berezin Голосов: 1 Адрес блога: http://berezin.livejournal.com/ Добавлен: 2007-11-28 17:02:17 блограйдером Lurk

История про затруднения

2011-06-15 10:06:37 (читать в оригинале)

В некоторых случаях возникают удивительные затруднения  при разговоре о каком-нибудь персонаже.
И сейчас я поясню, почему.
Я не имею в виду затруднения с определением позиции - трудности разговора о Сталине совсем иного рода. Это столкновения психического состояния людей, их внутренних образов.
За последнее время я не встречал иного разговора, то есть не видел внеэмоционального обсуждения.
Но со Сталиным всё куда понятнее - то есть цепочка выборов (то есть моментов, когда наблюдатель говорит "это в нём хорошо" или "это в нём плохо") известна и описана.
Тоже самое с обсуждениями Наполеона, да и любого вождя.
Я расскажу, о куда более сложном случае.
Тут совершается переход от тиранов к женщине.
Жила себе Лиля Брик, много кого повидала, и наконец, была развеяна по ветру на одной поляне под Звенигородом.
Споры об этой женщине, конечно, не споры о Сталине.
Но вот посмотрите:
Модель первая - это история мудрой и прекрасной женщины, которая осветила собой жизнь большого поэта, затем помогла словом и делом многим другим людям - влоть до режиссёра Параджанова и поэта Сосноры и стала символом русской литературы ХХ века.
Модель вторая - это история не очень умной женщины, пользовавшаяся своим животным магнетизмом и выгодно распорядившаяся им, получавшая пожизненную социальную ренту с имени большого поэта.
Спор между защитниками этих конструкций может продолжаться бесконечно.
Время от времени противники делают шаги друг к другу, каким-то образом объясняя известные им события.
В самом деле, письма её большому поэту почти не требуют пародирования: "Телеграфируй, есть ли у тебя деньги. Я всё доносила  до дыр. Купить всё нужно в Италии".  И если человек лезет груздем в кузов, занимая кадровую позицию жены, то вместе с социальными дивидендами, налагает на себя обязательства. Если большой  поэт неотвратимо двигался к самоубийству, то куда глядела жена? - закономерно спрашивает наблюдатель.
Другой наблюдатель справедливо замечает, что другой большой поэт при живой жене жил с другой женщиной - и вообще, история знает и вовсе причудливые человеческие отношения. и вообще, лазить в постель к большим поэтам - неприлично.
Ему, в свою очередь, возражают, что у поэтов, больших и малых публичный продукт не разделён с собственной жизнью, и если для понимания работы физика Льва Ландау знания о его романах не нужны, то для понимания поэтической работы Маяковского от этого знания никуда не денешься.
Поэт как бы подписывает контракт на публичность личной жизни - с каждым посвящением, с каждым упоминанием этой жизни внутри стихотворения.
В какой-то момент включается фактор личный, фактор личных отношений с людьми, что знали поэтов и их женщин (И этот фактор у меня тоже есть - не всякий захочет обидеть друзей и знакомых, пусть даже косвенно). Настоящий разговор начинается в тот момент, когда вымрут все - до третьего колена.
Но вот с Лилей Брик - очень интересная история.
Разговор о ней так сложен от того, что очень сложно выдержать достойный тон.
Бриков давно ругали - ещё в конце шестидесятых, причём на защиту "вдовы Маяковского" встали очень разные люди - от Симонова до Шкловского. Я эти статьи выдел, ничего особенного в них нет.
Просто статьи эти были напечатаны в мире с высокой ценностью печатного слова. В том мире за публикацией следовали "организационные выводы". И как раз от оргвыводов приходилось защищаться.
Я недаром спрашивал всех о морали и нравственности.
Проблемы морали и нравственности - самые зыбкие.
Сами эти слова - будто двухголовая птица с неразличимой сутью. Причём никто точно не знает этой сути, всё как и положно в "морально-нравственных" делах, определяется интуитивно.
В начале двадцатого века начались эксперименты с этикой.
И образ (образы) Лили Брик посланы нам в качестве удивительного подарка. Её описание даёт возможность сформулировать нечто вроде гейзинберговского принципа неопределённости:
"состояние может быть таким, что x может быть измерен с высокой точностью, но тогда p будет известен только приблизительно, или наоборот p может быть определён точно, в то время как x — нет. Во всех же других состояниях, и x и p могут быть измерены с «разумной» (но не произвольно высокой) точностью. В повседневной жизни мы обычно не наблюдаем неопределённость потому, что значение чрезвычайно мало".
Подыскивание бытовых аналогий последнего утверждения (насчёт обыденной жизни) несёт отдельную радость.

