Красавица и ЧУДОвище Голосов: 1 Адрес блога: http://beauty-n-beast.livejournal.com/ Добавлен: 2007-11-28 16:53:44 блограйдером Lurk

Чем заняться москвичу в выходные?

2014-03-28 12:30:36 (читать в оригинале)



Со вчерашнего дня и до 4 апреля в галерее Александра Богатырева BRUSOV ART SPACE (Брюсов пер., д. 2, стр. 1., это в самом центре города, отовсюду близко) выставляется stroke_edge, очень разный и всегда красивый :)



А мы работаем в субботу :)

---

Чем заняться бездельнику в субботу

2014-03-27 13:07:27 (читать в оригинале)

живой Лукьяненко без охраны
живой Круз по телефону
настоящий Zotoв
презентация телесериала по "Тайному городу" Панова
парад косплееров и прочая муть
занятная интерактивная хрень
подробности под катом
вход свободный
важно: это "дочернее" мероприятие загородного конвента, так что сверяйтесь с расписанием; некоторые авторы могут уже уехать в пансионат или еще не приехать
ваш покорный слуга начинает зажигать с 14:20 вместе с Головачевым и Олдями - несём фигню в массы, отвечаем на вопросы, потом будет краткая автограф-сессия
http://rosconvent.ru/?page_id=58

---

Олег Дивов. Немцы. Окончание.

2014-03-25 20:25:15 (читать в оригинале)

вернуться к началу рассказа.


Саша зашел к синим мундирам и попросился съездить в Москву.
- К Ульянову? – удивился капитан охранки. – Этот фантазер еще жив? А ну-ка, поделись, будь добр, зачем он тебе. Не статью же ты про него писать собрался, кому он нужен…

Саша объяснил. Капитан впал в задумчивость.
- Да-а… - протянул он наконец. – Прямо жалко, что я при исполнении, а то бы подискутировал с тобой. Знаешь, как у нас говорят: лишь бы не было войны? Вот лишь бы не было войны, я, пожалуй, и на рабочую республику согласен. У меня ведь папа в ополчении ноги потерял, и брат погиб на Зееловских высотах. Чуть-чуть до Берлина не доехал на танке братишка мой... Кстати, мы вашего Гуннара по-прежнему ищем. Всплывет рано или поздно. Если он у нас в лагерях, конечно... А ведь и тебя, друг ситный, запросто могли хлопнуть – сам подумай, кому это нужно? Лично мне – ни разу. Да вообще русские воевать никогда не хотели. Не то, что немцы, прости за откровенность. И между прочим, Ульянов твой по матери – Бланк. Короче, жид. А кто русских с немцами стравил, не мне тебе рассказывать. Так что не верю я ему, вот хоть убей, не верю. А тебе, представляешь, верю! Слушай а ты еще кому-нибудь эту свою… концепцию излагал уже? Нет? Если будешь, ты мне потом расскажи обязательно, как люди реагируют. Очень интересно, очень.

Опальный философ и экономист Ульянов, отторгнутый научным сообществом за вредный характер и склонность к пропаганде массовых расстрелов для спасения России, оказался частично парализован, но говорить мог, да еще как.
- Вы прямо луч света в темном царстве, батенька! – сообщил он Саше. – То, что молодежь творчески развивает мои идеи, это архиважно! Но, боюсь, вы несколько идеализируете положение. Мы тогда были в меньшинстве, ведь мы были партией мира, мы поддерживали царя в этом смысле целиком и полностью. Да-да, представьте себе, партия, которая требовала отдать власть народу, вступилась за царя в четырнадцатом году! Все остальные хотели воевать. Они обзывали нас реакционерами! Тогда еще не придумали такого слова, а то бы обозвали и фашистами! Единственное, на чем с нами сходился каждый: расстреливать синие мундиры без суда и следствия! Расстреливать как можно больше! Всю охранку - к стенке!

