ГРУСТНАЯ ИСТОРИЯ

Мне было 26 лет. А я уже работал старшим диспетчером Ижорского завода.

Помню, первое свое впечатление, когда только попал в диспетчерскую.

Это был шок.

Представьте себе, передо мной пульт, на нем 120 горящих кнопок, за каждой кнопкой цех, а в цехе лихой диспетчер, который со мной в разных отношениях. Бывает я для них Семен Матвеевич, бывает – Сеня, бывает «товарищ, старший диспетчер»… Ведь без меня цех премию не получит. Моя задача, чтобы вся готовая продукция была отгружена из цехов до 18-00. Задача диспетчера сделать это и доложить. Но для этого, по меньшей мере, она должна быть готова, эта продукция. Но даже если она готова, надо, чтобы грузчики не запили, и погрузили ее…а это дело почти невозможное… Вот и крутятся, несчастные диспетчеры между мной и грузчиками.

Это мое дежурство выпало на конец месяца. К вечеру я уже кипел.

Если бы не Анастасия Ивановна (точно не помню, как ее звали, пусть будет так), я бы не выдержал.

Анастасия Ивановна работала у меня вторым диспетчером.

Ее боялись все без исключения.

Если ей что-то обещали и не выполняли, этот человек мог больше не звонить и не появляться. Никогда. Он для нее просто уже не существовал.

Цветы и конфеты, она выбрасывала в окно.

Более дорогие подарки могли разбиться на голове этого человека, поэтому знали, что ничего тяжелого ей дарить нельзя.

Но, с другой стороны, если уже она что-то обещала, то можно было быть спокойным, - это будет сделано точно в срок...

Ну, так вот, ей было тогда под 65. Тогда она мне казалась старушкой, уже давно на пенсии, на которую она и не думала уходить, всегда причесанная, деловитая, молодящаяся.

… В эту смену мы с ней на пару «рвали и метали».

К середине ночи отпустило… Почти всю продукцию умудрились сдать, вывезти за территорию завода. Уже редкие звонки идут.

Выхожу покурить (тогда за 12 часов я выкуривал по полторы пачки устьманской примы)

Покурил... возвращаюсь… сидит она ко мне спиной, и что-то листает.

Так тихо заглянул ей через плечо, вижу, что листает она альбом фотографий. И вижу, там она молоденькая такая, красавица, с открытой такой улыбкой. Вижу, обнимает ее парень в кепочке, с сигареткой в углу рта, в коричневом пальто с острыми плечами. Она ему головку положила на плечо… хорошо так… повеяло на меня временем моих родителей, любил я их фотки перебирать когда-то.

А вот вижу уже другую фотографию. Стоят трое на каком-то алтайском фоне. Двое мужчин держат ее под руки. Она так же лихо им улыбается, а они оба с нее глаз не сводят…

Это я все подглядываю… она же сама не показывает…

Тут отвлек меня звонок. Отвечаю я…

И вдруг слышу, какой-то звук, знакомый, резкий… оборачиваюсь… и вижу… она рвет фотографии.

Со спины ее вижу… такое резкое движение рукой… раз… и все…

Встаю… делаю к ней шаг… и в это же время вижу, как она выхватывает вот эту фотографию, где она с молодым парнем этим… и раз - напополам… И прямо по себе и по парню этому рвет… по улыбке своей… по его взгляду… потом, раз - раз!.. еще напополам рвет… на четыре части...

Пока думаю, что сказать, рвет она и другую фотку, ту, что с ребятами в нее влюбленными...

Раз!... и уже никто на нее не смотрит…

Летят обрывки вниз, в корзину…

И вот уже другая фотка, где она маленькая девочка с косичками, а за ней папа и мама… тридцатые годы… потрясающей красоты люди… но, раз! - и нету их…

И тут я не выдерживаю, - Анастасия Ивановна, - говорю

Она даже не реагирует.

Я знаю, остановить ее невозможно… Но все-таки пытаюсь.

- Что вы делаете, - говорю

- Не твое дело, - отвечает, не оборачивается.

- Анастасия Ивановна, вы что?!.. Это же ваша жизнь…

Рвет. Молча рвет.

Еще одна фотка, великолепная, свадебная… летит в корзину, забитую обрывками...

И тут я делаю шаг к ней и пытаюсь остановить… беру ее за руку…

А она руку одергивает и бросает на меня такой взгляд!.. Взгляд от которого холодели все начальники смен… да и вообще все.

- Ты что, - говорит.

- А вы что, - говорю… - Ну понимаю, настроение, ну понимаю, сердитесь может быть… но это ведь ваша жизнь…

Она так молча на меня смотрит, глаза прищурены, губы сжаты...

Спасло меня, что был я ее любимчиком, самым молодым диспетчером…

- А зачем мне они? – спрашивает.

- Как зачем, - говорю, - Анастасия Ивановна… Ну, не вам, так вашим детям.

- У меня нет детей.

- Родственникам…

- И родственников.

- Ну, друзьям…

- И друзей.

Тут я не знаю, что ответить ей…

- Такого быть не может, - говорю, - чтобы никого не было.

- Никого нет, - говорит.

- Умерли… - говорю тихо.

- И не было, - говорит.

- Ну я же видел, - говорю, - и киваю на корзину, полную обрывок фотографий… - вы же с кем-то там сняты…

- С мужьями своими, - говорит.

- А где они?

- Нет их.

- Ушли?

- От меня никто не уходил, - говорит, - я от всех уходила.

Тут мне сказать нечего… это-то я понимаю.

