Интересное свидетельство русского молодого человека, прожившего с семьей некоторое время в США.

"Все подозрительные действия и фигуры, создающие опасность и дискомфорт в США, должны быть немедленно разоблачены, обезврежены и наказаны!" - Таков девиз каждого примерного гражданина США.

С раннего детства всем гражданам США прививается мысль о необходимости анонимной помощи государственным исполнительным и судебным властям. В криминальных ситуациях бдительность и помощь, действительно, просто необходимы. Однако, когда это переходит в манию, то становится просто страшно ходить по улицам…

В США я постоянно осознавал, что море скрытых глаз и ушей следит за каждым моим движением и словом. Вы не подумайте, что это мои навязчивые идеи. Нет. Это другое. Чисто американское. Знаковое.

В США на многих улицах стоит особый дорожный знак с изображением огромного глаза или силуэта вора в шляпе, пальто и очках, с сопутствующей надписью: "Соседи Смотрят!" Т.е. смотрят, подслушивают, записывают и доносят!



На каждом автобусе в США и через каждые пять километров американского шоссе стоит реклама с надписью: "Доносы принимаются через текст или по телефону 012, анонимность всем доносителям гарантируется!"

Вышколенные с пелёнок стукачи-доносчики поощряются. Анонимность и неприкосновенность им обеспечена. Мощнейшая обработка в школах приучает каждого американского школьника к доносам со школьной скамьи, в первую очередь на родителей, прививает любовь к системе, в том смысле что она (система-мать) всегда им поможет отстаивать их личные права, права свободного человека США! Первокласснику вдалбливается до мельчайших подробностей модель поведения всех членов семьи, кто как должен говорить, как должен быть одет, где лежать, как правильно принимать душ и т.д. А о малейшей несогласованности поведения родителей с предложенной в школе американской моделью следует немедленно рассказать "доброму" учителю, который мгновенно примет соответствующие карательные меры.

Если в США мы, родители, не то что заговорим, а помыслим о чем-либо "нормальном для России" - чтении сказки сыну лёжа в кровати, или о желании отца в жаркое время оголить в саду торс, или всего лишь о просьбе отца к чаду убрать в детской или требовании сделать уроки - расплата за легкомыслие родителя будет страшной и безотлагательной. Даже о легком крике и хотя бы однократном суровом взгляде на ремень - в США надо сразу и навсегда забыть. Иначе – лишение родительских прав… Таким образом, ребёнок в США быстро входит в роль надсмотрщика, открыто шантажируя родителей.

Не успев прилететь в свободную страну и насытиться глотками американской свободы, на меня тут же посыпались проблемы. Сначала в США нам не разрешали снимать двухкомнатную квартиру, мотивируя это соответствующим законом США - мы обязаны были снимать только «трешку».

Пришлось нам снять жилье в более дешёвом месте у арабов. Наш дом был битком набит алкоголиками, которые ходили, трясясь и мечтая лишь об алкоголе. Но они не доносили на нас, и мы были благодарны им за это!..

Однажды с нами произошел чисто американский инцидент. Мы гуляли всей семьёй по городскому парку, наслаждаясь погодой и отдыхом. Наш трёхлетний сын, катаясь на велосипеде, радостно разгонялся, опережал нас на пять метров, а потом послушно дожидался впереди. Разогнавшись в очередной раз, он неожиданно остановился на перекрёстке с другим тротуаром, который был метрах в десяти от нас. Мой малыш нажал на тормоз своего трёхколёсного велосипедика в неудачный момент. По чисто американскому совпадению к месту пересечения двух тротуаров, где остановился наш юный злополучный велосипедист, подбежала в спортивном костюме женщина и подъехала проезжавшая рядом полиция. Разминающаяся американка вдруг стала кричать, резко поднимать руки вверх и даже подпрыгивать, привлекая внимание полицейских. Потом, оглянувшись и увидев нас, она как ни в чем не бывало продолжила свои упражнения и побежала дальше. Спустя пару-тройку секунд мы приблизились к сыну-велосипедисту.

- Всем стоять! Не двигаться! Ждать дальнейших распоряжений! - закричал нам бдительный полицейский прямо из окна машины.

Затем он вышел из машины и неспеша подошёл к нам. Первым делом он потребовал предъявить ему все наши документы, не отвечая на вопросы о причинах декларирования. Переписав все наши данные: имена, адреса, места работы и тому подобное, в конце концов - он попросил наших объяснений :

- Почему ваш сын вот уже двадцать минут находится в этом парке без присмотра?



Моему негодованию не было границ!

-​ Какая клевета, каких двадцать минут? Не прошло и пяти секунд, - запротестовал я.

-​ Нет, та женщина-заявитель сказала первой, что прошло "именно двадцать минут". Я записал. Сигнал-то был получен от неё.

-​ Поймите, двадцать минут - это просто нереально. Ребёнок всегда был рядом с нами, - настаивал я.

-​ Стоп. Стоп! - тут уж полицейский поднял руку и остановил мои оправдания.

-​ Ещё один такой сигнал, - и вы будете лишены родительских прав! Точка! - Спокойно отрезал стражник.

И тут я вспомнил, что в нашем американском жилом комплексе, где мы снимали квартиру, на каждом углу висела табличка: "Не разрешается: ходить по траве, ездить на велосипеде, роликах, играть в мяч!" Это был американский мир. А я, русский тупица, всё это тихо позволял своему ребёнку… Выходит, теперь если ещё одному американскому стукачу покажется, что он выполняет-де свой какой-то чисто американский долг, приврав на нас с три короба, то нашего родного сынишку и крошечную родную дочурку просто-напросто отнимут?

С этой минуты в США я потерял спокойствие. Теперь нам приходилось постоянно оглядываться. Нет-нет, ни на каких-то гадких хулиганов. А на примерных, обараненных граждан США. Ведь чем выше образование у американца, тем больше прав и свобод на доносительство он имеет.

Доносы в США можно ожидать от всех и каждого. Вплоть до ваших добрых и заботливых соседей. Они могут настрочить доносик о том, что у тебя в палисаднике небольшой беспорядок или переросшая на два сантиметра трава…

Особенно любят американские соседи войти в доверие, спросив о текущих или прошедших в вашем доме ремонтах, а сразу после "проведенной разведки" в письменном виде все это доложить в соответствующее американское управление. Управление же это незамедлительно по получению доноса - направляет к вам своих мужей-инспекторов. Те, безукоризненно выполняя свою работу, вгрызаются в поставленную перед ними цель, переписывая каждую мелочь свежего ремонта. Сначала предоставляется чисто американский штраф за некупленное заранее разрешение на незаконную модернизацию. А потом вам предоставляют тарифы на покупку разрешений на смену каждой точки. Покраска комнаты - одно, смена унитаза - другое, пол - третье. Можно купить эти "разрешения" все разом, в виде "пакета" с выгодной для тебя скидкой.

Отказываешься платить - ещё лучше. Через суд у тебя просто забирают дом. Но вот самое удивительное в США происходит дальше. Власти, отобрав у тебя твой дом, бесплатно сделают полную оценку всей твоей модернизации. Что, безусловно, сразу поднимет рыночную цену на твою недвижимость. Эту новую цену тут же утвердят и узаконят. С этой самой минуты ты всю оставшуюся жизнь будешь платить увеличенный годовой налог за сногсшибательный, модернизированный, новый, дорогой дом!!!

Был у меня еще один казус в США. Я работал вместе со своим отцом в одной конторе, и нам частенько приходилось ездить на работу на одной машине. Мои родители жили от нас неподалёку, поэтому, имея утром свободную минутку, я предпочитал не стоять у подъезда, а идти навстречу машине отца, радуясь утренней свежести.

В этот раз всё было как обычно - подъехавшая отцовская машина подхватила меня после небольшой прогулки. Но не успел я за собой захлопнуть дверцу машины, как вдруг из соседнего дома выскочила старушка, которая еще минуту назад вроде вполне мило поздоровалась со мной. Старушка эта теперь встала перед нашей машиной и перегородила движение. Лицо ее перекосил ужас.

- Вам нужна помощь? - спросил я.

- Нет, - ответила бабулька.- Похоже, теперь тебе нужна помощь! - и она показала на подъехавшую к нашему авто полицейскую машину с включёнными сиренами.

Моментально из всех домов выбежали все наши добродушные желатели Доброго Утра. Они почему-то чуть ли не все хором кричали полицейскому: "Это он! Это он!"

И тут как пробка из бутылки перед всеми выскочил главный сосед, с огромным красным лицом. Он возбуждённо стал кивать полицейскому, указывая в мою сторону: "Это точно он!"

Полицейский, как полагается, попросил у нас все имеющиеся при себе документы, записал адрес, место работы, семейное положение. Только после внесения всех моих данных в свой журнал, он спокойно обрисовал всё происходящее. С его слов выходило, что да, это был действительно я, и не было никакой ошибки. К тому же я с этого момента, как пояснил полицейский, уже нуждался в адвокатской помощи.

- Поступили сигналы о незнакомце-маньяке, гуляющем в семь тридцать утра по этой и соседней с этой улицам, - спокойно сообщил мне полицейский.

Я тут же окинул себя взглядом: выглаженные брюки, свежая рубашка, сумочка с обедом и висячий на груди пропуск в научные лаборатории. Выглядел я вроде как обычный американский клерк, а далеко не как бомж или маньяк.

- К сожалению, сигналов на вас поступило настолько много, что я посоветовал бы вам тут больше не ходить, - резюмировал полицейский.

- Для чего тогда тротуары в США? - не сдавался я.

- Тротуары в США, - конечно, чтобы по ним ходить, - парировал полицейский. Но если будете по ним тут ходить - ваши проблемы могут повториться! - добавил он.

