radulova Голосов: 7 Адрес блога: http://radulova.livejournal.com/ Добавлен: 2007-10-21 03:41:44 блограйдером Lurk

Автор - жид!

2016-12-09 10:37:47 (читать в оригинале)



Коллега вчера признался, что полез читать комментарии к своей статье на сайте. "Зачем?" - выдохнули мы. "Сдуру! - ответил коллега. - Почитал и стало мне так плохо, что потом целый день не мог в себя прийти". Мы сочувственно помолчали, хотя очень хотелось еще раз сказать ему: "Ну зачем?". Журналисту лучше вообще не искать комментарии на сайтах к своим статьям. Если статья написана скучно, плохо, то комментариев не будет. А если статья вызывает эмоции, задевает за живое, то комментариев навалят таких, что впору повеситься.

Эти читательские высказывания, скорее всего, будут вообще не о твоем тексте - не о политике, феминизме или о чем ты там размышлял. Они будут о том, что ты - сволочь. Потому сволочь, что старый. Или потому, что некрасивый. То, что никогда в жизни комментаторы не рискнут сказать человеку за столом в компании или даже в Фейсбуке, где обычно все зарегистрированы под своими реальными именами, они вываливают анонимно.

Дмитрий Быков об этом сказал: "Когда кто-то после очередного моего появления на "Эхе Москвы" (обязательно будет такой человек) будет писать о том, что я жирный жид, понимаете, он же это делает не от счастья. Он это делает из такой зловонной ямы, в которую мне страшно заглядывать, которую мне страшно себе представить".

Риск - заглядывать в эти ямы. От зловония голова может закружиться. Озлобленных людей мало, но они заметнее, пахучее. Ведь если нормальный человек согласен или не согласен с тобой, то он, вероятнее всего, промолчит. Одним лень высказываться в духе "+1", другие просто уважают чужую точку зрения и не сходят с ума, если она не совпадает с их точкой зрения.

Зато тот, кто тебя ненавидит, - а хорошего журналиста обязательно ненавидят! - не промолчит. Он вспомнит и твою национальность, и то, что ты не из Москвы, а, допустим, из Воронежа, и то, что ты начал лысеть, и то вспомнит, и это, и сюда пнет, и туда плюнет. Он будет делать это яростно, старательно, будто нет в его жизни другого счастья, кроме как пыхнуть своим дерьмом на самого Быкова или там Иванова.

Ну что ты ему скажешь, если его, как бесноватого, корчит от самого факта твоего существования? "Может, водички?" - поинтересуешься, а он только шипеть будет: "Толстаааая! Старааая! Криваааая! Косаааая!". "Окей, - говоришь, - а по существу статьи есть что сказать?". Нечего ему сказать. Задела его статья. Попала в самую точку. Зацепила за то больное, о чем он предпочитает не думать. Потому и материт он тебя, громко и зло. Чтоб не начать думать, не дай бог.

---

Что почитать

2016-12-05 12:05:26 (читать в оригинале)

Книжные новинки... Что там интересного? Посоветуйте.

---

Да он издевается! Если в семье завелся тролль.

2016-12-05 11:04:02 (читать в оригинале)



"Он так ранит меня своими словами!" — жалуется на язвительного мужа некая гражданка под ником Пушинка в одном из женских форумов. Муж постоянно насмехается — над ее работой, над ее мечтами, одеждой, походкой, манерой красить глаза. Он высмеивает даже кино, которое она смотрит в одиночестве. В интернете это называется троллить, стебать, то есть выдавать провокационные сообщения с целью вызвать конфликт. Пушинка пыталась объяснить благоверному, как обижают ее шуточки в стиле "У меня жена, как утка: ноги короткие, а ласты — ого-го!", "Только идиоткам нравятся мелодрамы!" и "Что ты вылупилась на этого красавчика в рекламе? С тобой он не согласится и на минет". Но муж будто не слышит претензий, уходит в несознанку: "Не пойму, о чем ты", "Хватит преувеличивать, ты слишком мнительная", "Ты все видишь в черном цвете", "Да у тебя чувства юмора нет". Несчастная Пушинка снова и снова, в тысячный, в стотысячный раз пытается поговорить. Ей кажется, что вот еще немного, чуть-чуть, еще два-три искренних разговора и любимый осознает, что несет, и тогда в их семье наступит мир.


Читать дальше: http://www.kommersant.ru/doc/3143460

---

Не получится

2016-12-02 15:32:25 (читать в оригинале)



Надо было набраться смелости, выйти, наконец, из душа и сказать: "Извини, Илья, ничего у нас не получится". Но она стояла, не двигаясь, и теплая вода гладила ее, будто успокаивая: "Все будет хорошо, все будет хорошо".

Бывший муж в ее квартире. Как такое вообще могло произойти? Неужели на той вечеринке нельзя было просто поздороваться: "Привет. Как дела?" и уйти в другой конец зала? Зачем надо было стоять, улыбаться, нести какую-то чушь про машину, ремонт и собаку своего брата? Просто она не ожидала его встретить. Через год после разлуки. И он не ожидал. Но почему они вцепились друг в друга, словно боялись, что людской водоворот может их снова разнести в разные стороны еще на год или навсегда?

