, кстати, в тот ...
***
Приехали на вызов к бабке. У нее трагедь – помер любимый котик, Мусиком звали, а пыльный фикус, стойкий запах валерианы и гипертонический криз – это декорации драмы.
– Ох, какой же был хороший котик! – роняет крупную слезу из выцветшего голубого глаза. Держит кряжистую, осанистую паузу, Станиславский бы поверил, а мы с Виталиком так и подавно верим, верим и сочувственно молчим в унисон – сценарий обязывает. – Мусик был интеллигентом до кончика хвоста, хоть и не графских кровей, в переходе купила за десятку. Тонкая, ранимая душа, не то, что эта сволочь хвостатая. Уу-ууу, гад! – перемена лиц и грозный кулак старым высушенным ястребом взметается в сторону клетки с зеленым волнистым попугаем.
Птица, мирно дремавшая, нервно встрепенулась, дернула головой из стороны в сторону, почти по-человечески, прогоняя остатки липкого сна, и хриплым, несмазанным голосом зашкварчала: Мус-сья кот-тт-тик, Мус-сья кот-тт-тик.
– Слышите, как заходится? Радуется, что Мусик помер. – Сосредоточенно сдвинув брови, переходит почти на шепот. Ну, чисто мисс Джейн Марпл, старуха в аккуратных буклях собственной персоной, на пороге разгадки самого громкого убийства в нашей английской деревне. – Гад!
– Так что там между ними произошло? – кидает реплику, позевывая, Виталик, опережает сценарий. У нас уже третий вызов без заезда, он хочет чая, кофе, обеда, а не этот моноспектакль котовьей вдовы.
– Изводил кота и так и этак, но, в основном орал как сейчас. А Муся что, он же интеллигент, придет, сядет у клетки и вежливо сидит. Уу-ууу, не могу видеть теперь этого гада.
Камера наезжает. Крупный план. Слеза на выцветшем голубом глазу дрожит. В это время за кадром звучит голос фельдшера Виталика.
– У меня племянница давно хотела попугая, могу вашу птичку забрать, облегчить, так сказать, ваше горе.
Тишина. Черный фон.
– Ой, знаете, голубчик, жалко расставаться, я ведь так к нему привыкла.
Титры.
***
Заехали после вызова на базу, отобедали на бегу, стоя на одной ноге. И тут Виталик вспоминает, что ему нужна электрокардиограмма к ежегодному мед. осмотру.
– Слушай, – говорит, – хочешь комиссарского тела?
– А то! – отвечаю.
– Идем!
Пошли.
– Ну вот, – говорю ему после того, как кардиограф выдал ленту. – Твое сердце говорит горькое. – И на примере котовьей вдовы беру кряжистую, осанистую паузу. Помолчав значительно, перехожу на шепот, сдвинув брови. – Мне открылась твоя горькая правда.
– Что там? – и как-то так он заметно бледнеет.
– Чтобы ты мне в дальнейшем не говорил, я знаю истину: я уже не волную тебя как женщина. Понимаешь, сердце не обманешь, я трогала твое комиссарское тело буквально голыми руками, а ты даже мышцей сердца не дрогнул. Это ж надо – частота сердечных сокращений 64!
– Жить-то буду? – ржет.
– Будешь, голубчик, но не со мной! А теперь вставай, поехали, нас опять к бабке заявили.
***
Бабки, кстати, в тот день на нас падали и падали – такая выпала планида. Некоторые местные околосведущие люди уверяли, что виноват ретроградный Марс. А мы на него не роптали, но, отзваниваясь, назывались поскрипывая, подражая зеленому попугаю: гериатрическая бригада свободна, а Мус-сья кот-тт-тик.
Люблю свою волшебную страну ОЗ навылет. И за то, что в ней можно быть самим собой дуралеем, даже теряя.
