Mila111111 Голосов: 4 Адрес блога: http://www.liveinternet.ru/users/mila111111/ Добавлен: 2007-11-11 12:39:13 блограйдером Free_project

Пророчества о России.Граф Калиостро.

2013-03-01 14:19:57 (читать в оригинале)

Мало кто в последние десятилетия XVIII века пользовался в Европе такой
огромной популярностью, как граф Калиостро. Слава знаменитого мага и
прорицателя была одинаково громкой в просвещенных кругах Парижа и Рима,
Берлина и Вены, Петербурга и Москвы… Но слава эта была разной: одни
верили любому слову Калиостро и буквально боготворили его, а другие
считали графа ловким авантюристом и шарлатаном-мистиком.

Никому
не было известно, когда и где родился Калиостро, как он провел детство и
молодые годы. Да и сам граф в своих записках писал: «Ни место моего
рождения, ни родители мои мне не известны».


Правда, далее Калиостро
рассказывал, что детство провел в Медине, в Аравии. Там он будто бы под
именем Арахат жил во дворце восточного владыки Ялахаима. Наставники
обучили его физике, медицине, ботанике, нескольким восточным языкам.

Когда
мальчику исполнилось двенадцать лет, он под надзором главного
наставника отправился путешествовать. Три года Калиостро провел в Мекке,
потом побывал в ряде азиатских и африканских стран. Был он и на Мальте,
где, по словам наставника, Калиостро родился в христианской семье и
почти сразу же осиротел. Никаких других подробностей наставник ему не
сообщил.

С Мальты Калиостро отправился на Сицилию, потом побывал в
Неаполе, Риме, где его представили местной знати, а затем — и самому
Папе Римскому. Далее в записках Калиостро говорится о его бесчисленных
странствиях по Европе, о тысячах больных, которые в жажде исцеления
стекались к нему отовсюду.

Но исследователи биографии Калиостро
приводят и другие версии его происхождения. Многие считают, что он
родился 8 июня 1743 года в Палермо в богатой сицилийской семье, а звали
его тогда Джузеппе Бальзамо. Родители, набожные католики, отдали
мальчика в семинарию, из которой Джузеппе вскоре бежал. Но его поймали и
поместили в монастырь близ Палермо.

Через некоторое время
будущий маг и чародей бежал и оттуда. В Палермо он обманом похитил
золото у богатого ювелира и ростовщика, после чего долгие годы разъезжал
по разным городам Италии. В это время Джузеппе раз двадцать менял имя и
в конце концов взял фамилию своей тетки — Калиостро, прибавив не
заслуженный им графский титул. Правда, позднее Калиостро не раз намекал,
что титул достался ему неким таинственным путем.

Биографы
Калиостро признают, что он очень много путешествовал. Объездил разные
страны Востока, действительно побывал на Мальте, в множестве европейских
городов, особенно итальянских. Италия не была тогда единым
государством, и переезд, например, из Неаполя во Флоренцию или из
Венеции в Рим был путешествием из одного государства в другое. В Риме
Калиостро познакомился с девушкой из простой семьи Лоренцей Феличиани.
Она стала его женой, и с тех пор супруги под видом
богомольцев-странников разъезжали по Европе вместе. Вступив в одном из
германских городов в орден масонов, Калиостро приобрел влиятельных
друзей и покровителей в высшем обществе.

Более того, совершив
путешествие в Египет и побывав в потаенных залах пирамиды Хеопса,
Калиостро объявил себя великим главой древнейшего в мире египетского
масонства. Слава его разрасталась, ширился и круг знакомств. В одной из
множества брошюр о нем приводится рассказ о том, как в Голштинии
Калиостро повстречался с еще более таинственным человеком, чем он сам, —
с графом Сен-Жерменом. Судя по всему, Калиостро отнесся к Сен-Жермену с
величайшим почтением и молил посвятить его во все таинства, которыми
обладал граф-чудодей.

От Сен-Жермена Калиостро отправился в
Курляндию (так именовалась западная часть Латвии, которая позднее, в
1795 году, вошла в состав России), нацелившись на Петербург. Скорее
всего, совершить поездку в Россию посоветовал ему граф

Сен-Жермен,
который, по свидетельству барона Глейхена, побывал в Петербурге в июне
1762 года и сохранил дружеские отношения с князем Григорием Орловым.

В самом конце февраля 1779 года Калиостро и Лоренца прибыли в Митаву, столицу герцогства Курляндия.