Извините, если кого обидел

 

---

История о категориях

2011-06-14 01:53:09 (читать в оригинале)

А вот кто может сформулировать, в чём отличие между нравственностью  и моралью?

Извините, если кого обидел

---

История про лето и Троицу

2011-06-13 22:22:34 (читать в оригинале)

Но чья-то безжалостная рука начала отнимать у меня стакан.
Оказалось, что я давно сплю, а Гольденмауэр трясёт нас с Рудаковым, схватив обоих за запястья. Мы вывалились, крутя головами, на перрон.
– Чё это? Чё? – непонимающе бормотал Рудаков.
– Приехали, – требовательно сказал Гольденмауэр. – Дорогу показывай.
– Какая дорога? Где? – продолжал Рудаков кобениться. – Может тебе пять футов твои показать?
Потом, правда, огляделся и недоумённо произнёс:
– А где это мы? Ничего не понимаю.
– Приехали куда надо. Это ж Бубенцово.
На здании вокзала действительно было написано «Бубенцово», но ясности это не внесло.
– А зачем нам Бубенцово? – вежливо спросил Рудаков.
– Мы ж на дачу едем.
– Может, мы куда-то и едем, да только при чём тут это Бубенцово-Зажопино? Позвольте спросить? А? – Рудаков ещё добавил в голос вежливости.
Мы с мосластой развели их в стороны, и, всё ещё придерживая, задумались. Никто не помнил, куда нам нужно и, собственно, даже какая нам нужна железнодорожная ветка. Спроси нас кто про ветку – мы бы не ответили. А сами мы были как железнодорожное дерево, были мы пропитаны зноем, будто шпала – креозотом или там бишофитом каким. Отступать, впрочем, не хотелось – куда там отступать.
– А пойдём пива купим? – вдруг сказала мосластая.
Я её тут же зауважал. Даже не могу сказать, как я её зауважал.
Мы подошли к стеклянному магазину и запустили туда Рудакова с мосластой.
Мы с Лёней закурили, и он, как бы извиняясь, сказал:
– Ты знаешь, я не стал бы наседать так – ни на тебя, ни на Рудакова, но очень хотелось барышню вывести на природу. А ведь дачи – всегда место не только романтическое, но и многое объясняющее. Мне на дачах многое про женщин открывается. Как-то я однажды был в гостях у своего приятеля. Назвал приятель мой друзей в свой загородный дом, а друзья расплодились, как тараканы, да и принялись в этом доме жить. Я даже начал бояться, что приятель мой поедет в соседний городок и позовёт полицаев – помогите, дескать, бандиты дом захватили. Разбирайся потом, доказывай...
Гольденмауэр сделал такое движение, что можно было бы подумать, будто он провёл всю молодость по тюрьмам и ссылкам.
– ...Но как-то все, наконец, устали и собрались домой. Лишь одна гостья куда-то делась, в последний раз её видели танцующей под «Хава нагилу» под дождём на пустых просеках. Мы стали её ждать и продолжили посиделки. В этом ожидании я наблюдал и иную девушку, что делала странные пассы над головами гостей. У меня, например, этими пассами она вынула из левого уха какую-то медузу. По всей видимости, это был специальный термин, сестра чакр и энергетических хвостов. Знаешь, так и живу теперь – без медузы.
В первый момент жизнь без медузы мало чем отличалась от жизни с медузой – тем более медуза после извлечения оставалась невидимой. Но потом произошло то, что навело меня на мысли об участии Бога в моей жизни.
Я к чему тебе всё это рассказываю? Дело в том, что несколько лет назад я ухаживал за одной барышней. Несмотря на платоничность отношений, я серьёзно задумывался тогда о том, понравилось ли бы ей пить со мной кофе по утрам. Надо сказать, эта девушка была красива, а ум её обладал известной живостью. Однако это было несколько лет назад, и вот, наконец, я встретил её в дачной местности.
Так вот, после того как из меня вынули медузу, я вдруг обнаружил, что в другом конце стола сидит страшная тётка. Такое приключается в венгерских фильмах, которые мы с тобой так любили в нашем пионерском детстве, в тех детских фильмах, в которых принц, оттоптав свои железные сапоги и миновав все препятствия, сжимает в объятьях принцессу. Но та внезапно превращается в злобную ведьму.
Очень я удивился этому превращению. Видимо, Господь спас меня тогда от утреннего кофе и сохранил для какого-то другого испытания. Более страшного...
Наши друзья пробыли внутри магазина полгода и наконец выкатились оттуда с десятью пакетами. В зубах у Рудакова был зажат холодный чебурек.
Надо было глотнуть противного тёплого пива, а потом решительно признаться друг другу в том, что мы не знаем, что делать.
Спас всех, как всегда, я. Увидев знакомую фигуру на площади у автобусов, я завопил:
– Ва-аня!
Знакомая фигура согнулась вдвое, и за ней обнаружились удочки.
Рудаков ловко свистнул по-разбойничьи, и из человека выпал и покатился зелёный круглый предмет, похожий на мусорную урну.
Фигура повернулась к нам. Это был Ваня Синдерюшкин собственной персоной.

