bilzho Голосов: 2 Адрес блога: http://bilzho.livejournal.com/ Добавлен: 2007-11-28 17:03:22 блограйдером Lurk

Железнодорожные заметки, продолжение

2007-10-17 10:20:02 (читать в оригинале)

ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ ДЮКА

Я ехал в поезде Берлин–Брюссель. Мужской голос, объявляющий остановки на резком немецком, сменился на женский, журчащий по-французски. Паспорта никто не проверял. А жаль. У меня в паспорте стояла бельгийская виза, сделанная мне по большому блату моим другом Шарлем, в то время помощником посла Бельгии в СССР. Шарль говорил на 12 языках, разбирался в искусстве и музыке и был довольно остроумным. Его жена, скромная и очаровательная Диана, особа королевских бельгийских кровей, говорила только на
6 языках. Она водила экскурсии по Москве для жен дипломатов и изучала русскую историю. К
ним-то в гости я и ехал.

А еще они обещали мне помощь – отобрать мои картины у толстого буржуя Дюка де Тостера, бесцеремонно присвоившего их после моей выставки. Шарль сказал, что у него большие связи и что мы «наедем» на Дюка.

Позже я узнал, что Дюк находится в «черном списке» людей, с которыми в Бельгии не рекомендовано иметь дело. Я не знал и того, что папа Дианы – владелец тогда не известной в нашей стране пивной фирмы Stella Artois, в которой Дюк кем-то числился.

Прибыв в Брюссель, я сразу решил навестить нечистоплотного толстяка. Подходя к двери его дома и заглянув в окно ресторана, который располагался на первом этаже, я остолбенел. Мои картины украшали его стены. Проблему интерьера своего ресторана капиталист месье де Тостер решил просто. Он не мог предположить, что советский художник когда-нибудь вернется в Бельгию. Лицо повара Жана, увидевшего меня через стекло, выражало почему-то ужас. Потом Жан взял себя в руки и исчез. (А ведь он в первый приезд симпатизировал
мне!)

Я позвонил в дверь. Домофон сообщил, что Дюк де Тостер будет через 2 часа. Когда я вернулся, уже с Дианой, ресторан был закрыт, свет в нем был погашен, а картины со стен сняты. В дом нас пустили лица с кавказской внешностью. Или сицилианской. Мы с Дианой расположились в креслах в гостиной толстого Дюка, а он возлежал напротив на диване в рваной длинной арабской рубахе. Над ним на стене висел мой триптих, который заменил висевшее здесь до этого романтическое полотно XIX века.

Дюк хамил Диане и разговаривал с ней на «ты». Он сказал, что картины он не вернет, что за них отвечает его жена Жаклин, а ее сейчас нет. И долго не будет. Дурачок, он не подозревал, с кем я пришел. Когда об этом разговоре узнал Шарль, он рассвирепел. Дюк был уволен из фирмы. Что он сделал еще и кому звонил, не знаю. Но на следующий день и картины вернули. Кроме триптиха, который Дюк оставил себе. Мол, автор жил у него, и это, типа, плата за проживание.

Почему именно этот триптих оставил себе Дюк – загадка. Видимо, сюжет был ему близок. На первой части были изображены две амебоподобные особи мужского и женского пола. На центральной – они занимались любовью. А на третьей части она съедала его.

Жена Дюка Жаклин, изменявшая ему с венгром Аттилой, очередной раз лечилась от алкоголизма. Пробыв в гостях у Шарля с Дианой несколько дней, ночным поездом я возвращался в Берлин. В купе на 6 сидячих мест я был один. Закрыв глаза, я смотрел свое кино. На экране мелькали мои картины, лицо толстого Дюка,
удивленные круглые глаза повара Жана, довольные успешным завершением операции лица Шарля и Дианы.

Вдруг просмотр фильма был прерван громким немецким смехом, криками, звоном бутылок. Я открыл глаза. В купе входили пассажиры. Это были сильно пьяные, с дегенеративными лицами немецкие футбольные болельщики. На 5 свободных мест сели 8 человек. Пиво лилось рекой в прямом смысле. Пол был им залит слоем толщиной в палец. Уйти было невозможно не только потому, что к полу прилипали подошвы, – весь
вагон был такой. Весь поезд. Потом в купе появились еще 2 девушки. Итого 10 человек.

Закрыв глаза, я смотрел уже совсем другое кино. Сильна все-таки генетическая память. Немецкий хохот, свист, песни – это было уже кино про войну, а я – разведчик в тылу врага. Заснувший сосед положил мне голову на плечо. Я медленно опускал плечо, ниже, ниже, ниже, а потом резко вверх. Голова соседа подлетала, он просыпался и не мог понять, что произошло. И по новой, и по новой, и по новой…

Я был доволен – ухо у него было красное. Это была моя маленькая месть. Моя маленькая победа. Через несколько дней наступало 50-летие начала Великой Отечественной войны – 22 июня 1991 года.