Весьма
подробно о пребывании Калиостро в Курляндии рассказывает книга,
напечатанная в 1787 году в Петербурге, — «Описание пребывания в Митаве
известного Калиостро на 1779 год и произведенных им там магических
действий», автором которой являлась Шарлотта-Елизавета-Констанция фон
дер Рекке, урожденная графиня Медемская. Ее родная сестра, Доротея, была
замужем за Петром Бироном, герцогом Курляндским.

Впрочем,
достоверность этих записок весьма сомнительна. Дело в том, что поначалу
Шарлотта оказалась полностью под влиянием таинственного графа. Но затем
столь же сильно его и невзлюбила. А что и в каком тоне может написать о
бывшем кумире разочаровавшаяся в нем женщина? Ответ понятен. Тем не
менее сведений о том периоде жизни Калиостро немного, и потому каждый
источник для нас интересен.

В столице Курляндии Калиостро нашел
благодатное поле деятельности: тут обитали масоны и алхимики, впрочем,
любительского уровня и весьма легковерные, но принадлежащие к высшему
обществу. Калиостро впоследствии был до того уверен в добром к нему
расположении своих курляндских сторонников, что в оправдательной
записке, изданной им в 1786 году, ссылался на них как на свидетелей,
готовых показать в его пользу. Тогдашний курляндский обер-бургграф Ховен
считал себя алхимиком.

В Митаве Калиостро выдавал себя и за
испанского полковника, при этом тайком сообщая местным масонам, что
отправлен своими повелителями на Север по делам весьма важным и что в
Митаве ему поручено явиться к Ховену как к великому магистру местной
масонской ложи, и говорил, что в основанную им, Калиостро, ложу будут
допускаться и женщины. Лоренца, со своей стороны, весьма много
способствовала мужу. В Митаве Калиостро выступал в качестве проповедника
строгой нравственности в отношении женщин.

При этом, по мнению
недоброжелателей, в свете держал он себя неловко. Некоторые считали, что
он походил на разряженного лакея. Многие отмечали его необразованность и
грубые ошибки при письме. Утверждали, что по-французски он говорил
плохо, употребляя много грубых, простонародных выражений. Литературным
итальянским языком он не владел и говорил на шипящем сицилийском
наречии. Впрочем, все эти промахи и им, и его почитателями объяснялись
долгими годами проживания в Медине и Египте.

Вел он себя, и с
этим все были согласны, безукоризненно. Не предавался ни обжорству, ни
пьянству, ни прочим излишествам. Он проповедовал воздержание и чистоту
нравов и первый подавал тому пример. На вопросы о цели поездки в

Россию
Калиостро отвечал, что, будучи главой египетского масонства, он возымел
намерение распространить свое учение на дальнем северо-востоке Европы и
с этой целью будет стараться основать в России масонскую ложу, в
которую будут приниматься и женщины.

Относительно своих врачебных
познаний Калиостро сообщал, что, изучив медицину в Медине, он дал обет
странствовать некоторое время по белому свету для пользы человечества и
без мзды отдать обратно людям то, что он получил от них. Лечил Калиостро
взварами и эссенциями, а своей уверенностью дарил больным надежду и
бодрость. По его мнению, все болезни происходят от крови.

Но
постепенно Калиостро в Митаве стал все больше напускать на себя
таинственность. Шарлотте фон дер Рекке он обещал, что она будет
беседовать с мертвыми, что со временем станет духовным посланником на
других планетах, что будет возведена в сан защитницы земного шара, а
потом, как проверенная в магии ученица, вознесется еще выше. Калиостро
уверял своих учеников, что Моисей, Илия и Христос были создателями
множества миров и что это же самое в состоянии будут сделать его верные
последователи и последовательницы, доставив людям вечное блаженство. Как
первый к тому шаг он заповедовал, что те, которые желают иметь
сообщение с духами, должны постоянно противоборствовать всему
вещественному.

Своим ученикам высших степеней Калиостро стал
преподавать магические науки и демонологию, избрав для объяснения текст
книги Моисея. При этом, с последующей точки зрения девицы Шарлотты фон
дер Рекке, он допускал самые безнравственные толкования.

Людей
прагматичных, но в то же время и легковерных, Калиостро привлекал к себе
обещанием обращать все металлы в золото, увеличивать объем драгоценных
камней. Говорил, что может плавить янтарь, как олово.

Способности
Калиостро добывать золото подтверждались тем, что за время длительного
пребывания в Митаве он ниоткуда не получал денег, не предъявлял банкирам
векселей, а между тем жил роскошно и платил щедро и даже вперед, так
что исчезала всякая мысль о его корыстных расчетах.