"Я так скучаю,— сказал он, прервав ее монолог о собаке.— Если бы ты знала... Нет дня... Нет дня, чтобы..." Она отшатнулась, наступив на ногу официанту. "Понапьются раньше времени",— проворчал гарсон слишком громко и рассмешил ее. Она смеялась, как идиотка, а Илья все говорил и говорил, как ему плохо, как тяжело ему без нее.

Никогда она не могла ответить на вопрос, почему они развелись. Если б пил и бил — все было бы понятно. Тут же однозначного ответа дать было невозможно. "Мы слишком разные,— говорила она иногда. А иногда: — Это не мой человек, мы из разных миров". Или: "Я двигаюсь по пути созидания, а он — саморазрушения". Слишком все было сложно. И абсолютно понятно — жить вместе не получается. То ли он ее не любил как надо, то ли она все время рвалась прочь от него, такого несовершенного.

"Ты пьян,— она использовала версию официанта, чтобы утихомирить его в такси, когда они неслись к ней домой.— Да, иногда и одного бокала хватает, ты пьян, я тебе говорю, и завтра будешь вспоминать все этот как сон. Илья, милый... Что мы делаем?" Она пыталась прислушаться к себе: неужели чувства не исчезли? Ведь казалось — все, отцвели уж давно. И на тебе. Что, теперь они всегда будут бросаться в объятия друг друга, едва встретившись?

"Знаешь, о чем я все время думал? Лишь бы иногда видеть тебя, слышать твой голос, говорить с тобой — больше мне ничего не надо,— целовал он ее руки.— Просто знать, что ты рядом. Я подыхаю без тебя, понимаешь?"

Она выключила воду. Все будет хорошо. Но ничего не получится. Ни секса сейчас, ни отношений потом. Ну, даже если попробуют они заново, что дальше? Все та же мутотень начнется, от которой она уже бежала: у них нет общих интересов, он другой, он безответственен, он полон комплексов, израненное дитя израненной матери — на черта ей все это нужно? Нет, не получится. Надо его гнать.

"Извини, Илья... — она надела халат и вышла из ванной.— Илья!" Его нигде не было. На доске в кухне мелом одно слово выведено: "Извини". И грустный смайлик пририсован. А на столе остались перчатки — торопился, забыл. Ушел. Она схватила эти перчатки и прижала их к груди, будто затыкая кровоточащую рану. Сползла на пол, воя: "Боже мой, Илья, как больно... Любимый мой, как больно... Я скучаю без тебя! Я не могу, не могу я! За что? Зачем ты так со мной?.. Спасибо, спасибо".

---

Журналист Юрий Болотов рассказал о пережитом домашнем насилии

2016-12-01 13:53:20 (читать в оригинале)



Юрий Болотов, недавно покинувший пост главного редактора The Village, рассказал, что в детстве и подростковом возрасте подвергался домашнего насилию. В своём Telegram-канале Болотов написал о книге «Маленькая жизнь» Ханьи Янагихары, вышедшей в России в ноябре, и признался, что этот роман имеет для него самого особое значение из-за насилия со стороны отца.

«Отец — интересный и нетривиальный человек. Бывший военный строитель, офицер, он отлично разбирается в истории, фортификации, боевой технике, оружии и военном обмундировании. Он прекрасный рассказчик, который может увлечь своими историями любого», — рассказал Болотов. «А ещё мой отец годами жёстко бил меня. В детстве работало правило трёх предупреждений. Балуешься? Одно замечание, второе, а после третьего раза наказание. Вспылив, отец хватался за свой кожаный офицерский тапок и с размаху бил по голени, и ещё, и ещё. Меня старалась защищать мама, и прилетало и ей. Он знал, куда нужно бить; удары по голени — это очень больно, а потом ты ходишь с чёрными ногами: на одной семнадцать синяков, на другой еще десять, какие-то уже сходят, какие-то новые. Я до сих пор в любой ситуации предпочитаю носить брюки». Когда Болотов уже был подростком, отец однажды ударил его в лицо и сломал очки, после чего отец и сын «больше ни разу не спорили, но и не общались толком».

Болотов подчеркнул, что тема насилия у нас в стране стигматизирована, а жертвам часто стыдно рассказывать о пережитом даже через много лет. «В России не принято говорить о домашнем насилии, и я сам рассказываю о произошедшем во многом потому, что почти ничего не чувствую по этому поводу — разве что сожаление и какую-то усталость. Мне особо нечего добавить к этой паре абзацев: синяки на ногах прошли очень много лет назад, а оправ после той ссоры я сменил еще три штуки. Мне кажется, я давно простил своего отца — я не могу не любить его; вот только живу в другом городе и редко приезжаю погостить. Я никогда никого не ударю». Болотов рассказал, что насилие повлияло на его способность испытывать и выражать эмоции, над этим он сейчас работает с психотерапевтом — «впереди у меня годы, чтобы все исправить».

Журналист не только рассказал о пережитом домашнем насилии, но и планирует обсудить это с семьёй: «Я оправдывал отца тем, что жестоким его сделала советская армия, и что его собственные родители сами были далеки от идеала. Но если я хочу включить себя обратно, мне нужно совершить первый шаг. В декабре у отца юбилей, и я поеду в Петербург, чтобы спросить его, зачем он всё это со мной сделал».