После чего тараторил битый час, объясняя Саше, как все могло бы сложиться на самом деле. Выходило по Ульянову очень похоже на Сашины выкладки, только через порядочную кровавую баню, которая вполне компенсировала отсутствие Гитлера: миллионы бы полегли во имя социализма. Из этой лекции Саша сделал вывод, что плохо знает реалии последних лет царствования Миротворца, и что Ульянов таки да, фашист изрядный, и склонен к пропаганде массовых расстрелов.
И все же, мысль о бескровном установлении мира в Европе путем социалистической революции никак не шла из головы. Ведь могло же получиться. И не было бы в Сашиной памяти того серого берега реки.

- А ты роман про это напиши, - сказал капитан. – Фантастический. А мы издадим и распространим. Нелегально, хе-хе…
- Да я его в Германии напечатаю, там цензуры-то не будет, когда режим оккупации снимут и жизнь наладится, - ляпнул Саша простодушно.
- Это мы еще поглядим, чего там не будет, - сказал капитан. – У вас там опять англичанка гадит, делать ей больше нечего, заразе. Может, там тебя не будет, для начала. Возьмем да не выпустим. Ты ценный парень, нам такие умные самим нужны.
- Может, я сам не уеду, - парировал Саша. – Мне в России нравится, тут люди душевные.
- Вот ты вражина! – восхитился капитан. – Ладно, ладно, мы еще посмотрим на твое поведение. А то и выгоним тебя взашей, немецко-фашистскую морду!
И захохотал.
Над головой капитана висел портрет Бенкендорфа. Тоже немца, между прочим.
- Ты еще молодой и не понимаешь, - сказал капитан, отсмеявшись. – Книга может выйти, извини, бездарной. Но если книга нелегальная, она обречена на популярность. Люди будут ее перепечатывать и распространять по доброй воле. Не читал «Белые одежды» Презента? О том, как академики затравили гениального агронома-самоучку? И не читай, даже не думай. Чудовищная дрянь и графомания. Только у акакдемиков из-за этой книжонки бо-ольшие неприятности. Потому что когда начали разбираться, выяснилось: допустим, агроном-то мошенник, но и господа ученые половину акакдемии разворовали!
- Я-то тут при чем? – удивился Саша.
- Да и Презент ни при чем, - сказал капитан. – Я так, ради примера. Литература, друг ситный – великая сила. Особенно русская. Особенно если ей разрешить.
Оглянулся на Бенкендорфа и фамильярно подмигнул ему.

Тем временем Рау и фон Рау потихоньку собирались заново, обменивались весточками, все оказались целы и более-менее здоровы, один Гуннар завис между небом и землей, живым его никто не видел, мертвым тоже.

Саша закончил школу, устроился в типографию учеником печатника и на удивление легко приткнулся стажером в местную газету. Для «пленного», пускай он и сын главного инженера, это было отлично. Саша подозревал, что не обошлось без звонка от капитана. В целом жизнь складывалась неплохо, даже приходилось определенные усилия прилагать к тому, чтобы сдуру раньше времени не жениться. Тоску по родному дому, что накатывала временами, Саша старательно давил. Он не мог себе позволить быть неприкаянным, это казалось ему слишком по-русски, и быть несчастным – это выходило чересчур по-немецки.

Он вообще старался поменьше рефлексировать, потому что когда начинал обдумывать свою историю, на ум шло странное. Однажды Саше вступило в голову, что формально он не кто-нибудь, а бывший солдат вермахта, дезертир и военнопленный, короче – настоящий ветеран Второй Мировой войны, только никудышный ветеран, поскольку нарушил воинскую присягу, и по-хорошему надо бы его расстрелять. Это так ошарашило, что он даже водки выпил с перепугу. Ночью ему приснился серый берег, и с тех пор Саша избегал крепкого алкоголя.
Отец, напротив, поддавал все чаще и потом тянул «Из-за острова на стрежень».
- И не смотри на меня так! – сказал он сыну однажды. – Положение у меня хуже губернаторского, знаешь ли.
- Я-то знаю, что это значит, – ответил Саша. – Я все-таки на филфак иду.

