Итак. На встречу блогеров с врио губернатора я шла, поставив перед собой три простые задачи. Первая: сказать, что "встречи блогеров" как явление должны как можно скорее отправиться на свалку истории. Вторая: поддержать тех, кто придет говорить от имени интернет-сообщества о стройке на Дзержинского. Третья: сказать, что если врио встречается не ради «галочки», а ради содержания, он мог бы в дополнение ко всему завести аккаунт в Фейсбуке и, тратя один час в день, получать информацию о настроениях интернет-сообщества прямо из первых рук... читать полностью на kakobyan.ru.

Улица Урицкого плавно перетекает во 2-ю Подгороднюю. И если идти прямо, мимо избушки на курьих ножках, покосившегося сарая, то придешь к пригорку, на котором стоит маленький домик. Издали он кажется совсем игрушечным, да и вблизи размерами не впечатляет. Охраняет домик крошечная звонкая собачонка, а пушистые коты необыкновенно миролюбивы. В домике на пригорке живут супруги Борисовы Валентина Сергеевна и Виктор Алексеевич, пенсионеры. — Этот дом я строил для матери, когда из армии пришёл, — сказал Виктор Алексеевич, — а до того мы в землянке жили. Тут бугор был, в нём землянку выкопали, только ...

С начала этого года семнадцать с половиной тысяч разных социальных услуг именно …

http://maxpark.com/community/14/content/1788239

В брошюре, вышедшей в свет в 1868 году, рассказывается о том, как под руководством Потемкина, назначенного генерал-губернатором Новороссии в 1774 г., осваивались дикие Новороссийские степи.


Граф, Светлейший Князь Потёмкин-Таврический,
генерал-фельдмаршал Потемкин Григорий Александрович
Мы часто слышим и читаем выражение удивления по поводу необыкновенно быстрого возрастания народонаселения в Соединённых Штатах. Действительно, это явление заслуживает удивления; но мне кажется, что нам нет надобности переплывать океаны за подобными примерами. Гораздо ближе, у себя дома, мы можем видеть и изучать возникновение многолюдных городов там, где сто лет тому назад и даже менее, стоял одинокий хутор или ничтожное укрепленьице; мы можем, не покидая России, указать на обширный, полный жизни и ещё более полный будущности край, который был ещё во второй половине прошлого столетия пустыней. Нам стоит только обратить внимание на северное прибрежье Чёрного моря. Правда, заселение Новороссийского края производилось не точно так, как производится заселение пустынь нового света, не свободным приливом колонистов,— по крайней мере не исключительно этим путём; заселение его было делом правительственных соображений, но я и не утверждал, что явления замечаемые у нас и в Соединённых Штатах тождественны; я утверждаю только, что колонизация может быть произведена и у нас с необыкновенною быстротою и ссылаюсь на пример Новороссии. Невозможно, конечно, в продолжении одного часа, предоставленного мне для беседы с вами, мм. гг., проследить всю историю этой колонизации, а потому я избираю один эпизод из неё, который, по справедливости, может быть назван Потёмкинским. Но ограничив предмет нашего изучения 17-летним периодом времени, мы должны определить и географическое очертание предмета нашего изучения и составить себе возможно верное понятие о положении края при вступлении в управление им Потёмкина (1774 г.).


Местность, которая впоследствии получила название Новороссийского края, была в то время пустыней не только по причине, беспрестанных движений по ней крымских и других хищнических партий, но и по причине сознательного противодействия к её заселению политическими понятиями того времени. В договорах, которые Россия заключала с Турцией в XVII веке и даже в начале ХVIII века, поставлялось непременным условием, чтобы между владениями той и другой державы оставалось некоторое пространство совершенно не заселённым. Это делалось с целью предупредить столкновения между порубежными жителями, и когда Россия предписывала мир Турции, то ближайшие городки турецкие подвергались разорению, а когда Турция брала верх, то подобной же участи подвергались селения русские. Таким образом по договору, закончившему первую Турецкую войну Петра I (подписан 3 июля 1700 г.), постановлено было разорить турецкие городки, построенные на низовьях Днепра, а пространству от Сечи до самого Очакова равно как от Миусского городка (Таганрога) до Перекопа «быть пусту». Точно также после катастрофы на Пруте, мы принуждены были срыть Самарский городок, построенный во время правления царевны Софии, и Азов. После Прутской кампании были в первый раз с точностью обозначены границы турецко - российские между Днепром и Доном. В 1714 г. уполномоченные с обеих сторон съехались и учинили межевую запись, (13 июля), которая определяла следующую пограничную линию: она начиналась на правом берегу Днепра, в равном расстоянии от впадения в эту реку Самары и Орели, следовала между ними в равном же расстоянии от той и другой до их вершин, затем поворачивала на юго-восток, проходила между верховьями «Бахмутских, Луганских и Крымских вод», как сказано в записи, спускалась на Миус до Черкасской переправы, проходила оттуда на «отвершек» реки Тузловой, следовала по ней до Каменного Брода и здесь переходила на р. Темирник, вместе с которою и упиралась в низовья Дона между Азовом и Черкасском. Эта южная граница Московскаго царства есть вместе с тем северная граница подлежащего нашему изучению Новороссийского края. Отсюда началось последовательное, непрерывное поступательное движение наше к Чёрному морю. Следующая затемъ война с Турцией, по конвенции, заключённой 12 октября 1742 года, отодвинула наши пределы с этой стороны до рр. Берды, впадающей в Азовское море и Конских Вод, впадающей в Днепр; при вступлении Потёмкина в управление Новороссийским краем, оно составляло южную границу этого края, пока в состав оного не вошли и остальные части материка вместе с Крымским полуостровом (1783 г.).