- Что же мне, теперь вообще не ходить по улицам? - спросил я.

- Конечно, вы можете ходить. А потом отвечать за это в суде. Но я бы посоветовал вам встречаться с вашим папой у дверей вашего подъезда. Вопрос закрыт!

Тогда я еще не знал, что в США существуют "тайные" регуляции направлений пешеходов. Если все ходят в одну сторону, а ты почему-то идешь в другую - то это карается местными законами. Например, ты обязан в суде доказывать свою невинность в том, что утром пошёл не к станции или остановке - как все, а, наоборот, - в другую сторону. В США это отнюдь не преувеличение, а настоящий криминал, с точки зрения простых американских соседей, имеющих право вызвать за вами наряд полиции.

…Как приятно для нас сейчас находиться тут, в России, среди своего народа. Тут мне никто не говорит где и как мне ходить, где и как мне жить, сколько вдыхать, сколько выдыхать. В России меня насильно не заставляют глотать американскую свободу, пережёвывая с утра до глубокой ночи права человека...

Газета «Завтра»

ertata

Публикую вторую    часть  заключительного параграфа десятого  из первой главы своей старой,двадцатилетней давности, научной монографии  - Волков-Пепоянц Э.Г. МЕТАМОРФОЗЫ И ПАРАДОКСЫ ДЕМОКРАТИИ. ПОЛИТИ­ЧЕСКАЯ ДОКТРИНА БОЛЬШЕВИЗМА: ИСТОКИ, СУЩНОСТЬ, ЭВОЛЮЦИЯ, АЛЬ­ТЕРНАТИВЫ. 19I7-I929 гг. В 2-х книгах. Кн.1. - Кишинев: “LEANA”.1993. - XXXII+ 464 с.

Глава первая. СОДЕРЖАНИЕ И ЭВОЛЮЦИЯ КОНЦЕПЦИИ ДЕМОКРАТИИ К.МАРКСА И Ф. ЭНГЕЛЬСА

1.10. Парадоксы и метаморфоза Марксовой (Энгельсовой) концепции демократии в контексте политической доктрины, социальной философии, экономических и других взглядов К.Маркса и Ф.Энгельса (Окончание)

Нам могут возразить, что не все социальные утопии исходили из необходимости и возможности воспитать "нового" человека, а основыва­лись на "реальном" человеке, и социальные проекты строились, опира­ясь на эту цель. Но и подобная установка не спасает проекты разум­ной организации. Имеется несколько контраргументов.

           1.Общество находится в изменении, а человек ситуативен, и ра­зумное устройство (предположим, что оно возможно), найденное или вы­численное (не суть важно) для момента "t¹раз.", к моменту осущест­вления проекта –“t¹осущ.”- уже не соответствует новому состоянию об­щества и человека, так как мгновенная реализация проекта вследствие природной и общественной инерции невозможна. И даже если теперь в проект ввести коррективы, то опять-таки разумный проект с корректи­вой для момента Т²раз." к моменту осуществления - "t²осущ." - зас­тает другую общественную и человеческую реальность.

Ситуация принципиально не меняется,если вносить коррективы в процессе реализации проекта, несоответствие все равно будет сохра­няться.

Однако на этот довод последует возражение, что достаточно и того, что будет создано более разумное, основывающееся на достижени­ях наук общество, чем то, которое было до проекта, а большего и не надо. Но этот аргумент "pro" не спасает положения.

         2.Критерий разумности (научности) в том виде, как он представ­лен, не является достаточным. Дело в том, что он с самого начала умозрителен, а жизнеспособность проекта, следовательно и его науч­ность, может быть проверена лишь осуществлением его в жизни. Таким образом, выясняется, что сам аргумент разумности (научности),являю­щийся решающим доводом для выбора проекта, поставлен под сомнение.И приходится принимать на веру то, что казалось научно обоснованным.

Но и это еще не все. Главные контраргументы впереди.

3.Критерий разумности (научности) принципиально не­достаточен совсем в другом отношении. Он должен быть дополнен кри­терием гуманности общественного устройства, учитывать нравственные оценки. А это означает, что экономический механизм общества должен функционировать, к примеру, не только исходя из критерия экономичес­кой эффективности, вычисленного по научным формулам, но и с учетом критерия социальной справедливости, солидарности, сострадательности (помощь людям, находящимся ниже официального прожиточного минимума, инвалидам, престарелым и т.д.).

    4.Наконец,даже если будет сконструирован и провозглашен проект разумногои гуманного общественного устройства,решающим кри­терием реализации общественного проекта являются свобода выбора и демократический путь его осуществления.Реализация проекта по де­мократическому пути требует согласия по крайней мере большинства граждан общества при обязательном условии, что меньшинство должно иметь гарантии, что оно существенно не пострадает от реализации про­екта большинства. Но согласие большинства при свободе выбора может быть достигнуто путем компромисса - ибо приходится учитывать пред­рассудки, страсти, интересы различных социальных групп, дифференциацию граждан по способности адекватно воспринимать предлагаемый про­ект и т.д.,- а это означает очередное отступление от научности (ра­зумности).

Таким образом, вполне доказано, что в принципе невозможна реализация демократическим путем разумного общественного проекта, разумной организации общества.

Однако обоснована и более фундаментальная концепция, опровер­гающая приведенное нами в разделе 1.6 утверждение Ф.Энгельса о "ра­зумной организации общества". По мнению патриарха либерализма XXв. Ф.Хайека, культурная эволюция человечества вообще не является про­дуктом разума, сознательно проектирующего общественные институты, а представляет собой результат процесса, в котором культура и разум развиваются в постоянном взаимодействии и переплетении.

"Структуры, сложившиеся в результате традиционной практики, - утверждает Ф.Хайек,- не могут считаться естественными, то есть генетически предоп­ределенными, равно как и искусственными, то есть продуктами интел­лектуального творчества. Они - результат своего рода отсева, в про­цессе которого остаются группы, получившие преимущества перед дру­гими в результате практики, выбранной ими по неизвестным, а иногда и совершенно случайным причинам"³⁷⁰.

В заключение этой части экскурса приведем ключевое положение Ф.Хайека, которое мы разделяем полностью: "Человек никогда не был и не будет хозяином своей судьбы: самый разум его постоянно совер­шенствуется за счет того, что ведет его к неизвестному и непредви­денному, где приходится учиться новому"³⁷¹.

Идее марксизма о необходимости и возможности разумной органи­зации общества было уделено столько внимания потому, что,во-первых, доктрина рационализма, дух картезианства лежат в основе социальной философии марксизма, во-вторых, рационализм непосредственно сопря­жен с марксистскими экономическими аксиомами: государственной (а затем общественной) собственностью и управлением из единого центра как экономикой, так и всем и вся в обществе, ибо без последнего не­возможно и первое.

Названные аксиомы марксизма неоднократно подвергались критике многими мыслителями как предпосылки современной деспотии - тотали­таризма: Ф.Хайеком в работе "Дорога к рабству", М.Фридманом в сочи­нении "Капитализм и свобода" и др.³⁷²Они предостерегали, что моно­полия государства на средства производства автоматически приведет к тотальному контролю с его стороны за всеми сферами жизнедеятельнос­ти человека. Демократические институты, право, индивидуальная сво­бода человека войдут в неизбежное противоречие с государственным централизованным планированием экономики и управлением ею и будут фактически упразднены, даже если формально этого не произойдет. В свою очередь, государственное централизованное управление экономи­кой и политическое насилие будут взаимно усиливать друг друга, ре­зультатом чего станет установление тоталитарной общественной систе­мы.

В то же время Ф.Хайек отмечал, что установление тоталитарного строя не являлось сознательной целью классиков марксизма.Тоталитаризм - это не предусмотренные ими следствия попытки управлять обще­ством по единому плану, стремления переустроить жизнь общества в соответствии с некоей единой, рациональной, наперед заданной целью, а также неизбежный результат переноса на современное общество принципов, по которым живут автономные организации типа фабрики или армии³⁷³.

Без преувеличения, повторим еще раз, интеллектуальной драмой К.Маркса и Ф.Энгельса является бросающееся в глаза противоречие меж­ду неприятием ими "казарменного коммунизма"³⁷⁵и системой их эко­номических, многих политических и т.д. идей, материализация которых приве­ла бы именно к казарменному общественному устройству.

М.Фридман, в свою очередь, утверждал, что является заблуждени­ем мнение, согласно которому на экономический базис "реального" со­циализма можно пересадить демократическое политическое устройство, так как "возможны лишь определенные комбинации политического и эко­номического устройства общества, и что, в частности, социалистичес­кое общество не может также быть демократическим (в том смысле, что оно не сможет гарантировать личных свобод)... С одной стороны, эко­номическая свобода есть самоцель. Во-вторых, экономическая свобо­да  это также необходимое средство к достижению свободы политичес­кой"³⁷⁶.

Завершив экскурс, вернемся к выяснению вопроса, почему и каким образом диктатура пролетариата превращается в тоталитарную власть. Обозначим пунктиром основные моменты.

Диктатура пролетариата как государственная власть переходного периода, даже установленная посредством демократической республики, не может не стать, согласно марксизму, тоталитарной властью, даже если марксистские вожди пролетариата искренне будут уверять в про­тивном.

С неизбежностью возникает противоречие между демократичес­кой формой власти,с одной стороны, и ее сущностью - с другой, дик­туемой методологией, социальной философией, экономическим учением марксизма, детерминиирующими ей (власти) определенный образ действия, определенные средства, методы и содержание политики, определенные преобразования, конечно, приспособленные к исторической конъюнктуре и специфике конкретного общественного контекста и вынуждающие отка­зываться от демократических институтов.

