berezin Голосов: 1 Адрес блога: http://berezin.livejournal.com/ Добавлен: 2007-11-28 17:02:17 блограйдером Lurk

История про мемуары Каверина о Шкловском

2011-04-29 00:36:34 (читать в оригинале)

А вот фрагмент из книги Вениамина Каверина "Эпилог"



Извините, если кого обидел

---

История про Гуковского

2011-04-28 11:33:07 (читать в оригинале)

А вот скажите, нет ли у кого доступа к полному тексту одной статьи (желательно в электрическом виде). Если это в Москве, то я бы самолично скопировал бы, но вдруг она лежит на каких-то университетских серверах?
Статья вот какая:  Гуковский Г. Шкловский как историк литературы // Звезда. 1930. № 1. С. 191—216.

Извините, если кого обидел

---

История про персов и некоторых других

2011-04-27 12:53:19 (читать в оригинале)

Вот ещё отзвук этой истории, и, заодно, некоторая ремарка относительно дипломатических успехов Грибоедова.

С дипломатией у Грибоедова было сложно - я не могу, разумеется, проверить его знание языка и проч., но он был дипломатом в побеждённой стране. Причём даже по свидетельствам Тынянова - дипломатом, который грубо нарушал этикет - ходил в сапогах по шахским покоям, требовал стула вслед Ермолову. Он проламывал этикет как дипломат, приложенный к пушкам Паскевича.

Наверное, такая дипломатия была в какой-нибудь Венгрии сороковых годов.

Лависс и Рембо ни словом не обмолвившись о судьбе русского посланника, замечают: «...и, как мы видели, Персия в ближайшие годы находилась скорее под влиянием России, чем Англии».[1]

Собственно, в их «Истории ХХ века» говорится много другого интересного: «Фет-Али-шах (1797—1834) был с 1814 года союзником англичан против афганцев. В 1828 году, после двух неудачных войн с русскими, он принужден был заключить с последними мир. 1-Англия и Россия имели каждая своего постоянного предста­вителя в Тегеране. Когда умер Фет-Али, обе эти державы по Взаимному соглашению решили посадить на престол его внука Мухаммеда. Один английский офицер принял начальство над армией, действовавшей против двух соперников Мухам­меда, разбил их и взял обоих в плен. По этому поводу англий­скому послу в Петербурге было поручено выразить министрам царя то чувство удовлетворения, какое испытывает британ­ское правительство при виде согласия воодушевляющего обе державы в отношении персидских дел. Но английский кабинет знал, что новый первый везир — эриванский хаджи, занятый больше изучением оккультных наук, — находится под рус­ским влиянием. В 1835 году кабинет сам назначил англий­ского уполномоченного в Тегеране, который до того времени всегда назначался генерал-губернатором Индии. Это было первым признаком наступления более деятельного вмешатель­ства в иранские дела.