На другой год он поступил, и ему разрешили в порядке исключения переехать в Москву, правда, с условием поселения в общежитии – чтобы был под присмотром. Раз в неделю Саша исправно отмечался у синих мундиров. Они в Москве оказались строгие и неразговорчивые, вместо бенкендорфов в кабинетах держали портреты нынешнего министра, и Саша уже скучал по своему капитану. Дядя Игорь глядел молодцом, снова женился и готовился стать папой – похоже, совсем выздоровел после секретных дорожных работ. Он вернул себе прежнее влияние, был вхож во многие высокие дома и довольно быстро пристроил Сашу на радио.
Вот это оказалось действительно неудобное положение: Саша меньше всего хотел быть каким-нибудь младшим редактором, он мечтал о репортажной работе, но с его режимом это было невыполнимо. Тогда Игорь сказал кому следует, и вдруг Саше вышло послабление: отмечаться раз в месяц и перемещаться невозбранно в известных пределах, только чтобы не наглеть, понятно?
- Вам стоит узнать Россию получше, - сказал Саше синий майор, глядя куда-то мимо. – Если останетесь, это пригодится, а если уедете, расскажете там, какие мы на самом деле. А то про нас сочиняют небылицы.
- Про вас – это про госбезопасность? – уточнил Саша.
- Про русских, – сдержанно обиделся синий майор.
Фамилия синего была Берия, и Саша подумал, что рассказывать о нем правду в Германии бессмысленно: ну кто поверит, будто в русское гестапо берут каких-то монголо-татар, да еще позволяют им дорасти до майоров.

Но облегчение режима вышло очень кстати: Саша и правда хотел узнать Россию лучше.
- Это только начало, я слышал, скоро всем будет полегче, - сказал Игорь. – Пора уже, хватит. В конце концов, вы не военнопленные.
- Я был военнопленным, - сказал Саша и помрачнел.
- Ты вообще много успел, братик, - Игорь всегда называл племянника так, да и держался с ним скорее по-братски. – Я тебе даже слегка завидую. Ты у нас везучий.
- Да ну его, такое везение, - сказал Саша искренне.

Из него получился хороший репортер, он много ездил по стране, видел ее во всей красе – и все больше за нее переживал. Ему стало ясно русское убожество и понятна русская безалаберность, и поверил он алгеброй русскую надежду на авось. Здесь не было культа завершенной работы, доведенной до логического конца, и не могло появиться никогда. Здесь такое не особенно поощрялось. Вылизывать все до блеска не считалось необходимым. Это твое личное дело: хочешь – старайся, молодец. Не хочешь – не напрягайся.

В России просто не существовало единого понятия о качестве. Тут жили как бы сами по себе мастера своего дела, и еще те, кто стремился вырасти мастерами, – и огромная масса всех остальных. Мастера создавали штучные прекрасные вещи и хорошо зарабатывали. Остальные делали ширпотреб, зарабатывали посредственно, но зато не напрягались. Игорь Рау не умел не напрягаться, поэтому строил отличные дороги, но занимал узкую нишу – у него были свои отношения с заказчиками и подрядчиками, выстроенные годами. Он был мастером и работал там, где действительно нужен. В нише нашлось бы место еще для двух-трех инженеров Рау, а для десятка уже нет. И это странное отношение распространялось на все сферы, начиная с точного машиностроения и заканчивая колкой дров.

К несчастью, Россия могла себе позволить такие порядки: она по-прежнему неплохо зарабатывала на сырье, и когда ей требовались действительно качественные вещи – покупала их. Так не могло продолжаться вечно, но об этом можно было подумать завтра, а еще лучше послезавтра или когда-нибудь потом.

