Норвежский Лесной Голосов: 3 Адрес блога: http://nl.livejournal.com/ Добавлен: 2008-06-03 10:02:57 блограйдером Lurk

Попасть в Вену

2012-06-25 03:20:05 (читать в оригинале)

Как известно, в Вене жили и работали Вольфганг Амадей Моцарт, Людвиг ван Бетховен, Франц Шуберт, Иоганн Штраус (отец и сын) и другие выдающиеся композиторы, писатель Стефан Цвейг, физик Эрвин Шрёдингер, естествоиспытатель Грегор Мендель, создатель психоанализа Зигмунд Фрейд, создатель системы индивидуальной психологии Альфред Адлер, создатель так называемой Третьей Венской Школы психотерапии Виктор Франкл, юрист и политик Генрих Жак и многие другие выдающиеся деятели науки и культуры.

Любопытно, что в этот самый момент дружная редакция нашего персонального блога в полном составе пакует чемоданы, чтобы отправиться в Вену, чуточку там пожить и немножечко поработать на благо всего человечества.

Скучайте, в общем.

Tschüss!

---

Массовая одиночная прогулка по Екатеринбургу

2012-06-25 00:00:22 (читать в оригинале)

Подробности:

http://aktualno.ru/view/sverdlovsk/society/6836

---

ПОЧТА

2012-06-21 07:02:50 (читать в оригинале)

Раньше у нас был журнал "InterNet", в котором мы с шифровавшимся тогда по полной программе Антоном Борисовичем Никитиным вынуждены были по очереди писать всякую тематическую хуйню.
Сейчас такого журнала нет, поэтому пишу сюда.

Всякий раз, когда я нажимаю кнопку "Скачать с сервера новые сообщения", и почтовая программа скачивает новые сообщения, я верю этому своему подозрению все больше, и больше, и еще больше. Знаете, это как постепенно загружающаяся на экране фотография: сперва она вся состоит из крупных квадратов, и нельзя понять, что на ней изображено, потом квадраты делятся, проступают грубые контуры, картинка уточняется, линии становятся четче, и вот ты уже рассматриваешь очередного кота во всех подробностях.

Потому что это не может быть простым совпадением.

В детстве я любил читать истории о раздвоении личности - типа когда человек живет, привыкнув к себе и своим поступкам, а потом что-то происходит, и он превращается во что-то другое и совершенно себе не знакомое, и пытается это осмыслить, переварить и научиться жить со всем этим дальше. Встречаются разные варианты: можно, например, что-то сожрать, и расщепиться на Джекила и Хайда, или под влиянием полной луны из добропорядочного, скажем, фермера превратиться во что-нибудь животное, волосатое, лязгающее зубами и жаждущее крови. Ну или же, напротив, что-то совсем безобидное - вроде прогулок во сне, когда неожиданно обнаруживаешь себя в пижаме на лужайке перед домом и не помнишь, как тут оказался. Или рассказ "Мартовский выползень" Стивена Кинга, начинающийся с изучением главным героем газетной заметки об очередной жертве серийного маньяка, продолжающийся мучительными попытками вспомнить, где и с кем он провел минувший вечер, и заканчивающийся острым нежеланием открывать багажник собственного автомобиля. Или фильм Алана Паркера "Сердце Ангела", где детектив, получивший задание выяснить, что же произошло с одним мутным и малопонятным гандоном, только над телом собственноручно выпотрошенной дочери понимает, что же с ним все-таки произошло.

Во всех этих повторяющихся историях меня всегда смущала одна повторяющаяся все время деталь: почему-то обретенная героем новая сущность всегда оказывалась неприятной, отталкивающей и гнусной скотиной. Правила жанра таковы, что в параллельной жизни тебе с легкостью можно душить кошек, перерезать горло уличным проституткам и сжигать целые интернаты, набитые сиротами. А вот наоборот - неожиданно открывать в себе умение виртуозно играть на скрипке, неосознанно проворачивать выгодные сделки на фондовой бирже, тайно превращаться из обросшего долгами лузера с грибком на ногах в образцово-показательного топ-менеджера с красавицей-женой, ламборгини на парковке и уважительным счетом в банке - такое почему-то оказывалось за гранью даже самого смелого вымысла.

