amnuel Голосов: 1 Адрес блога: http://amnuel.livejournal.com/ Добавлен: 2007-11-28 00:34:45 блограйдером Lurk

Книги и библиотеки (часть 1)

2012-04-13 14:45:04 (читать в оригинале)

Что-то после Дня космонавтики потянуло на воспоминания. О тех днях и о тех книгах. А еще о тех библиотеках, где можно было почитать те книги...

Помню первую свою книгу – обложку и название. И почти не помню содержание. Книга была тоненькая, какого-то рыжего цвета и называлась «Повесть о корейском мальчике». Читать я еще не умел, а других книг – сказок, например, - дома, по-видимому, не было (иначе почему мне их не читали в то время?). Историю о жизни бедного корейского мальчика мама читала мне всякий раз, когда начинала кормить. Не помню дат и привязываю это воспоминание к определенному времени лишь по тому, что читать еще не умел, но буквы уже кое-как различал. Было мне лет пять, вряд ли больше, и, следовательно, год был 1949-й. Война в Корее еще не началась, но судьба корейского мальчика, похоже, уже тогда волновала наших детских писателей. С продуктами (и деньгами, чтобы их купить) в доме были проблемы, и помню, моей основной едой был стакан молока или мацони (домашнего грузинского продукта, похожего на простоквашу), куда мама крошила хлеб и зеленый лук. Вкус этой еды помню до сих пор и до сих пор люблю кефир (или сметану) с накрошенным туда зеленым луком. Мама меня кормила, потому что аппетита у меня никакого не было, и читала о грустной (наверно, грустной) судьбе неизвестного корейского мальчика. 
Потом я научился читать, начал читать сам, и первой книгой, какую запомнил, был толстый том большого формата (я с трудом удерживал его в руках): «Азербайджанские народные сказки». Темно-зеленая потрепанная картонная обложка с рисунком, напоминающим персидский ковер, и буквы (русские, естественно) под арабскую вязь. Дэвы, ифриты, шахи, бедняки, побеждающие врагов ради женитьбы на дочери хана или шаха... В общем, это все не так сильно отличалось от русских сказок, которые читал потом – антураж, конечно, разный, но смысл, фабула и даже сюжетные линии очень похожи. 
А потом какой-то провал в памяти – во всяком случае, в памяти о прочитанных книгах. Знаю – из рассказов мамы, - что читал в первых классах школы довольно много, но – ничего не помню, только эту большую книгу сказок.
Следующее «книжное» воспоминание – уже фантастика. Шестой класс. Я увлекся астрономией и записался в астрономический кружок Дворца пионеров. Тогда (или чуть раньше, не помню последовательности – то ли книги привели меня в кружок, то ли кружок – к книгам) появились у меня прекрасно изданные книги тогдашнего замечательного популяризатора астронавтики Ари Штернфельда о космических полетах. Книги большого формата, с большим количеством цветных иллюстраций: изображением ракет, Луны, планет, орбит... И книги Якова Перельмана, конечно, в середине пятидесятых эти книги стали выпускать большими тиражами, и я по много раз перечитывал «Занимательную физику», «Занимательную математику» и особенно «Занимательную астрономию». 
Но это – книги научно-популярные, а что читал из художественной литературы? Помню «Муму» Тургенева, «Каштанку» Куприна, «Ваньку» Чехова – это были небольшие брошюры, в каждой по рассказу, без иллюстраций, только на обложке картинка, каждую из них помню и сейчас, хотя не уверен, что помню правильно и именно то, что действительно было изображено: память, как известно, вещь коварная и, бывает, услужливо подсовывает картинку, которую ты не столько видел в действительности, сколько предполагаешь, что мог видеть именно ее.
Возможно, нам задавали читать эти книги в школе – не помню. Первое мое очень яркое воспоминание о книге после нескольких лет перерыва: это «220 дней на звездолете» Георгия Мартынова, книга, вышедшая в знаменитой «рамочке» - детгизовской серии «В мире фантастики и приключений». Первая художественная книга о межпланетном полете, которую я увидел на полке и, естественно, прилип взглядом. Дело было в квартире моего школьного приятеля Юзика Гуревича, я не так часто бывал у него дома, чаще он приходил ко мне или мы гуляли на улице (вместе с другим моим школьным другом Сашей Михайловым, который тогда еще не получил свою кличку Тромбон, прилипшую к нему на всю жизнь). 
Жили Гуревичи несравненно лучше, чем мы. Мама Юзика, насколько помню, была врачом. Кажется, и папа тоже. Во всяком случае, у них была хорошо обставленная квартира (не помню – чем обставленная, но у меня возникало ощущение богатого дома, не то что у нас). Что помню точно, будто и сейчас вижу перед глазами: книжный шкаф красного дерева со стеклянными дверцами, полностью заставленный книгами. Десятки книг – потрясающее, по моим понятиям, богатство. И среди корешков светло-серый с голубоватым отливом – с узорами, которые с тех пор запомнил прочно и навсегда. Помню, как стоял, смотрел и не решался протянуть руку, чтобы достать книгу, потому что в правом верхнем углу дверцы шкафа был прилеплен большой лист бумаги, на котором было написано от руки:
«Не шарь по полкам жадным взглядом,
Здесь книги не даются на дом.
Лишь безнадежный идиот
Знакомым книги выдает».
Я не считал Юзика идиотом и понимал, что книгу так и не прочитаю. Он, видимо, обратил внимание на то, как я разглядывал книги за стеклом, и я помню момент, когда «220 дней на звездолете» оказались у меня в руках. Не толстая книга – страниц двести. Я ее листал, не мог оторваться, и для меня было сделано исключение. «Возьми домой, если хочешь», - сказал Юзик, переговорив с отцом. 



