Новый 1990 год

Открываю дверь: девушка в салатовой куртке, черных брючках, белой менингитке; справа появляется Толя, улыбается тонкими губами, перетаптывается.

Оттуда же, из Гнесинки, ученица, поклонница... Ее звали, кажется, Галя.

В фартуке и трениках чищу картошку, что-то громко говорю, смеюсь.

- Ты переоденься, а то у нее сейчас платье будет, - Толя показывает подбородком в сторону ванной.

Еле успеваю. И правда, что-то коротенькое, воздушное.

- Ну-ка, повернись. Роскошные волосы… - комментирует Толя; Галя приподнимается на цыпочках, делает полный оборот, демонстрируя закрытую широкой, черной лопатой волос спину, и брякается попкой на нашу провинциальную табуретку.

Сидит недолго. Плавно двигается в такт резким звукам музыки (что она в ней понимает?) моей молодости: - Под такую музыку невозможно не танцевать, - наблюдает за своим бледным отражением в стеклах серванта.

Входит Надя в белой блузе и красной юбке с широким, облегающим, «охотничьим», модно съехавшим набок ремнем с белой пряжкой.

- Ой, как здорово! – восклицает Галя.

Вышло без огонька, помню мало: Толя пел на стихи Гумилева (не думай, милая, что день настанет, когда, взбесившись, разорвет он цепи, и побежит по улицам, и будет, как автобус, давить людей вопящих), я глядел на длинный волос на майонезе в тарелке у Гали и думал: рано, рано сели.

Однако ж как-то дожили до следующего вечера. Утром дежурно обменялись: он мне - стопку своих гениальных стихов, я ему – куски своей еще дымящейся прозы. Мое-то он, в лучшем случае, засунул куда подальше и думать про это боится, вообще, своего архива (читай, воспоминаний) шарахается, я к своему ровно дышу. Вечером пошли по Шлякова провожать. Пустой город, шары фонарей. На остановке у Белого пруда долго не было автобуса.

- Я тебе завидую, - сказал Толя. Галя стояла, вцепившись в его рукав.
- Почему?
- Ты сейчас придешь домой и ляжешь спать.

Да, это Толино любимое: невзирая на лица, отсыпаться; вот и сейчас, были бы условия, не смотря на то, что рядом Галя, какая, нафиг, любовь! В моих-то историях такие моменты (организм гудит от перегруза) потом были как раз самые пронзительные.

- Ну, я тебя жду.
- Да, через два дня, как договорились.

Я всё пытался затащить в Загорск что-нибудь, кого-нибудь из Калинина, удостовериться на калининском, что и здесь можно жить.

Разумеется, он не приехал.