Мы привыкли жить, будучи погружёнными в реальность. Мы окружены реальностью, реальность преследует нас. Мы живём в ней благодаря тому, что в XIII веке Фома Аквинский выиграл знаменитый «конкурс» Церкви на тему того, как устроен мир и каким образом мы его воспринимаем.
Реальность (от лат. realis — вещественный, действительный) происходит от слова res — «вещь».
«Вещь в себе» — это главный концепт схоластического объяснения механизма восприятия или аристотелевской (платонической) картины мира, взятый на вооружение именно Фомой Аквинским, и которым продолжают пользоваться и поныне.
Конечно же, есть ещё и научный («правильный») взгляд на реальность, но в повседневной действительности от него мало проку. «Научное видение мира» служит для того, чтобы заполнить в нашей голове брешь между внешней реальностью и внутренним свидетельствующим сознанием. Pоль науки заключается в том, чтобы убедить нас, что внешняя «объективная реальность» точно совпадает с нашей внутренней интимной реальностью, отражённой в нашем сознании.
В конечном счёте, «научная правда» придаёт нашему восприятию лёгкий шизофренический оттенок. То есть, мы видим плоскую землю, но нам говорят, что она круглая; мы видим как солнце чертит вокруг земли свою траекторию, но нам объясняют, что, наоборот, земля вращается вокруг солнца. Когда мы смотрим на звёзды в ночном небе, мы знаем, что они на самом деле уже миллионы лет как мертвы и давно погасли. К тому же существуют две физические теории, которые прямо противоположным образом объясняют устройство пространственно-временного континуума.
Интересно, что в течение целого века такая неувязка учёных не беспокоила (на ту же проблему объяснения Единого натолкнулись великие жрецы тысячи лет назад) и лишь теперь (время подстёгивает, господа!) они занервничали, пытаясь объединить то, что объединить нельзя, поскольку единственная точка, где такое объединение возможно — это наша собственная голова.
И, наконец, последняя (крайне модная) «теория суперструн», похоже, тоже развалилась у нас на глазах.
Единственным западным философом, открывшим то, что на самом деле есть, был Декарт. Открыл он это чисто интуитивно. Декарт догадался: на самом-то деле существую только «Я» и всё остальное — протяжённость, «не-Я». То есть: существует моё сознание, моё «Я» и «не-Я», как то, что меня окружает. Все остальные жрецы-философы тут же набросились на него, мол, это невозможно! Тут не хватает третьего элемента! Дело в том, что доктрина жрецов, доктрина Платона — троична. Происходит она из Примордиальной Традиции — самой оси клерикального объяснения структуры Бытия. Под таким давлением Декарт пошёл на попятную, пытаясь убедить себя, что, действительно, в его уравнении не хватало третьего элемента. Этот краткий эпизод величайшего умственного просветления был окончательно забыт благодаря стараниям Гегеля с его «диалектикой», позже перенятой Марксом, по чьей вине поколения радикалов полностью увязли в вязкой глине платоновской парадигмы. Подлинное знание о том как мы воспринимаем и в каком мире живём, дал нам номинализм Оккама — новая философская теория, совершенно неизвестная на Западе, и возникшая, по мнению историков, под влиянием Ислама. Номинализм также участвовал в пресловутом «конкурсе» XIII века, объявленном Церковью, но он, как и следовало ожидать, проиграл, поскольку каста клерикалов (а в настоящий момент мы живём при криптоиерократии) отлично знала, чего хотела, и какое виденье мира необходимо было навязать манипулируемому человечеству.
Наше сознание даёт нам чувство центральности, того что мы — «пуп земли», вокруг которого выстраивается всё остальное. Это наше «Я» — самое святое, что у нас есть, гарант нашей свободы, и именно эту свободу отбирает у нас информационное общество.