Осада Герата персами. Около этого времени русский дипломатический агент Симонич подстрекнул шаха овладеть Гератом. Это — город, расположенный на северной окраине Ирана, на высоте 923 метров над уровнем моря, на берегах Гери-Руда, на хорошо орошаемой равнине, дающей обильные урожаи хлебов, фруктов и хлопка и усеянной множеством селений. Благодаря своему выгодному положению, обилию продовольствия и воды Герат является обязательной станцией для караванов, проходящих из Туркестана и Персии в Индию.  Население его состоит частью из людей желтой расы, частью из персов. Властелином Герата был с 1818 года один из Сад-Дозаидов, изгнанных из Кабула узурпатором Дост-Мухаммедом. При этом государе город отложился от Афганистана и стал почти независимым. Герат издавна находился в вассальных отношениях к Персии, но Фет-Али желал владеть им не­посредственно. С 1816 года он трижды подготовлял экспедиции против Герата, но ни разу не мог привести в исполне­ние свой замысел. В 1836 году русский посланник легко убедил нового шаха Мухаммеда сделать попытку взять Герат Английский дипломатический представитель тщетно силился удержать Мухаммеда от войны. Шах стал во главе экспеди­ции, которая, однако, вынуждена была вернуться, не дойдя до Герата, так как вследствие недостатка съестных припасов не смогла пройти пустыню (1836). Английский агент снова обратился к шаху с советом не нарушать мира, но столь нее безуспешно; тогда английский агент выехал из Тегерана и предписал всем англичанам-военным, находившимся на персид­ской службе, вернуться в Индию. В ноябре 1837 года шах с громадной армией достиг наконец Герата. Кроме несколь­ких европейских инструкторов при нем находились русский дипломатический агент в Тегеране Симонич, русский генерал Боровский и изрядное число русских дезертиров, которых англичане обвиняли в том, что это — солдаты, тайно прислан­ные царским правительством. В крепости находился один английский артиллерийский поручик, Поттинджер, при­бывший из Бомбея и переодетый индусским купцом. Герат считался сильнейшей крепостью Средней Азии. Он предста­влял собой, по словам Феррье, большой редут без передовых верков: это был квадрат в 1000 метров по стороне, защищаемый рвом в 15 метров ширины и 6 метров глубины, позади которого находилась насыпь в 16 метров вышины, шириной в 80 метров у основания, а на ней — стена в 8 метров вышины, снабжен­ная 150 башнями. С одного фасада крепость эта еще была прикрыта цитаделью в 100 метров по стороне.

За стенами находилось 40000—50000 жителей, число кото­рых сильно уменьшилось, за время осады вследствие голода и болезней. Персы простояли под стенами до сентября 1838 года; им приказано было посеять ячмень, чтобы кормиться им, когда выйдут припасы. Европейская армия, снабженная артиллерией, быстро повела бы осаду, потому что ничего не стоило пробить в стене широкие бреши, которые своим щебнем наполнили бы ров и дали бы возможность идти на приступ. Это именно, и предлагал старший из европейских офицеров, состоявший на персидской службе, полковник Семино. Но везир не позволял пользоваться артиллерией, потому что она стоила слишком дорого. По словам Феррье, он приказал Семино наводить осадные орудия таким образом, чтобы ядра пролетали над крепостью. «Цель моего господина, — сказал он, — не убивать, а только напугать жителей Герата. Они так испугаются гула выстрелов, что сдадутся; вы же можете досылать каждое утро слуг с телегою — собирать ядра, которые могут служить и вторично». Семино пал духом и по­кинул армию. Шах, преданный частью своих подчиненных, так и не предпринял общего штурма. Осада не подвигалась вперед, пока в августе 1838 года в лагерь шаха не прибыл английский полковник Стоддарт, отличавшийся безграничной храбростью; он взял на себя опасную задачу и благодаря своей смелости успешно выполнил ее. Стоддарт потребовал от шаха, чтобы тот немедленно снял осаду Герата и признал английское правительство единственным посредником между собой и князем Гератским. Месяц спустя шах отступил, и в Тегеран прибыл к нему английский агент Мак-Нейль условиями, предлагаемыми Англией. Последняя требовала от шаха удовлетворения за арест курьера, посланного к Мак-Нейлю в 1837 году, и отказа от всех укреплений на гератской территории, занятых во время осады города. Шах попытался затянуть дело. Тогда Мак-Нейль удалился в Эрзерум и при­казал английским военным покинуть персидскую службу. Генерал-губернатор Индии велел занять остров Харак в Персидском заливе. Тщетно шах посылал чрезвычайного посла в Лондон, тщетно искал помощи у русского царя; он принужден был уступить по всем пунктам. После того как он удовлетворил требования англичан, те вернули ему Харак, и Мак-Нейль возвратился в Тегеран (октябрь 1841 г.).