Диктатура пролетариата, образно выражаясь, - тоталитарная власть в квадрате, кубе, в четвертой и т.д. степени из-за оказываемых на нее воздействий одновременно нескольких факторов, каждый из кото­рых в этом отношении самодостаточен.

Во-первых, тоталитарной становится власть, изначально ставящая в центр своей практической политики подход с позиции тотальности в процессе насильственной ломки всех структур, коренного преобразова­ния всех сфер дореволюционного общества. Именно подход с позиции тотальности обязывает революционную власть не упускать из виду не затронутых революционной ломкой структур, сфер общества, подвергает революционное общество целостному, всеобъемлющему, тотальному контролю. А один раз вторгшись в  ту или иную сферуи преобразовав ее, диктатура пролетариата и дальше будет сохранять способность по мере субъективно понятой объективной необходимости вторгаться в любой момент в ту или иную область и преобразовывать ее вне зависимости от воли и интересов людей.

Во-вторых, усиливают тоталитарный характер власти две взаимо- переплетенные особенности диктатуры пролетариата: ее идеократичность (власть "во власти" марксизма) и идеологичность (классово-охрани­тельный характер) и как следствие этого - ее телеологичный и свет­ско-эсхатологический характер. Цели, задачи, средства,методы проле­тарской власти в марксистской интерпретации теоретически обусловле­ны содержанием коммунистического мировоззрения, марксистским обще­ствознанием. Следствием этого будет несколько моментов.

Первое.Конечно, тактика диктатуры пролетариата, как и любой другой власти, на практике будет определяться сложным взаимоперепле­тением объективных и субъективных, внутренних и внешних факторов.Но одним из постояннодействующих субъективных, определяющих принятие решений факторов становятся идеология, марксистское мировоззрение. Подход с позиции тотальности определен коммунистическим идеалом, отрицающим естественно-исторически сложившееся капиталистическое об­щество. В этом смысле пролетарская власть телеологична и светско-эсхатологична, ибо заранее "научно" вычисленная цель общественного развития и наперед известный счастливый "конец" прогресса человече­ства из будущего диктуют настоящему содержание преобразований воп­реки объективной логике вещей, законам экономики, природе счеловека, интересам реальных людей в той мере, в какой соответствующие поло­жения марксизма ненаучны, иллюзорны. В конечном счете государствен­ная власть пролетариата всецело поставлена на службу достижения идео­логической цели - построения коммунизма.

Возникает резонный вопрос: а если цель оказывается по большин­ству своих параметров утопичной? Ответ естественен: "утопия у влас­ти" не будет останавливаться ни перед какими жертвами, пока она у власти или не сменила парадигму для достижения цели, так как эта же власть одновременно и "насилие у власти". Масштаб насилия и объем жертв диктатуры пролетариата прямо пропорциональны степени утопич­ности пролетарской идеологии независимо от личных нравственных ка­честв, гуманности тех или иных вождей пролетариата.

Вместе с тем диктатура пролетариата есть и светско-провиденциональная власть, ибо исторический прогресс, согласно марксизму,неиз­бежно влечет человечество к коммунизму. Вследствие этого пролетар­ская власть, познав объективные законы истории, должна всячески споспешествовать их действию, преодолевая сопротивление,сметая тех, кто противится поступательному ходу истории.

*

В данный пункт следовало бы внести уточнение, необходимость ко­торого вызвана вульгаризацией понимания проявления идеократичности государственной власти пролетариата. 3.Бжезинский в своей книге "Большой провал..." пишет, что советскую систему на протяжении мно­гих лет называли тоталитарной не только потому, что общество прину­дительно было подчинено ей, но и потому, что "общество было насиль­ственно переделано в соответствии с идеологической схемой"³⁷⁷.

Думается, что З.Бжезинский впадает здесь в крайность: общест­венная материя не столь податлива, чтобы всецело быть переделанной согласно его схеме. Диалектика объективного и субъективного по дан­ной проблеме намного сложнее. Во второй части работы мы несколько подробнее исследуем этот вопрос.

Более сложный и объемный взгляд на проблему, чем 3.Бжезинский, демонстрирует А.А.Зиновьев. Коммунизм, по его мнению, сложился в Советском Союзе не по марксистскому проекту и не по воле марксист­ских идеологов, а в силу объективных законов организации больших масс населения в единый социальный организм.

"Люди, строившие его,- отмечает русский мыслитель, - либо вообще не имели никакого понятия о марксизме, либо знали его весьма смутно и интерпретировали его на свой лад. То, что получилось на деле, лишь по некоторым признакам похоже на марксистский проект. Утверждая это, я ни в коем случае не подвергаю сомнению роль марксистских идей в борьбе людей за ре­альный коммунизм. Я этим лишь хочу подчеркнуть то, что реальный ком­мунизм формируется и существует по своим объективным законам,ничего общего не имеющим с марксистскими идеалами и не подвластным воле от­дельных людей"³⁷⁸.

Лейтмотив текста А.А.Зиновьева иной, чем тот, который рассмат­риваем мы. Он подчеркивает прежде всего роль объективных факторов.Мы же - роль фактора субъективного - коммунистического мировоззре­ния, которое легитимирует революционную власть и которым руковод­ствуются вожди революции.

Дело вовсе не в том, что идея, материализуясь в практику и преломляясь через опосредствующие звенья, в том числе через цепочку голов действующих лиц, модифицируется и результат весьма отличен от первоначального идеала. А суть заключена в том, что власть насильст­венно подавляет сопротивление всех тех, кто не согласен с материали­зацией данного социального проекта, идеи.

Большинство людей было знакомо с лозунгами, популярно, на обыденном уровне излагающими идеи теории и затрагивающими первичные интересы субъектов революции и потому их устраивающими.

Но ведь были люди, которых не устраивал весь возможный диапа­зон модификаций идей - например, общественной собственности,или од­нопартийной системы, или системы Советов. Нас интересует именно этасторона. Имеются и другие аспекты, на некоторые из них указываетА.А.Зиновьев. Хотя все же деятельная роль идеи в данном тексте им принижена.

Однако вернемся к основной теме.

Второе. В силу того, что марксизм объявлен единственно научным и потому единственно допустимым обществознанием, идеократическая власть по логике вещей обязана заботиться о самом сокровенном - умо­настроении граждан, их духовном мире и создать систему пропагандистско-воспитательных учреждений, контролирующих духовное развитие и духовную культуру как общества в целом; так и каждого отдельного че­ловека, вследствие чего подлинные свободы совести, убеждений, слова и печати должны быть упразднены и установлен контроль над печатью и другими средствами.массовой информации.

Третье. Идеократическая власть в марксистском исполнении в принципе антилиберальнодемократична, так как она не нуждается в свободно получен­ном согласии со стороны управляемых в ситуации, когда,с точки зре­ния вождей пролетариата, жрецов "единственно"научной теории, объек­тивные условия созрели для преобразования. Сопротивление несоглас­ных в этом случае должно быть и будет насильственно подавлено.В си­лу этого легитимность идеократической власти отличается от трех чис­тых типов легитимации, описанных М.Вебером: традиционного, харизма­тического, легального. В противовес им диктатура пролетариата освящена сакральной истиной теории "научного социализма".Вследствие самого этого факта монопольно владеющая сакральной истиной партия теории "научного социализма" должна находиться у власти. Поэтому, по какому бы пути марксисты ни пришли к власти, в дальнейшем, согласно логике марксистской теории, они не нуждаются в легальной оппозициис претензией на власть, плюрализме, других свободно  и независимо функционирующих партиях, демократическом контроле, обсуждениях, так как только марксисты монопольно обладают сакральной истиной об­щественного развития, а все остальные политические и социалистичес­кие силы заблуждаются.

К недооценке проблем демократического контроля со стороны уп- . равляемых над властной и управленческой деятельностью ведет и идея К.Маркса и Ф.Энгельса о возможности формирования и воспитания в об­ществе будущего в "массовом порядке" нового человека идеального ти­па - всесторонне и гармонично развитого, высоконравственного.Дейст­вительно, совершенный человек, участвуя в управлении, не нуждается вконтроле за его деятельностью, так как он, по определению,не дол­жен злоупотреблять своим должностным положением, использовать его в корыстных целях, проявлять бездушие, формализм, чинопочитание,карье­ризм.

Четвертое.Усиливает насильственную и антидемократическую сущ­ность диктатуры пролетариата и одна из основных догм социальной философии марксизма - идея о всемирно-исторической миссии пролетариа­та. Тотальность и насильственность диктатуры пролетариата связана  с мессианской ролью пролетариата прежде всего потому, что если только пролетариат - мессия, освободитель всех других слоев трудящихся масс и создатель светлого будущего,- если прогресс истории и интере­сы пролетариата совпадают, то другие классы и социальные слои долж­ны согласиться с его господством, не сопротивляться его власти,под­чинить свои интересы его интересам - словом, вместо многообразия интересов и вариантов развития - однообразие, тотальное подчинение интересам одного класса. Сопротивление несогласных с подобным сце­нарием развития, естественно, должно быть подавлено.

Именно в таком смысле следует понимать совпадение интересов  пролетариата и человечества: "движение в своих собственных интере­сах и интересах человечества"³⁸⁰, а не в том смысле, что пролетари­ат одновременно вбирает в себя все многообразие интересов человече­ства. Нет, он низводит все многообразие интересов до своего,ибо,сог­ласно марксизму, классовые различия должны быть стерты.

Вместе с тем идея всемирно-исторической миссии пролетариата обосновала концепцию классовой демократии, революционной, радикаль­ной демократии пролетариата в переходный период, как класса, сос­тавлявшего большинство в составе населения. Политической формой адекватной классовой демократии, по мнению К.Маркса и Ф.Энгельса,и яви­лась Парижская коммуна.

