Записки дюзометриста. Комментируйте хоть тут, хоть там. Welcome!

---

С наступающим!

2012-12-30 15:53:58 (читать в оригинале)

Итогов подводить не буду – все или только начинается, или находится в процессе и до итога пока не доросло. Впереди взлет, посадка, пересадка, Южный Крест. С наступающим вас, удачи и счастья в новом году.

Выжато из блога Записки дюзометриста. Комментируйте хоть тут, хоть там. Welcome!

---

Так начинался «Astounding»

2012-12-19 13:15:18 (читать в оригинале)

Фрагмент предисловия к книге: Аlva Rogers. A Requiem for Astounding (Chicago: Advent Publishers, 1964). Перевод мой.

Гарри Бэйтc. «Для начала»

…Не погрешу против истины, если скажу, что «Astounding» родился от случайной связи. При этом одним его зачинщиком владела не любовь, но похоть, а другим – не влечение, а отторжение. Партнёры сошлись над широкой «простынёй» мелованой бумаги, на которой были напечатаны тринадцать динамичных и ярких обложек. И если бы этих обложек было шестнадцать, журнал «Astounding» в издательском концерне Клейтона не появился бы никогда.

Уильям Клейтон был успешным издателем целого выводка приключенческих «пульп»-журналов, – числом, как я уже сказал, тринадцать. Это была довольно разношёрстная семейка. Там были журналы, посвящённые вестернам, детективам, авиационным приключениям, романтическим любовным историям, экзотическим путешествиям – практически для каждого востребованного публикой направления был свой журнал. Каждый месяц редакторы этих журналов платили художникам за броские иллюстрации для обложек очередных номеров, гравёры делали клише, а печатники выкатывали пробные цветные оттиски – и на каждой такой «простыне» были обложки всех тринадцати выпусков будущего месяца. По оттискам редактор каждого журнала давал окончательное одобрение обложки, а затем «простыни» (эти или такие же) вывешивались на стене в кабинете Клейтона, который таким образом получал возможность любоваться ими сколько душе угодно – и, под настроение, предлагать новые идеи.

Так вот, на этих оттисках оставалось пустое место. Пробы обложек верстались в четыре ряда, по четыре обложки в ряду, всего шестнадцать обложко-мест на оттиске. Но обложек-то было только тринадцать. И месяц за месяцем три пустых квадрата пялились на Клейтона слепыми бельмами, подспудно внушая ему, что неплохо бы эти пропуски чем-нибудь заполнить, дабы не пропадала даром такая уйма мелованой бумаги. Нетрудно представить, что со временем эта мелочно-жлобская мысль овладела Клейтоном, так что он постоянно говорил себе: «Если бы у меня было шестнадцать журналов, то печать трёх дополнительных обложек на оттиске не стоила бы мне ни гроша… бумага уже оплачена… ну, времени на подготовку печати уйдёт на пару минут больше…» Пустые места на оттисках портили ему жизнь, побуждая запустить ещё три журнала. И если бы новые журналы вышли хотя бы на минимальную окупаемость, это улучшило бы показатели компании, а дополнительные редакционные расходы можно было свести почти к нулю, если скинуть весь этот головняк на Бэйтса, подумаешь, будет делать вдвое больше за те же деньги…

Такие дела. Несомненно, вы уже начали понимать, что упомянутая во вступлении похоть была воплощением естественного желания Клейтона заработать побольше денег. Осталось рассказать, каким образом соединившееся с похотью отторжение породило известное вам дитя любви.

Однажды секретарша Клейтона вызвала меня в его офис, где компанию боссу составлял технический директор. Пока я пересекал обширный кабинет, они смотрели на меня с каким-то странным выражением. Техдир предложил идею нового журнала, ежемесячника историко-приключенческих рассказов, ласково сказал мне Клейтон, и даже название для него – «Светильники истории».