На правом берегу Днепра, близ Кременчуга, начиналась старинная граница наша с Польшей; она была, так сказать, намечена Московским договором 1686 г., в силу коего особые коммиссары должны были составить точную межевую запись; но мы не находим в Пол. Соб. Зак., ни даже в архивах никаких следов, подобного разграничения, до составления Акта Разграничения 5 января 1780 г. Согласно этому акту граница начиналась от устья р. Тясмина; по этой реке она следовала до впадения в неё Ирклея, потом Ирклем до его верховья, оттуда полем переходила на верховья Виси и следуя далее по Синюхе, упиралась в Буг. К северу и западу от этой черты находились польские владения, к югу и востоку — русские; далее Буг разграничивал их с землями турецкими, до впадения в него Ташлыка. Отсюда Инструмент, сочинённый 4 ноября 1740 г., проводил линию, которая перерезала несколько небольших речек, впадающих в Буг при их вершинах, пересекала Ингул и Ингулец и останавливалась на Днепре близ Кизикерменя (Бериславля) при устье реки Каменки. Позднее, но Кучек-Кайнайрджийскому договору, граница была перенесена на Буг, до самого его устья, так что весь треугольник, образуемый этой рекой и Днепром (за исключением Очакова) присоединён был к России. Итак в эпоху, которая нас занимает, Новороссийский край заключался между пограничными чертами 1714 и 1742 годов на левой стороне Днепра, а на правой стороне этой реки—между старою Польской и Турецкою границей 1744 г., вмещая в себе не менее 100,000 квадр. вёрст степного пространства *). Теперь постараемся определить по крайней мере приблизительно тогдашнее население этого обширного края.

Главное основание этого населения составляли Запорожцы. По берегам Днепра и его притоков, по берегам степных балок, по опушкам не истреблённых ещё окончательно лесов, были разбросаны их села и деревни, их хутора и зимовники. Скученные главнейше по берегам Днепра, селитьбы Запорожцев достигали с одной стороны Буга, а с другой, Донца и устьев Миуса. Эта и некоторые другие пустынные реки, впадающие в Азовское море, были для Запорожцев, так сказать, заднею дверью, посредством которой они вырывались на морской простор, когда Очаковский паша слишком зорко сторожил их со стороны Днепровского лимана. Хутора и зимовники, где жили семейства казаков и куда они сами приезжали от времени до времени, были уединённые и глухие, тихие жилища; но у них были селитьбы и другого рода: по Днепру и близ устья рек, впадающих в него, существовали многочисленные, обширные запорожские села; между ними первенствующее значение принадлежало Сечи, селению действительно знаменитому, но незначительному по своим размерам: по официальным сведениям, оно заключало в себе в 1775 г. только 203 двора, в числе коих 66 шинков и харчевень. Сечь была, как известно уничтожена, но многие другие запорожские села, под новыми названиями, существуют и поныне; так с. Никитино обратилось впоследствии в Никополь, Новоселица в Новомосковск; Поссовицы в Екатеринослав, а Алешки существуют и теперь под своим прежним именем.