 Англичане в Кабуле. Одновременно с демонстрацией против Харака индийское правительство предприняло большой поход в Афганистан с целью низвергнуть Дост-Мухаммеда. Последний желал сразу отнять и Пешавар у сикхов и Герат у брата низложенного им эмира. Он считал возможным потребовать для себя Пешавар, предлагал взамен губернатору Индии свой союз, но последний отверг его предложение. Тогда Дост-Мухаммед на время отложил мысль о захвате Герата и обратился к России. В 1837 году он принял в Кандагаре первого русского, посланника в Афганистане, Виткевича. Подполковник Берне (тот, что исследовал Бухару), бывший неофициальным представителем индийского прави­тельства в Кабуле, сообщил губернатору, что Виткевич обещал эмиру субсидию, если тот пожелает напасть на сикхов, у Миссия Виткевича не удалась, так как он не мог обеспечить эмиру посылку на помощь русских солдат, и в 1839 году Виткевич уехал».[2]

Причём дипломатический успех Туркманчайского трактата не то чтобы сомнителен, но в нём заложено множество потом случившихся неприятностей. Двадцать миллионов рублей серебром было очевидно заложенной туда бомбой - двадцать миллионов серебром было разорением Персии.

И кажется, что всё это и не было бы выплачено до конца - даже останься Грибоедов жив.

---

История про издательские дела

2011-04-27 11:32:01 (читать в оригинале)

Надо сказать, что я с интересом наблюдал некоторую суету вокруг так называемый "сталинских" серий ЭКСМО. Это довольно забавный тип скандала, потому что он родом из дипломатического искусства обмена нотами. Два государства яростно переписываются, но оба знают, что не произойдёт ни одного выстрела, и ни один полк не будет двинут с места.

В отличие от многих я этих авторов читал в разное время, а именно в ту пору, когда зарабатывал горький кусок хлеба рецензионной работой. Книги это дурные, да не об этом речь.

Дискуссия эта довольно страшная, потому что за ней стоит большая человеческая трагедия.

То есть, либеральное мнение (именно мнение, а не люди), бьётся по тем же самым правилам, что так долго этим общественным настроением продвигались. Причём это либеральное мнение оказывается не готово к состязательности. Оно оказывается не готово даже к скучным действиям в рамках закона - написать скучное письмо в прокуратуру (Что куда проще, чем создавать альтернативное общественное мнение и альтернативные книги, да такие, чтобы они были популярны).

Нет, Господь положительно послал нам всем это в назидание. Там ведь всё хорошо - можно сколько угодно ругать правительство и Сталина, писать книжки на эту тему. Но вот, к примеру, приходят к тебе люди и говорят «Перестаньте печататься в издательстве Карабаса, потому что оно Сталина рекламирует. Сделайте патетический гражданский поступок", и тогда  либеральный писатель меняется в лице и говорит: «А идите-ка в жопу, пионэры».

Потому что всякий либерализм очень хорошо проверяется финансовыми потоками.

Я испытываю искреннюю благодарность к людям, что замутили всю эту историю, честное слово.

Такой повод для анализа возникает не часто.

Я вот, кроме юбилея гибели уникального журналистского коллектива ничего такого не помню.


Извините, если кого обидел

---

История про Альбранда и русских персиян, а так же Скрыплева

2011-04-26 14:43:04 (читать в оригинале)