Отношение же классиков марксизма к идеологичности собственной теории, как и вообще к проблеме идеологии, было непоследовательным.

В одних случаях, как, например, в "Манифесте...", они открыто заяв­ляли об идеократичности своей теории, об отстаивании ими интересов пролетариата ("коммунисты считают презренным делом скрывать свои взгляда и намерения..."³⁸¹). В других случаях, и здесь совершенно прав австрийский мыслитель Й.Шумпетер, К.Маркс "совершенно не заме­чал идеологических элементов своей собственной системы". Но ведь сомнительна позиция ученого, полагавшего, что все вокруг него - идео­логия, и лишь он сам стоит на острове абсолютной истины? "А между тем, - продолжал австрийский ученый, - идеология трудящихся не луч­ше и не хуже, чем какая-либо другая"³⁸².

А ведь, казалось бы, если марксизм - это теоретическое оружие пролетариата и, значит, идеология, а любая идеология уже, по опреде­лению К.Маркса, есть иллюзорное отражение действительного положения того или иного класса, то марксизм, являясь ею, по крайней мере по ряду позиций иллюзорен, ненаучен.

Но К.Маркс снимает это противоречие "легким росчерком пера”: по­стулируя, что интересы пролетариата, всего человечества и прогресс истории совпадают.

Пятое.Классовая демократия в контексте концепции отмирания го­сударства - отмирающая демократия, которая должна отмереть вместе с политической сферой в целом по мере стирания классовых различий и преобразоваться в неполитическую демократию свобода всех,коммуни­стическое общественное самоуправление.

Концепция отмирания государства, политической сферы общества, при кажущейся практической безобидности ее, будучи положенной в фун­дамент большевистской политической доктрины, нанесла значительный вред политическому развитию СССР.

Детальнее мы проанализируем этот вопрос во второй части работы. Здесь же ограничимся указанием на то логическое умозаключение, которое "лежит на поверхности”. Если пролетарское государство по мере стирания  классовых различий отомрет, и  это событие произойдет в недалеком будущем и само пролетарское государство в собственном смысле уже не государство, ибо не является орудием классового наси­лии меньшинства над большинством, то, во-первых,нет нужды теоре­тически разрабатывать весь комплекс вопросов совершенствования го­сударства как такового со специфическими, только ему присущими функ­циями,а скорее уж актуальны проблемы отмирания его; во-вторых,на практике это должно привести к тому (и привело), что марксистская партия - монополист на государственную власть, сохранив за государ­ством его внешние атрибуты, сама себя вмонтирует фактически в ядро государства (формально в политическую систему) и станет центром пуб­личной власти вместо государства, но без присущих политическому го­сударству (в основном демократическому и правовому, хотя отчасти ине только) норм, стандартов государственно-организованной жизни,пре­дохраняющих население от бесконтрольной, безответственной и безна­казанной власти. В результате пролетарская демократия перестанет быть таковой, лишенная механизмов, предохраняющих отзлоупотребле­ний властью аппарата и кадров управления?³⁸³.

Ситуация усугубляется при отсутствии внутрипартийной демокра­тии в партии-монополисте.

Резюме.Марксистская концепция демократии, рассматриваемая в контексте политической доктрины и социальной философии марксизма,не может восприниматься как неизменяемая целостность: амбивалентна са­ма концепция демократии,в политической доктрине, в свою очередь, можно выделить смысловое ядро, но содержатся в ней также идеи вто­рого плана, сквозь призму которых одно и то же положение концепции демократии воспринимается по-иному, чем в контексте смыслового адра,

К концептуальному стержню политической доктрины марксизма мож­но отнести следующие положения и подходы (перечислим лшь некоторые из них): а) политическая сфера, государство - общественные феномены, производные от экономики, надстройка над экономическим базисом; б)по­литическая сфера в целом и государство в частности являются атрибу­том классового общества, и возникновение их связано с появлением ча­стной собственности и раскола общества на антагонистические классы; в) государство - особый политический институт насилия,использующего прерогативы публичной власти; г) государство - прежде всего орудие подавления, насилия экономически господствующего класса. Выявление классовой сущности государства - важнейший момент его марксистского исследования; д) идея диктатуры пролетариата - ядро политической теории марксизма. Диктатура пролетариата - главное, опирающееся на насилие орудие социалистических преобразований, строительства социа­листического общества; е) негативное по преимуществу (за исключе­нием демократического пути революции) отношение к сложившимся, до пролетарской революции политическим институтам и правовым нормам, отмена ранее действовавших принципов организации и функционирова­ния государства (разделение властей, господство права, система пар­ламентаризма), замена их новыми принципами (на основе опыта Парижской коммунны); ж) пролетарское государство - монополист средств производ­ства; з) идея отмирания политической сферы и государства и т.д.³⁸⁴.

В свою очередь, к одной из "периферийных" политических идей вто­рого плана основоположников марксизма относится положение о том, что государство является не только институтом классового господства, но и носителем "общей функции" (публичной власти), "общих дел","ре­гулятивной роли", вытекающей из природы всякого обществе³⁸⁵.

Присоединяясь к сожалению, выраженному Г.Х.Шахназаровым: "Ос­новоположники марксизма до известной степени пренебрегли замечатель­ным творческим наследием великих политических мыслителей, в первую очередь Монтескье и Руссо, Локка и Джефферсона"³⁸⁶, - подчеркнем,что иного и не могло быть, пока К.Маркс и Ф.Энгельс в конкретно-истори­ческом контексте середины XIXв. оставались на радикальных позициях борцов за интересы пролетариата. Хотя причин и факторов, под влияни­ем которых К.Маркс и Ф.Энгельс создали именно ту политическую докт­рину (и концепцию демократии), а не какую-либо иную, конечно, нес­колько³⁸⁷.

Марксистская концепция демократии в ряде своих ключевых поло­жений, исследуемая а) обособлено от теоретического контекста и б) в неразрывной связи с политической доктриной, в единстве с экономиче­ским учением, социальной философией, гносеологией, философией, ант­ропологией марксизма, расщепляется на две разные концепции. И, ко­нечно, в строгом смысле слова марксистской концепцией можно считать лишь второй вариант.

В последнем случае концепция демократии может быть названа та­ковой лишь в связи с теми демократическими политическими института­ми (в частности, с демократической республикой), которые,согласно ей,пролетариат может использовать для установления диктатуры пролета­риата.

Но даже этот ингредиент "обрывается" на моменте завоевания про-  летариатом государственной власти, ибо после этого функциональные и институциональные стороны диктатуры пролетариата, т.е. характер вла­сти, ее функции, политическая система, политический режим, устанав­ливаемые в революционном обществе в соответствии с политической доктриной марксизма, дают основания полагать, что марксистская кон­цепция демократии в собственном смысле перестает соответствовать своему названию. "Демократия", долженствующая быть установленной, согласно марксистской концепции "демократии", в переходный период, таковой -  в буквальном смысле -  не может быть названа: устанавливается авторитарная,опираю­щаяся на насилие, тоталитарная, идеократическая власть.

К аналогичным выводам приходит Б.Гугенбергер, который,излагая содержание марксистской концепции демократии, взятой в полноте теоретического контекста и в развитии, отмечает ее принципиальное отличие от западных концепций демократии. В марксистской концепции,полагает он, дается точное описание целей и функций демократии.

"Со­вершенно по-иному выглядит это отношение (между целью и функциями), - поясняет политолог,-   в западной теории демократии. Демократия здесь вовсе не является соглашением на основе постепенно устанавливающейся мировоззренчес­кой и социальной гомогенности; она возникает скорее на базе нуждаю­щегося в постоянном обновлении политического соглашения именно в силу всевозрастающих мировоззренческих и социальных различий (в сов­ременном обществе). Западная демократия не признает обязательного ее предпочтения какой-либо раз навсегда заданной государственной це­ли, но стремится к демократическому единению воли, при котором цели общества в изменяющихся условиях постоянно как бы переопределяются. Обязательство придерживаться идеологически фиксированной цели исто­рии и общества здесь заменяет обязанность придерживаться метода плюрализма, соревнования различных ценностей, а также терпимости”³⁸⁸.

Таким образом, в соответствии с концепцией демократии марксиз­ма, сопряженной со смысловым ядром политической доктрины, "демокра­тия", долженствующая быть установленной в переходный период,не мо­жет быть таковой названа: не потому, что она, следуя руссоистской традиции, будет носить идентитарный характер, а потому, что устано­вится авторитарная, опирающаяся на насилие, тоталитарная,идеократическая и классово-охранительная власть, и тем самым и сама марк­систская концепция демократии в собственном смысле слова перестанет соответствовать своему названию.

И все же, если взять отдельные идеи Марксовой (Энгельсовой)кон­цепции демократии (прежде всего домарксистского периода, а также сквозную - на протяжении 50 лет - концепцию формально-демократичесого пути революции и мысли позднего Ф.Энгельса) вне теоретическо­го контекста марксизма, то они сохраняют свою демократическую и гу­манистическую сущность и эвристическую ценность вплоть до настояще­го времени.

 

ПРИМЕЧАНИЯ

³⁷⁰X а й е к Ф. А. Общество свободных.Указ.соч. С.229-230.

             ³⁷¹Там же. С.259.

                   ³⁷²См.: X а й е к Ф. А. Дорога к рабству// ВФ. 1990. № 10. С.113—151; № 11. С.123-165; № 12. С.103-148; Фридман и Хайек о свободе: Пер. с англ. под ред. А.Бабича. Минск: Полифакт-Референдум,1990. - 126 с.; X а й е к Ф. А. Пагубная самонадеянность: Ошибки социализма: Пер. с англ. М.: Новости, Catallaxy, 1992.- 304 с.