Как же велико было население во всех этих селах, деревнях, хуторах и зимовниках? Из каких элементов оно состояло? Для разрешения этого вопроса, естественнее всего обратиться к г. Скальковскому, который специально занимался историей Новороссийского края и извлёк из местных архивов много любопытных в этом отношении данных. К сожалению, в сочинениях этого почтенного впрочем исследователя, мы находим много данных, много цифр, связать между собой которые очень трудно. Очевидно, он брал эти цифры из разных официальных источников, не поверяя их между собой, так что они иногда более запутывают, нежели разрешают занимающей нас вопрос. Но мне удалось найти в здешнем архиве военного министерства сведения положительные и обстоятельные, а именно ведомость о всем народонаселении Запорожцев, как собственно казачьем, так и о разного звании людях, проживавших на запорожских землях, и ведомость эта относится к самому интересному для нас времени,—ко времени уничтожения Запорожского казачьего войска, следовательно почти ко времени вступления Потемкина в управление краем. Из этой ведомости видно, что всех казаков было в 1775 г. 14,619 человек и что кроме того на их земле проживало крестьян и разного рода людей обоего пола 45.018 душ, всего же, с козаками 59.637. Если же к этим двум главным рубрикам причислить семейства женатых казаков, живших отдельными хуторами и зимовниками, и духовенство, то общее число в Запорожье выразится цифрою 59.627 д., обоего пола. Сведения эти собраны начальниками военных команд, посланных в разные поланки (округи) Запорожья и представлены генералом Текеллием,—на которого, как известно, возложено было обращение Запорожцев в обыкновенных граждан,— на высочайшее имя, следовательно имеют характер возможной достоверности.

Ко времени вступления Потемкина в управление Новороссийским краем, в нем существовало и другого рода население, независимо от того, которое находило приют под бунчуком запорожского кошевого атамана. Оно образовалось, в царствование императрицы Елисаветы, из разных заграничных выходцев, а главнейше из Славян австрийских и турецких. Около половины ХVIIІ века, в то самое время, когда в литературе западной Европы раздавались сильные и красноречивые протесты против гонений за религиозные убеждения, когда свобода совести была провозглашаема и некоторыми из государей с высоты престола, в Австрии и Польше фанатизм католического духовенства доходило до крайностей, напоминающих средние века. Здесь, на востоке Европы, вдали от великой исторической сцены, католические монахи всех возможных орденов, не смея более преследовать протестантов, упражнялись в насиловании совести православных и униатов. Мы знаем, какие последствия имел в отношении Польши образ действия её духовенства; что касается до владений императрицы Марии-Терезии, то между православными, и особенно славянскими её подданными, обнаружилось стремление к переселению в Россию. В 1750 г. полковник Хорват, родом Серб, заявил русскому посланнику в Вене о желанна своём выехать в Россию вместе со многими своими родственниками и земляками и образовать из них два регулярных полка. Наше правительство охотно приняло этот вызов и предложило переселенцам земли на правом берегу Днепра, к северо-западной части Запорожья, вдоль польской границы; Хорват нашёл эти земли удобными и образовал первое славянское поселение в России, состоявшее на первый раз из 318 человек. Примеру Хорвата последовали многие другие Славяне Австрийской и даже Турецкой империи: если верить свидетельству тогдашних канцелярий, едва ли впрочем строго соблюдавших племенные оттенки при записывании происхождения новоприбывших, то вслед за Сербами стали прибывать не только Молдоване, Волохи и Трансильванцы, но Болгары и даже Албанцы и Черногорцы. Вскоре между Днепром, Синюхой и Тясмином насчитывалось уже 620 славянских и других выселившихся семейств; земли им было прибавлено к югу от прежней и все эти земли получили название Новой Сербии. На южной окраине Новой Сербии, на Ингуле, основана была крепость, названная именем императрицы и переименованная впоследствии Елисаветградом.

Между тем миграционное движение южных Славян продолжалось. В 1752 и 53 годах прибыли Сербы Шевич и Прерадович и просили земель. Им отведено было обширное пространство в окрестностях Бахмута и по Донцу, которое впоследствии получило название Славяно-Сербии, и вскоре пополнилось новыми переселенцами. Как ново-сербские, так и славяно-сербские колонисты образовали военное поселение, расписанное на полки и роты. Всего, по сведениям г. Скальковского, к концу пятидесятых годов считалось таких переселенцев на обеих сторонах Днепра 26,163 душ и эта цифра без сомнения была бы превзойдена приливом новых переселенцев, но постоянно возраставшее движение Славян из Австрии в Россию встревожило венское правительство. В делах архива св. Синода я видел, что оно подало повод к переписке между обоими императорскими дворами, вследствие чего Императрица Елисавета, связанная тесным союзом с венским двором, отказалась принимать австрийских подданных, положив однако очень удачное начало колонизации и истратив на это дело до 700,000 р. Зато вследствие вызова нашего правительства, из- за Польского рубежа стали выходить старообрядцы и другие русские беглецы. В 1756 году они, а также Малороссияне, поселенные для работать по возведению крепости Св. Елисаветы, занимали уже 27 слобод в окрестностях упомянутой крепости, но численность их не известна.