В Митаве
Калиостро производил различные чудеса. Показывал в графине воды то, что
делалось далеко отсюда. Обещал и даже указывал место, где в окрестностях
Митавы зарыт огромный клад, охраняемый духами.

Заговаривая о
предстоящей поездке в Петербург, Калиостро входил в роль политического
агента, обещая многое сделать в пользу Курляндии при дворе Екатерины II.
С собою в Петербург он звал и девицу Шарлотту, а отец и семейство, как
истинные курляндские патриоты, также старались склонить ее к поездке в
Россию. Интерес Калиостро объяснялся просто: ему было небезвыгодно
объявиться в Петербурге в сопровождении представительницы одной из
лучших курляндских фамилий, и притом поехавшей с ним по желанию
родителей, пользовавшихся в Курляндии большим почетом. Со своей стороны,
девица фон дер Рекке (как она утверждает в своих записках) соглашалась
отправиться с Калиостро в Петербург только в том случае, если
императрица Екатерина II станет защитницей «ложи союза» в своем
государстве и «позволит себя посвятить магии» и если она прикажет
Шарлотте фон дер Рекке приехать в свою столицу и быть там
основательницей этой ложи.

При тогдашних довольно тесных связях
между Митавой и Петербургом пребывание Калиостро в этом городе должно
было подготовить общественное мнение в Северной Пальмире к его приезду. В
Митаве Калиостро в семействе фон дер Рекке объявил, что он не испанец,
не граф Калиостро, но что он служит масонству под именем Фридриха Гвалдо
и должен скрывать свое настоящее звание, но что, может быть, он сложит в
Петербурге не принадлежащее ему имя и явится во всем величии. При этом
маг указывал, что право свое на графский титул он основывал не на
породе, но что титул этот имеет таинственное значение. По мнению девицы
фон дер Рекке, все это он делал для того, чтобы если в Петербурге
обнаружилось бы его самозванство, то это не произвело бы в Митаве
никакого впечатления, так как он заранее предупреждал, что скрывает
настоящее свое звание и имя.

Расположение курляндцев к Калиостро
было так велико, что, по некоторым сведениям, они желали бы видеть его
своим герцогом вместо Петра Бирона, которым были недовольны. Существует
предположение, что Калиостро вел в Митаве какую-то политическую и
небезуспешную интригу, развязка которой должна была наступить в
Петербурге.

Разочарованная впоследствии в своем кумире, Шарлотта
фон дер Рекке называет Калиостро обманщиком, «произведшим о себе великое
мнение» в Петербурге, Варшаве, Страсбурге и Париже. По ее утверждениям,
Калиостро изъяснялся на худом итальянском и ломаном французском языках,
хвалился, что знает арабский. Однако находившийся в то время в Митаве
профессор Упсальского университета Норберг, долго живший на Востоке,
обнаружил полное незнание Калиостро арабского языка. Если же возникал
вопрос, на который Калиостро не мог дать толкового ответа, то он или
заговаривал своих собеседников непонятной тарабарщиной, или отделывался
коротким уклончивым ответом. Иногда он приходил в бешенство, махал
шпагой, произнося какие-то заклинания и угрозы, а Лоренца просила
присутствующих не приближаться в это время к Калиостро, так как в
противном случае им может угрожать страшная опасность от злых духов,
окружавших в это время ее мужа.

Но вот что мы читаем в записках барона Глейхена, вышедших в Париже в 1868 году:


«О Калиостро говорили много дурного, я же хочу сказать о нем
хорошее. Правда, что его тон, ухватки, манеры обнаруживали в нем
шарлатана, преисполненного заносчивости, претензий и наглости, но
надобно принять в соображение, что он был итальянец, врач, великий
мастер масонской ложи и профессор тайных наук. Обыкновенно же разговор
его был приятный и поучительный, поступки его отличались
благотворительностью и благородством, лечение его никому не делало
никакого вреда, но, напротив, бывали случаи удивительного исцеления.
Платы с больных он не брал никогда».

Другой современный отзыв о
Калиостро был напечатан в «Газетт де Санте». Там, между прочим,
отмечалось, что Калиостро «говорил почти на всех европейских языках с
удивительным, всеувлекающим красноречием».

И вновь мы видим перед собой как бы не одного Калиостро, а по крайней мере двух.