Описать свои впечатления от этого, вообще-то, довольно слабого романа (точнее – повести), я не могу. То есть, то, что повесть была слабенькая и дидактичная, я понял много лет спустя, когда пытался перечитать книгу и не смог. Но тогда! Полет на Марс! Американцы строят козни советским, хотят опередить «наших», но им это, понятно, не удается...
Это воспоминание можно, наверно, назвать моим первым библиотечным впечатлением. Почему нет? Взял почитать книгу в домашней библиотеке у школьного приятеля.
Написал это и еще вспомнил: ведь были же и другие фантастические книги, которые я читал до Мартынова. И немало! Но вспомнил я сейчас о них, сделав над собой некое усилие. Немцов, Охотников, Сапарин, Долгушин... О них отдельный разговор. Не библиотечный, хотя многие из этих книг я брал именно в библиотеке.
И почти сразу начались другие книжные впечатления. Как-то почти одновременно во времени сложилось. Оттепель, издательства в середине пятидесятых начали выпускать книги, о которых еще несколько лет назад и думать не приходилось. Вышли трехтомник Уэллса и двухтомник Беляева. Книги эти помню так хорошо, будто только что держал в руках, даже запах помню. Тогда впервые прочитал «Машину времени», «Войну миров», «Человека-невидимку», беляевские «Человека-амфибию», «Звезду КЭЦ»...
Еще более сильное впечатление произвел Жюль Верн. Как раз тогда была подписка на двенадцатитомное собрание сочинений (эти книги и сейчас у меня, потрепанные, кое-где даже распавшиеся, но живые). Уэллса и Беляева я купил в книжном магазине – тогда еще можно было купить книгу, просто придя в магазин. Правда, нужно было успеть – такие книги заканчивались быстро. Утром пришел – лежат, к вечеру уже нет, раскупили. 
На первом этаже нового, послевоенной уже постройки, восьмиэтажного дома на проспекте Нефтяников (бывшем Сталина) – напротив приморского бульвара – находился 