Таковы первоначальные элементы народонаселения, возникшего в Новороссийском крае; они состоять, как сказано, из трёх главных группы из Запорожцев с их «подданством»; из переселенцев Славян и из разных выходцев из Польши и внутренней России. К этому мы можем ещё присоединить небольшое число Евреев, торговавших в Сечи и впервые допущенных в число русских подданных. Из вышеприведённых цифр, по первым двум группа, мы находим, что итог их равняется, кругло говоря, 85—86 тысячам; что касается до третьей группы то, её численность нам неизвестна, но зато мы находим в «Истории Новороссийского края» г. Скальковского обширную ведомость, в коей значится, что всего, во всем Новороссийском крае, в начале 1774 г. считалось 158,097 д., обоего пола, — цифра, которую можно признать приблизительно верною. И так, вот общая цифра населения, в год вступления в управление Потемкиным в краю, который имел 500 вер. в длину (от Донских гирл до впадения Синюхи в Буг) и 200 в. в ширину (от границы 1742 г. до границы 1714 г.). Тогдашний Новороссийский край довольно близко подходил, по пространству, к нынешним Екатеринославской и Херсонской губерниям вместе, в коих числится, по сведениям центрального статистического комитета 2,534,889 д. Что бы быть точнее, мы должны исключить из этого числа население Забужской части нынешней Херсонской губернии, в описываемое время не принадлежавшей России, и в которой может насчитываться до 300 т. жителей, а затем окажется, что в 92-х летний период времени, — со времени вступления Потемкина в управление Новороссийским краем, народонаселение Новороссийского края увеличилось почти в 15 раз!

Разумеется такое колоссальное приращение народонаселения не могло произойти одним естественным путём, т. е. благодаря малой смертности и большему числу рождающихся. Цель моя именно и состоит в том, чтобы исследовать, по возможности, те меры, с помощью коих Потемкиным были достигнуты такие громадные результаты. Остановимся несколько на этом имени. С мыслью о Потемкине соединится обыкновенно понятие о необыкновенно пышном вельможе, о пресыщенном сластолюбце и честолюбце, о человеке, который чудачит, чтобы рассеять пожирающую его скуку,—да ещё, может быть, о полководце, который прославился более пышностью окружавшего его двора, нежели военными подвигами. (Это было писало в начале 1867 года, по появлении в Рус. Архиве и Рус. Вестнике новых сведений о Потемкине) «Баловень счастья» и «великолепный князь Тавриды», вот эпитеты, которые чаще всего сопровождают имя Потемкина. Во всем этом есть черты действительно принадлежащая Потемкину, но из них не создаётся полной и верной его нравственной физиономии; тот всегда будет односторонне и поверхностно судить о нем, кто не обратить на него внимания, как на Новороссийского генерал-губернатора. Здесь среди степей, которые он призван был заселить и вызвать к жизни, этот необыкновенный человек является во всем величии своего гения и во всем могуществе своей воли. Грандиозный и несколько фантастический, как всегда и везде, он здесь сбрасывает с себя ту недоступность и ту пышность, которыми он окружал себя в Петербурге, и ему любо, ему просторно, ему вольно. Судьба сделала его царедворцем; но в придворной сфере, в которую обстоятельства его бросили, он ни к чему не был искренно привязан, кроме самой императрицы. Сын бедного дворянина, он мог находить пищу своему самолюбию в том, чтобы затмевать пышностью всех пышных вельмож Екатерины; но скука, которую он ощущал среди этой пышности, была неподдельная; и мысль его и его вкусы были далеки от того, что всех вокруг него занимало. Вот объяснение его рассеянности с которою, по мнению поверхностных наблюдателей, он родился, его своенравия и чудачества; вот почему, среди своих раззолоченных покоев, он являлся часто в меховом халате и в туфлях на босую ногу. Некоторые оскорблялись заставая его в таком наряде: он удивлялся их неудовольствию.