Отправляясь
из Митавы в Петербург, Калиостро как проповедник масонских
филантропо-поли-тических доктрин рассчитывал на благосклонный прием со
стороны императрицы Екатерины И, успевшей составить о себе в
образованной Европе мнение как о смелой мыслительнице и либеральной
государыне. Как врач, эмпирик и алхимик, обладатель философского камня и
жизненного эликсира, Калиостро мог рассчитывать на то, что в высшем
петербургском свете у него найдется и пациентов, и поклонников не
меньше, чем в Париже или в Лондоне. Наконец, как маг, кудесник и
чародей, он, казалось, скорее всего, мог найти для себя поклонников и
поклонниц в громадных, невежественных массах русского населения. Даже
просто ограничиваясь масонской деятельностью, профессор тайных наук
предполагал встретить в Петербурге много сочувствующих лиц.

Историк
и исследователь Лонгинов в работе «Новиков и мартинисты» писал, что
масонство в Россию привез Петр Великий, который основал в Кронштадте
масонскую ложу и имя которого пользовалось у масонов большим почетом.
Однако первое историческое упоминание о существовании масонов в России
относится к 1738 году. В 1751 году их в Петербурге уже немало. В Москве
они появились в 1760 году. Из столиц масонство распространилось в
провинции, и масонские ложи были открыты в Казани, а с 1779 года в
Ярославле. Петербургские масоны горели желанием быть посвященными в
высшие степени масонства, и потому, надо полагать, появление среди них
такого человека, как Калиостро, должно было оказать сильное влияние на
русское масонство.

На таком фоне и явился в Петербург Калиостро в
сопровождении Лоренцы. Здесь он главным образом рассчитывал обратить на
себя внимание самой императрицы. Но, как видно из писем Екатерины к
Циммерману, он не сумел не только побеседовать, но даже и увидеться с
нею.

Шарлотта фон дер Рекке, которая, надо полагать, внимательно следила за поездкой Калиостро в Петербург, пишет:


«О Калиострове пребывании в Петербурге я ничего верного сказать не
знаю. По слуху же, однако, известно, что хотя он и там разными чудесными
выдумками мог на несколько времени обмануть некоторых особ, но в
главном своем намерении ошибся».

В предисловии же к книге
Шарлотты фон дер Рекке говорится, что «всякому известно, сколь великое
мнение произвел о себе во многих людях обманщик сей в Петербурге». В
сделанной неизвестно кем сноске (вероятно, переводчиком) добавляется:
«Между тем не удалось Калиостро исполнить в Петербурге своего главного
намерения, а именно уверить Екатерину Великую о истине искусства своего.
Сия несравненная государыня тотчас проникла обман. А то, что в так
называемых записках Калиостровых (Memoires de Cagliostro) упоминается о
его делах в Петербурге, не имеет никакого основания. Ежели нужно на это
доказательство, что Екатерина Великая явная неприятельница всякой
сумасбродной мечты, то могут в том уверить две искусным ее пером
писанные комедии: «Обманщик» и «Обольщенный». В первой выводится на
театре Калиостро под именем Калифалкжерстона. Новое тиснение сих двух по
сочинительнице и по содержанию славных комедий сделает их еще известнее
в Германии».

Во «Введении» к той же книге, в письме из
Страсбурга к сочинительнице «описания» упоминается, что Калиостро
публично заявлял о своем знакомстве с императрицей Екатериной II. Далее
следует сноска, в которой говорится следующее: «…У сей великой
Монархини, которую Калиостро столь жестоко желалось обмануть, намерение
его осталось втуне. А что в рассуждении сего писано в записках
Калиостровых, все это вымышлено, и таким-то образом одно из главнейших
его предприятий, для коих он от своих старейшин отправлен, ему не
удалось; от этого-то, может быть, он принужден был и в Варшаве в деньгах
терпеть недостаток, и разными обманами для своего содержания доставать
деньги».

Из других сведений, заимствуемых из иностранных
сочинений о Калиостро, следует, что он явился в Петербург под именем
графа Феникса. Могущественный в то время светлейший князь Потемкин
оказал ему особое внимание, а со своей стороны Калиостро успел до
некоторой степени отуманить князя своими рассказами и возбудить в нем
любопытство к тайнам алхимии и магии. Впрочем, пристальное внимание
Потемкина к Калиостро объяснялось не только интересом всесильного
вельможи к магии… Обратимся к одному из эпизодов пребывания Калиостро в
Петербурге.

Пиршество в великолепном доме одного из виднейших
петербургских аристократов, Елагина, было в самом разгаре. Но гости с
охотой съехались еще и потому, что хозяин пригласил на вечер
таинственного графа Феникса.