Наше сознание действовало как обратная сторона ленты, ограждающей нас от внешнего мира, от общества, защищая наше внутреннее пространство от постоянной агрессии внешней среды. В информационном обществе, впервые в человеческой истории, исчезает эта чёткая граница между внутреннем пространством человеческого индивидуума и внешним миром, представленного для современного человека сплошным потоком информации. Наша последняя линия обороны исчезает, превращаясь в ленту Мёбиуса. С триумфом информационного общества различия между внешним и внутренним уже не будет.
Общество всегда было, есть и будет врагом человека, но хуже всего, что в этом соотношении общество представляет собой сильнейший полюс. Общество накладывает на нашу индивидуальную глину свою печать. Наше сознание, на самом деле, всегда виртуально. Активизируется оно только с помощью языка. Исследование реальных случаев «детей джунглей», то есть человеческих существ, которые по разным причинам были выращены животными в диких природных условиях, показали, что сами по себе эти люди не способны выработать человеческий язык. Другими словами, даже если бы мы собрали сто таких «маугли» вместе — они всё равно бы не заговорили. Их сознание, их «Я» пребывает в них, но в латентном, виртуальном состоянии.
Мы видим то, что видим, не потому что оно действительно перед нами (как это утверждают реалисты-схоласты) как некая «вещь в себе», а потому что язык нам указывает, что перед нами действительно конкретное «это». А на самом деле мы окружены «Пятнами Роршаха», звуками и формами, не связанными между собой. Единственное, что объединяет этот хаос и показывает нам «реальность» в виде гомогенной картины — это язык, данный нам обществом, матрица, в которой мы живём. Если мы на миг смогли бы избавиться от этой языковой матрицы, к примеру, после сильного удара по голове, или, скажем, в случае падения или несчастного случая, то мы увидели бы вокруг себя движение бессвязных форм и звуков. И мы снова начинаем видеть и слышать нормально, когда приходим в себя, то есть когда мы вновь «вспоминаем» язык. Такое моментальное отключение иногда происходит, к примеру, когда звук будильника внезапно выводит нас из состояния сна. Поначалу мы не узнаём привычные предметы вокруг нас, превратившиеся вдруг во враждебные пятна, пока не просыпаемся! И «возвращаем» себе язык. То же можно сказать и о детских страхах — когда матрица ещё не окрепла — мы видим «некорректно». В раннем детстве у нас сохраняется возможность ещё почти полностью открыться окружающему миру. Бегая среди растений и насекомым, мы способны наполнить себя всем, что вокруг нас, и, казалось бы, вобрать в себя даже целое небо. Понемногу эта способность теряется, общество программирует нас, вбирает нас в свою матрицу, ставит на нас свою печать. Уже в детском саду дети хотят быть «кем-то» когда подрастут — идёт процесс социального программирования.
В своих «Парижcких тетрадях» 1844 года молодой Маркс сказал, что общество виновно в отчуждении, и потому все люди — а не только пролетариат — являются его жертвами. Чтобы развить этот тезис ему не хватало интеллектуального инструмента, появившегося сто лет позднее в виде философии экзистенциализма. Тогда же из прагматизма он был вынужден сменить тактику. Маркс также предвидел, как худший кошмар, возможность того, что в случае «реального триумфа капитала» (когда он об этом писал, речь шла лишь о «формальном триумфе») отчуждение могло привести к тому, что люди полностью идентифицировали бы себя со своей социальной функцией. То есть, триумф Системы стал бы полным — проекция ложного сознания уничтожила бы возможность всякого протеста…
Продолжаем эксперимент с языком. Мы можем видеть обратную сторону нашего сознания — то, что есть на самом деле. Скорее всего, у всех нас был схожий опыт. А именно, в незнакомой комнате, в полной темноте, мы ищем наощупь выключатель, когда кто-то неожиданно хватает нас за руку и мы испытываем испуг! Руки трясутся ещё некоторое время, и мы протягиваем: «Да, напугал!». Если бы испуг продлился ещё долю секунды, это означало бы такое высвобождение адреналина, как если бы нас ударили топором по нервному узлу. Мы бы тут же умерли. Так вот, в этот самый миг мы дотронулись до изнанки нашего сознания — до «Ничто». Мы вошли в контакт с нашей собственной смертью, которая живёт внутри нас, и, пока ещё наше сознание не прекратилось, составляет секретное ядро нашего бытия, превращающее нас в свидетелей того, что вокруг нас, и дающее нам энергию, чтобы жить дальше. Это — «чёрная амальгама», нанесённая на прозрачное стекло нашего ума, которая превращает его в зеркало. Без неё мы оставались бы прозрачным стеклом, вещью среди других, включённым компьютером, не более чем животным. Мы, люди, — единственные живые существа, осознающие собственную смерть, собственную конечность. И у каждого у нас внутри — «урановый стержень» — та сила, которая открывает моря и движет горами.