 ³⁷³См.:К а п е л ю ш н и к о в Р. И. "Дорога к рабству" и "дорога к свободе": полемика Ф.А.Хайека с тоталитаризмом//ВФ. 1990. № 10. С.107.

           ³⁷⁴Ха й ек Ф.А. Дорога к рабству.Указ.соч. С.143.

³⁷⁵См.: Маркс К., ЭнгельсФ. Соч. Т.8. С.338; Т.18. С.414.

           ³⁷⁶Фридман и Хайек о свободе.Указ.соч. С.7-8.

           ³⁷⁷Бжезинский 3. Большой провал...//Квинтэссенция: Философский альманах. М.: Политиздат, 1990. С.265.

            ³⁷⁸Зиновьев А. А. Конец коммунизма?.. //Квинтэссен­ция: Философский альманах. 1991. М.: Политиздат, 1992. C.70-7I.

           ³⁷⁹См.: Вебер М. Избранные произведения: Пер. с нем. М.: Прогресс, 1990. С.646-647.

³⁸⁰Маркс К., ЭнгельсФ. Соч. T.I7. С.554.

          ³⁸¹Там же. Т.4. С.459.

          ³⁸²Шумпетер Й. История экономического анализа//Истоки... Вып.1 / Редкол.: В.А.Жамин (глав. ред.) и др. М.: Экономика, 1989. С.275-276.

          ³⁸³См. подробнее: Мамут Л. С. Учение Маркса о государ­стве требует переосмысления. Указ.соч.С.104-105; Шахназаров Г. X. В поисках утраченной идеи: К новому пониманию социализма//К-ст.1991. №4. С.24.

          ³⁸⁴Подробнее об этом см.: Мамут Л. С. Карл Маркс как теоретик государства. М.: Наука, 1979. - 264 с.; О н ж е. Учение Маркса о государстве требует переосмысления.Указ.соч.C.I0I-I05; Маркс и современная политическая теория/ Редкол.: Г.X.Шахназаров и др. М.: Политиздат, 1986. С.7-65.

            ³⁸⁵См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т.25. Ч.1. С.422; Т.37. С.416. Об этом  детальнее см.: Мамут Л. С. Сверим ориентиры: наука о государстве и праве нуждается в радикальном об­новлении// Пульс реформ... М.: Прогресс, 1989. С.91-98. См. также: Тихомиров Ю. А. Функционирование государства: диалектика классовых и общественных дел // Маркс и современная политическая теория.Указ.соч. С.37-39.

           ³⁸⁶Шахназаров Г. X. В поисках утраченной идеи.Указ.соч.С.25.

               ³⁸⁷См. подробнее: Мамут Л. С.. Учение Маркса о государ­стве требует переосмысления. С.107-108.

           ³⁸⁸Гуггенбергер Б. Теория демократии//Полис.1991. № 4. С.144.

США — Империя Зла. Часть I. Гл 1-4
США — Империя Зла. Гл. 5,6
США — Империя Зла. Гл. 7
США — Империя Зла. Часть II. Гл. 8,9

Глава 10
Доктрина Монро: заявка на Западное полушарие и Великий блеф
Помимо коренного населения, устранения которого добивались американцы, им мешали и европейские конкуренты. В 1786 году посол США во Франции Томас Джефферсон писал одному из своих друзей: «Нашу конфедерацию следует рассматривать как гнездо, из которого вся Америка, Северная и Южная, должна быть заселена. Мы обязаны в интересах всего великого континента держать его в своих руках, вырвав у испанцев». Говоря о странах Америки за пределами США, Джефферсон писал: «Эти страны не могут находиться в лучших руках, чем наши. Я боюсь, что испанцы слишком слабы, чтобы удержать их до тех пор, пока подоспеет время нашего заселения, когда мы проглотим их одну за другой». Тогдашний руководитель внешней политики США С. Адаме заявлял: «Мы не упрочим своего положения до тех пор, пока Британия не уступит нам того, что указующий перст Природы предназначил нам для обладания или до тех пор, пока мы не вырвем у нее этих владений».

В своем письме выдающемуся немецкому ученому Александру Гумбольдту Томас Джефферсон писал 6 декабря 1813 года: «Европейские страны образуют отдельную часть земного шара; их местоположение делает их частью определенной системы; они имеют круг своих собственных интересов, никогда не вмешиваться в которые составляет нашу задачу. Америка имеет для себя полушарие. Она должна иметь свою отдельную систему интересов, которые не должны быть подчинены интересам Европы».

Впоследствии многие видные политические и государственные деятели США стали говорить об американских «естественных границах», «географической симметрии» и даже «божественном предначертании», объясняя необходимость включения в состав Штатов соседних стран. Так, член палаты представителей от Кентукки Тримбол изрекал в 1819 году в Конгрессе США: «Отец Вселенной со свойственным ему провидением дал естественные границы каждому континенту и королевству, каждой нации для защиты от вторжения — постоянные, вечные физические барьеры… Великий строитель Вселенной определил естественные границы и нашей страны, и человек не может их изменить, это, по крайней мере, вне полномочий, на основе которых заключаются договоры. К этим границам мы должны стремиться, если возможно, мирно, в случае необходимости — с применением силы».


В 1819 году государственный секретарь США (а затем седьмой президент страны) Джон Куинси Адаме заявил на заседании кабинета: «Мир должен освоиться с мыслью считать в качестве нашего законного владения континент Северной Америки. С того времени, как мы стали независимым народом, то, что это стало нашей претензией, является в такой же мере законом природы, как то, что Миссисипи течет в море. Испания имеет владения к югу, а Англия — к северу от наших границ. Было бы невероятно, чтобы прошли столетия, а они не были бы аннексированы не потому, что это какой-то дух вмешательства или тщеславия с нашей стороны, а так как это является естественным и было бы политическим абсурдом, если бы подобные разрозненные территории, владельцы которых находятся за морем на расстоянии 15 сотен миль и которые являются для них обременительными и ничего не стоящими, существовали бы, постоянно соприкасаясь с великой, могучей, предприимчивой и быстро растущей нацией».

Вслед за присоединением Луизианы, первоначально принадлежавшей Испании, а затем — недолго наполеоновской Франции, в США стали выдвигаться планы захвата других территорий, которые находились в руках Испании. В то же время, исходя из того, что ослабевшая Испания не сможет долго сохранять контроль над своими американскими колониями, США опасались того, чтобы эти колонии не попали в руки более сильных европейских держав. Тогда была выдвинута «No Transfer Theory» («теория недопустимости передачи»). Объясняя ее, президент США Т. Джефферсон писал в 1809 году губернатору Луизианы Клайбурну: «Мы будем вполне удовлетворены, если Куба и Мексика останутся в их современном зависимом состоянии, но совершенно не желаем видеть их в политической или экономической зависимости от Франции или Англии. Мы рассматриваем их интересы и наши как одинаковые, и целью обоих должно быть исключение европейского влияния из этого полушария».

Следующей территорией, которой решили обзавестись США, стала Флорида. Как отмечал советский историк H.H. Болховитинов, «в начале 1811 года «No Transfer Theory»… в применении к Флориде получила официальное одобрение конгресса и президента США. 3 января 1811 года Д. Мэдисон направил конгрессу специальное секретное послание о том, чтобы правительству было предоставлено право вступить во временное владение любой частью Флориды посредством соглашений с испанскими властями или без них в случае, если эти власти будут свергнуты и возникнет опасность оккупации этой территории другой иностранной державой». 15 января 1811 года конгресс принял резолюцию, в которой указывалось, что при особых обстоятельствах существующего кризиса Соединенные Штаты не могут «без серьезного беспокойства видеть переход любой части территории Флориды в руки какой-либо иностранной державы». Конгресс разрешил президенту США использовать вооруженные силы и оккупировать полностью или частично территорию восточной части Флориды.

Под предлогом восстания в городе Батон-Руж (тогда город находился в западной части Флориды), поднятого американскими поселенцами, президент Мэдисон направил туда свои войска. Американские вооруженные силы оккупировали западную Флориду, расположенную между реками Миссисипи и Пердидо. Эти земли были включены в состав штатов Луизиана и Миссисипи. В это время американские войска под командованием генерала Мэтьюза оккупировали и восточную Флориду. Хотя начало войны с Англией заставило Мэдисона дезавуировать действия Мэтьюза, американские войска долго оставались на территории Флориды.

В этих условиях испанское правительство решило передать Флориду другой европейской державе, которая могла бы дать отпор американской экспансии. В 1815 году Испания предложила Флориду Великобритании. В 1816–1817 гг. переговоры о передаче Флориды России вел посланник Испании в Вашингтоне.

Но к этому времени на международной арене и на американском континенте появился новый фактор, с которым пришлось считаться Испании. С 1810 года в испанских колониях Америки поднялось революционное движение за национальное освобождение. В 1810 году началось восстание в Мексике. Хотя на первых порах оно потерпело поражение, борьба не прекратилась и переросла в партизанскую войну, которая в 20-х годах увенчалась провозглашением независимости Мексики. В 1812 году началась революционная война за независимость Венесуэлы во главе с Боливаром. В 1819 году была провозглашена независимость Колумбии. В 1822 году была освобождена от испанцев вся Венесуэла. В том же году был освобожден Эквадор. Колумбия, Венесуэла и Эквадор образовали Великую Колумбийскую республику.

Национально-освободительное движение распространялось по всем испанским колониям. В 1821 году провозгласили независимость Никарагуа, Гондурас, Кос-та-Рика, Гватемала и Сальвадор, объединившиеся в «Соединенные провинции Центральной Америки». Еще раньше в 1816 году провозгласила независимость Аргентина. Войска под руководством руководителя аргентинской революции Сан-Мартина пришли на помощь революционным силам Чили, а затем разгромили испанские войска в Перу и освободили эту колонию.