Юность у меня выдалась достаточно нескучной и насыщенной событиями, чтобы как следует обдумать эту странность и попытаться разобраться в указанной предопределенности развития сюжетной линии. Скажем так: всякий раз, просыпаясь с дикой головной болью, провалами в памяти и без единой монеты в кармане на железнодорожной насыпи под Нарофоминском, я методично отмечал правоту классиков - в том смысле, что мое загадочное, потаенное и неожиданно пробудившееся второе "я" снова и снова приводит меня на железнодорожную насыпь под Нарофоминском, а не на вершину спортивного олимпа, не на освещенную лучами софитов и забрасываемую живыми цветами сцену в момент величия, не к прекраснейшей из женщин с бархатной кожей, длинными ресницами и кротким характерам. Грубо говоря, мое ебаное альтер эго упорно делало все, чтобы я неожиданно оказался по горло в говне, а не в славе, богатстве, брызгах шампанского или умиротворенности.

Помню, что этот момент сильно меня заинтересовал, результатом чего стала затяжная серия острых психосоматических экспериментов.

Удачными (ну, или частично удачными, если оставаться в рамках беспристрастности, не сбрасывать со счетов дикое похмелье и не вспоминать о Мэй) оказались два.

Первый: когда мне стукнуло семнадцать, родители неожиданно уехали на дачу, предупредив, что - честно! - вернутся ровно через неделю, и настойчиво (трижды) попросив об одном: не превращать кухню в свинарник. Праздник, как водится, был отмечен со всей возможной серьезностью, но к концу шестого дня водка закончилась, дым рассеялся, юные леди испарились, зато на кухне выросли горы, завалы грязной посуды. Помню, что мне было плохо, горько и обидно - не из-за посуды, кстати, а по совокупности. Помню, что сигареты тоже закончились. Помню, что купил сигарет, и пива, закурил, затянулся, отхлебнул, выдохнул и отпустил поводья. Помню, что провалился куда-то и помнить дальнейшее перестал. Но помню, что проснулся от черт знает какой по счету трели дверного звонка, помню, как молниеносно наполнилась, набухла и взорвалась брызжущей раскаленной болью голова, помню, как мучительно и долго продвигался к двери, чтобы отпереть, помню вытаращенные глаза родителей, помню долгий, мутный, ужасный и бесконечный путь на кухню за стаканом воды, и еще помню, что кухня вдруг неожиданно оказалась вылизанной до блеска: без единого пятнышка, без грязных тарелок, без говна. И даже все до единой вилки, оттертые до нездорового блеска, аккуратным строем красовались там, где они должны быть и где они никак не могли оказаться - в посудном шкафу, на сушке, рядом с белоснежными ребрами сверкающих тарелок. Не помню, чем это тогда закончилось, но помню яркое прочувствование важности момента, наложенное на сильное переживание комплексных страданий.

Второй раз случился лет через десять после первого: я тогда трудился редактором сайта журнала "Большой город", и среди прочего каждую неделю проворачивал повторяющийся набор простых и вполне автоматических действий: после сдачи номера приезжал в редакцию, забирал специально приготовленный для меня диск, возвращался домой, открывал верстку и перехерачивал ее под формат сайта - отделял заголовки от основного текста, разбивал по полям, адаптировал иллюстрации, убирал жесткие переносы и приводил статьи бумажного номера в человеческий электронный вид. Работа эта была не сильно сложная, но довольно кропотливая и откровенно тупая; учитывая природную склонность к прокрастинации, материалы журнального номера, выходящего раз в две недели, я потихонечку выкладывал на сайт ровно за две недели.

Кроме одного случая.

В какой-то момент все - по ощущениям - накрылось медным тазом и пошло по пизде, мир в очередной раз перевернулся, сердце скомкалось, я почувствовал образовавшуюся в груди пустоту, мне стало себя жалко и я, в общем, нажрался - нажрался до превосходных степеней, гарантирующих беспамятство. Утро было страшным, головная боль зашкаливала, сутки я провел в дрожи, забытьи и полубреду, местами понимая, что работа вместе с жизнью треснула, лопнула и накрылась перечисленным выше. Но на вторую ночь выяснилось, что не рассыпалось ничего: кто-то, оказывается, выполнил всю мою работу: номер был выложен за ночь, все статьи аккуратно загружены для публикации.