Этот меховой халат и туфли на босую ногу, эти не чёсаные волоса, не составляли неприятного контраста в Кременчуге, в Александр-Шанце, на пепелище Запорожских куреней, когда приходили к нему верный помощник его по строительной части Фалеев, или Синельников, или «Фёдор Фёдорович» (Ушаков);— с этими людьми он находил о чем говорить, и эти чернорабочие, но дельные люди не обращали внимания, камердинером ли своим или собственными пальцами, как говорил принц де-Линь, был причёсан светлейший. За то и светлейший был между ними совершено другим человеком, нежели среди вельмож и дипломатов. В отношении этих людей, Потемкин откидывал в сторону то высокомерие, которым он ограждал себя в Петербурге; простотою в отношениях к своим сотрудникам, равно как и необычайной деятельностью, он напоминает Петра I. «Много благодарен, друг мой, Михайло Леонтьевич, пишет он своему Данилычу-Фалееву, «что трудился в переделке поспешной фрегатов. Усугубь силы свои дабы поскорей поспели, ибо крайняя в том нужда.» — «Вы не дивитесь, что я ворчу: Богу известно, что сил недостаёт, везде самому быть нельзя, а все, до малейших способов от меня требуют.» «Ох, батюшка, спеши с фрегатами и кораблём!» «Наши, писал Потемкин о победе адмирала Ушакова над Турецким флотом, (1790 г.), наши такого перцу Туркам задали, что любо. Спасибо Фёдору Фёдоровичу.» Так говорил, так переписывался Потемкин с сотрудниками своими, с чернорабочими Новороссийского края. В этих сжатых, горячо набросанных строках виден не надменный вельможа, скучающий и праздный, каким его изображают иностранцы, встречавшиеся с ним при дворе, и каким он действительно бывал в Петербурге, но первый между работниками великого дела, — воззвания к жизни щедро одарённого природою края. Изложить всех подробностей этого дела, — заселения Новороссии и её устройства, — я не в состоянии, за недостатком нужных для того материалов, да этого не возможно сделать, в продолжении не только одной, но и нескольких бесед. Мне кажется, однако ж, что группируя известным образом те меры, которые были приняты Потемкиным, в качестве Новороссийского наместника, мы получим возможность, по крайней мере, схватить их характер, а этого, я полагаю, в настоящем случае, будет достаточно.

И преимущества и недостатки тогдашнего положения России одинаково послужили делу заселения Новороссийского края. Как известно, одною из главных мер Потемкина, по вступлении его в должность начальника Новороссии (1775 г.) было уничтожение Запорожского войска; всем членам знаменитого «товариства», было предоставлено возвратиться туда, откуда каждый из них пришёл в Запорожье, или же остаться на месте, в качестве частного человека и на общем для всех жителей края положении. Все частные имущества, кроме некоторых старшин преданных суду, были оставлены неприкосновенными; кто владел хутором, землёю, затем эта земля или этот хутор были укреплены; но общая войсковая земля была признана государственною. Войсковые суммы и другие сокровища также обращены были в казённые. Эти суммы были немаловажны; из сведений, представленных генералом Текеллием видим, что им было найдено 56,446 р. 82 к. войсковой суммы; у старшин конфисковано 74,507 р. 43 к.; кроме того в Сечи хранилось принадлежащих некоторым казакам лично 32,976 р. 54 к. Эта последняя сумма оставлена неприкосновенною, но из войсковой и старшинской образован капитал для выдачи ссуд жителям края с целью поощрять домостроительство и торговлю. Из числа новоприобретённых казённых земель розданы были дачи некоторым сановникам, например Потемкину и князю Вяземскому; между ними разделена была самая сердцевина Запорожья: Потемкин получил земли на правом берегу Днепра, на протяжении 16 вёрст по его берегу, вдоль порогов, где несколько лет спустя поселены были менониты. (Земли под их поселениями, по-видимому, пожертвованы Потемкиным; по крайней мере колонисты были водворены на его землях при его жизни (1785).) На землях Потемкина же воздвигся в последние годы его управления Николаев. (Он уступил под Николаев, пишет Шмидт в своём описании Херсонской губ., не только землю, но и 532 души принадлежащих ему крестьян.)

Место, на котором стояла самая Сечь, остров Хортица, достался князю Вяземскому, вместе с 10,000 десятин земли. Подобно этим двум главным сановникам того времени и некоторые другие получили дачи из числа бывших войсковых земель. Владельцы таких имений, понимая, что здесь не достаёт только рук, чтобы получать с них огромные доходы, переселяли туда крестьян своих из других губерний. (Г. Скальковский (Ист. Нов. края 161) говорит, что такое переселение крестьян дозволено было особым указом: кажется, в особом дозволении на это не было надобности.) Некоторые из придворных, желая сделать угодное императрице и Потемкину, покупали в Новороссийском крае фермы и хутора, как бы свидетельствуя тем своё сочувствие его заселению; так граф Безбородко купил близ Херсона небольшой хутор, незадолго до путешествия наблюдательного Француза Пейсоннеля, посетившего эти места в 1784 году. (Trois menuires historiques et geographiques. par Peysonnel.) По свидетельству того же путешественника, некто Фабри, австрийский подданный, заведший первую торговую контору в Херсоне, имел ферму при слиянии Ингула и Буга (близ места, где потом воздвигся Николаев), а англичанин Виллис, как только был присоединён Крым к России, приобрёл на южном берегу полуострова имение и, притом, говорит Пейсоннель, за такую цену, по которой можно приобрести земли разве в лесах Америки.

