История про ответы на вопросы
2011-09-01 16:56:44 (читать в оригинале)
http://www.formspring.me/berezin
– Хотели быть начальником?
– Не очень. Самое тяжёлое быть начальником, когда у тебя есть подчинённые, и, одновременно, ты и сам подчиняешься вышестоящим начальникам – и вот когда ты между ними, то и верхние и нижние жить тебе не дают. Сверху спускают дурацкие указания, снизу не выполняют твои, вполне разумные. Только ты приструнил нижних, тебе уже надавали по шее сверху. В общем, быть средним звеном – занятие незавидное. Верьте мне, я пробовал.
Куда лучше быть командиром партизанского отряда, сотни анархистов или главой тоталитарной секты. Но тут у меня опыта нет. Да и желания, признаться, тоже.
***
– Вы хотели бы записаться на какой-нибудь курс похудения? – Ну, это было бы забавно. Да только такие вещи – как с кулинарными курсами и обучением танцам. Тут-то и и простор юмору и комическим рассказам. Но я-то знаю, что с похудением всё очень просто – нужно меньше есть и больше двигаться. Всё остальное – танцы вприсядку вокруг этого правила.
– У вас что-нибудь болит?
– Ну, разумеется.
***
– Вы говорили про ревность, и я подумала вот что: вам не кажется, что это просто физиологическое чувство?
– Тут я чуть-чуть прогну определение, чтобы сформулировать важную для меня мысль. Физиологическая ревность – это для меня ревность к физиологии, все эти смешные поиски мужчин в шкафах и шифрование телефонной книжки. Есть куда более острая ревность – в той любви, которая ещё длится, но ты знаешь, что она живёт своей жизнью, где давно нет тебя: она смеётся, плачет, вырастают дети, меняет работу, украли деньги на курорте, разбила машину, сын выиграл олимпиаду, на даче пожар... И во всём этом тебя нет.
***
– Вам не кажется, что бытовая забота (это когда вам всё гладят, подогревают и за столом повязывают салфетку), так вот, что такая забота – унижает?
– Я думаю, что тут беда, если начинается счёт: мы вам брюки погладили, а вы нам за это туфли купите. И этот счёт идёт днём и ночью – тут, конечно, беда. А если есть какая-то спокойная договорённость – так совет да любовь. Унизительно другое: я видел отношения людей, где кто-то испытывает рабскую покорность другому, такое, пожалуй, рабское наслаждение в бытовой заботе – вот это человеку может быть унизительно. Ответить сильным чувством он, к примеру, не может и всё глубже погружается в состояние неоплатного должника. Иногда за это дети ненавидят родителей – вот за эту заботу, за то единственное, что родители умеют воспроизводить. Тут вы правы – это унижает.
Но потом и вовсе становится опасным.
– Отчего вы так не любите людей? Или вы притворяетесь? Многие ведь притворяются хуже, чем они есть – из кокетства, суеверия или для того, чтобы неожиданно кого-нибудь поразить своей положительностью.
– Ну, я как раз некоторых людей люблю. Я просто к большим массам двуногих существ без перьев отношусь насторожённо. Сдаётся мне, что они форменные идиоты. Причём нет ничего опаснее и утомительнее, чем вести диалог с человеческой массой, а то и пытаться её улучшить. Да и окружающий мир – штука непростая. Умирающий писатель Астафьев написал: "От Виктора Петровича Астафьева. Жене. Детям. Внукам. Прочесть после моей смерти. Эпитафия. Я пришел в мир добрый, родной и любил его безмерно. Ухожу из мира чужого, злобного, порочного. Мне нечего сказать вам на прощанье". Имел, надо сказать, причины. Но про кокетство – наблюдение правильное, правда отчасти его сделал покойный филолог Михаил Бахтин, когда писал о карнавальной культуре. Культура эта сложная, не об ней речь, но желания богачей притвориться на время бедняками, желания знатных дам переодеться ветреницами (впрочем, тут нет особого превращения) – известны.
Тут, правда, игра, и всегда возможность вернуться обратно. Я видел в юности мальчиков из интеллигентных семей, что старательно учились ругаться матом (многие в этом преуспели), и пили какие-то чудовищные напитки, что брали не крепостью, а токсичностью. Потом маятник качнулся в сторону капиталистических ценностей и стало можно притворяться циничным и алчным.
Вот тут и было кокетство – я, дескать, умею вести дела, знаю счёт копейке, но если вы вглядитесь в мою душу, израненную тем злом, что я творю, отнимая эту копеечку у старух, то вы увидите там стихи Пастернака и Мандельштама. Если вы всмотритесь в то, что стоит за рейдерскими захватами, которыми я занимаюсь с печалью и неохотно, то обнаружите там музыку Шнитке и Губайдуллиной. В итоге выходила какая-то дрянь – ни Шнитке, ни Пастернака, ни трудовых миллионов. Срамота одна.
Стратегия "полюбите нас чёрненькими, а потом вы увидите, что мы вообще-то беленькие, и это открытие окрылит вас" – стратегия проигрышная. Так что у меня всё по-честному: восторга по поводу человеческого естества я не испытываю – божественного в нём мало, а звериного много.
Что не отменяет того, что божественное в нём есть.
Мало, но есть.
Извините, если кого обидел