магазин подписных изданий. И в те годы начался подписной бум – чуть ли не каждое воскресенье проводили подписку на что-то новое. За пару недель перед этим на дверях магазина вывешивали большое объявление о том, что в воскресенье, такого-то числа, будет подписка на собрание сочинений такого-то автора. На магазин выделено столько-то подписок (обычно 200-300. Самое большое количество, что я помню – 1100 на Чехова). И в тот же вечер перед магазином собиралась толпа, тысячи две минимум, – записываться в очередь. В Баку уже был в то время клуб читателей при магазине, и люди, этим клубом назначенные, вели запись. Каждое утро устраивали переклички, и кто не откликался, того из списков вычеркивали. В субботу народ собирался с вечера, люди ночевали на улице, чтобы не упустить очередь, потому что в ночь на воскресенье переклички устраивали каждые два-три часа, и кто не откликался, оставался без подписки. 
Муж моей двоюродной сестры был членом этого клуба читателей, так что имел некоторые преимущества – получал номер вполне проходной и меня тоже записывал на относительно неплохое место. Но надо было лично присутствовать при перекличках, а меня мама, понятно, в такую рань не отпускала из дома, тем более – на ночь. И потому моя очередь все отодвигалась, и лишь несколько раз мне действительно удалось подписаться. Первый раз – именно на Жюля Верна.
Как пахли эти книги! Запах свежей типографской краски и сейчас помню, и чувствую его, когда беру в руки эти старые, более чем полувековой давности, серые тома. Каждый том перечитывал раз по десять. Не только Жюля Верна – и Беляева, и Уэллса. Через год собрание Беляева переиздали, добавив третий том, и я был в восторге от опубликованного там «Ариэля».
Библиотека появилась в моей жизни тоже в те годы. Это была Библиотека имени Ленина, в самом центре города, около так называемого Парапета – самого популярного в Баку сквера, где под новый год ставили самую большую в Баку елку, а рядом был самый большой тогда в Баку книжный магазин. Вообще это было самое «культурное» место в городе: библиотека, книжный магазин, кинотеатр, музей литературы имени Низами...
Библиотека была большая, двухэтажная, мне она казалась вообще немыслимо огромной. Детей туда записывали неохотно, меня записали, когда я перешел в восьмой, кажется, класс. Кажется, привел меня туда отец, причем не в отдел художественной литературы, а отдел науки – в те годы я много читал всякой научно-популярной литературы, и ее не хватало – все такие книги, что были в магазинах, мне купили, Перельмана я зачитал чуть ли не до дыр, тогда отец и повел меня в самую большую по тем временам (вторая половина пятидесятых) в городе библиотеку и кого-то там уломал, чтобы ребенка записали.
Библиотека размещалась (надо полагать, что и сейчас там) в старом, дореволюционной постройки, трехэтажном доме. На первом этаже были книжные магазины – обычный и букинистический. А библиотека – на втором и третьем. Второй этаж – художественная литература, а третий был устроен странно. Собственно, это и не этаж был, а широкий балкон, который шел над большим читальным залом второго этажа. Там, на балконе, и стояли вдоль стен стеллажи с книгами по всяким наукам. В те годы еще не было к книгам свободного доступа, нужно было смотреть каталоги, выбирать, или спрашивать библиотекаршу, она шла к полкам, находила нужную книгу... Сверху, с балкона, было видно, что внизу к стойке библиотекарей стояла очередь, а на балконе никаких очередей не было, да и вообще, когда я приходил, у меня складывалось ощущение, что, кроме меня, никто на балкон и не поднимается – я никогда не встречал там других читателей. А библиотекаршу хорошо помню, она была очень похожа на мою первую учительницу в начальной школе – Любовь Григорьевну Крюченкову. Такая же полная, с широким лицом и светлыми пышными волосами. Лет ей (и учительнице, и библиотекарше) было, наверно, ненамного больше сорока, но казалась она мне глубокой старушкой, типичной библиотекаршей, только так я и представлял этих женщин, охранявших книги. Сначала она меня внимательно выслушала, а я, видимо, довольно сбивчиво объяснил, чего хочу. Как бы то ни было, то ли сразу, то ли потом она разрешила мне самому подходить к полкам и копаться в книгах, разумеется, не нарушая порядок. В отделе астрономии книг было довольно много – конечно, все книги Ари Штернфельда, книги Воронцова-Вельяминова, Опарина, Струве (дореволюционное издание!). Не было специального стеллажа с научно-популярными книгами, они стояли вперемежку с научной литературой, так что я копался и в таких книгах, в которых в те годы ничего понять не мог. Но все равно открывал, смотрел на сложные формулы и графики и мечтал о том, что когда-нибудь все это станет мне знакомо и понятно. 
Книги в Ленинке можно было брать на дом – не больше трех или не больше пяти за один раз. На две недели. Сначала я перечитал все научно-популярные книги, потом пытался читать научные. В то же время в кружке наш руководитель Сергей Иванович Сорин много рассказывал нам о теоретических основах астрономии и астрофизики, так что книги из библиотеки служили хорошим подспорьем. 
Выбрав книги, я передавал их библиотекарше (жаль, что не запомнил ее имени-отчества), и после того, как она записывала их в формуляр, а я, как взрослый, ставил свою подпись, мы какое-то время беседовали на разные темы, не всегда связанные с книгами и наукой. Читателей все равно не было, никто не мешал, а о чем конкретно мы говорили, я, конечно, уже не помню. Помню, что я сам себе удивлялся. Дело в том, что был я ребенком очень стеснительным, с незнакомыми людьми никогда не заговаривал, даже со знакомыми держался скованно. То ли из-за этой стеснительности, то ли по иной причине, но говорил я так быстро, что меня часто просто не понимали и просили повторить. Или переставали слушать, а я, соответственно, переставал разговаривать. Я был стеснительным настолько, что даже здороваться стеснялся, из-за чего взрослые, не знавшие этой моей особенности, на меня обижались и, бывало, жаловались маме: почему, мол, ваш сын такой невежливый, прошел мимо и не поздоровался. Я не был невежливый, я был стеснительный. Но с библиотекаршей мы довольно быстро нашли общий язык, в астрономии я уже был довольно начитан, так что не только она мне о чем-то рассказывала, но и я ей – о разных планетах, звездах и космических полетах.
Через год или два – видимо, тогда, когда я получил паспорт – меня записали и в отдел художественной литературы, так что, поднимаясь в библиотеку, я сначала останавливался на втором этаже, менял книги, а потом – на балкон, где и проводил долгое время, хотя, насколько помню, вскоре мне там стало нечего читать: научно-популярных книг было в те годы не так уж много, а серьезная научная литература была мне по-прежнему не по зубам. Так что в школьные годы я больше разговаривал с библиотекаршей, чем копался в уже известных и несколько раз читанных книгах. 
Когда читать на балконе стало совсем нечего, я переключился на художественную литературу. Прежде всего, хотел читать фантастику. Научную. Желательно – о космических полетах. Приключенческие романы – Майн-Рид, Купер, Саббатини, Эмар – меня привлекали гораздо меньше. Купер вообще казался скучным. Майн-Рида я довольно быстро прочитал от корки до корки (пятитомное собрание, на которое был подписан муж моей кузины, а мне подписка не досталась), а вот Дюма читал с удовольствием и перечитывал. «Три мушкетера», «Королеву Марго», а больше, кажется, в те годы ничего и не было – помню, что «Графа Монте-Кристо» и все продолжения «Трех мушкетеров» я прочитал в Республиканской публичной библиотеке, часами просиживая в читальном зале, а купил эти книги значительно позже, когда появилась «макулатурная литература». Эти «макулатурные» издания Дюма у меня до сих пор стоят на полках.
Помню, как взял в Ленинке первую книгу Казанцева. То есть, у него-то это была не первая книга, но раньше я этого автора не читал. Это был «Пылающий остров», маленькая, вроде современных покетов, но в твердом переплете, толстая книга издательства «Трудрезервиздат», была у них такая серия фантастики и приключений, и я книги этой серии впоследствии перечитал практически все – они были в библиотеке, да и в книжных магазинах появлялись. 