Сам Калиостро прекрасно понимал всю
затруднительность своего положения среди этого чуждого ему общества. Он
еще недавно считал Россию варварскою страною, полагая русских совсем
дикарями. Но он уже успел убедиться в своей ошибке. Радушный прием,
оказанный ему Елагиным и кружком его близких друзей, занимавшихся
«тайными» науками, не обманул графа и не ввел в заблуждение. Калиостро
понимал, что общество северной русской столицы состоит далеко не из
одних Елагиных и им подобных, что вообще северяне гораздо хладнокровнее,
скептичнее, рассудительнее и вдумчивее, чем его горячие
соотечественники — увлекающиеся итальянцы, легкомысленные французы и
мечтательные, склонные к мистицизму немцы.

Но Калиостро верил в
свои силы, а трудность задачи только подстегивала его. У него были
далеко идущие цели, и он решил во что бы то ни стало одержать победу над
русской холодностью. Он понимал, что будет встречен как шарлатан и
фокусник, но через несколько часов мнение о нем должны изменить. Борьба
началась.

К концу обеда граф Феникс очаровал почти все
собравшееся общество, сделался центром, поглощавшим всеобщее внимание.
Если он и играл роль, то играл ее безукоризненно. Прежде всего растаяли и
бесследно испарились всякие сомнения в аристократичности и истинности
его происхождения. Самые недоверчивые люди отказались от предположения,
что он вовсе не иностранный граф, а пройдоха и авантюрист. Великий
мастер масонской ложи был олицетворением изящнейшего и прекрасно
воспитанного светского человека. Сначала он держал себя сдержанно и с
великолепным достоинством, взвешивая каждое свое слово. Но наконец
заставил всех желать, чтобы он разговорился. И когда почувствовал это
общее желание, заговорил занимательно, весело, остроумно о самых
разнообразных предметах.

Казалось, каждое его слово,
сопровождавшееся блеском глаз и самой ослепительной улыбкой, обладало
особой притягательной силой. А сотни и тысячи слов образовывали тонкую,
незримую паутину которая опутывала всех и каждого.

Убедившись,
что всякая предвзятость по отношению к нему пропала, он перевел разговор
на мистическую почву и смело принялся действовать в привычной
обстановке. Всех заинтересовали рассказы о том, какую власть может
получить человек над природой, до какой степени он может подчинить себе
законы природы и распоряжаться ими по своему усмотрению.

— Вы
говорите, что мы слепы, что мы связаны временем и пространством, —
говорил граф Феникс, — а хотите, я докажу вам, что вы ошибаетесь,
хотите, я докажу вам, что вы можете видеть, не стесняясь пространством,
можете, оставаясь здесь, среди нас, видеть то, что происходит далеко,
где угодно, в каком хотите месте земного шара?

Столовая
оживилась. Обед был окончен. Общество спешило перейти в гостиную, где
должен был произойти опыт. Какой опыт? Что это такое будет? Все
находились в крайне возбужденном состоянии. Граф Феникс подошел к одной
из выбранных им юных аристократок и предложил ей руку. Она машинально
повиновалась, именно повиновалась, поскольку едва держалась на ногах, в
голове ее был туман, мысли путались.

Огромные окна гостиной были
скрыты за спущенными тяжелыми занавесями. Обширная комната с высокими
лепными потолками вся сияла светом от зажженной люстры и многочисленных
канделябров.

Взгляды всех сосредоточились на графе Фениксе и
девушке. Таинственный иностранец подвел свою даму к креслу посреди
комнаты, попросил сесть и затем обратился к хозяину, оказавшемуся возле
него:

— Прошу вас приказать подать сюда низенький столик и графин с водою — больше ничего не надо.

Это
требование тотчас же было исполнено. Все с изумлением, а некоторые и с
замиранием сердца ждали, что же будет дальше, какую роль может играть
графин с водою? Девушка сидела неподвижно, с застывшим взглядом широко
раскрытых, почти остановившихся глаз; руки ее были бессильно опущены,
только грудь быстро и порывисто дышала.

— Прошу вас смотреть
пристально в этот графин на воду! — громко сказал граф Феникс. —
Задумайте что-нибудь такое, что вы желали бы увидеть, или, вернее,
подумайте о ком-нибудь, кого вы желали бы видеть. Остановитесь на этой
мысли, забудьте все остальное и смотрите на воду.

Сказав это, он обошел кресло, на котором она сидела, поднял руки и слегка коснулся ее плеч.