Немцы это уже проходили, но по-своему, по-немецки. В прошлом веке, когда товары из Германии считались второсортным барахлом, особенно по сравнению с английскими, на всех германских предприятиях развернулась фанатичная борьба за качество. Она дала свои плоды через несколько десятилетий. И еще много лет понадобилось, чтобы фраза «немецкое – значит отличное» зазвучала действительно гордо, ведь мало делать хорошие вещи, надо еще и потребителям это доказать. Как в похожей ситуации будут справляться русские, Саша не представлял: скорее всего – никак. Они просто не смогут договориться между собой.
Здесь очень гордились своими товарами потому что – свои. Это считалось патриотично. Честно признать, что товары – так себе, непатриотично. Товары получались, по большей части, действительно так себе. Но благодаря политике заградительных пошлин, которую ввел Миротворец, и всячески поддерживал нынешний кабинет, рядовому патриоту сравнивать было особенно не с чем. Не по карману.

В этом смысле война с Германией здорово повлияла на русских: патриотизм патриотизмом, но когда ты дошел до Берлина и по дороге увидел, насколько тут все по-другому, в голове сами сбой рождаются недоуменные вопросы. Например: а мы, что, так не можем? А почему?.. Саша не раз и не два слышал это от русских, вернувшихся с войны. Им действительно было интересно: почему?
Да по кочану.

Ответ напрашивался сам. Великая Россия, какой ее увидел Саша, была страной неисчислимых людских богатств, талант на таланте, но сколько бы их ни реализовалось, загубленных нашлось бы на два порядка больше. Казалось, русская бюрократия создана нарочно чтобы гнобить всех, кто высунется, и делать это с максимальной эффективностью. Отец был прав: здесь не спешили и другим не давали. И с каким же плохо скрываемым наслаждением, с каким азартом не давали!
- Именно так, - подтвердил капитан. – Это фильтр, балда ты. Пробьются только самые зубастые. А если всем позволять, они страну порвут на тряпочки.
Саша как приезжал в Дубну, первым делом к капитану шел – выговориться. С отцом на такие темы общаться было бесполезно, он только лишний раз злился. Он слишком хорошо все это знал, испытал на себе еще в молодости. А Саша хотел понять, отчего здесь так странно.
- Потому что у нас всего боятся, - говорил отец.
- Потому что у нас всего слишком много, - говорил капитан. – Вы, немцы, трясетесь над каждой веточкой, а мы целые леса на дрова изводим. Поэтому душа русская широкая, и ей только дай развернуться, полетят клочки по закоулочкам. Вот ты про революцию думал – радуйся, Саша, что революции не было. Если революция в какой-нибудь Франции задрипанной – ее хватает тряхануть всю Европу, а случись она в России – мы бы ее на весь мир распространили, чтобы сразу всех осчастливить. Мы бы огнем и мечом пронесли свет истины с востока на запад и далее везде. Миротворец это очень хорошо понимал. Он не только Россию спас, он планету в целом уберег от такого кровопролития, что Вторая Мировая покажется игрой в войнушку. Мы бы вам показали социализм, хе-хе... Тот социализм, который у вас Гитлер построил, это сравнительно богадельня и вегетарианство.
- Сами же говорили, что русские воевать не хотят, - вспомнил Саша.
- Какая такая война? Исключительно свет истины в каждый дом. Не умеешь – научим, не хочешь – заставим. Нам нельзя, понимаешь ли, быть миссионерами. Мы как идеей загоримся – ни своих, ни чужих не жалеем. Ты про историю раскола читал? Ученые прямо говорят: уму непостижимо, чтобы из-за такой ерунды было уничтожено столько народу и причинен такой ущерб стране. А представляешь, на что русские способны, если втемяшат себе в голову, будто у них есть шанс осчастливить человечество? Ты с Ульяновым общался: думаешь, у нас мало таких?
- Он хотел только добра, - твердо заявил Саша. – Просто невовремя и негодными средствами. Но в главном-то он прав!
- Спокойно, друг ситный, - сказал капитан. – А вот допустим… Христианство прогрессивнее многобожия? Тогда почему его везде, куда ни глянь, насаждали принудительно, огнем и мечом?
- Ну вы сравнили!
- Спокойно, спокойно. Социализм прогрессивнее капитализма? Тогда зачем Гитлеру понадобились такие жесткие меры, чтобы его установить? И то это был не настоящий социализм, а так, серединка на половинку и во многом фикция. И ведь он с промышленниками договорился по-хорошему, отдал им еврейские капиталы, а иначе всякие Круппы и Тиссены съели бы Адольфика на завтрак и остальными страшными фашистами закусили.
- Некорректное сравнение. Социализм не религия, - сказал Саша.
- Разве? – капитан ехидно прищурился, ну прямо Ульянов.
Саша не нашелся, как ответить – так, чтобы сразу. Все возможные ответы казались слишком развернутыми и потому неубедительными.
- Я просто ищу вариант, при котором не было войны, - буркнул он наконец. – А вы?
- А мы заботимся о благе государства, - сказал капитан. – Кстати, иногда государству бывает очень полезна война. Например, Вторая Мировая сильно улучшила породу немцев, потому что по ее итогам мы перевешали все ваше самое заметное дерьмо. И в войска СС попадали самые отпетые немецкие кретины – и гибли массово, это тоже хорошо. А выжили по большей части мудрые, вроде твоих учителя с механиком, про которых ты рассказывал, и умные вроде тебя самого. В обозримом будущем вы не будете страдать ерундой, а будете строить новую хорошую жизнь. Мы уж проследим за этим. Так что для Германии это очень полезная война.
Саша глядел на капитана во все глаза: с такой оценкой войны он еще не сталкивался.
- Вот для России – нет, не полезная была война, - продолжал капитан. – У нас погибли лучшие. Те самые бородатые, да, ты понял. Отцы семейств и патриоты. А молодняк прогулялся по твоим Германиям, насмотрелся там глупостей и сделал неправильные выводы. Теперь кого ни спроси, все говорят, что мы неправильно живем. Там, понимаешь, и рабочим больше платили, и средний класс жировал, и вообще все красиво, а у нас некрасиво. А за чей счет они жировали, а? Кто всю Европу под себя подмял и ограбил?..