«Пылающий остров» меня потряс – почти так же сильно, как незадолго до того книга Мартынова «220 дней на звездолете». Потрясла идея о том, что Тунгусский метеорит мог быть межпланетным кораблем, прибывшим с Марса и потерпевшим крушение над сибирской тайгой. Впоследствии я много времени посвятил изучению проблемы Тунгусской катастрофы, прочитал много книг и статей, разобрался в десятках гипотез и сам написал довольно внушительный труд «Следствие по делу о катастрофе», который должен был выйти (это было уже в восьмидесятых годах) отдельной книгой в издательстве «Детская литература», но там не сложилось, и работу эту в сокращенном виде опубликовал в двух номерах журнал «Химия и жизнь». Но когда я читал «Пылающий остров», до тех моих изысканий было еще далеко, и я верил всему, что писал Казанцев. Книгу эта я перечитывал много раз. Лет через двадцать взял в руки новое издание (вышедшее в собрании сочинений Казанцева) и... не смог дочитать даже до пятидесятой страницы. Дидактично, скучно, шаблонно... Наши хорошие, американцы плохие, злые капиталисты хотят погубить планету, сжигают ее атмосферу, но наши вовремя добиваются победы... и все в таком духе. Но это было потом, а тогда я с удовольствием читал и перечитывал, а потом брал и другие книги Казанцева: «Арктический мост», «Планету бурь», «Мечте навстречу»... 
Я даже Немцова, Охотникова и Сапарина по много раз перечитывал – «Золотое дно» и сейчас помню довольно детально. Мне это в те годы казалось замечательной фантастикой – не такой увлекательной, как «220 дней на звездолете», но все же...
А в 1956 году «Техника-молодежи» опубликовала (оттепель все-таки, начали печатать и зарубежных фантастов!) повесть Эдмонда Гамильтона «Сокровища Громовой Луны», и мое потрясение не имело границ. Оказывается, пока «наши» пишут об электрических тракторах и освоении нефтяных залежей морского дна, эти «злые американцы» описывают приключения героев на других планетах! И какие приключения! Поиск левиума – материала, который обладает антигравитационными свойствами! Таких идей у советских фантастов не было, разве что в «Ариэле» Беляева и «Блистающем мире» Грина (вот еще один писатель, о котором могу рассказывать долго и с восторгом!), но у них это скорее была красивая сказка, а повесть Гамильтона была самой настоящей научной фантастикой. Один из героев погибал на Громовой Луне со словами: «Так я всегда и хотел умереть: с бокалом вина из рук красивой девушки!» Можете себе представить, какое впечатление произвела на меня эта фраза, если я запомнил ее на всю жизнь!
Подготовленный уже к тому, что может вот-вот появиться некая новая фантастика, я открыл первый номер «Техники-молодежи» за 1957 год. Большую картинку на странице начала публикации «Туманности Андромеды» Ефремова я тоже помню сейчас, будто увидел даже не вчера, а сегодня. Впрочем, эта картинка хорошо всем известна. Журнал я тогда уже не в библиотеке брал, а выписывал, хотя подписаться на «Технику-молодежи» было трудно. Но в Музее Ленина, где работал папа, были особые квоты на подписки, и он смог подписаться.
В библиотеках – районных и городских – не было прямого доступа к полкам с книгами. И в Ленинке тоже надо было отстоять очередь к библиотекарю, а очереди бывали довольно длинными в художественном отделе. На прилавке перед библиотекарем лежало десятка два книг, которые только что сдали, эти книги можно было полистать и записать себе. Если ничего не находил, то называл библиотекарше книгу, которую хотел бы почитать, и она говорила «Сейчас этой книги нет в наличии. Если хотите, запишу вас в очередь. Когда книгу сдадут, я ее для вас оставлю». Или, если ей казалось, что книга на полке, она шла ее искать. Чаще не находила (память человеческая не беспредельна), тогда возвращалась и спрашивала, чего я хочу еще. Чтобы ей несколько раз не ходить, обычно называли три-четыре книги, из которых она приносила одну-две. Бывало (чаще всего), что читатель не знал, какую конкретно книгу хочет, а так... «что-нибудь про любовь», «мне бы фантастику», «а историческое у вас что есть?». И библиотекарша выбирала на свой вкус, а поскольку вкус человека тоже не беспределен, как и память, то выбирала какие-то определенные книги, они были в ходу и пользовались популярностью у читателей. А другие годами стояли на полках, никто о них не знал, никто их не спрашивал.
Конечно, в библиотеке был каталог, книги были распределены по темам, но читатели каталогов не любили, пользоваться в большинстве случаев не умели, предпочитали поговорить с библиотекаршами. Да и действительно – пришла, скажем, женщина за любовным романом. Но в каталоге такой рубрики не было, а была, например, «русский советский роман» и «зарубежный роман». И где там что про любовь? «Бруски» Гладкова – про любовь? А «Поднятая целина»? Или «Белый клык»? 
Потом уже, в шестидесятых, когда я и стал более или менее разбираться в книжном море, мне стало казаться, что повзрослели вместе со мной и читатели Ленинки, чаще пользовались каталогами, чаще знали чего хотят. По себе судил, конечно. К тому времени ассортимент книг сильно возрос – вышли десятки (или даже сотни?) подписных изданий, полных собраний сочинений классиков, а в середине шестидесятых в Ленинке открыли доступ к полкам для всех читателей – произвели перестановку в большом хранилище, и в первое время, помню, бродил я от полки к полке, от стеллажа к стеллажу, доставая ту или иную книгу, перелистывая и ставя обратно. Решительно не знал, на чем остановиться, разбегались глаза, хотелось и то почитать, и это, и вообще все сразу. Как-то выбирал, конечно. В большинстве случае – что-нибудь из фантастики, приключений. Советская фантастика после «Туманности Андромеды» набирала силу, но все равно в год выходило лишь несколько новых книг, вряд ли больше десяти. Естественно, за ними тут же выстраивалась очередь, и если не успевал записаться в числе первых, то приходилось ждать книгу месяцами. Иногда, правда, удавалось купить фантастику в магазине – если оказаться там точно в тот момент, когда новые поступления выкладывали на прилавок. Постоянные покупатели знали, когда это обычно происходило, и приходили в положенное время. Но выложить могли в полдень, могли перед открытием магазина, могли в конце дня. В общем, никакой гарантии – а если опоздать хотя бы на полчаса, то книги уже не было, и продавцы только разводили руками: раньше, мол, надо было прийти, что ж теперь делать? Вот во вторник, может быть, будет вторая партия...
Но я о библиотеке. Приходя в Ленинку, я сначала шел на второй этаж, бродил там, выбирал книги, записывал и откладывал, чтобы потом забрать, и поднимался на третий этаж – точнее, на тот балкон, что шел вокруг читального зала: в зал научной литературы. А там со временем читать становилось все меньше. Из того, что там было по физике и астрономии, я уже все перечитал и не один раз, а новые поступления бывали очень не часто. Помню, как перелистывал «Историю астрономии» Берри, только что полученную, на ней еще даже штамп не успели поставить. И толстую красивую книгу Воронцова-Вельяминова «Очерки о Вселенной». Получили там и «Теоретическую астрофизику» Соболева – но эту книгу я только перелистал, ничего в ней в то время не понимая: формулы, формулы, физика, которую я еще не знал, только собирался поступать в университет – в наш, бакинский, потому что в Москву родители меня так и не отпустили.
Когда я перестал ходить в Ленинку? Не помню точно. Наверно, где-то на втором или третьем курсе. Если мне память не изменяет, то именно тогда в центре города, между сквером имени 26 Бакинских комиссаров и оперным театром построили большое здание с колоннами – там открыли Республиканскую публичную библиотеку имени Ахундова. 