Сознание, осознающее собственную смерть со всей ясностью и основывающее свою жизнь на чётком понимании своей собственной неминуемой конечности — это радикальное сознание. Люди этого типа сознания на протяжении истории принадлежали к единому братству. Братству, основанному на ясном понимании своей участи смертных существ. Со временем, такое братство превратилось в партию профессиональных революционеров, партию «одиноких героев» — людей с чётко определённым «Я», людей, не входящих в социальную матрицу, понимающих, что общество — их смертельный враг, которого необходимо уничтожить, поскольку оно не остановится, пока не уничтожит их.
Антропологический тип «одинокого героя» происходит от «дворянства меча», из касты воинов, в конце Средневековья принесённой в жертву, отправленной на свалку истории верхушкой социальной пирамиды. Рыцари, Сид Кампеадор, «дон Кихот» были изгнаны и заменены современными армиями — профессиональными солдатами, наёмниками, функционерами в форме. Дворянство превратилось в придворных при короле-императоре, появилась имперская бюрократия, следуя модели Римской империи. Как раз в древнем Риме произошло нечто беспрецедентное: впервые в истории была создана интернационалистическая армия — армия рабов Спартака. Эту армию организовали и повели в бой воины, пленённые римлянами и превращённые в гладиаторов. Сам же Спартак был фракийским воином. Когда под конец Средневековья в Центральной Европе против Системы восстали крестьяне-анабаптисты, благодаря тому, что некоторые представители дворянства — такие воины и меченосцы как Флориан Гейер присоединились к ним и организовали их армии, между прочим, более многочисленные, чем профессиональные армии немецких князей, но плохо вооружённые и менее смелые, смогли одержать некоторые победы.
Тот же процесс имел место по всей планете в разные исторические периоды.
Антропологический тип носителей радикального сознания — это генотип, который не исчез и продолжает воспроизводиться. Во всём мире, в последующие периоды, он превратился в универсальный фермент радикального протеста, составляя особый генофонд, из которого питается мировое революционное движение, из которого происходил Че Гевара и все партизанские командиры четырёх континентов.
В современных мегаполисах, в среде музыкально-художественного андерграунда, существует элемент, принадлежащий к тому же антропологическому типу. Классическими примерами могут быть: Джон Леннон, Джим Моррисон, Сид Висиус, Егор Летов. Обычно они попадают в социальную программу наркотиков, специально разработанную Системой для того, чтобы аннулировать революционный потенциал возможного бунта. В отличие от Сверхэлиты (составляющей ядро актуального мирового правительства), основанной на идее непрерывности в передаче ранга по наследству, революционная Контрэлита, бросающая вызов Сверхэлите, и борющаяся с ней для того, чтобы отобрать у неё власть, — это всегда нестабильный конгломерат разных элементов, в зависимости от конкретного исторического времени и места. Единственная постоянная составляющая контрэлиты в истории — это группа носителей радикального сознания.поездка в Италию - гостиничный комплекс Буймеровка.