Саша мог бы ответить, что Германия прежде, чем ограбить Европу, сама себя вытянула из страшной разрухи. Мог бы сказать, что немцы пахали – как ни одному русскому не снилось. Но промолчал. Это все с чужих слов, по рассказам старших, он-то маленький был и ничего толком не видел. Он помнил уже гитлеровскую Германию - страну весьма своеобразную, мягко говоря. Ее очевидное процветание неспроста закончилось войной: Гитлер спасал экономику. Ну так у Гитлера и социализм был ненастоящий.
Русские могли построить настоящий социализм, и войны бы не было – это все, что Саша знал. Но об этом тоже лучше молчать. А то выходит слишком обидно для русских: будто из-за них одних все так глупо сложилось.
И он замолчал.

Они уезжали в пятьдесят первом. Опять перед домом был грузовик, снова русские солдаты носили тюки и чемоданы, и у крыльца стоял отец, а рядом синий мундир. На этот раз главный в Дубне – полковник.
- Все-таки уезжаете, Дмитрий Михайлович?
- Да, - сказал отец. – Здесь наша родина, но там – наш дом.
- Ну-ну… - протянул синий.
Пожал отцу руку и ушел, не проронив больше ни слова.
- Надеюсь, ты понимаешь, - сказал отец Саше.
- Конечно. Что ты так смотришь, я же мог остаться. Я тоже хочу домой.
Вдруг в доме – пока еще этом доме, - зазвонил телефон.
- Не могу, - отец помотал головой. Он выглядел таким усталым, каким Саша его даже в войну не видел.
- Я подойду, - сказал Саша.
Звонил капитан:
- Не зашел попрощаться, свинтус. Ладно, я понимаю. Есть диплом?..
Саша не успевал доучиться, и пришлось сто раз договариваться, просить разрешения, обивать пороги и так далее, чтобы позволили закончить экстерном. Очень помог майор Берия, хоть он и дулся на Сашу по старой памяти, что тот признал его не за русского, а только за госбезопасность.
- Есть диплом.
- Поздравляю. А у меня есть твой Гуннар. Точнее, у тебя есть. Он уже год как на свободе. Отбухал тут пятерочку на строительстве - и домой уехал.
Саша аж подпрыгнул.
- Сам его теперь ищи и выясняй, чего он писем не писал, - мстительно сказал капитан. – Хорош братец! Хотя он, судя по документам, малость по голове стукнутый. Может, он вас, немчуру, из-за этого разлюбил.
Саша вспомнил, что у капитана родной брат погиб, и решил не обижаться. Дело привычное. Не обижаться и не бояться.
И не вспоминать серый берег холодной реки. И не думать, как тебе повезло.