Извините, если кого обидел

---

История про фотографирование на похоронах

2011-06-13 11:04:56 (читать в оригинале)

В одном письме без даты, очевидно что во второй половине апреля тридцатого года, Шкловский пишет Тынянову: «Владимир Владимирович кроме того письма, которое ты знаешь, оставил ещё два – одно Полонской, другое сестре. Их я не знаю.
В последнее время он был в очень тяжёлом настроении. Ушёл с одного вечера, не дочитавши своих последних стихов. Ушёл с диспута о «Бане», где журналистская аудитория хамила и мучила его. В ночь перед смертью он до 2-х часов был у Катаева. Потом поехал на Таганку. Утром заехал к Полонской. Это женщина маленькая кинематографистка, замужняя, снималась в «Стеклянном глазе», в пародийной части картины.
В прошлом году у Владимира Владимировича был другой роман и тоже несчастливый.
Эта женщина не хотела ехать с Владимиром Владимировичем, он плакал. Они поехали вместе на его квартиру. В 10.15 он застрелился в дверях своей комнаты. В револьвере была одна пуля. Женщина растерялась. Вызвала соседку. И уехала.
Её арестовали. На репетиции. К вечеру она была выпущена.
Стихи в письме. Странные, как ты видишь. Они ещё тяжелее цыганских романсов Блока. Стихи из большой поэмы, обращенной к Лиле Брик.
Я думаю, что Полонская это ложный адрес огромной неудачной любви, которую нельзя было простить себе. Володя изолировался от своих. Он был искренне предан революции. Нёс сердце в руках, как живую птицу. Защищал её локтями. Его толкали. И он чрезвычайно устал. Личной жизни не было. Поэт живёт на развёртывании, а не на забвении своего горя. Он страшно беззащитен. Маяковский прожил свою жизнь без читательского окружения, и все его толкали, а у него были заняты руки, и он писал о том, что умрёт. Слова были рифмованы. Рифмам не верят. Его толкали.
Он умер чрезвычайно усталым. Осталась стопка тетрадей ненапечатанных стихов. Они написаны все в последнее время.
Лежит Владимир Владимирович в клубе писателей. Идёт много народа, десятки тысяч. Мы не знаем, читали ли они его».
Сейчас по этому поводу написаны сотни (наверное даже тысячи книг), мы знаем множество других деталей. Но удивительное свойство человеческих историй в том, что в какой-то момент они становятся непознаваемыми. В определённых обстоятельствах судьба превращается в притчу, и можно бесконечно спорить, но никакого единого мнения создать нельзя. Ничего нельзя доказать – и живые люди превращаются в символы, а их жизни – в притчи. Сгубили ли Маяковского Брики, или без них он не состоялся бы? Советская власть задушила поэта, сам ли он шёл на встречу гибели, был ли он раним и нежен, или невротичен и жесток – это всё выяснить невозможно. То есть, конечно, можно сформулировать связное и отчасти убедительное высказывание по этому поводу, но только это не значит «выяснить до конца, как это было на самом деле».
Это значит – создать более или менее противоречивое толкование. Как было «до конца на самом деле с Пушкиным», что там с Лениным… Ничего не понятно.Что было на самом деле с фарисеем и мытарем? Что думает человек, умывающий руки накануне чужого приговора? Кстати, Булгаков пришёл на похороны Маяковского.