Революции в испанских колониях совершались под влиянием революционных потрясений в Западной Европе и Северной Америке. У. Фостер указывал: «Огромное значение имела в этом смысле Французская революция 1789 года… Кроме того, успешная революция в Соединенных Штатах послужила заразительным примером и для испанских колоний. Креолы хорошо знали историю этой революции и усвоили революционные теории Джефферсона и Пэйна, которые служили им источником вдохновения». Очевидно, что вожди латиноамериканских революций не знали тогда о гегемонистских планах Джефферсона и других руководителей США в отношении Центральной и Южной Америки.

Однако правительство США не спешило протянуть руку братской солидарности революционерам, вдохновлявшихся образами Джефферсона и Вашингтона, а также примерами из истории американской революции. Вскоре после начала восстаний в испанских колониях правительство США заявило 1 сентября 1815 года о своем нейтралитете. Видный политический деятель США Альберт Галлатин писал в 1818 году: «Ни прямо, ни косвенно мы не подстрекали к восстанию. Оно было самопроизвольным актом населения и естественным результатом причин, которые находились вне контроля как Соединенных Штатов, так и Европы. Мы не предоставляли помощи ни одной из сторон, мы придерживались и намерены придерживаться строгого нейтралитета». Пятый президент США Джеймс Монро (1817–1825) (он также был масоном) 2 декабря 1823 года подтвердил декларацию о нейтралитете США в войне восставших колоний против испанцев.

В 1817 году в США были приняты жесткие меры, в том числе законодательные, препятствующие снабжению вооружением восставших колоний. Протестуя против этих мер, Симон Боливар писал американскому представителю в Венесуэле Ирвингу 20 августа: «Запрещение направлено прямо против нас, ибо только мы нуждаемся в поддержке… Отказывать одной стороне в предметах, которых у нее нет и без которых она не может вести войну, в то время как противная сторона имеет их в изобилии, равносильно тому, чтобы обречь первую сторону на подчинение второй, а в нашей войне с Испанией это означает обречь на поражение, послать нас на убой. Результат запрещения вывоза оружия и снаряжения ясно определяет эту пристрастность. Испанцы, которые не нуждались в них (т. е. боеприпасах. — Авт.), легко их приобретали, в то время как на боеприпасы, предназначенные для Венесуэлы, налагая секвестр».

Тем временем революция в испанских колониях приблизилась к границам США. Летом 1817 года остров Амелия, принадлежавший Испании и расположенный между штатом Джорджией и Флоридой, был освобожден от испанского господства восставшими, во главе которых стоял шотландский генерал Г. Макгрегор. В сентябре 1817 года генерал был заменен венесуэльским военно-морским офицером Л. Ори. Остров Амелия стал базой для нападения на испанские суда. 1 июля генерал Г. Макгрегор выразил уверенность в скором освобождении «всей Флориды от тирании и угнетения». Вскоре Ори объявил, что восточная Флорида является частью Мексики, где с 1810 года была провозглашена республика и шла упорная война против испанских колониальных войск.

Президент Монро не желал иметь общей границы с новой революционной страной и объявил, что «остров Амелия оказался в руках пиратов». Он отдал приказ направить войска для разгрома «пиратской» базы на острове. После недолгого сопротивления революционная база на Амелии была уничтожена американскими войсками.

Американской интервенцией были возмущены и революционная Латинская Америка, и королевская Испания. От имени восставших колоний Венесуэлы, Новой Гренады и Мексики В. Пазос направил протест в палату представителей США, но он не был принят. Отвечая же на протест испанского посланника в США Ониса, президент Монро в своем послании конгрессу в начале 1818 года утверждал, что юрисдикция Испании прекратила свое существование в тех областях, где она не в состоянии поддержать свою власть и которым она позволила превратиться в «районы беспокойства для соседей».

Одобряя действия президента Монро в отношении острова Амелия, генерал Джексон в письме от 6 января 1818 года призвал его «захватить всю восточную Флориду и удерживать в качестве вознаграждения за ущерб, причиненный Испанией собственности наших граждан… Овладение Флоридой было бы желательно для Соединенных Штатов, и в шестьдесят дней это будет выполнено». Джексон заявлял: «Флорида — необходима для обороны Соединенных Штатов». Зинн писал: «Это было классическим современным предлогом для завоевательной войны, которая завершилась приобретением Америкой Флориды». От Монро не поступило возражений против плана Джексона и в марте 1818 года под предлогом преследования беглых негров и семинолов генерал вторгся на территорию Флориды с вооруженными отрядами.

В ответ на протесты Испании государственный секретарь Д.К. Адаме заявлял, что США не преследуют захватнических целей и готовы вернуть Флориду Испании, как только прибудут испанские войска, достаточные для зашиты этой территории.

Тем временем начались испанско-американские переговоры об уступке Флориды США. 22 февраля 1819 года Испания подписала договор о дружбе и урегулировании границ, по которому она уступала Флориду Соединенным Штатам. Американский историк Зинн писал: «На учебных картах в школе это событие запечатлено в надписи «Покупка Флориды, 1819», но оно было следствием военной кампании Эндрю Джексона, осуществленной на земле Флориды. В ходе этой кампании сжигались деревни семинолов, захватывались испанские форты, пока Испанию не «уговорили» продать Флориду. Джексон заявлял, что он действовал во имя «непреложных законов самообороны».

H.H. Болховитинов также обращал внимание на ошибочное истолкование в исторических работах этих событий. Он писал: «Следует… предостеречь от употребления очень широко распространенного термина «покупка Флориды». Исходя из точного текста договора 1819 года и анализа предшествующих ему переговоров, можно сделать вывод, что никакой покупки Флориды правительством Соединенных Штатов не было. Согласно тексту договора, правительство Соединенных Штатов обязывалось уплатить 5 миллионов долларов, но не Испании, а своим собственным гражданам и, что самое главное, не в качестве цены за продажу Флориды, а как возмещение ущерба, причиненного Испанией гражданам США». Речь шла о выплате компенсации плантаторам за бегство рабов во Флориду, а также за ущерб от столкновений с семинолами.

Русский посланник в США А. Дашков писал, что, «уступив Флориду, Испания ампутировала ногу, чтобы, быть может, спасти туловище». Как стало ясно позже, Испания пошла на заключение договора, так как опасалась, что США помимо Флориды потребует и Техас. В это время американские вооруженные силы вторглись на территорию Техаса. Американцы опасались, что после победы национально-освободительных сил в Мексике, Техас станет мексиканским и США станет труднее завладеть им. Хотя правительство США объявило действия вооруженных американцев их личной инициативой, на деле оно оказывало им помощь. Тем временем в конгрессе договор 1819 года был подвергнут критике за то, что правительство не добилось присоединения Техаса к США. Хотя Техас остался частью испанских владений, после 1819 года заметно активизировался приток американских переселенцев в этот край.

Наряду с Техасом предметом американской экспансии была Куба. Военный министр США Джон Кэлхаун писал генералу Джексону 23 января 1820 года о значении Кубы для США: «Ни один американский государственный деятель не должен упускать этот остров из виду, и пусть лучше нас постигнет величайшее бедствие, чем он перешел бы в руки Англии». Обосновывая необходимость присоединения Кубы к США в своем письме Томасу Джефферсону летом 1823 года, Кэлхаун писал: «Я считал, что мыс Флориды и Куба образуют устье Миссисипи и других рек, впадающих в Мексиканский залив, так же как и устье самого залива, и в результате этого присоединение его к нашему Союзу имеет огромнейшее значение для нашего внутреннего спокойствия, а также для нашего процветания и расширения».

Тем временем англичане стали вести переговоры с Испанией о передаче им Кубы. Под предлогом борьбы с пиратами на Кубу стали высаживаться английские военно-морские десанты. В свою очередь, под этими предлогами на Кубу высаживались и американские военно-морские части. Одновременно под предлогом борьбы с пиратами американские военные суда появлялись с 1814 года в водах островов Пуэрто-Рико, Санто-Доминго, а также полуострова Юкатан.

3 марта 1819 года конгресс США принял «Акт о защите торговли Соединенных Штатов и наказании за пиратские действия», который разрешал президенту посылать военные суда для борьбы с пиратством. 20 декабря 1822 года был принят закон, разрешавший использовать дополнительные военно-морские силы для «эффективной защиты граждан и торговли Соединенных Штатов».

Еще 7 января 1822 года 40 американских моряков высадились на Кубу под предлогом «уничтожения пиратской станции». 28 сентября 1822 года американские моряки утверждали, что, якобы преследуя пиратов, обнаружили еще одну «их» станцию на Кубе и сожгли ее. Новые «антипиратские» операции последовали 8 апреля 1823 года близ Эскондидо, 16 апреля 1823 года у Кайо-Бланко, 11 июля 1823 года у залива Синьора, 21 июля 1823 года у мыса Крус и 23 октября 1823 года у Камриока. Всякий раз эти операции сопровождались высадкой американских войск и их насильственными действиями без разрешения Испании.

В своем исследовании «Защита граждан, находившихся за рубежом, вооруженными силами Соединенных Штатов» историк М. Оффутт, рассмотрев более 100 случаев применения силы американцами за пределами страны, обнаружил лишь один пример того, как правительство США отказалось поддержать действия своих вооруженных сил на иностранной территории. Это было связано с высадкой в ноябре 1824 года 200 военных моряков во главе с командором Портером на острове Пуэрто-Рико. Военные пытались заставить испанские власти принести извинения за оскорбление одного из американских офицеров. Палата представителей США сделала запрос президенту Монро по этому поводу. Вскоре Портер был предан суду.