Это было как два хука подряд – справа основной, слева на добивку. Впрочем, опыта корпоративного бокса мне было не занимать, так что я собрался, встряхнулся, встал в защитную стойку и начал отбиваться, упирая на то, что такой журнал сделать не удастся, ибо где же для него найти столько достойных рассказов. При этом я уклончиво давал понять, что беспокоюсь о каком-то другом гипотетическом редакторе, и, в сущности, защищаю не себя, а его, потому что кому же может придти в голову свалить новый журнал на меня. Клейтон выслушал меня со свойственной ему безмятежностью, а потом со свойственной паровому катку прямолинейностью приказал потратить час-другой на то, чтобы обдумать высказанное техдиром предложение. Уже отступая, я забросал петардами идиотское название, на что мне было невозмутимо предложено заодно придумать что-нибудь получше. Всё это время техдир помалкивал, только поглядывал на меня с таким выражением, будто я был ценным приобретением, доставшимся ему практически задарма.

Было ясно, что Клейтона уже не остановить и у нас должен появиться ещё один журнал, поэтому из кабинета я выходил в расстройстве и тихой ярости. У босса входило в привычку сваливать на меня самые дикие и невыполнимые редакционные поручения.

Итак, мне следовало приготовить похоть на отторжении и слепить из этого варева какой-то результат. События показали, что моих кулинарных способностей хватило как раз для создания нужного рецепта – достаточно изящного, чтобы смягчить похоть Клейтона и перемолоть моё нежелание брать на себя лишнюю работу в нечто удобоваримое, и даже заставить ткань реальности отчётливо затрещать.

Но перед этим ещё один штрих к общей картине.

Среди редакторов и издателей «пульп»-журналов того времени было в обычае, проходя мимо стендов с периодикой, пробегаться взглядом по обложкам. Если стенд оказывался достаточно представительным, он мог стать поводом остановиться и дать волю полёту творческой мысли – равно как и торжеству над поверженным соперником или волнений относительно своей неудачи. Но творческая мысль выглядела наиболее привлекательным вариантом, так как временами давала плоды – например, придумывался новый тип журнала, какого не было ни у кого из конкурентов. В ситуации с Клейтоном такая светлая идея была равносильна находке золотой жилы. Компания уже выпускала журналы на все мыслимые темы – какая тема (или какие три?!) оставались не охваченными?

Я, редактор журнала приключенческих рассказов, подобно остальным коллегам, регулярно воздавал должное стендам периодики. И теперь, усевшись за свой стол, чтобы «обдумать предложение», я вспомнил вдруг о некоем журнале престижного снобского формата, на обложках которого вечно тусовались безумного вида механизмы, блистали лучи смерти и всячески монстрячились чудовища. «Amazing Stories»! Я как-то купил экземплярчик. Боже мой, какое это было фуфло! Сплошные банальности, выхолощенные и стерильные, написанные людьми без малейшей искры воображения! Я вдруг подумал, что журнал с хорошо написанными рассказами того же плана вполне мог бы прилично продаваться. Но это были грёзы, не былее. Взглянув в лицо реальности, я с отчаянием осознал, что рассказов для наполнения такого журнала я не найду. Их просто не существовало в природе в таких количествах. Возможно, подумал я, Клейтон даст добро на журнал, посвящённый псевдонаучным приключениям? Добыть такие тексты, вроде бы, полегче…

И я начал готовиться к бою. Я вышел на улицу, купил свежий номер «Amazing» и пролистал его. Затем принялся думать о возможном названии. Я записывал варианты и ставил им оценки, сортировал достоинства и недостатки. Я готовил аргументы в защиту наиболее интересных вариантов, прикидывал, какими названиями я смогу пожертвовать ради окончательной победы. Затем перечитал купленный журнал от корки до корки, готовясь излагать своё видение относительно содержимого будущего проекта.

На следующее утро я привёл себя в боевую готовность и взял курс на кабинет Клейтона. Всё оказалось просто, как апельсин! Вопрос был решён в одно касание. Никаких «Светильников истории»! Взамен у нас будет «Astounding Stories of Super-Science»! И заняться его творением предстояло мне.