— Глядите на воду! — произнес он повелительно.

Она послушно исполнила его приказание, стала пристально, не отрываясь, глядеть в графин с водою.

— Думайте о ком-нибудь! — еще повелительнее, еще более властно потребовал он. — Глядите и говорите громко все, что вы видите.

Все в комнате замерли. Прошла минута, другая.

— Теперь вы видите! — своим громким, повелительным голосом объявил он. — Что вы видите?

— Дорога… — глухо произнесла она.

— Глядите пристальнее… глядите!

— Экипаж… карета шестериком мчится…

— Кто в карете, кто? Глядите!

Она, видимо, вглядывалась, старалась разглядеть, кто в карете.

— Есть в ней кто-нибудь?

— Да… вижу… кто-то…

— Мужчина или женщина?

— Мужчина… один…

— Знаете вы его или нет?

— Погодите… вот теперь вижу… да, я его знаю… это князь Потемкин…

Присутствующие невольно зашевелились.

— Куда же он едет? — продолжал спрашивать граф Феникс. — Разглядите дорогу.

— Он едет… едет сюда… он близко… очень близко…

— Глядите…

— Карета поворачивает… карета въезжает… вот князь выходит… вышел…

В это время двери гостиной растворились и громкий голос объявил:

— Его светлость князь Григорий Александрович Потемкин.

Некоторые дамы вскрикнули, все собравшиеся засуетились. Елагин поспешил к дверям. Граф Феникс торжествующе всех оглядел.

В дверях показалась величественная, могучая фигура Потемкина.

—
Вот, Иван Перфильевич, — говорил он, обращаясь к хозяину, — не думал
быть у тебя сегодня… Часа три, как приехал из Царского, думал отдохнуть,
да скучно стало, вспомнил, что у тебя сегодня представление какое-то…
фокусы, что ли… ну и поехал. Что же такое у тебя происходит?

Эти
громкие слова слышали все. Никто, естественно, не дерзнул и подумать,
что Калиостро с Потемкиным могли быть в сговоре. Граф Феникс добился
нужного впечатления.

Калиостро впервые видел Потемкина и теперь
внимательно в него вглядывался, стараясь сразу понять его, понять так,
чтобы не допустить ошибки. Он ведь и в Петербург приехал главным образом
из-за Потемкина. Потемкину отводилась главная роль в его планах.

—
Так вот твой фокусник? Ну, покажи мне его, посмотрим, что за птица, —
говорил светлейший Елагину, — дай поглядеть, проведет ли он меня… а
хотелось бы, чтобы провел, — смерть скучно!..

Потемкин скучал
весь этот день, с самого утра. Он уже и так встал с левой ноги. Все его
сердило, все казалось ему пошлым, глупым, надоедливым, совсем
бессмысленным. А тут еще перед ним сейчас раскланивался разряженный в
пух и прах, осыпанный драгоценными каменьями человек. Елагин представлял
заезжего фокусника.

«Граф Феникс — черт знает что такое!..»

Потемкин
взглянул, увидел красивое, энергичное лицо, живые и проницательные
черные глаза, смело на него глядевшие. Он небрежно кивнул на
почтительный поклон иностранца, презрительно усмехнулся и подумал:
«Однако, должно быть, шельма!»

Граф Феникс нисколько не смутился,
хотя смысл усмешки Потемкина и даже сущность его мысли были ему ясны.
Своим мелодичным голосом, в красивых фразах он выразил русскому
вельможе, что гордится честью быть ему представленным и сделает все
возможное, чтобы не на словах, а на деле доказать ему свое глубокое
уважение.

Потемкин не находил нужным церемониться и на любезность
отвечать любезностью. Ему было скучно. Если покажут что-нибудь
интересное — отлично! А если нет, он уедет скучать в другое место…

Потемкин
почти так и выразился, потребовав, чтобы ему показали что-нибудь
интересное. Тогда граф Феникс приступил к осуществлению своей
первоначальной программы.

— Ваша светлость, — сказал он
Потемкину, — вы напрасно принимаете меня за фокусника или за нечто в
этом же роде. Вы очень скоро убедитесь в своей ошибке. А сейчас вы
желаете увидеть нечто выходящее из ряда привычных, ежедневных явлений.
Если захотите, я вам покажу очень много такого, но во всем необходима
постепенность, последовательность: не я начну показывать, а моя жена.

— Ваша жена… графиня Феникс… где же она? — произнес Потемкин с такой улыбкой, которая могла бы уничтожить всякого.