«Антипиратские» действия США на Кубе активизировали разговоры о необходимости присоединить остров к Штатам. Побывавший на Кубе в качестве агента американского правительства Д. Пойнсетт в феврале 1823 года сообщал, что Куба «вполне созрела» для присоединения к США. По мнению Пойнсетта, западные и южные штаты были заинтересованы в захвате острова. Он рассчитывал и на согласие средних и восточных штатов, «хотя, последние, возможно, пошли бы на это и не добровольно, так как присоединение Кубы очень сильно увеличило бы преобладание, которому они завидуют и которого они уже опасаются». Разногласия во внешней политике США были связаны с обострявшимися противоречиями между рабовладельческими штатами Юга и «свободными» штатами Севера. «Голубиная» позиция средних и восточных штатов объяснялась не столько их отвращением к кровопролитию, сколько нежеланием усиления их конкурентов из южных штатов.

Юрий Мельников справедливо замечал: «Плантаторы-рабовладельцы и растущая буржуазия Соединенных Штатов были фактически едины в стремлении к безграничной территориальной экспансии. Противоречия между ними возникали преимущественно по вопросу устройства и развития захваченных территорий, направления дальнейшей колонизации, раздела богатства и власти в создаваемой ими совместно американской империи. Южане выступали в первую очередь за агрессию, направленную против Мексики, Кубы, стран Карибского бассейна и других государств Латинской Америки, за использование захваченных земель для выращивания хлопка и других плантационных культур, за применение рабского труда… Северяне же в основном предпочитали распространение господства США в западном и северном направлениях, выступали против превращения приобретаемых территорий в рабовладельческие штаты, за свободное предпринимательство, фермерство и наемный труд как наилучший, с их точки зрения, способ вовлечения земли и капитала в высокоприбыльный оборот».

Исходя из того, что США не были готовы к захвату Кубы, в том числе и по внутриполитическим соображениям, государственный секретарь Джон Куинси Адаме в своих инструкциях посланнику США в Испании Хью Нельсону писал 28 апреля 1823 года: «Существуют законы политического (наряду с физическим) тяготения, и подобно тому, как яблоко, отделенное бурей от дерева, не имеет другого выхода, кроме падения на землю, так и Куба… не имея возможности самостоятельно поддержать себя, может тяготеть только по направлению к Североамериканскому Союзу, который по тем же самым законам природы не может сбросить ее со своей груди».

«Теория политического тяготения» была взята на вооружение правящими кругами США. 30 июня 1823 года президент Монро в своем письме Джефферсону писал, что лучшим выходом для Кубы было бы присоединение к США, что предотвращало бы ее превращение в английскую колонию или переход власти в случае ее отделения к «черному населению».

Готовность США приступить к аннексии Кубы вызвала обеспокоенность в Лондоне. В этих условиях английское правительство решило осенью 1822 года договориться с американским о невмешательстве в дела Кубы. Летом 1823 года начались англо-американские переговоры относительно совместных действий в Западном полушарии. Однако к этому времени у двух стран накопилось немало спорных проблем в Западном полушарии помимо Кубы. Одна из них касалась притязаний на реку Колумбию, впадавшую в Тихий океан.

В это время действовала подписанная 20 октября 1818 года в Лондоне англо-американская конвенция, определившая границу между США и Канадой по 49-й параллели до Скалистых гор. Территория же от Скалистых гор оставалась открытой для совместной оккупации двух держав в течение 10 лет. Член палаты представителей Бейлиз заявлял: «Если мы достигли Скалистых гор, то для нас было бы неразумно не перейти через узкое пространство, которое отделяет эти горы от океана, чтобы обеспечить преимущества значительно большие, чем те, которые дает нам вся территория между Миссисипи и этими горами. Джентльмены толкуют о естественных границах. Наша естественная граница — Тихий океан. Растущая волна нашего населения должна и будет катиться до тех пор, пока воды этого великого океана не ограничат нашу территориальную империю. Тогда два океана будут омывать наши берега, торговое благосостояние будет наше, и воображение с трудом сможет оценить силу, величие и власть, которые ожидают нас».

Помимо Англии и США, существовала еще одна держава, имевшая свои интересы в этом регионе мира, — Россия. 4 (16) сентября 1821 года российский император Александр I опубликовал указ, в котором обращалось внимание на то, что торговля русских подданных на тихоокеанском севере «подвергается разным стеснениям и неудобствам от потаенного и подложного торга» и что «главной причиной сиих неудобств есть недостаток правил».

Указ из 63 параграфов вводил новые правила, среди которых особенно был примечателен первый параграф: «Производство торговли, китовой и рыбной ловли и всякой промышленности на островах, в портах и заливах, и вообще по всему северо-западному берегу Америки, начиная от Берингова пролива до 51 — го градуса северной широты, также по островам Алеутским и по восточному берегу Сибири предоставляется в пользование единственно российским подданным». Второй параграф гласил: «Посему воспрещается сим всякому иностранному судну не только приставать к берегам и островам, подвластным России, в предыдущей статье означенным, но и приближаться к оным на расстояние менее ста итальянских миль. Нарушивший сие запрещение подвергается конфискации со всем грузом».

В ответ Бейлиз грозил императору Александру в палате представителей: «У того самого берега, на который он претендует, он встретит наши военные суда». Хотя правительство России предложило Англии и США начать переговоры в Санкт-Петербурге по спорному вопросу и такие переговоры вскоре начались, в американской печати развернулась активная антироссийская кампания. Тем временем на заседании правительства США было принято решение ограничить российские владения в Америке 55-й параллелью и установить свободу навигации на тихоокеанском севере для судов всех стран.

Направляя в Россию своих представителей на переговоры, Адаме указал в инструкциях для них, что США имеют исключительное право на бассейн реки Колумбия, так как «эта территория имеет для Соединенных Штатов такое же значение, какое не может иметь ни одно владение в Северной Америке для любой европейской державы, не только потому, что она является лишь продолжением их владений от Атлантического до Тихого океанов, но и так как она предоставляет их жителям средства для установления впоследствии сообщений друг с другом по воде». Кроме того, американские делегаты должны были заявить на переговорах, что существование русских владений в любой части американского континента не может способствовать будущему миру и интересам России.

Адаме также писал в инструкциях: «Обсуждение русских притязаний, предложенных в настоящее время, необходимо затрагивает интересы трех держав и делает очевидно целесообразным, чтобы Соединенные Штаты и Великобритания пришли бы к взаимопониманию в отношении их соответствующих притязаний, а также их общих взглядов в отношении взглядов России».

Создавая единый антироссийский фронт, Англия и США старались представить Россию как сторонницу колониального режима в Западном полушарии. В разгар переговоров в Петербурге и англо-американских переговоров в Вашингтоне о совместных действиях США и Великобритании в Западном полушарии 11 июня 1823 года газета «Морнинг кроникл» опубликовала текст «Веронского секретного договора» от 22 ноября 1822 года между Россией, Австрией, Пруссией и Францией. В публикации утверждалось, что участники договора намерены «положить конец системе представительного правительства». Материал был опубликован в десятках американских газет. Лишь впоследствии было доказано, что «договор» был фальшивкой.

Одновременно распространялись сообщения, что Александр I и другие монархи Европы договорились о начале интервенции в бывшие колонии Испании с целью реставрировать там колониальные порядки. Впоследствии версия о подготовке странами Священного союза интервенции в Западном полушарии повторялась в ряде исторических сочинений. Между тем для этих утверждений не было никаких оснований. По мнению H.H. Болховитинова, «в пропаганде легенды об угрозе интервенции Священного союза в 1823 году были заинтересованы те страны, которым это было выгодно, то есть Великобритания и Соединенные Штаты. Тем самым у политических деятелей этих стран появлялись «заслуженные» лавры «спасителей» и «защитников» Латинской Америки. Легенду можно было использовать для завоевания политического капитала, а вместе с тем и экономических позиций в молодых республиках».

Хотя американское правительство воспользовалось версией об угрозе интервенции стран Священного союза в Латинскую Америку, оно не поддержало попыток Каннинга слишком резко выступать единым фронтом против континентальной Европы. С одной стороны, США оставались верными завету Вашингтона: не вовлекаться в межевропейские конфликты. С другой стороны, США стремились присвоить себе единоличную роль «защитника» Латинской Америки. Следствием этих соображений стало послание, которое Джеймс Монро направил конгрессу 2 декабря 1823 года. Впоследствии положения этого послания стали известны как «доктрина Монро».

В своем послании президент подчеркивал достижения общественно-политической системы, созданной в США. Он говорил: «Если мы сравним современное положение нашего Союза с его действительным положением к концу нашей Революции, то мировая история не сможет представить примера, который имел какое-либо сходство с прогрессом, достигнутым во всех важных областях, образующих счастье нации». Президент говорил об «огромных достижениях, сделанных самой системой благодаря принятию настоящей конституции и счастливейшему влиянию на возвышение характера и обеспечение прав нации и индивидуумов» и подчеркивал, что этим «достижениям» Соединенные Штаты «обязаны совершенству наших институтов».

Для «увековечения» этих институтов Монро предлагал принять внешнеполитические меры. Он заявлял, что «искренние и дружественные отношения между Соединенными Штатами» и европейскими странами мира «обязывают нас заявить, что мы будем рассматривать любую попытку с их стороны распространить их систему на любую часть нашего полушария опасной для нашего спокойствия и безопасности. Мы не вмешивались и не будем вмешиваться в дела существующих колоний или зависимых территорий любого европейского государства. Но, что касается правительств, которые провозгласили свою независимость и сумели ее сохранить и независимость которых мы признали при зрелом размышлении и согласно с принципами справедливости, то мы можем рассматривать вмешательство в их дела со стороны какой-либо европейской державы с целью их подчинения или контроля любым другим способом их судьбы иначе как проявление недружелюбного отношения к Соединенным Штатам».

