Вы можете распределить еще 15 баллов

Пока нет ни одного отзыва. Оставь свой отзыв первым!

Последняя оставленная запись:

Берг, прапорщик и Гора

2013-07-18 22:23:37 (читать в оригинале)

22 июня 1948 года родился Владимир Ланцберг. В летней фестивальной суете внезапно вспомнилась последняя встреча с ним. Записал. Выкладываю.
Берг, прапорщик и Гора
Последнее выступление на Гитаре фестиваля имени Грушина
В тот незабываемый далёкий год мне посчастливилось работать секретарём-машинисткой у Михаила Яковлевича Вейцкина. Поскольку клавиатуру компьютера и личный состав (бардов всех мастей) я знал достаточно хорошо, а других желающих сидеть в пекле тяжёлой палатки лагеря оргкомитета фестиваля имени Валерия Грушина не нашлось, то никто таковую должность у меня не оспаривал.
В тот жаркий июльский день Вейцкин собирал главный фестивальный концерт на Горе, что для меня было безумно интересно, а для него уже вполне привычно. И всё внешне развивалось весьма привычно: Борис Кейльман, пользуясь своими немалыми правами привычно и деловито мешал, Борис Есипов, доказывая, что инженер — профессия, а не цветные корочки диплома, привычно гасил любые возникающие конфликты, а одна певица, бывшая некогда златовласой, привычно стремилась попасть и в начало и в финал концерта, главное, чтобы в прайм-тайм. Мимо носились с зачехлёнными гитарами и сопровождающими девицами барды, спеша с одной эстрады на другую, чтобы усладить слух и взгляд публики собственными шедеврами.
В тот напряжённый рабочий момент, когда Михаил Яковлевич уже почти полностью собрал заветную программу, а мне оставалось допечатать слова «финальная песня» в седьмом варианте сценария, Вейцкин остановил совсем было обрадовавшихся собеседников: «А Ланцберг?»
В тот самый краткий миг повисла пауза истинно мхатовская. Все присутствующие (даже моя скромная особа) знали о непростых отношениях, сложившихся между оргкомитетом фестиваля и создателем (кстати, с подачи того самого оргкомитета!) специальной сцены «Второй канал» Владимиром Исааковичем Ланцбергом. Дилемма, сформулированная Михаилом Вейцкиным со спартанской простотой, от понятности каждому из собравшихся, проще не становилась. «Нельзя НЕ включать в главный концерт поющего и пишущего руководителя отдельной сцены, неоднократного лауреата этого самого фестиваля. Но и включать его…». Зная высокие моральные принципы Ланцберга, его интеллигентно-ригористский характер, можно было нарваться на острый отказ ещё на стадии приглашения. Однако в случае принятия оного, уж тем более становилось опасно, поскольку всегда имелась возможность услышать от Ланцберга с главной сцены (знаменитой Гитары) такое! Как позже скажет один сибирский бард: «Уж лучше бы Володя матом ругался. Не так обидно».
— Я поговорю с ним, — предложил дипломатичный и выдержанный Есипов. Вейцкин мягко покивал головой, соглашаясь: «Я тоже попробую». Кейльман благоразумно промолчал. Мне стало удивительно интересно, как они станут договариваться с непокорным поэтом, чья железная непримиримость в вопросах личной и творческой порядочности бардов стала притчей во языцах в нашем поющем мире.
В тот знойный послеполуденный час Вейцкин определил место в концерте, где станет петь Владимир Ланцберг и не спеша направился к грозному и неприступному для пошлости «замку» сцены Второго канала, тогда ещё жившего на поляне фестиваля авторской песни имени Валерия Грушина. Мне удалось увязаться за Михаилом Яковлевичем, хотя особой радости не ощущал. Незадолго до этого мой злобный язык выдал определение, после которого личные отношения с Владимиром Исааковичем резко ухудшились. Когда при очередном жёстком разборе выступления молодых уральских талантов, помощники Ланцберга позволили себе перейти (как мне тогда показалось) грань между анализом творчества и обличением, то с моих губ невольно сорвалось: «Моджахеды Ланцберга хотят быть святее самого Пророка!» Перешли они тогда в запальчивости борьбы за чистоту жанра грань уважения к человеческому достоинству или почти перешли? Трудно судить за давностью лет. Но фраза быстро пошла гулять по фестивальной поляне. Поэтому мне вряд ли стоило рассчитывать на радушный приём на «Втором канале». Однако журналистское любопытство осилило страх перед возможными неприятностями и моя тихая и скромная персона безмолвно сопровождала Вейцкина.
В тот долгий жаркий период плавно уходящего летнего солнца тени весьма причудливо ложились на лица и словно приглушали звуки разговоров. Может быть, поэтому мне не удалось услышать ни слова из беседы двух удивительных людей. А может просто очередное средневолжское дарование слишком громко терзало струны гитары и ярко страдало, крича непоставленным голосом в микрофон.
Вейцкин и Ланцберг беседовали, почти положив головы друг другу на плечи, как это делают лошади в красивых и яростных фильмах Анджея Вайды. Они говорили друг другу в ухо, потом слушали ответ собеседника, потом снова говорили. Наконец молодое дарование закончило собственнорождённую 17-тикуплетную песню, Владимир Исаакович кивнул, соглашаясь с последним доводом Михаила Яковлевича, и негромко произнёс с чарующей картавинкой: «Приду». На сём высокие договаривающиеся стороны разошлись.