А она уже сама продолжает:

- Вот эти, - кивает на корзину, - двое… с одним на Алтае вместе строили дорогу, влюбились… он молил меня с ним уехать, к его матери на Украину… А мне было хорошо на Алтае… держала его там… и не видела, что тоскует… начал он пить… я сказала ему что не терплю пьяных рядом с собой… сказала раз, два... не понял… тогда я взяла вещички и фьюить… как и не было ничего… Он и так, и сяк, он за мной... ночью воет под окнами, а я девчонкам говорю: «окна закройте!..» Он ко мне на работу… а я ему: «Иван Алексеич, у нас с вами все кончено…

Он спился совсем… потом, слышала, уехал к своей маме на Украину и пропал из моей жизни.

Второй, Митя, был инженером у нас на автобазе. Я уже диспетчером работала. Очень хотел детей… а я нет. Мне все время казалось… что еще столько жизни впереди… и я все тянула… пока не залетела… Он был счастлив… а для меня траур… Он меня на коленях умолял оставить ребенка… говорил, что сам его и кормить будет, и ходить за ним … А я жила так, как я хочу… не говорила ему ничего… пошла и сделала аборт… Ну, кто тогда аборты делал на Алтае… В общем… не получилось чисто… вырезали мне женское тогда…

Помню, как я пришла домой… сказала ему прямо, не тянула, пусть сразу знает. А он смотрит на меня, как ребенок… и говорит мне: - «Настя… Настенька…», такой растерянный весь… А я ему еще добавляю… что не будет у меня больше детей… Никогда.

Убила его, в общем…

Помню его той ночью… Проснулась я часа в три… и вижу, сидит он на стульчике… скорчился, как жучок… сидит так с закрытыми глазами и мокрые салфетки на столе…

В общем, поняла я, что и с ним не будет мне счастья. И от него ушла.

Не то, чтобы было мне больно, не то, чтобы трагедия какая-то, нет… Даже легче стало Проще стало. Не будет детей и не будет… Кто меня полюбит, тот меня полюбит, а не будущих детей…

Было еще два мужа… я не церемонилась, рвала спокойно… Жила, как жила… на работе уважали… дома сама себе хозяйка: хочу - телевизор смотрю, хочу - вино пью, хочу - живу с кем хочу…

Так и осталась… одна. На всем свете. Никому не нужная… Да и мне никто не нужен…

Тут, Анастасия Ивановна посмотрела на меня так, как-то по-другому. И сказала вдруг, тихо, даже душевно: «Ну и кому нужны будут эти фотки, когда я умру…»

Никогда не видел я ее такой, никогда.

А она кивнула головой, вытащила еще пачку фотографий и начала рвать…

С каждой порванной фоткой, во мне что-то рвалось тоже… Отдавалось такой болью во мне, будто это мои родители «летят в корзину»...

Я вдруг сказал, - Анастасия Ивановна, а дайте мне их…

Она остановилась…

- Не могу, когда вот так рвут, - говорю…

Тогда она посмотрела на меня очень пристально. И говорит: - Вот, второй у меня такой же был, - говорит, - с тонкой кишкой… Чуть что, в слезы… Не нужны тебе эти фотки… - говорит, - зачем тебе моя жизнь… никому она не пример… Вчера сидела … смотрела «Огонек» по телевизору, и вдруг подумала, что вот так и жила, как последняя сучка… никому никакого счастья не принесла… только горе… ничем себя не обременяла… чуть что, прощай!... и вот сижу одна, ни родных, ни знакомых… Одна… И это мой жизненный итог?!.. А потом думаю: если никому от меня тепла не было… почему же мне что-то должно быть… если никого не согрела… никому не помогла… так и умру…одна… Ну а если так, то не хочу никаких следов оставлять… Пусть будет так, буд - то и не было меня вообще…

Я почувствовал, мне надо срочно что-то сказать… И я сказал, - Вы мне очень помогаете, - сказал я ей, - Почему вы говорите, что никому не помогли… Мне вы очень помогаете!.. Я вас очень уважаю, Анастасия Ивановна... Когда вы со мной в смене, мне так спокойно…

- Ты молодой совсем, - говорит, - птенец… Я ведь никого не замечаю, ну ты, ну Серега…     ( это она о нашем начальнике говорила, о Сергее Романовиче Бекеневе)… И то, потому что вы мои начальники. А других я в упор не вижу. Видно отшибло у меня что-то еще в детстве… дали мне только себя видеть… вот так и профукала жизнь всю…

Увидел я, как взгляд ее ушел куда-то, туда, за окно…

- Нечего меня жалеть… - сказала она очень ясно. - Я ведь никого не жалела…

Потом она повернулась, давая понять, что разговор окончен, и дорвала весь свой альбом.

Вот так, на моих глазах, и ушла целая жизнь. Будто ее и не было.

Я потом долго думал о ее словах… Как она там сказала: «Никому не шла на помощь… никого не согрела… вот так и умру...»

Я думал, неужели нужно жизнь уложить, чтобы понять, что нельзя человеку без других. Что не может человек никого не любить. Ни о ком не заботиться. Не может он жить для себя и быть счастливым, ну, не может!.. Ведь живем мы только для того, чтобы научиться Любить.
Так думал я и так думаю… хоть и время сегодня не простое, и кажется, не до любви

Я уехал в Израиль в 90-м, она еще была жива…

Приехал в 95, чтобы похоронить папу, пришел на родной завод, встретился с Сергеем Романовичем Бекеневым… Он-то мне и сказал, что Анастасия Ивановна умерла… Что похоронили ее на колпинском кладбище, от коллектива возложили венок… и что были только наши… И еще один человек приехал - пожилой, седой, сказал, что он ее бывший муж…

- Он плакал? - спросил я.

- Нет, - ответил Бекенев… - Постоял... покурил… и поехал… Даже на поминки не остался…