Я долго думал над этим. Я вышел во двор и долго курил сигареты одну за одной. Я проанализировал все возможные варианты и вернулся к простому выводу. Что когда я нажрался, это не Ценципер выложил номер. И не Казаков. И даже не Маша. Это был я. Которому до такой превосходной степени остопиздило текущее положение вещей, что тупая интеллектуальная работа наконец-то стала отдушиной.

На этом, пожалуй, все - если, конечно, не считать мою историю встречи с Мэй, - но мы с Мэй хотя и любили иногда напоминать друг другу эту историю, в то же самое время никогда не собирались рассказывать ее кому-то еще, поэтому здесь обойдемся без лишних подробностей.

В общем, я знаю, что движение в обратном направлении возможно, хотя и крайне затруднено: грубо говоря, сорваться, вызвать такси и умчаться в ночь только для того, чтобы помочиться на крыльцо ненавистного Иняза, обычно оказывается значительно проще, чем угандошиться до кривых соплей и на этом фоне неосознанно защитить докторскую.

Но я знаю, что это возможно.

Потому что я знаю, как это бывает.

Ты все равно оставляешь следы, по которым можно тебя вычислить. Всегда.

Они остаются. Хочешь ты того, или нет.

И ты их видишь.

Если хочешь увидеть.

И всякий раз, когда нажимаешь кнопку "Скачать с сервера новые сообщения", в почтовый ящик сыплется и жизнь двойника - моя жизнь, о которой я ничего не помню и о которой стараюсь ничего не знать.

Херовый выбор для старшего аналитика в моем случае, прямо скажем. Неловко оказываться идущей по следу ищейкой, утыкающейся себе в задницу.

Но я профессионал: как ни противно собирать некоторые паззлы, проще их все-таки собрать. Это как с грязной посудой.

Ну, я и собрал.

Узнав о себе много нового. Точнее, о нас.

На самом деле, все просто, если умеешь копаться в дерьме и отбирать шелуху от шелухи второго уровня.

Все просто, правда.

Если приходит неоплаченный счет - это мне.

Если пишут, что я где-то обосрался - это точно я.

И если я мудила, гандон, ничего не понимаю и все разрушил - тоже.

И если подвел весь департамент.

И если пусть я уебываю, раз я такой мудак.

У него - жизнь сложнее, хотя и интереснее - если, конечно, как следует обработать и систематизировать его почту. Я обработал и систематизировал. Это очень странно - узнавать о себе что-то, будто это кто-то другой. В это сложно поверить, этого совсем не хочется.

Но это не может быть простым совпадением.

В общем, я хорошо узнал его за все эти годы.

Мне пришлось, ага.

Ну и я честно старался.

И, похоже, у меня получилось узнать этого себя. Не знаю - сожрал ли я что-то случайно, или поставил какой-то адский эксперимент, или это лунные циклы превращают меня в чудовище - но у нас с этим чудовищем явно один на двоих адрес электронной почты. И одна жизнь.

Вот что выяснилось.

Его все время приглашают на бухгалтерские семинары по изменениям в таможенном кодексе - обычно на Кипр, но бывает и Турция, хотя и реже.

Ему регулярно предлагают элитную недвижимость в Черногории.

Он явно заинтересован в том, чтобы получить полную коллекцию бардовской песни на двадцати четырех компакт-дисках - в самом лучшем качестве записи, разумеется, он в этом разбирается.

Он, кстати, меняется, и то ли с чем-то уже разобрался, то ли на что-то окончательноплюнул: раньше ему все время предлагали "Виагру" и увеличение члена, но вот уже два года как не предлагают. Мне хочется думать, что он справился, а не забил.

Он, похоже, любит круизы - двухнедельные в Таиланд и однодневные автобусные во Владимир.

Ему нравится качественный бетон и металлоконструкции.

У него, кстати, есть деньги - и на металлоконструкции, и на Таиланд: несколько раз в неделю ему оставляют деньги разные умирающие политики, бизнесмены и сотрудники крупных государственных банков. Почти так же часто он выигрывает крупные суммы в лотереи, организованные трансатлантическими компьютерными корпорациями.

Денег у него много - поверьте, я умею считать деньги - но он, похоже, находит утешение не в них: снова и снова его просят сдать кровь больному ребенку и взять собаку из уничтожаемого под Питером приюта; снова и снова он, похоже, берет собак и сдает кровь, у него все меньше крови и все больше собак.