В публичке книг на дом не выдавали, но зато секция каталогов там была раз в пять больше, чем в Ленинке. Там в одних только каталогах можно было закопаться на день и с удивлением находить названия, о которых никогда не слышал. В публичке я стал проводить вечера, а часто и дни тоже – после занятий в университете или вместо них. Помню, как рассматривал огромный звездный атлас под редакцией академика Михайлова – цветные карты всего звездного неба от северного полюса до южного. Звезды там были разных цветов – согласно их спектральному классу – и обозначались кружками разного размера – согласно яркости. И туманности там были, и даже галактики – самые яркие, конечно. 
Чаще, чем в книжный зал, я ходил в зал журнальный. Книжный располагался на втором этаже и был огромным (по моим тогдашним представлениям) – высокие окна до потолка выходили в сторону оперного театра, и, сидя за столом, я мог видеть знакомый фасад – в оперу я в те годы ходил почти каждый вечер – раза два-три в неделю точно.
А журнальных залов было два, и оба маленькие, размещались они на первом этаже, и чем один зал отличался от другого, я уже не помню. Возможно, в одном были художественные журналы, в другом политические и научные. А может, разделение шло по другому принципу. Как бы то ни было, именно там я читал журналы «Сибирь» и «Ангара» - нигде больше в Баку этих журналов не было, ни одна библиотека их не выписывала. Не помню, откуда я узнал, что в этих журналах можно прочитать новые повести братьев Стругацких. Возможно и даже скорее всего, об этом заговорили на черном книжном рынке, куда я уже ходил почти каждое воскресенье (о черном рынке расскажу отдельно, это особая песня). Стругацкие мне, конечно, очень нравились – в то время уже вышли «Трудно быть богом», «Понедельник начинается в субботу» (детгизовское издание с прекрасными иллюстрациями), «Хищные вещи века». Позднее это казалось странным, но в те годы я покупал книги Стругацких не на черном рынке, а в книжных магазинах – надо было, как я уже говорил, просто успеть к выкладке. На середину шестидесятых пришелся бум в советской фантастике – книг стало много. Появилась серия «Библиотека советской фантастики» - белые «покеты» издательства «Молодая гвардия», там же стали выпускать 15-томную «Библиотеку всемирной фантастики», которую впоследствии расширили до 27 томов. Выходили ежегодники фантастики в «Молодой гвардии», сборники «Мир приключений» в «Детской литературе», «На суше и на море» в Географгизе, альманахи фантастики в Леииздате. Начали выходить сборники зарубежной фантастики и авторские книги зарубежных авторов: Брэдбери, Шекли, Саймака... Издательство «Мир» приступило к выпуску покетов «Зарубежная фантастика». Фантастику в каждом номере печатали «Техника-молодежи», «Знание-сила». Даже специальный журнал фантастики и приключений появился – «Искатель». Купить все это в магазинах было невозможно, так что читал я большую часть – особенно журналы – в публичке.
Странное было ощущение, когда я читал «Сказку о Тройке», а потом «Улитку на склоне». Возможно, я был еще слишком молод, а возможно, я бы и сейчас отнесся к этим вещам там же, как тогда. После «Понедельника» «Сказка о Тройке» показалась немного вымученной, будто остались у авторов куски, которые не вошли в «Понедельник», вот они и сделали отдельную повесть. Разумеется, я видел там и сатиру на советскую бюрократию, но в «Понедельнике» та же сатира выглядела более естественной и яркой – чего стоил один профессор Выбегалло! Сатира в «Тройке» была жестче, менее смешной, более злой – все это было, но мне все равно казалось, что повесть сильно уступает «Понедельнику» - «Понедельник» стоял у меня на полке дома, и я в него заглядывал почти каждый день, перечитывал отдельные отрывки. А «Сказку о Тройке» прочитал один раз и больше к ней не возвращался. Правда, и возможности такой вскоре не стало – после публикации всю редакцию журнала «Ангара» сняли с работы, а сам журнал прекратил свое существование. И естественно, из каталогов публички журнал исчез немедленно. В общем-то, я и не собирался перечитывать «Сказку», но когда пошел слух о закрытии журнала (естественно, говорили об этом на черном рынке), то специально посмотрел в каталогах и журнала не обнаружил, будто его никогда и не было.
И с «Сибирью», где печаталась вторая часть «Улитки на склоне» («Управление») была та же история. Первая часть («Лес») была опубликована в ленинградском альманахе фантастики (кажется, это был «Эллинский секрет») и не произвела впечатления. Идея-то была понятна, но стиль мне не нравился. А «Управление» в «Сибири» понравилось еще меньше. Меня не привлекали нарочито усложненные иносказания, достаточно, впрочем, ясные – кафкианский язык и стиль мне и тогда не очень нравились, и сейчас мое отношение не изменилось. Впрочем, к делу это не относится. «Сибирь» в публичке была, и повесть я прочитал. После чего журнал из открытого фонда изъяли, а к закрытым библиотечным фондам я не был допущен – не писал диссертацию, требовавшую непременного ознакомления с «источником». Надеюсь, что изъяли журнал не оттого, что я его читал – кроме меня, как сказала библиотекарша, «Сибирь» так никто ни разу не заказал. 