Есть его страшная фотография – в жаркий апрельский день, он, весь в чёрном, стоит во дворе Клуба писателей.
История этого снимка детективна – потом оказалось, что его, как и несколько других, сделал Илья Ильф.
Для Булгакова это, я думаю, был акт примирения с человеком, который в свой пьесе перечислил его среди отживших понятий.
Ведь в «Клопе» говорят со сцены: «Сплошной словарь умерших слов»... бублики, богема, Булгаков...»
Но Маяковский теперь мёртв и находится среди совсем иных слов.
Впрочем, человеку, имевшему отношение к литературе, и бывшему в то время в Москве не придти на эти похороны было невозможно. Гуковский (в пересказе Лидии Гинзбург) говорил: "Гуковский: «Если человек нашего поколения не бродил в своё время в течение недели, взасос твердя строки из “Облака в штанах”, с ним не стоит говорить о литературе".
Но я отвлёкся.
Автора снимков долго искали, об этом есть поучительная история, рассказанная Лидией Яновской.
Групповые снимки давних времён, сделанные на печальных и радостных мероприятиях, имеют одно важное свойство.
Они напоминают финал одного рассказа Даниила Хармса.
Рассказ этот называется "Связь" и так и заканчивается: "После концерта они поехали домой в одном трамвае. Но в трамвае, который ехал за ними, вагоновожатым был тот самый кондуктор, который когда-то продал пальто скрипача на барахолке. И вот они едут поздно вечером по городу: впереди – скрипач и сын хулигана, а за ними вагоновожатый, бывший кондуктор.  Они едут и не знают, какая между ними связь, и не узнают до самой смерти".
Люди, которых снимал Ильф были связаны крепко, они знали, что их связывает.
А их связывало главное искусство того времени - литература.
Но и они не знают, что будет дальше.
Вот следующий снимок - в книге "Ильф - фотограф" он помещён на 62 станице с подписью: "В день похорон Владимира Маяковского 17 апреля 1930. Слева направо: М. Файнзильберг, Е. Петров, В. Катаев, С. Суок-Нарбут, Ю.Олеша, И. Уткин". 
Ильф умрёт через семь лет, а его брат Михаил Файнзильберг через двенадцать. В том же, 1942 году, погибнет Петров, Катаев проживёт ещё 56 лет и умрёт Героем Социалистического труда и многих орденов кавалером, а Олеша уйдёт через тридцать - в нищете и временно заслонённый другими именами.
Женщина, что сидит между ними - Серафима Суок.
Через четверть века она станет женой  Шкловского.
Сам Шкловский ходит тут же, но не догадывается о том, как сложится его семейная жизнь.
Все они понятия не имеют о своих сроках, но чувствуют одно - смерть Маяковского отделяет время прежней литературы, от новых времён.
Извините, если кого обидел

---

История про Ясную поляну

2011-06-10 16:03:56 (читать в оригинале)

А вот сегодня День рождения музея в Ясной поляне, которому исполняется девяносто лет, с чем я и поздравляю всех его сотрудников и лично Владимира Ильича Толстого.
Я же лежу там под деревом и наблюдаю цыганские пляски молодых прелестниц-экскурсоводов.
Ах, как звенят их мониста, как рыдает гармонь, будто жизнь не прожита, и счастье еще будет, а из города привезут анчоусов.

Извините, если кого обидел