Но
графа Феникса она нисколько не уничтожила. Изящным и полным достоинства
жестом он указал Потемкину на Лоренцу, сидевшую неподалеку и спокойно
взиравшую на говоривших.

Потемкин взглянул и увидел прекрасную
женщину. Он сразу, в мгновение ока, произвел надлежащую оценку. Она
полностью отвечала его вкусу. Он как раз предпочитал подобную
неправильную, капризную красоту. Светлейший быстро подошел к Лоренце…
Еще минута — и он уже сидел рядом с нею. Выражение скуки и горделивого
презрения сбежало с его лица…

Она щебетала ему что-то на своем
странном, смешном и милом французском языке, а он внимательно слушал.
Потемкин любезно, покровительственно и ласково улыбался ей. Прелестная
волшебница с каждой минутой все сильнее околдовывала его.

— Что
же, ваша светлость, угодно вам, чтобы моя жена показала что-нибудь
интересное и достойное вашего внимания? — спросил граф Феникс.

— Она уже показала мне самое интересное и прелестное — показала себя, — проговорил Потемкин, не отрывая глаз от Лоренцы.

Граф Феникс поклонился, благодаря за комплименты. И теперь уже на его губах мелькнула насмешливая и презрительная улыбка.

—
Вы очень любезны, князь, — засмеялась Лоренца, в то время как бархатные
глаза ее загадочно и странно глядели на светлейшего, — но если мой муж
что-нибудь обещает, то он выполняет обещанное, а когда ему нужна моя
помощь, я ему помогаю… Друг мой, — обратилась она к мужу, — если тебе
угодно, ты можешь приступать к опыту.

Слово «опыт» мигом облетело гостиную. Граф

Феникс
наклонился к жене, положил ей руки на плечи. Затем Потемкин и все,
стоявшие близко, расслышали, как он тихо, но повелительно приказал ей:
«Спи!» Он прижал ей глаза указательными пальцами, потом открыл их снова и
отступил.

Лоренца будто умерла. Глаза ее были открыты, но взгляд
их сделался очень странным. Муж подошел к ней снова, приподнял ее с
кресла. Она оставалась неподвижной, окаменевшей как статуя. Она
производила такое особенное и жуткое впечатление и в то же время была
так жалка, что многим стало тяжело и неприятно.

Граф Феникс,
почувствовав общее настроение, быстро усадил жену в кресло и закрыл ей
глаза. Затем обратился к Потемкину, Елагину и всем собравшимся:

— Прошу вас на мгновение оставить ее и следовать за мною.

Все перешли в соседнюю комнату, за исключением двух дам, не сводивших с Лоренцы изумленных глаз.

Граф Феникс запер за собою дверь и сказал:

—
Мы оставили ее спящей, но это особенный сон, во время которого у
человека проявляются такие способности, каких он во время бодрствования
не имеет. Вы убедитесь, что жена моя хотя, по-видимому, и спит, но все
видит с закрытыми глазами, что она может читать даже мысли человека.

— Будто бы? — воскликнул Потемкин.

—
Так как вы первый громко выразили сомнение в словах моих, ваша
светлость, то вас я и попрошу убедиться. Будьте так добры, придумайте
что-нибудь, решите, что должна сделать моя жена, и она угадает ваши
мысли, исполнит все, что ей будет мысленно приказано вами. Что вам
угодно приказать ей?

— Это уж мое дело! — усмехнулся Потемкин.

—
Да, но в таком случае никто, кроме вас, не примет участия в опыте, и
вообще, как мне кажется, опыт будет менее убедителен. Предупреждаю вас,
что я не пойду за вами, я останусь здесь, и пусть кто-нибудь сторожит
меня.

Потемкин сдался.

— Хорошо! — сказал он. — Решим так:
графиня Феникс прежде всего должна нам что-нибудь пропеть, у нее,
наверное, прелестный голос…

— Вы будете судить об этом, она вам споет…

—
Я вовсе не желаю утруждать ее, а потому пусть она, окончив пение,
выйдет из гостиной на балкон, сорвет какой-нибудь цветок и даст его мне…
Видите… все это очень нетрудно. Только вы, господин чародей,
оставайтесь здесь.

— Не только останусь здесь, но разрешаю
связать меня и сторожить хоть целому полку — я не шевельнусь… Идите,
ваша светлость, подойдите и спросите, видит ли она вас и ваши мысли?
Потом дуньте ей в лицо. Она очнется и все исполнит.