В публичке я прочитал много хороших книг – больше частью, научных и научно-популярных. Но, в основном, все же, читал журналы. В конце шестидесятых построили новое здание Академии наук, а там открыли большую научную библиотеку, так что читать научную периодику я стал там и в публичку ходил уже значительно реже. 
Новый «этап» моих туда походов пришелся на середину семидесятых, когда в публичке, на самом верхнем этаже, при кабинете музыкальной литературы (там были ноты, книги по музыке), открыли еще и кабинет звукозаписи. Естественно, если не в тот же день, то в ту же неделю я туда поднялся – посмотреть, какие у них есть записи. Меня интересовали, в первую очередь, оперы Верди, которых я не слышал. А слышал я в те годы достаточно мало – в нашей опере шли «Риголетто», «Травиата», «Трубадур», «Аида» и «Отелло». На пластинках фирмы «Мелодия» были еще записи «Фальстафа» и «Бала-маскарада» в исполнении Тосканини и «Дон Карлоса» в Большом. Восемь опер из 26. В музыкальном кабинете сначала и их не было, но как-то, проверяя в очередной раз каталог, я обнаружил, что появилась запись оперы «День царствования». Это был праздник! Об этой несчастной опере я, конечно, читал в биографии Верди, в книге его писем, видел в фильме «Джузеппе Верди». Вторая по счету и единственная комическая опера Верди до «Фальстафа», она провалилась на премьере. Публика освистала оперу, хотя зрители прекрасно знали, в каком состоянии был композитор, когда ее писал: у него в тот год умерли сначала двое маленьких детей, а затем – незадолго до премьеры – любимая жена Маргерита. После провала оперы Верди зарекся писать музыку и держал слово, пока импрессарио Мерелли не показал ему либретто «Навуходоносора». Но это другая история, об опере, а не о библиотеке. Прочитав книги, я думал, что «День царствования» действительно опера плохая, не интересная. Поэтому, обнаружив запись в каталоге, немедленно ее заказал. Запись была на магнитофоне, впоследствии именно такую запись я купил уже на компакт-дисках. 
Надел наушники, стал слушать. С первого раза трудно оценить совершенно новую музыку, но впечатление радости и какой-то жизненной силы определенно осталось. Хорошая опера. Нисколько не хуже других, что шли на сцене Ла Скала в те годы и принимались благосклонно. Почему освистали именно ее? До сих пор понять не могу. 
Я еще несколько раз приходил в музыкальный кабинет, но почему-то оперные записи у них обновлялись, мягко говоря, не очень часто, а новых записей опер Верди не было вообще. И не было записей других опер, кроме тех, что были на пластинках фирмы «Мелодия» - а эти записи у меня и так были, покупал пластинки в магазине. В общем-то, понятно, почему в публичной библиотеке был такой скудный музыкальный отдел. Огромное количество оперных записей выходило на Западе, но в СССР их невозможно было купить, эти пластинки в магазины, естественно, не поступали – откуда же было публичке формировать фонд? Я даже не знаю, как они получили «День царствования» - возможно, привез из Италии кто-то из наших оперных певцов, как в начале шестидесятых после стажировки привез несколько пластинок Муслим Магомаев. Тогда у него все бакинские меломаны переписали записи «Тоски» и «Джоконды». Но это тоже другая история...
А мои походы в публичку вскоре закончились. Была лишь еще одна история, но произошла она лет через десять, когда я писал повесть «Каббалист» (было это в 1987), и мне нужно было прочитать что-то о ведьмах. Желательно – знаменитый «Молот ведьм», но его в каталоге не было, пришлось искать какую-то замену, и я нашел – книгу о методах черной и белой магии, дореволюционное издание с красивыми картинками. Меня, скажу честно, удивило, как такая явно не «советская» литература оказалась в библиотеке, но раз уж оказалась... Заказал, книгу принесли, и я весь вечер ее листал, потому что там было на что смотреть – замечательные были картинки. Когда хотел приступить к чтению, оказалось, что уже половина десятого вечера, библиотека закрывается. Пришлось книгу отложить на завтра – обычное дело, много раз так делал.
На следующий вечер книгу среди отложенных не нашли. Библиотекарша очень извинялась, говорила, что, видимо, по ошибке книгу сдали в фонд. «Закажите еще раз». Пошел в каталожный зал писать заказ заново. Но в каталоге книги не оказалось! Я точно помнил, где была карточка, точно помнил, что в ней было написано. Но ее не было. Я пересмотрел все карточки в ящике – ничего. Похоже, книга находилась раньше в спецхране, где и положено было в СССР находиться такой литературе, а в общий фонд попала по ошибке. И когда я эту книгу заказал (впервые за много лет), ошибку кто-то обнаружил и тут же исправил. Так мне и не удалось в те годы прочитать о методах черной и белой магии...
А вместо публички я стал ходить в академическую библиотеку. Была еще и библиотека обсерватории в Пиркулях, и там я тоже проводил много времени. Но это уже СОВСЕМ другая история...