Поощряя приобретение имений в Новороссийском крае и переселение помещичьих крестьян, правительство переводило туда большие массы крестьян экономических. Из ведомости, представленной генералом Текеллием, видно, что таких крестьян было в 1775 г. 39.895 душ. а в конце восьмидесятых годов, по сведениям г. Скальковского, их считалось уже 210.033 д. Много рабочих, вызванных для сооружения городов, для строения кораблей, для проведения дорог, оставались по доброй воле в крае, где руки были дороги и спрос на рабочих постоянный. Сюда же охотно шли Московские и иные старообрядцы, — эти прирождённые колонизаторы, эти настоящие русские пионеры. Довольно большое число их поселилось по Днепру, другие основали селения на Молочных Водах.

Но говоря о приливе народонаселения, не следует забывать и о его убыли. Многие из прежних жителей Запорожья, в силу высочайшего манифеста, пожелали возвратиться в Малороссию и другие места, снабжавшие выходцами Запорожья. Такое желание заявили, по свидетельству Текеллия, более 4,000 человек; другие без всяких заявлений уходили куда глаза глядят. Этот генерал еще находился в Запорожье со своими войсками, как начались побеги за границу и приняли весьма серьёзные размеры. Преобразование, совершенное в устройстве Запорожья, и разорение Сечи горестно отозвались на членах славного «товариства». По свидетельству г. Скальковского до 5,000 ч. оставило Запорожье, но цифра эта довольно произвольна и едва ли число беглецов может быть с точностью определено; в донесениях Текеллия, а потом и князя Прозоровского, мы находим частые упоминания о самих побегах казаков, но не находим числа бежавших. Очаковский паша хвалился, что к нему перебежало до 12,000 казаков, а по другим сведениям, собранным для начальник края, ушло лишь небольшое число гультаев. Во всяком случае число людей совершенно пропавших для Новороссийского края, в итоге было не очень велико. Многие из беглецов 1775 года возвращались, а с ними по словам г. Скальковского, приходило и довольно много Некрасовцев. Большой ущерб населению края нанесло образование Черноморского казачьего войска, составленного, как известно, из Запорожцев. Когда последовал вызов вступить в новое казачье товарищество (1792 г.) явилось более 5,500 человек, пожелавших покинуть родной край, с тем, чтобы сделаться по прежнему казаками.

Одним из важнейших элементов заселения Новороссии были переселенцы из заграницы: этот край и до сего времени ещё пестреет обращиками всех европейских племён. Первыми по времени, после Славян (пришедших в царствование Елисаветы) были Греки, о переселении которых мы находим любопытные сведения в Записках Одесского Общества Истории и древностей. При начале первой Турецкой войны, при Екатерине, Греки были приглашены принять в ней участие, причём граф А. Орлов писал им, «что в счастливом окончании сего великого дела заключается их честь, мзда и счастье». Когда же подписан был мирный трактат с Турцией, Греки, поднявшие оружие против султана, пришли в недоумение и просили Орлова объяснить им, в чем же будет заключаться обещанная им мзда? Вследствие этого запроса, «Албанскому народу» было объявлено, что всякий, находившийся в войске, сражавшемся вместе с русским, может перейти в русскую службу с сохранением чина, и что им будут даны способы для переезда в Россию; тем же, которые почему-либо не могут немедленно воспользоваться этим предложением, объявлялось, что когда бы они ни пожелали приехать в Россию, они будут «приняты и расположены с теми же выгодами и преимуществами, как и те, которые отправятся теперь». Охотники переселиться в Россию нашлись, и партия Греков, под начальством капитана Мавромихали, заявила о своём желании выселиться. Им было обещано дать нужные средства для «домостроительства», а также построить им церкви и предоставить разбирательство между собою и все внутреннее управление их им самим; наконец дарована была им льгота от податей на 30 лет. В 1775 г. прибыла первая партия Греков; их поселили в Таганроге, Керчи и Ениколе (приобретённых по Кучук-кайнарджийскому миру), а впоследствии они были выведены из двух последних пупктов и поселены в Балаклаве, где дарованы были им и земли с освобождением от податей навсегда. Другая партия Греков переселилась в Новороссийский край из Крымского полуострова за 4 года до его присоединения к России. Их вышло не менее 20,000 человек; они были поселены по рр. Калмиусу, Кальчику и Калке и вообще по северному берегу Азовского моря; Мариуполь есть центральный пункт их колоний, точно также как Нахичевань есть центральный пункт поселений армянских, почти одновременно вышедших из Крыма. По сведениям центрального статистического комитета тех и других выселилось в Новороссийский край не менее 30,000 человек.