"...Капитан Альбранд начал с того, что послал своих казаков — унтер-офицеров на квартиры русских и польских беглецов, чтобы узнать их мнение, pour sender le terrain, как говорится по-французски. Наши кавказские линейные казаки, украшенные георгиевскими крестами, не жалели денег и угощали своих соотечественников вином и водкой. Они убеждали их, что те ведут жалкую жизнь в Персии, где их презирают как неверующих и в случае болезни дают подыхать как собакам; гораздо утешительнее когда-нибудь умереть среди родных и быть похороненным в родной земле — надежда, которую лелеет каждый русский, потому что они, особенно простые люди, очень привязаны к своей родине, обычаям и привычкам. Многие беглецы были готовы вернуться на родину, но боялись, что по прибытии в Тифлис будут прогнаны сквозь строй и будут потом служить всю жизнь. Казаки успокаивали их и уверяли, что солдатам, которые добровольно последуют за капитаном Альбрандом, все простят и не подвергнут их телесному наказанию».
В официальном и довольно подобострастном жизнеописании Альбранда автор рисует картины поистине мелодраматические. Спрерва, когда Альбрандт только знакомится с русскими солдатами на персидской службе, некий грозный старик попрекает его тем, что их всех на родине ждёт гибель, и посланец царя выманивает их на муку. Альбранду «было видеть горькое заблуждение старика, выливавшееся из страдальческой души его в диких и сильных словах; он быстро подошел к нему, распахнул грудь свою и сказал: «Старик, ты вздумал стращать меня, ты думаешь, что мне дорога жизнь, которою я не раз жертвовал в честном бою?.. так вот тебе моя грудь, пронзи ее, — но умирая, я заклеймлю тебя проклятием за то, что ты отступил от веры своей, забыл Царя и святую родину и, что слова твои не от Бога, а от сатаны, который губит тебя!» Как ни просты были эти слова, но увлечение Альбранда, но обнаженная грудь его, на которой кровавым пятном горела славная Гимринская рана, — подействовали сильнее всякого красноречия на слушателей его. Старик отступил назад и затрясся. Очевидно было, что сердце его отозвалось на молодецкий поступок Альбранда, — темный пламень глаз его исчез, в них выступили слезы, он упал на колена, крепко обвил руками ноги Альбранда и долго рыдал не могши произнести ни одного слова; наконец, едва внятным голосом он простонал: «Прости, или зарежь меня!» Альбранд хотел вырваться из судорожных объятий его, но это было невозможно, — старик прильнул к нему и не поднимая лица от земли, повторял с настойчивостью отчаяния тоже самое. Разтроганный до слез драматичностью этого положения Альбранд, наклонился к старику и положив ему руки на голову — простил его. Прощение это осветило угрюмые дотоле лица всех других беглецов; увлеченные примером своего вожака, они бросились к Альбранду, цаловали его руки, плакали и в один голос вызывались идти с ним на край света».

