berezin Голосов: 1 Адрес блога: http://berezin.livejournal.com/ Добавлен: 2007-11-28 17:02:17 блограйдером Lurk

История про ответы на вопросы

Постановлением комиссии до чистке техникума исключён как «чуждый» Константин Розанов. По этому поводу считаю необходи­мым сообщить следующее: по происхождению он «чуждый». Отец его был чиновником, преподавал физику и математику в военном училище. Он умер в 1918 г., будучи уже на советской службе, членом профсоюза. Константину Розанову тогда было девять лет, отца своего он помнит смутно, После смерти отца он жил в Ленинграде на иждивении сестры Евгении, служившей в ряде советских органов, в частности в Административном отделе Петросовета, в нашем посольстве в Варшаве (куда выехала в составе всего посольства из Ленинграда)… и т.д.  В 192I году семья её, в том числе и Костя Розанов, переехала к брату в Одессу и жила там до 1923 года, на средства сестры, переводившей деньги семье по почте. С 1920 года, эти деньги переводил уже я, и таким образом, с января 1925 года Костя Розанов жил на моем иждивении. В конце 1923 года мать Кости Розанова умерла, и Костя в возрасте 12 лет, оставшись круглым сиротой, оказался не только моим иждивенцем, но и переехал ко мне в се­мью в Баку, где я служил в Красной Армии.

По поводу брата: от семьи оторвался в начале империалистической войны, когда был взят в качестве моториста (офицером не был). В годы революции демобилизовался и в ст. армии в Одессе. Когда Одесса стала красной, он связался с семьей и в 1925 год; эта семья (мать и двое детей) переехала из Ленинграда туда, в Одессу. Здесь брат работал в Р.К.И., в Губ.Профсовете и проч. организациях, пользовался довернем. Семья жила в Одессе отдельно от брата, причём отношение у него к семье было самое скверное.

Мать во всех письмах жаловалась на голод и на отсутствие элементарной заботы со стороны сына. Под конец у них наступил почти полный разрыв, и эта семья жила материально почти полностью на средства мои. Кроме того, мать прирабатывала гроши случайной работой.

Через 5 лет после смерти матери, и перевода Кости ко мне в семью в 1927 году, выяснилось, что старший брат, при котором Костя жил в составе семьи в течение 1½ лет (11-12 летним ребёнком), арестован за службу в белой армии  в 1919 году и сослан в Соловки.

Спрашивается: можно ли ставить в вину ребёнку 11 лет, что его мать переехала к старшему брату, в то время активному советскому работнику. Если даже мать знала (чего я не думаю) о скрывании сыном своего прошлого, виноват ли в этом ребёнок?

Наконец, служба в белой армии выявилась через пять лет после отъезда ребёнка из Одессы, где оставался этот брат, до 27 г. являвшийся Советским работником.

Во всяком случае, на ребёнке это полуторогодичное пребывание в Одессе никакого влияния в смысле политическом не имело.

Перед мною в 1923 году стояла дилемма: либо – 1) я должен был отказаться от помощи круглому сироте, бросить его на путь безпризорника, ханжески мотивируя это тем, что 12 лет назад его сделал «чуждый человек», либо – 2)я должен был неповинного в своём  происхождении 12-ти летнего ребенка, лишившегося «чуждого» отца в возрасте 9-ти лет, вырастить и сделать его полезным чле­ном Советского Общества.

Я принял второе решение и ни одной минуты в этом не раскаивался. Из сырого материала, в результате 9 лет непосредственной работы и 10-ти лет материальной заботы, мне удалось вырастить хорошего комсомольца, добросовестного в общественном,  деловом (учебном) и бытовом отношении.

Решение об исключении его из Техникума считаю ошибкой, вызванной недостаточно серьезным подходом к данному конкретному случаю, подходом формальным, а не диалектическим.

В самом деле,  что должно было бы лечь в основу определения социально-политической физиономии данного человека: то ли, что он до 9-ти лет рос в семье отца-чиновника, или, даже, до 12-ти лет – в семье старшей сестры - рядовой Советской сотрудницы (машинистки), или что  последние, наиболее сознательные годы, когда физически, идеологически и всячески, формируете я человек, - в возрасте от 12-ти до 21 года, - этот индивидуум растёт под руководством и самым тщательном наблюдении партийца (с февраля 1917-го года), бывшего красногвардейца, ныне Командира и Комиссар РККА, человека, который сам является не случайный элементом в Партии, а который проверен в условиях боев, партийного подполья, тюрьмы и т. д?

Я не вижу необходимости говорить о себе подробно, желающие получить обо мне сведения всегда могут сделать это без всякого труда. Но я хочу указать, что для меня вопрос о Косте РОЗАНОВЕ является не вопросом «родственной» заинтересованности, а вопросом партийного и общественного долга. Ибо я растил и воспитывал его так, как должен бы делать каждый, уважающий себя партиец, растил его на средства, которые получал за службу в Красной Армии, за службу Пролетарской Революции. Согласится с исключением Кости РОЗАНОВА из Техникума и ВЛКСМ – значит признать, что я свои энергию и средства, предназначенные службе рабочему делу, выбросил зря на белое дело.

Это, конечно вздор. И потому, не могу согласиться с серьезностью постановки вопроса об исключении.

Не могу признать себя, партийца и всю нашу общественность настолько импотентными политически, что тень бывшего чиновника, смутно сохранившаяся в памяти тогда 9-ти летнего ребенка, а теперь 21-го летнего юноши, окажется сильнее, чем 11-ти летняя работа в условиях пребывания  в семье партийца, командира Красной Армии, его среде, юношеских Советских организаций и т. д.

Костя РОЗАНОВ для меня не «родственник»|, а продукт моей долголетней работы. Поэтому не могу согласиться на уничтожении одним росчерком пера результатов этой работы.

ЧЛЕН ОБЛАСТНОГО КОМИТЕТА ВКП(б) – (ЦЧО),

ЧЛЕН ПАРТИИ С ФЕВРАЛЯ 1917-ГО ГОДА,

ВОЕННЫЙ КОМИССАР ТАНКОВОЙ ШКОЛЫ

(ШАУМЯН)

2 Марта 1931г. Гор. Москва.