---

С Днем космонавтики!

2012-04-12 13:04:19 (читать в оригинале)

Вряд ли космос будет нашим - и не надо, учитывая всё, что мы с ним сможем сделать, да и слишком ОН для нас велик, чтобы стать нашим.
А за что хотелось бы сегодня поднять тост - чтобы МЫ принадлежали КОСМОСУ, а не только маленькой планете Земля.
Мы будем в космосе, мы будем с космосом. В конце концов, мы вырастем из колыбели.

---

К юбилею Е.Л. Войскунского

2012-04-07 12:17:01 (читать в оригинале)

Завтра, 9 апреля, замечательному писателю и человеку Евгению Львовичу Войскунскому исполнится 90 лет. Поздравляю Евгения Львовича с юбилеем и желаю здоровья, здоровья и еще раз здоровья! До 120!
Я не знаю других людей, кто в таком почтенном («мафусаиловом», как говорит сам Евгений Львович) возрасте сохранил бы такую ясность ума, живость мысли, бодрость духа и юношескую, по сути, способность писать, писать и писать – новый роман, новую повесть, новый рассказ...
Евгений Львович, безусловно, старейшина российских (и шире – советских) писателей, не только фантастов.
Познакомились мы полвека назад, в начале шестидесятых, когда Евгений Львович был уже известным писателем, опубликовавшим (в соавторстве с Исаем Борисовичем Лукодьяновым) замечательный фантастический роман «Экипаж “Меконга”», а я только-только окончил школу, написал несколько фантастических рассказов (правда, один из них был опубликован в «Технике-молодежи») и чувствовал себя очень неуверенно, прекрасно понимая разницу между моими неумелыми опусами и изящной литературной вязью и отличными научно-фантастическими идеями романа о море.
Не помню, кто привел меня в большую комнату в помещении Союза писателей Азербайджана (потом я там бывал довольно часто, приходил на заседания Комиссии по фантастике). Кто-то из знакомых, конечно. Кто-то, кто знал Евгения Львовича и представил меня ему, как начинающего автора или как-то так. Я принес школьную тетрадку с очередным опусом, и мы о чем-то поговорили – говорил, скорее всего, Евгений Львович, а я слушал и впитывал.
Следующее воспоминание: я дома у Евгения Львовича, мы сидим за круглым (почему-то запомнилась только эта деталь) столом, пьем чай, и я слушаю, как Евгений Львович по косточкам разбирает мое неуклюжее сочинение.
В ту пору я полагал своим наставником в фантастике (и не только в фантастике) Генриха Сауловича Альтшуллера, его идеи и мысли о литературе (и не только о литературе) впитывал и запоминал – не всегда соглашался, но всегда принимал к сведению. Генрих Саулович учил преданности поставленной цели, настойчивости, умению фантазировать, придумывать новые идеи, о которых прежде никто не писал.
Евгений Львович научил меня другому: умению сочинять, пониманию того, что одних (пусть даже прекрасных) идей для литературы мало, в литературе нужны люди, характеры, сюжеты и другие чисто литературные особенности, без которых рассказ становится очерком или статьей. Помню, он часто повторял: «Павлик, нужна не гладкопись, а свой стиль. Можно научиться писать гладко, но не к этому нужно стремиться».
В 1964 году в Баку при Союзе писателей Азербайджана была создана Комиссия по научно-фантастической и приключенческой литературе, председателем Комиссии стал Евгений Львович. В Баку – так сложилось – работали в те годы Генрих Альтов, Валентина Журавлева, Рафаил Бахтамов, Евгений Войскунский, Исай Лукодьянов: известнейшие имена, лучшие советские фантасты. Собирались, обсуждали свои новые произведения, спорили. Мы трое – Рома Леонидов, Боря Островский и я – были в этой компании не только самыми молодыми, но и самыми неопытными, опубликовавшими один-два не очень хороших рассказа. Естественно, именно наши опусы обсуждали на комиссии чаще всего, нам и доставалось больше всех на орехи. Но и друг к другу наши старшие товарищи бывали порой даже излишне суровы. Евгений Львович всегда умел направить обсуждение в нужное русло, вывести дискуссию из тупика. У меня и сейчас стоят на полке подаренные им книги «Экипаж “Меконга”», «Ур, сын Шама», «Плеск звездных морей».





