хлебом с удовольствием ели.

…а сыр старится, - говорит как-то Юрка, и я слушаю его, открыв внутренний рот. Тут многое так было: сказал мимоходом, а вышло естественнонаучно, а то и гуманитарно.