Впоследствии содержание доктрины Монро было сведено к формуле «Америка для американцев». При этом в США уверяли, что доктрина носила оборонительный характер и ее провозглашение остановило интервенцию европейских стран в Западное полушарие. И это стало еще одной легендой в богатой мифологии, окружившей историю и внешнюю политику США. Во-первых, слов «Америка для американцев» в послании Монро не было. Во-вторых, Монро вполне определенно заявлял, что США не намерены вмешиваться в дела европейских колоний в Америке, которые тогда занимали значительную часть американского континента, и прилегавших к нему островов (Канада, Британская Вест-Индия и Гвиана, Русская Америка, Куба, Пуэрто-Рико, голландские, французские колонии в Гвиане и на островах). В-третьих, признание новых независимых государств, о чем шла речь в послании, касалось лишь четырех государств (Мексика, Буэнос-Айрес, Чили и Великая Колумбия). Наконец, в-четвертых, как подчеркивал H.H. Болховитинов, «провозглашая доктрину Монро, правительство Соединенных Штатов исходило прежде всего из своих собственных интересов, а не из интересов борьбы испанских колоний за независимость… Доктрина Монро по существу была направлена не в защиту, а против стран Латинской Америки, а также против Великобритании и других европейских стран, как конкурентов Соединенных Штатов в борьбе за влияние в Западном полушарии».

Тщательно сбалансированные по сути и обтекаемые по форме положения послания Монро стали предметом противоречивых комментариев сразу же после их провозглашения. В освободившихся странах Южной Америки многие политические деятели увидели в «доктрине Монро» готовность США прийти на защиту национально-освободительному движению. Вице-президент Колумбии Сантандер заявил, что действия США были «поступком, достойным классической страны американской свободы». Приветствовали «доктрину» Боливар, а также руководители Аргентины.

В то же время немало видных деятелей Латинской Америки расценили «доктрину Монро» как попытку США стать во главе американского континента. Будущий президент Чили Диего Порталес заявил в январе 1824 года: «Нельзя доверять этим господам, которые очень охотно хвалят деятельность наших борцов за освобождение, ничем нам не помогая… Я уверен, что все это отвечает заранее составленному плану, который выглядит приблизительно так: осуществить завоевание Америки не оружием, а установлением влияния во всех сферах. Это, может быть, произойдет и не сегодня, но завтра — обязательно».

В свою очередь, посланник России в Вашингтоне барон Тейль в послании в Петербург уловил в позиции президента «моменты дипломатического блефа». Тейль писал, что «американское правительство, не рискуя ничем, затрачивая немного средств, кончило бы в случае успеха тем, что приписало бы себе большую часть славы в обеспечении союзников: результат всего образа действия, желательный для не знающего границ национального тщеславия и для завоевания влияния, которого оно со всем жаром добивается».

Одним из следствий «доктрины Монро» и сближения США с Англией в период ее подготовки стало усилившееся давление на Россию в ходе переговоров относительно судьбы северо-западной Америки. В результате жесткой позиции США, поддержанной Англией, в договоре от 5(17) апреля 1824 года Россия пошла на уступки США и отказалась от притязаний на земли до 51 — го градуса северной широты. Граница была установлена по 54-му градусу и 40 минутам (США первоначально требовали границы по 55-му градусу). Россия отказалась и от запрещения американским купцам и зверопромышленникам заниматься своей деятельностью в русских владениях в Америке.

Другим следствием «доктрины Монро» стало вмешательство США в дела новых суверенных государств Латинской Америки. Правительство США помешало попыткам Колумбии и Мексики направить экспедиции вооруженных революционеров, чтобы освободить Кубу и Пуэрто-Рико. Г. Клей писал посланнику Колумбии в США 20 декабря 1825 года: «Президент считает, что отсрочка на определенное время экспедиций, которые готовятся… против этих островов Колумбией или Мексикой, окажет благотворное влияние на великое дело мира».

После провозглашения доктрины Монро США существенно расширили активность своих военно-морских сил в Западном полушарии. В 1831–1832 гг. американское судно «Лексингтон» высадилось на Фолклендских (Мальвинских) островах. Предлогом для десанта был спор вокруг трех американских промысловых судов, занимавшихся охотой на тюленей. В то время Фолкленды были «бесхозными», а Великобритания и Аргентина предъявляли свои претензии на эти острова. В 1833 году Британия объявила Фолклендские острова своей колонией. Видимо, США тогда пришлось смириться с тем, что вопреки доктрине Монро колониальные владения европейского государства в Западном полушарии расширились.

В том же 1833 году с 31 октября по 15 ноября США направили свои вооруженные силы в Буэнос-Айрес, чтобы «защитить интересы Соединенных Штатов и других стран во время восстания». По сути США выступили в защиту диктатуры Росаса, крупнейшего помещика провинции Буэнос-Айрес, пришедшего к власти в 1829 году. Так США открыли длинный перечень своего вмешательства на стороне латиноамериканских диктаторов.

США дважды вмешивались и в дела Перу, высаживая десанты морской пехоты с 10 декабря 1835 года по 24 января 1836 года, а также с 31 августа по 7 декабря 1836 года. Всякий раз предлогом для высадки американских войск являлась «защита американских интересов в Кальяо и Лиме во время попыток осуществить революцию».

В то же время стало ясно и то, что доктрина Монро не стала эффективным средством борьбы против вмешательства европейских стран в дела Латинской Америки. Уже в 1825 году шестой президент США Д.К. Адаме (1825–1829) заявил предстоящему конгрессу всех американских республик в Панаме, что, возможно, «каждая страна будет самостоятельно защищать себя от попыток европейских держав образовать колонии на ее территории».

Историк Луис Кинтанилья в своей книге «Говорит латиноамериканец» привел длинный перечень случаев вмешательства европейских держав, которые не встретили противодействия со стороны США. Это происходило и в тех случаях, когда пострадавшие к ним обращались за помощью. Так, например, случилось, когда к США обращались Колумбия в 1824 году, Венесуэла, Перу и Эквадор в 1846 году, Никарагуа в 1848 году, Никарагуа совместно с Сальвадором и Гондурасом в 1849 году, Мексика в 1862 году, Венесуэла — пять раз: в 1876, 1880, 1881, 1884, 1887 годах, Доминиканская республика в 1905 году и Аргентина в 1902–1903 годах.

Кроме того, как писал У. Фостер, «Соединенные Штаты… не поддержали правительств республик Центральной Америки, выступавших против превращения Гондураса в английскую колонию в 1835 году. В 1837 году английский флот блокировал Картахену; в 1838 году французы блокировали Вера-Крус, но Соединенные Штаты опять не оказали никакого сопротивления. В 1861 году Испания захватила Доминиканскую республику; в 1864 году испанцы об

Сегодня на сайте Российской общественной инициативы (РОИ) впервые достигнута заветная цифра – сто тысяч подписей. Сто тысяч человек высказалось по призыву Алексея Навального за то, чтобы запретить чиновникам покупать автомашины дороже 1,5 млн. рублей. Создан прецедент народного обращения к Открытому правительству, несмотря на не совсем удобную процедуру.

Что дальше? поведала в ЕЖ Юлия Латынина, считает этот конфликт заказом Норильского Никеля в борьбе с УГМК.

Конечно, бороться с лимузинами куда как веселей и понятней, чем заниматься реальными проблемами реальной экономики. Особенно когда они касаются комбайнеров, которые, как известно, не сидят вконтактах в онлайне. Но победить эту власть можно, только возглавив таких комбайнеров, или воронежских казаков, или погибавших в ходе профсоюзных акций на вышеупомянутом Норникеле рабочих-металлургов, или взбунтовавшихся на стройках «Дон-строя» в Москве гастарбайтеров. Кстати, хотя вся эта «люмпен-публика» (по терминологии московских либералов) весьма консервативна по взглядам, не любит ЛГБТ и Pussy Riot, однако те же воронежские казаки сделали почетным членом своего войска защитника прав всех меньшинств, моего помощника Костю Рубахина, сколько про него не твердят всякие карауловы, что он гей и американский агент. Народ в состоянии разобраться, кто пиарится на его проблемах, а кто участвует в реальной борьбе, и в критический момент встает на правильную сторону.

Наконец, посмотрим на ситуацию с точки зрения политтехнологии. Да, вся процедура была на твердую пятерку отработана командой Алексея Навального. Чего стоит хотя бы скандал с то ли происходившей, то ли нет накруткой голосов на сайте РОИ, разрекламировавший всю акцию. Интернет-сообщество было в восторге и тряслось от охотничьего азарта. Но сколько людей в стране заметят эту акцию вне Сети? В Москве и Питере – процентов 20, в других крупных городах 10, остальные цифры будут на уровне погрешности. Не верите – давайте спросим Леваду-центр.

Критикуя – предлагаю. Когда Алексей Анатольевич агитировал муниципальных депутатов ставить за него подписи как за кандидата в мэры Москвы, он им долго говорил про их полномочия. Проблема – сверхактуальная, причем прежде всего не для столицы, где речь идет о перераспределении полномочий между управами и советами, а для настоящего местного самоуправления в российских регионах. Начиная с Подмосковья. Оно и так у нас ограблено, местные власти не в состоянии исполнять свои полномочия без денег. Медведев, уходя с поста президента, пообещал отдать «вниз» муниципальным властям 1 трлн. рублей (не очень много на самом деле, но лиха беда начало). Ничего не сделано; более того, Минфин угрожает забрать еще часть денег за счет налога на доходы физлиц, чтобы закрыть дыру, проделанную путинскими предвыборными обещаниями в региональных бюджетах.

Вот за это надо подписи собирать. Если конечно, стоит задача сделать что-то полезное, а не пошуметь в Интернете.