— Это интересно, — сказал Потемкин. — Государи мои, пойдемте, пусть кто-нибудь останется с чародеем.

Однако
никому не хотелось оставаться. Но Потемкин взглянул на всех, нахмурив
брови, и несколько человек осталось, а остальные вышли, заперев за собою
двери. Потемкин подошел к Лоренце и, любуясь ее прелестным, застывшим
лицом, сказал ей:

— Дорогая графиня, видите ли вы меня?

— Да, я вас вижу! — прошептали ее побледневшие губы.

Тогда он подумал о том, что она должна сделать, и спросил:

— Видите ли вы мои мысли?

— Вижу…

Он
дунул ей в лицо, она сделала движение, открыла глаза и несколько
мгновений с изумлением оглядывалась. Наконец совсем пришла в себя,
поднялась с кресла, хотела идти, но внезапно остановилась и запела.

Голос
у нее был не сильный, но звучный и нежный. Она пела старинную
итальянскую баркаролу. Все слушали ее с наслаждением. Потемкин стоял
перед ней, выпрямившись во весь свой могучий рост, и любовался ею.
Баркарола окончена. Последний звук замер. Лоренца взялась за голову,
будто вспомнила что-то, затем быстро направилась к балкону, отворила
стеклянную дверь и через несколько мгновений вернулась с цветком в руке.
Она подошла к Потемкину, прелестно улыбнулась, заглянула ему в глаза и
подала цветок. Он поцеловал ее маленькую, почти детскую руку…

В
гостиной зашумели и задвигались. Все изумлялись, восхищались, почти все
дамы были просто в ужасе. Потемкин задумался, отошел от Лоренцы и грузно
опустился в кресло.

Итак, Калиостро с помощью своих чар, а более
с помощью чар Лоренцы сумел очаровать всесильного царедворца. Отчего же
графу Фениксу не удалось стать заметным явлением в жизни не только
России, но и Петербурга? По словам историка Хотинского, «обаяние этого
рода продолжалось недолго, так как направление того времени было самое
скептическое, и потому мистические и спиритические идеи не могли иметь
большого хода между петербургской знатью. Роль магика оказалась
неблагодарною, и Калиостро решился ограничить свое чародейство одними
только исцелениями, но исцелениями, чудесность и таинственность которых
должны были возбудить изумление и говор».

С мнением историка
Хотинского о неблагоприятном для Калиостро умственном настроении
тогдашней петербургской знати согласиться можно лишь с некоторой
натяжкой. Сильных умов тогда среди знати просто не было. Один из самых
заметных людей той поры сенатор и гофмейстер, статс-секретарь
императрицы И. П. Елагин являлся ревностным сторонником Калиостро,
который, по замечанию исследователя Лонгинова, кажется, и жил в доме
Елагина. Скептицизм же тогдашнего петербургского общества был напускным
и, по всей вероятности, скоро бы исчез, если бы Калиостро удалось
подольше пожить в Петербурге, пользуясь вниманием императрицы. Более
того, скептицизм гораздо сильнее господствовал в Париже, но там он не
мешал громадным успехам Калиостро. Так что, вне всяких сомнений, неудачи
Калиостро в Петербурге зависели от других, более существенных причин.

Калиостро
явился в Петербург не в качестве шарлатана-врача, подобно другим
заезжавшим туда иностранцам, промышлявшим медицинской профессией и
печатавшим о себе громкие рекламные объявления в «Санкт-Петербургских
ведомостях». Так, во время его пребывания в северной столице жившие на
Большой Морской у его сиятельства графа Остермана братья Пелье —
«французские глазные лекари» — объявили, что они «искусство свое
ежедневно подтверждают, возвращая зрение множеству слепых». Они
рекомендовали петербургским жителям предохранительные от всех болезней
капли, которые «тако же вполне приличны особам в письменных делах и
мелких работах упражняющимся». А прибывший в Петербург из Парижа зубной
врач Шоберт, объявляя о чудесных средствах к излечению зубов от разных
болезней, между прочим, и «от удара воздуха», таким вот способом
рекламировал свои методы лечения: «Господин Шоберт в заключение ласкает
себя надеждой, что податливые и о бедных соболезнующие особы благоволят
споспешествовать его намерениям, сообщая сие уведомление своим знакомым,
дабы через то привесть бедным в способность пользоваться оным».

Калиостро
не рекламировал себя подобным образом, хотя, как явствует из различных
источников, он не только лечил больных безвозмездно, но даже и оказывал
им денежную помощь. Калиостро в Петербурге вообще не давал никаких
частных