Гуннар фон Рау был ранен в первом же бою. Он дрался в траншее врукопашную один на один с бородатым русским, и тот почти его задушил, когда откуда-то сбоку пришла очередь из крупнокалиберного пулемета. Гуннар вспомнил это не сразу – красные брызги в лицо и тупой удар по голове. Он себя-то не сразу вспомнил. Его подобрал на поле боя польский крестьянин, привез на тачке к себе домой, выходил и определил в батраки за еду. Но Гуннар страдал головными болями и терял зрение – кому такой нужен. Поляк сдал его русским. Гуннара отправили в Россию, в лагерь, чтобы искупил свои злодеяния честным трудом на строительстве. В лагере Гуннару стало уже совсем плохо, и вдруг ему повезло. Русский главный врач был талантливым хирургом, в мирное время - специалистом по черепно-мозговым травмам. Немецкий парнишка, говоривший по-нашему без акцента, ему приглянулся, и он взялся за лечение с большим энтузиазмом. Через полгода Гуннар был как новенький, только с железной пластинкой в черепе. На тяжелых работах его не использовали, он стал переводчиком. У него хватало времени на раздумья, и он с чисто немецким упорством пытался осмыслить феномен Второй Мировой и своего места в ней. Зачем его послали убивать русских? Зачем он пошел? Ну да, выбора не было, он знал, что если дезертирует, его родным отомстят. Но все-таки он теперь военный преступник. И ведь с кем воевал-то, со своими воевал. И они его чуть не убили. А теперь вылечили. Как со всем этим дальше жить?

Приехав домой, Гуннар с удивлением обнаружил, что если в России он был задрипанным пленным солдатиком, никому в общем не нужным, то для немцев он - уважаемый ветеран боевых действий, за что ему полагается медаль и скромная пенсия. Медаль за войну с русскими Гуннар фон Рау бросил с моста в реку, проводив ее хлестким русским словом. Сам того не зная, он угодил медалью точнехонько в пулемет, который учитель и механик так и не вытащили, потому что с войны не вернулись – увы, синий капитан ошибся на их счет...

Пенсия была не скромной, а очень скромной, но ее хватало на какую-никакую еду, и Гуннар смог поступить на факультет психологии. Он оказался не оригинален: почти все идут на психфак, лелея надежду разобраться в себе. Факультет был битком забит травмированными ветеранами. Гуннар получил диплом – кто бы сомневался, что он специализировался по психологии комбатантов, - и даже работал в реабилитационной клинике. Он оттаял, стал внешне прежним весельчаком Гуннаром, но для полного счастья чего-то не хватало. И в один прекрасный день он пошел в духовное училище.
И оказалось, что у него талант: если как психолог он работал с бывшими солдатами индивидуально, и получалось не всегда хорошо, то словом с амвона он мог утешить и успокоить много ветеранов сразу.

Позже Саша организовал ему передачу на радио. У Гуннара такой голос – для радио в самый раз. И говорил он этим голосом слова, пробиравшие насквозь, очищавшие душу. Даже программный директор Циммер, которому фашисты зубы вырвали клещами за антивоенную пропаганду в сорок пятом году, чудом не расстреляли, и он с тех пор недолюбливал ветеранов вермахта, - и то ставил Гуннара всем в пример.