Я шёл по коридору, пьянея от заготовленного, но так и не растраченного адреналина. Ничего, он пригодился мне потом, когда я свалился и принялся зализывать раны. Я дал крупного маху. Я раздувал трудности с получением текстов для одного журнала, но явно недооценил трудностей, которые меня ждали получением текстов для другого…

Позволю себе прервать наш родовспомогательный эпос рассказом о том, откуда взялось название «Astounding Stories of Super-Science». Оно появилось методом исключения. Я придумал около десятка вариантов. Самому мне больше всего нравилось «Tomorrow», но его я даже не стал показывать Клейтону, оно было слишком негромким, неопределённым и слегка напыщенным. Второй моей ставкой было «Science Fiction» - оно было жанроуказующим, в нём был достоинство, но я приговорил его из-за того, что среди наших читателей вряд ли кто-то хоть раз в жизни слышал эти слова рядом (а в «Amazing» вообще предпочитали использовать ужасный гибрид «scientifiction»), а на обложке журнала они обещают разве что рассказы из жизни современных учёных. Со временем, конечно, название начало бы твёрдо ассоциироваться с нашим типом рассказов, но времени на ожидание у нас не было, журнал мог ещё до того загнуться из-за отсутствия читательского интереса.

Поэтому я защищал свой третий выбор: «Astounding». Это название выглядело слегка крикливым, но какого чёрта: оно было дерзким, привлекало внимание, оно напоминало «Amazing» и могло переманить его аудиторию, которой мы собирались предложить чтиво гораздо более занимательное. Название было куда лучше, чем «Fantastic» и много лучше, чем «Astonishing», «Future» и прочие вспомогательные варианты из моего списка. Припоминаю, как Клейтон произносил их вслух, прислушиваясь к звучанию. Я не уверен, что окончание названия оформилась в окончательном виде тем же утром, но причину для его появления я назвать могу. Уточнение «…of Scence Fiction» со временем могло стать общим местом. Уточнение «…of Super-Science» било в десятку. Оно содержало ключевое слово «science», а приставкой «super» дополнительно обещало нечто значительное и таинственное. Всё вместе это отдавало вульгарностью, но нужные смыслы передавало идеально. «Сверх-Наука» была выше и больше обычной науки. А ранняя научная фантастика определённо была больше и выше, чем наука.

Чтобы расставить точки над i: ранняя научная фантастика всегда имела весьма косвенное отношение к научной науке. С тех пор, кстати, она стала иметь к ней ещё более косвенное отношение – в общем и целом. Экстраполяции писателей-фантастов,  с ледокольным напором предсказывавших будущие открытия, оказались слишком прямолинейными и уязвимыми. Если бы писатели кормили своё воображение только наукой и будь все они в здравом уме, фантастика как жанр могла бы не появиться вообще. Писатели оказались бы буквально не в состоянии закончить рассказ без подкреплённой расчётами уверенности, что их предсказание окажется научным до последней буквы. Оказалось, однако, что каждый представитель этого вида обладал достаточной гибкостью, чтобы провозгласить: «Экстраполяции – да, ответственности – нет!» – и начать экстраполировать в такие дебри, в какие здравый ум был бы просто не в состоянии забрести. Вжик! – и мы уже в центре научно-недостоверной цивилизации Андромеды, далеко-далеко от всяких неудобных земных научных ограничений. Ну очень далеко. И всё в порядке: автора можно только ткнуть носом в слишком вольное использование астрономического названия. Голая правда заключается в том, что большая часть «научной фантастики» на деле является фэнтези – и ничем иным. Сейчас это осознаётся всё шире и шире, однако когда я начинал говорить такие вещи в те легендарные времена, мне упорно возражали. Ну-ка, старая гвардия, скажите по-совести: стало ли сейчас больше науки в научной фантастике? Вы действительно думаете, что рассказы в целом стали более научно-обоснованными? Конечно, они в большинстве лучше написаны, а некоторые требуют более серьёзного осмысления – но как насчёт научности? А потому – да здравствует старая честная «сверх-наука»!

Выжато из блога Записки дюзометриста. Комментируйте хоть тут, хоть там. Welcome!