В 1783 г. присоединён был Таврический полуостров. Очень затруднительно определить даже приблизительно цифру того контингента, который он внес в население Новороссийского края. По свидетельству Палласа, народонаселение Крыма простиралось в это время до 500,000 человек; но эта цифра, кажется, очень преувеличена, тем более, что со времени Кучукъ-кайнарджийского мира Турки и Татары стали переселяться из Крыма в Турцию, а Армяне, как мы видели, в Россию. После 1783 г. мусульманская миграция приняла в нём огромные размеры. Германский император Иосиф, сопровождавший Екатерину в её поездке в Крым, уверял графа Сопора, что более двух третей население покинуло полуостров после его присоединения. Пейсоннель полагает, что во время его путешествия (1784 г.) там оставалось не более 50,000 человек. Эта цифра также грешит, кажется, преувеличением, но в смысле, противоположном Палласу; по официальным сведениям, в 1803 году в Крыму считалось до 140,000 д. (Списки населённых мест). Вот впрочем все, что я могу сказать относительно мусульманского населения, вошедшего в число жителей Новороссийского края.

В феврале 1784 г. был обнародован манифест, в котором провозглашалось, что все с Российской Империей в дружбе состоящие народы, могут производить свободную торговлю в Херсоне, Севастополе и Феодосии, а также могут селиться в Новороссийском крае и вступать в российское подданство. Конечно, нельзя было надеяться, чтобы в западной Европе, в то время ещё не так переполненной жителями как теперь, нашлось большое количество охотников двинуться в степи, едва вышедшие из под власти Татар, если не привлечь переселенцев льготами и преимуществами. Справились с делами о водворении иностранцев в первые годы царствования Екатерины, и решились дать новым выходцам те же преимущества. Старый фельдмаршал Румянцев, друг порядка и аккуратности, припомнил при этом, что он видел во время Семилетней войны в окрестностях Эльбинга и Данцига, в Пруссии, селения менонитов и удивлялся их отличному земледелию и скотоводству. Соображая, что для успеха в их занятиях прежде всего нужны хорошая почва и обширные пространства, он представил императрице об этих трудолюбивых людях, и о том, что если пригласить их, то они вероятно пожелают воспользоваться простором и плодородием Новороссийского края. По его представлению отправлен был агент в Пруссию и вывел оттуда 1000 душ немцев—менонитов, которые получили земли на правом берегу Днепра и основали несколько колоний вблизи нынешнего Екатеринослава. Несколько позднее прибыли ещё другие переселенцы из разных частей Германии; с острова Даго переселилось несколько десятков «Шведских» и крестьянских семейств, и основали в окрестностях Бериславля так называемую Шведскую колонию. Учёный Шторх говорит, что в конце восьмидесятых годов в Екатеринославской губернии большая половина народонаселения состояла из иностранцев-колонистов.

Дело колонизации шло быстро и энергично; вообще в течении лишь семи лет, с 1780 по 1787 г., по распоряжениям Потемкина, говорит г. Скальковский в своей Истории Новороссийского края роздано 1355 земельных дач, на коих устроено 758 колоний и водворено 76,147 душ. Но эта цифра, очевидно, не исчерпывает всего приращения народонаселения в крае; у того же автора и в той же Истории мы находим другие цифры, выражающие общее народонаселение края в 1787 г. Таких цифр две, а именно 688,589 и 744,550. Не имея данных чтобы решить, которая из этих цифр справедливее, принимаю круглую, более склоняющуюся к меньшей из этих цифр — 700,000. Но если так, то окажется, что после 13 лет управления Потемкиным Новороссией, в ней прибыло 600,000 жителей, то-есть прибывало в год почти до 43 т. человек. Предполагая подобное же приращение в остальные 4 года Потемкинского управления, найдём, что в 1791 г. Новороссия должна была иметь свыше 850,000 жителей или что к тем ста пятидесяти тысячам, которые населяли этот край в 1774 г., — прибавилось в продолжение всех 17 лет управления Потемкина 700,000.