Сейчас пастор Гуннар довольно часто бывает в Москве - читает великолепные проповеди в кирхе на Китай-Городе. После работы он идет в гости к «брату Игорю», который на самом деле его двоюродный дядя. Игорь уже отошел от дел, но числится главой попечительского совета автодорожного института не только ради признания заслуг. Он все еще может протолкнуть большой проект, когда его ученики сами не справляются. Бывает, люди стареют, а Игорь стал велик.
Иногда в Москву приезжает Саша, и тогда они душевно сидят втроем. В какой-то момент раскрасневшийся Гуннар не выдерживает и, хлопнув еще рюмочку, начинает петь русские песни своего детства.
- Водка! Водка! Серенький козлик! – орет Гуннар профессиональным пасторским голосом, и Игорь хохочет до слез.

Саша только грустно улыбается. Саша с годами стал очень сентиментален, но старательно давит это в себе, и лишь при братьях выпускает сокровенное наружу. И когда Гуннар, как полвека назад, затягивает «Из-за острова на стрежень», Саша вспоминает отца, родимый дом, проклятую войну, тот мост и двоих с пулеметом - вспоминает все. И еще серый берег холодной реки. И ему хочется плакать.
Иногда он действительно пускает пьяную слезу: по упущенным шансам, по несостоявшемуся всеобщему счастью, по бездарно растраченным жизням немцев, русских, англичан, американцев. Ему всех жалко. Братья знают это за ним и очень ему сочувствуют. Добряк Гуннар – искренне, холодноватый Игорь – несколько через силу.

Саша написал свой роман в жанре альтернативной истории – обо всем этом. Назвал его «Фатерлянд». Надеялся, что люди прочтут и задумаются.
Но роман получился так себе и прошел незамеченным.
Игорь глядит на плачущего Сашу и наливает ему твердой рукой в старческой «гречке» еще рюмочку.
Над головой Игоря, над его креслом в столовой, висит портрет государя. Только не действующего, а Миротворца.
Игорь говорит, портрет ему нужен, потому что русские - без царя в голове, и он так компенсирует свою интеллектуальную недостаточность. А Миротворец – потому что был последний настоящий русский царь, таких больше не делают.
Иногда Саше хочется запустить в портрет рюмкой, но Саша сдерживается. Он уверен, что знает точно: все могло быть иначе, если бы не царь. Он ненавидит царизм. Но швыряться в портреты – это слишком по-русски.
А горевать о том, что не сбылось – это вполне по-немецки.

---

2014-03-25 20:11:04 (читать в оригинале)

рассказ из сборника "Империум", 2013 г.

Олег Дивов
НЕМЦЫ


Война не трогала семью Рау холодными руками до поры до времени: старшие были слишком ценны для страны, чтобы гнать их на фронт с винтовкой, а младшие слишком молоды. Наступление шло стремительно и красиво, победа казалась близкой и сладкой, народ ликовал, и те, кто попроще, не стеснялись в простоте своей поздравлять Рау, когда падал очередной русский город: друзья, готовьтесь, со дня на день фюрер освободит для вас Москву. Поквитаемся тогда за ваших. И за всех наших вообще.

Олег Дивов. Немцы. Окончание рассказа.

---

С небес на землю

2014-03-23 04:00:34 (читать в оригинале)

Пока мы тут шуточки шутим, в Крыму вовсю орудует аэромобильный воздушно-десантный русский народный православный священник поп.
С тактическим служкой.
Несколько выбивается из общего милитаристского контекста "пенка" на рюкзаке священника; а вот бы туда присобачить тем же манером бревно самовытаскивания.
По-моему, тактичненько смотрелось бы.



фото позаимствовано у u_96

A military priest (L) and a uniformed man, believed to be a Russian servicemen, march outside a military base in Perevalnoye, near the Crimean city of Simferopol, March 21, 2014. Unlike the unmarked masked soldiers who first seized Crimea three weeks ago, Russian paratroopers strolling across a field near the peninsula's Perevalnoye military base, which they took over on Friday, wore their trademark blue berets and red star cockades. REUTERS/Shamil Zhumatov