Бларамберг продолжает: «Поляки ничего не хотели слышать об этом, но немало русских беглецов пришло на следующий день в посольство. Здесь их хорошо приняли, дважды в день выдавали хорошую еду и порцию водки, и Альбранд, наделенный редким даром обращения с русскими солдатами, так расположил их к себе, что за первыми вскоре последовало столько, что в резиденции с трудом смогло разместиться такое количество людей. Альбранд часто приходил к ним, говорил с ними, как солдат с солдатом, пил с ними водку, и каждый вечер слышались русские песни под аккомпанемент тамбурина и колокольчиков. Так была усмирена русская часть батальона и возвращена к выполнению своего долга. С поляками у Альбранда дело обстояло хуже. Они не верили обещаниям, особенно те, кто на персидской службе получил звание офицера, и лишь заверение, что польские офицеры уволятся со службы, сохранив звание, и получат разрешение вернуться к себе на родину, если они добровольно со своими подчиненными последуют за капитаном через границу, сломило сопротивление, и они обещали сделать все возможное, чтобы их польские соотечественники прислушались к этому. Действительно, в русской миссии появилось и много поляков. Чтобы разместить всех перебежчиков, русский министр снял за городом большой караван-сарай, где расквартировали весь батальон. Здесь Альбранд устроил для солдат праздник, который превратился в грандиозную попойку, так как он нарочно пил с ними, чтобы еще больше склонить на свою сторону, и на самом деле все восхищались им и слепо ему повиновались.
Так как весь батальон перешел теперь на нашу сторону, началась подготовка к его отправке. Однако возникло препятствие, которое задерживало выступление: солдаты в течение 15 месяцев не получали жалованья, и персидское правительство заявило, что в настоящий момент не в состоянии заплатить батальону долг в размере 4 тыс. голландских дукатов.
Чтобы устранить это препятствие, полковник Дюгамель распорядился выплатить указанную сумму из казны императорской миссии. Теперь солдаты хотели получить деньги наличными, но Альбранд просил их положиться на него в этом деле. Он разделил батальон на роты и взводы, во главе которых остались те же офицеры, фельдфебели и унтер-офицеры, что и раньше, на персидской службе. Начальствовать батальоном он также доверил прежнему командиру, полковнику, в прошлом русскому унтер-офицеру, женатому на дочери Самсон-хана. Каждая рота должна была выбрать каптенармуса, которому бы она полностью доверяла. Альбранд приказал сделать ящик для батальонной кассы и четыре поменьше для ротных касс. Потом был объявлен полный сбор. Каждому солдату отсчитали по два дуката, а остаток поместили в ротную кассу, которая опечатывалась ротным каптенармусом и сдавалась в батальонную кассу с приложением печати командира роты и командира батальона. Сданные на хранение в батальонную кассу деньги должны были быть по прибытии батальона в Тифлис выплачены владельцам, что позднее и произошло. Солдаты поняли всю целесообразность заведенного порядка и успокоились. Полученные 2 дуката были тут же растранжирены и пропиты. Капитан Альбранд заключил контракты с несколькими армянами, которые должны были следовать за батальоном как маркитанты и снабжать его ежедневно бараниной, хлебом, рисом и водкой. Далее он нанял необходимое количество мулов, чтобы везти багаж, а также жен и детей семейных солдат. И когда все было готово к выступлению, русский министр со всей миссией приехал в вышеупомянутый караван-сарай, где батальон был выстроен в каре в парадной форме. Здесь уже находился армянский православный священник со своими помощниками. Спели Те Deum, потом перед батальоном держал краткую речь полковник Дюгамель. Он поздравил солдат с тем, что они теперь снова стали верными подданными его величества императора, заверил их, что все данные им обещания будут выполнены, и пожелал благополучного пути обратно на родину. Батальон ответил громовым «ура!», и мы вернулись обратно в город, очень довольные тем, что так благополучно выполнили столь тяжелую миссию. Огромная заслуга в этом принадлежит капитану Альбранду; вряд ли кому-нибудь другому удалось бы выполнить это поручение лучше, чем сделал он.
22 декабря батальон выступил из караван-сарая. Было 8–10° мороза. Впереди шел Альбранд, певцы и музыканты следовали за ним, затем весь батальон с громким пением в полном вооружении; потом двигался обоз, т. е. мулы с женщинами, детьми и багажом; шествие колонны замыкал арьергард. Первую часть пути Альбранд шел пешком, чтобы показать солдатам хороший пример, и он благополучно провел всю колонну через Араке в Тифлис, несмотря на суровую зиму в Азербайджане в 1838/39 г. и сильные снежные бури, особенно в горах Кафлан-Кух; потерялись только два человека, которые, вероятно, погибли во время одного из таких снегопадов. По прибытии в Тифлис капитан получил в награду звание подполковника, пропустив чин майора. Польские офицеры уволились со службы и уехали на родину. Сам батальон с женщинами и детьми был поселен в станицах вдоль Кубани, офицеры и солдаты получили жилье и землю и были довольны своей судьбой. С тех пор никто больше не помышлял бежать в Персию. Так закончился у нас в Тегеране 1838 год.
Поскольку батальон, состоящий из русских и польских беглецов, провел в Персии около 30 лет, он участвовал за это время во многих походах, которые Персия предпринимала против курдов и туркмен. Мне рассказали много историй о мужестве батальона и о страхе, который он вселял упомянутым народностям и самим персам» http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Kavkaz/XIX/1840-1860/Spakovskij_A/text8.htm

Извините, если кого обидел