Это необыкновенно быстрое увеличение народонаселения кажется достаточно опровергает весьма распространённое мнение, будто Потемкин строил декорации селений и сгонял народ издалека, когда Екатерина обозревала Новороссийский край, чтобы замаскировать его пустынность. Конечно, наместничество Потемкина было пустынно в сравнении с некоторыми центральными губерниями; но представляя императрице край, который разоряли систематически и который едва вышел из- под турецкого владычества, он мог кажется с гордостью указать на то, что действительно сделано, не прибегая к шарлатанству. До него на оконечностях края находилось лишь четыре городка: Азов, Ростов, Таганрог и Елисаветград; при Потёмкине возникли: Херсон, Екатеринослав, Александров, Берислав, Николаев, Павлоград, Константиноград, Мелитополь, Мариуполь и Нахичевань, некоторые нз этих городов были уже порядочно отстроены; вот как описывает Херсон граф Сегюр, сопровождавший императрицу в 1787 году: «Мы увидели,» пишет он, «почти уже оконченную крепость и казармы на 80.000 человек, адмиралтейство со всеми принадлежностями, арсенал, заключающий в себе до 600 орудий, два военные корабля и один фрегат, снаряжённые к спуску, публичные здания, воздвигаемые в разных местах, несколько церквей прекрасной архитектуры, наконец целый город уже торговый, с 2000 домов и лавками, полными греческих, константинопольских и французских товаров; в Херсонской гавани стояло до 200 купеческих судов». В Николаеве, только заложенном в 1789 году, состояло в начале 1791 г. всего двадцать шесть домов и считалось 147 жителей, а в конце следующего года было уже 3.300 душ обоего пола. Но главное попечение Потемкина было обращено на Екатеринослав, город, которому он желал бы доставить первенствующее значение во всем южном крае. «Всемилостивейшая Государыня», писал он императрице, «где же как не в стране, посвящённой славе Вашей, быть городу из великолепных зданий? А потому я предпринял проекты составить достойные сего града названию» (Рус Архив 1865 393 с). И действительно, им составлен был грандиозный план для Екатеринослава (находящийся в Зап. Одесского Общ. Ист. и Древн.), который только смерть помешала Потемкину привести в исполнение. В том же издании мы находим сведение о числе бывших в Новороссийском крае церквей в 1775 и 1777 годах, по числу которых можно судить о числе жилых мест в эти два последовательные периоды: в 1775 году их было 232, а в 1777 — 345.

Край быстро заселялся и в то же время развивался; земледелие возрастало естественным путём с возрастанием народонаселения. Потемкину хотелось, чтобы переселенцы из Германии служили для русских земледельцев примером рационального хозяйства; с этой же целью учреждена им земледельческая школа (близ Николаева). Он старался распространить огородничество и садоводство; за год до смерти своей, Потемкин сделал распоряжение, чтобы во всех имениях, не исключая и частных, от Хортицы до Лимана, по Днепру, а равно и по Бугу и по морскому берегу, разводимы были виноградники. В Крыму при нём началось виноделие и, по его свидетельству, делало большие успехи: «виноград венгерский», писал он государыне, «в 1786 г. дал уже первый плод; вино делают лучше прежнего; водку французскую гонятъ лучше настоящей и через год конечно большое количество оной будет». (Рус Архив 1865, 63) Он обратил внимание на разведение шелковицы и хлопка, для чего выписывал мастеров из Италии и Греции; улучшение пород рогатого скота и баранов тоже не ускользнуло от его внимания; он предвидел какое развитие может принять овцеводство на обширных степях новороссийских. «Полуденный места Империи Вашей», писал он императрице, «изобилуют руноносным скотом почти больше, чем вся Европа вместе; переменив шерсть в лучшую, через способы верные и простые, превзойдут в количестве сукон все прочие государства. Из всех мест где лучшие бараны я выписал самцов», и проч. В архивах Новороссийского края сохранились контракты с заграничными садовниками, виноделами и другими специалистами, подписанные собственною рукою Потемкина; в его управление учредились в Херсоне три иностранные купеческие конторы, получили развитие издавна существовавшие в крае промыслы: соляной и рыболовный, и благодаря всему этому, начала возникать и торговля. (Я не имею сведений о торговле Новороссийского края с внутренними губерниями; но в донесениях русского посланника в Константинополе; я нашёл ведомость товарам, привезённых из Новороссийских портов в Константинополь и из этого города в Новороссийские порты, за 1782 год, Прил. II.) Потемкин воспользовался точно также специальностью бывших Запорожцев по части мореходства, и когда возгорелась вторая Турецкая война, устроенный им гребной флот играл в ней большую роль.

Но скажут: положим что Новороссийский край действительно быстро заселялся, и что Потемкин обнаружил при этом много энергии и административных способностей; спрашивается, соответствовали ль успехи усилиям и была ли во всем э