Он играет на "Форексе". Раньше он выигрывал в почтовые пирамиды, переводя деньги на указанный счет и вписывая свое имя в нижнюю из пяти строчек, и это работало. Но времена изменились, и теперь - "Форекс".

Он перескакивает с одних курсов повышения квалификации на другие. Он прирожденный лидер. Он подчиняет женщин своей воле, используя афродизиаки и нейролингвистическое программирование.

Он, в общем, похож на целевую аудиторию "Эха Москвы" - там тоже любят людей с артритом и эректильной дисфункцией, покупающих элитную коттеджную недвижимость в Подмосковье, играющих на "Форексе" и лечащих заболевания слабыми токами, инфракрасным излучением и водорослью спирулиной, когда они не путешествуют по Израилю.

Но он круче: судя по почтовым сообщениям, он все время заводит новых консультантов в системе "Орифлейм", избавляется от лишнего веса по современным методикам в короткие сроки, снова и снова регистрируется на сайте "Ранеток", самостоятельно принимает решения, возрождает управленческий потенциал России и входит в топ-100 самых успешных предпринимателей. И ездит на семинар для руководителей высшего звена по новым цифровым медиа в Калугу.

Он, конечно, странный. Но я почти привык.

Ну, почти.

Меня пугает одно.

Если и он читает мою часть нашей почты, боюсь, что в какой-то момент он не выдержит и застрелится.

Я бы, по крайней мере, так и сделал.

---

Кстати, о птичках

2012-06-21 00:35:34 (читать в оригинале)

Традиция, согласно которой совместное уничтожение хинкали дружной компанией заканчивается пересчетом оставшихся на столе хвостиков, после чего самый бесхвостый тянется за бумажником, - она, конечно, красива, кто бы спорил. Но Москва и тут вносит свои коррективы: наглые столичные воробьи пиздят хвостики с исключительным проворством, поэтому расплачиваться приходится самому умиротворенному птицелюбу, ленящемуся щелбанами вычпокивать воробьев из своей тарелки.

Что интересно: если умиротворенно подбодрить подкрадывающегося к тарелке мелкого пернатого ганднона ласковым словом - мол, давай, хватай самый толстый хвостик и пизди его себе на здоровье, мы не в обиде - то наглый московский воробей хинкальный хвостик пиздить ни за что не станет: спляшет на столе джигу, прочирикает что-то невразумительное, примется с преувеличенным вниманием рассматривать отсутствующий у летней веранды потолок - но хвостик пиздить не станет. Чтобы хвостик вместе с наглым воробьем исчез, необходимо отвернуться.

В результате все тарелки остаются пустыми, поэтому - по московской традиции - за бумажниками автоматически тянутся все.

Но тут прибегает повар и дает всем по рукам, потому что это не дело - думать о деньгах в такой изумительный летний вечер.

Поэтому никто уже никуда совсем не тянется, и разговор плавно перетекает от того, что люди, добавляющие в фарш для хинкали бульон, а не воду, просто чуть лучше лучше соседей поняли замысел Создателя и основные принципы функционирования Вселенной, к тому, какой офигительный, в сущности, Дзядко, и какой хуевый, если разобраться, был журнал.

И что складок, конечно же, должно быть двадцать одна, но если их девятнадцать - это не повод рвать на себе волосы и погружаться в пучину отчаяния.

И что нам всем, в общем-то, очень со всеми нами повезло, - что бы мы там друг другу время от времени ни говорили.

---

Запретное

2012-06-19 10:44:56 (читать в оригинале)

Из логова мировой демократии телеграфируют, что городской совет массачусетского Кембриджа восстал на борьбу с газировкой:

http://www2.cambridgema.gov/cityClerk/PolicyOrder.cfm?item_id=35515

Понятно, что современные законодатели - это такие специальные озлобленные люди, перед которыми лежит стихотворение Андрея Орлова "В жизни так мало хороших вещей...", и они готовы потратить и свою жизнь, и жизнь окружающих на то, чтобы в итоге наложить запрет на каждый из перечисленных в нем пунктов - прямо начиная от щей и до карася включительно.

Но лучше бы они запретили взрываться террористам-смертникам, футбол и сыпать в брют сахар, чесслово.