Евгений Львович писал не только фантастику, но и реалистическую военную прозу. О том, как он провел войну, Войскунский рассказал много лет спустя в автобиографический роман «Полвека любви», но военный его опыт виден, конечно, и в таких романах, как «Кронштадт», «Румянцевский сквер»...



В наши дни Евгений Львович, пожалуй, единственный писатель в России, который работает в жанре классического романа. «Сейчас такие романы не пишут», - сказал мне не так давно известный издатель. Не пишут, да. И не очень стремятся публиковать – последние романы Евгения Львовича с трудом проходили издательские препоны. Но прошли, слава Богу, вышли в свет и нашли своего читателя.
Евгений Львович писал книги не только за себя, но и «за того парня» - он известен, как прекрасный переводчик с азербайджанского, перевел на русский многие романы известных (на родине) азербайджанских писателей, в том числе фантастов. По сути, это были не столько переводы, сколько переложения, и романы эти принадлежали собственному перу Войскунского не меньше, если не больше, чем писателям, чье имя стояло на обложке.
Комиссия при СП работала до семидесятого года и успела собрать и выпустить (благодаря в значительной степени усилиям Евгения Львовича) три сборника фантастики: «Формула невозможного», «Эти удивительные звезды» и «Полюс риска». О работе комиссии и, в частности, о ее председателе Евгении Львовиче Войскунском я как-то уже рассказывал в очерке-мемуаре «Эти славные шестидесятые», поэтому не буду повторяться.
В 1970 году Евгений Львович переехал в Москву, и вот уже больше сорока лет мы видимся, когда я приезжаю в столицу России. Я и до сих пор разговариваю с Евгением Львовичем, как со своим учителем. Мы о многом беседуем (чаще – в письмах) – о ситуации в фантастике и в политике, о литературе и жизни.
В 1992 году Евгений Львович был в Израиле, и я помню, какое впечатление на него, фронтовика, произвел мемориальный комплекс «Яд Вашем», где мы провели несколько часов. Евгений Львович вспоминал, а я слушал...



Десять лет назад я приехал в Москву как раз в тот день, когда в Доме литераторов проходил юбилейный вечер – Евгению Львовичу исполнилось 80 лет. И вот – новый юбилей. Евгений Львович бодр и полон, как и прежде, творческих сил.





Эти фотографии сделала Анна Андриенко (Андрона) androna_true, и, на мой взгляд, это замечательные фотографии, прекрасно передающие характер и духовную силу Евгения Львовича Воайскунского.

---

"Млечный путь", выпуск 58

2012-04-03 12:59:03 (читать в оригинале)

Опубликован пятьдесят восьмой выпуск интернет-журнала "Млечный путь":

• Эдвард  Бенсон   Гусеницы
  Фантастический рассказ. Перевод Мих. Максакова
  
• Сергей  Криворотов   Хронозавры, на место!
  Фантастический рассказ.
  
• Джон  Маверик   Можно я вырасту деревом?
  Фантастический рассказ.
  
• Михаил  Юдсон   На постпоследнем берегу
  Рассказ.
  
• Игорь  Колосов   Мы избавим вас от неприятностей
  Фантастический рассказ.
  
• Алла  Рыженко   Сказка про Мальчика, у которого были крылья
  Сказка.
  
• Павел  Белянский   Главная роль
  Фантастический рассказ.
  

---

"Млечный путь", выпуск 57

2012-03-06 16:02:09 (читать в оригинале)

Опубликован пятьдесят седьмой выпуск интернет-журнала "Млечный путь":

• Александр  Найденов   Сезон ураганов
  Пьеса
  
• Виктор  Леденев   Клочок неба
  Рассказ.
  
• Наталья  Ручей   Ангелы не унывают
  Рассказ.
  
• Евгений  Добрушин   Молчание - золото
  Фантастический рассказ.
  
• Дэн  Шорин   Цивилизация мотылька
  Фантастический рассказ.
  
• Игорь  Ямпольский   Пересмотр дела
  Фантастический рассказ.
  
• Вячеслав  Ульянов   Вагон метро
  Рассказ.