По дороге в наш лагерь Вейцкин задумчиво произнёс: «Надо бы его встретить на подходе к Гитаре. У него же наверняка нет ни пропуска, ни бейджика».
— Михаил Яковлевич, но там же есть девочки из секретариата…
— Да уж, девочки… — не соглашаясь, протянул Вейцкин.
Ни он, ни я ничего не имели против девочек. Но для успешной деятельности секретариата требовалось, чтобы они были молодые, работящие, выносливые и талантливые.
Молодых длинноногих хватало, имелись и работящие. Выносливых оказалось намного меньше, они быстро уставали от наших нудных подготовительных занятий и убегали поглазеть на бардов или просто искупаться. Хуже всего было с талантливыми, такими, кому не приходилось повторять задание более пяти раз.
Объективно говоря, к концу нашего долгого мероприятия, нашлись и такие, кто сочетал в себе пытливый юный ум, девичье обаяние, музыкальный вкус и работоспособность. Но они почему-то оказались в числе лауреатов фестиваля, и гонять их по большой поляне с нашими поручениями оказалось несколько неэтичным.
Поэтому мне пришлось вздохнуть и пообещать: «Встречу и проведу на Гитару». Вейцкин благодарно кивнул.
В тот умиротворяюще прохладный вечер, плавно переходящий в волжскую ночь на главной концертной сцене фестиваля — Горе — собрались несколько тысяч человек, искренне считающих, что нет лучшей песни, чем бардовская и для них нынче будут петь истинные пророки её. Мне удалось угадать с одёжкой и обувкой, благо таковой в рюкзаке явно не избыток, так что ничего не жало, не давило, не мешало двигаться. На случай встречи с незнакомыми милиционерами на моей шее висело аж три документа, удостоверяющих личность: член жюри первого этапа прослушивания, пресса и член оргкомитета. Последнее удалось почти незаметно снять с доверчивого Саши Исаева, что весьма радовало мою мелкоклептоманскую душу. На камуфляжной кепке родного уральского производства красовались несколько значков самых разных фестивалей, на одной руке висел солидный диктофон китайского производства, а другую украшала одолженная до утра фотокамера «Минольта». Из кармашка пятнистой жилетки «Сплав» вызывающе торчал пропуск на лучшие места Горы. Словом, крутой папарацци.
Весь мой джентельменский набор, глядя сверху вниз, тщательно изучил прапорщик ОМОНа, чьи берцы 48-го размера загораживали тропу, ведущую к Гитаре. Потом берцы посторонились и хрипловатый баритон с высоты двух метров предложил: «Проходите, пожалуйста!»
— Спасибо. Но мне придётся пару раз Вас потревожить, пройдя туда-сюда.
— Снимать будете?
— И не только. Мне поручено встретить одного из самых почётных гостей.
— Кого, если не секрет? Губернатор на месте, мэры — оба уже прибыли. Даже на «этого» фестивальную майку надели и устроили вместе со свитой.
Под «этим» прапорщик подразумевал давно ожидаемого Борисом Кейльманом высокого (не в смысле роста, а в смысле положения) гостя, носящего прозвище из надоевшей телерекламы. VIP-визитёр с двойной фамилией занимал пост полномочного представителя Президента России в Приволжском федеральном округе и вызывал у местных долгие споры. Одни говорили, что поскольку молодой и профессор, то много вреда от него не будет. Другие же утверждали обратное: мол, именно поэтому вреда будет куда как много.
Однако в тот вечер VIP-гость вёл себя весьма прилично в отличие, скажем, от столичного теле-шоумена, вообразившего себя бардом и пролезшего в пижонском джинсовом костюме с гитарой на главную сцену фестиваля и что-то там оглушительно мяукавшего. Чтолбы улучшить отношения с ОМОНом и обеспечить беспрепятственный проход Ланцбергу, пришлось объяснить товарищу прапорщику, что тот почётный гость, кого дожидаемся, из других. Собравшись с духом, мне удалось кратко, но довольно внятно рассказать про выдающуюся роль Владимира Ланцберга в детской педагогике, современной поэзии и в нашей песне, наконец.
Жёсткие усы прапорщика чуть дрогнули:
— Ну, раз такой нужный человек, то встречай своего Ланцберга (Мы уже перешли на «ты»). Вместе с сопровождающими. Только где же их всех посадить, мест-то почти не осталось?
— Берг придёт один. Вместе с гитарой.
Тут он и пришёл. Ни пропуска, ни бейджика, естественно, не наблюдалось. Кеды вымытые, но весьма поношенные, спортивные брюки чистые, но с вытянутыми пузырями на коленях, знаменитая ветровка неопределённо-тёмного цвета поверх рубахи-ковбойки. Внимательный взгляд его сквозь толстолинзовые очки ощупывал Гору.
И чтобы ни у кого не возникло вопросов, мне пришлось скользнуть поэту навстречу и, поздоровавшись, предложить пройти вдоль берега протоки туда, где размещался выход на Гитару. Берг кивнул, поблагодарил и, неспешно устроившись прямо на траве, начал подстраивать гитару.
Внезапно из темноты бесшумно возник мой прапорщик и протянул Владимиру Исааковичу бумагу и ручку. Тот сперва недоуменно посмотрел на эти два столь знакомые ему в обычной жизни предмета, подумал и… дал прапорщику автограф. Потом они оба, двухметровый прапорщик и маленький Берг, одновременно поднялись и двинулись к сцене.
В тот непостижимый удивительный миг прожектора освещения сошлись, образовав невероятный, невозможный полупрозрачный световой коридор эллиптического сечения, переливающийся неброскими, но запоминающимися красками. Прапорщик, резко козырнув, стремительно растворился во тьме. И дальше Владимир Ланцберг пошёл один. Навстречу Песне.