Признаюсь, нынче я то ли вялая, то ли квелая, ни прогулок, ни выгулов, но на заявленную выставку Прахова в сердце милой Софии встала в стойку. Возможно, всему виной серебряный век, в котором застыла, как муха в янтаре (даже уже готова променять свой один день здесь за три дня там! а что, мне кажется: довольно выгодное предложение, разве нет?), а возможно запуталась в символизме с Эмилькиными приветами из мира шороха и слезных грез. Пусть уж мне простят ее живые родные и здравствующие близкие, но с ноября мне от нее покоя нет. На днях даже снилась мне эскизами Врубеля и стариком Котарбинским. Но, это уж как-нибудь потом, еще не готова казать, простите, а вот прогулку седьмого дня в картинках покажу.

Мимо бывшего отеля "Прага", где в далеком 1916 г. в приемной редакции газеты "Чехослован", подложив под голову подшивку газет и укрывшись шинелью, ночевал большой мистификатор, отец бравого солдата Швейка, Ярослав Гашек.

Повстречать по дороге рождественский вертеп. Удивиться, насладиться и дальше в путь,

на Софийскую площадь, к вратам любимой Святой Софии. 

Но, ворота 7 января оказались на замке, так что "Киевские откровения Андриана Прахова" у меня еще впереди, впрочем, как и у вас. Для интересующих сообщаю, что выставка продлиться до 9 марта; все подробности на сайте организатора http://n.sophiakievska.org/?q=uk/node/250.

Праздники, череда выходных, улицы пусты и просторны, редкие автомобили, случайные прохожие...

Завтра все будет иначе, но сегодня редкая удача, рождественское волшебство - синяя птица коснулась крылом твоих глаз и Город опять, пусть и на миг, иллюзорно, как только в сказке бывает, принадлежит только тебе. Вдыхай его пьянящий воздух, приправленный стальным январским небом, пей полную чарку сердечных капель, настоянных седыми столетиями на кручах могучего Днепра, вбирай в глаза, вбирай геометрию улиц, ломкие линии крыш, узоры фасадов, фонари и окна, зима будет длится еще долго-предолго, будет из чего плести кружевные сны. 

По Владимирской дальше в путь мимо гетмана Богдана, по правую руку здание Присутственных мест, вдали - восстановленный Михайловский Златоверхий,

по левую, на углу с Рыльским переулком, - дом губернского архитектора Михаила Степановича Иконникова. Грущу  - "Дукат" закрыли, теперь под девицами-кариатидами какой-то баобаб, ужасная пошлость, как по мне. 

Про Иконникова Михаила сына Степана. Лукьяновский тюремный замок, Университетская клиника на Бибиковском бульваре, шатровая колокольня церкви Николы Набережного на Подоле, часовня над склепом А.Безака в Киево-Печерской Лавре - это все он, а еще на троих с Иваном Штромом и Ксаверием Скаржинским проект здания Присутственных мест, где по праву губернского архитектора получил кабинет. Пятьдесят лет на службе и ни разу не воспользовался правом на отпуск - такие дела, так что не удивительно, что дом для себя выстроил через дорогу.

Изначально здание было двухэтажным, семья занимала второй этаж, первый сдавали под магазины. Третий и четвертый были надстроены в конце 19 в. уже после смерти Михаила Степановича его сыном Николаем, следует заметить - попеременно. Тому показалось маловато, низковато - обычная история строительного бума, так и нарос в 1898 г. третий этаж, увенчанный башенкой в духе вошедшего в моду "киевского ренессанса". Как там поет Софочка Ротару: все, что сбыться могло, прямо в руки легло, только этого мало? Вот-вот, аналогичный характер был у Николаши Иконникова. В 1900 г. надстраивается четвертый этаж с башенками, а на втором этаже поселяются полуобнаженные девицы с томным взглядом.

Поздоровалась с каланчой Старокиевской пожарной команды, с домом, где жил профессор Андриан Прахов и жена его Эмилия,

Як тебе не любити, Києве мій!

 Заглянула в "Дом советского врача",

в гости к архитектору Павлу Алешину, поклонилась низко.

А дальше через Стрелецкую дворами на Маловладимирскую. Она же Столыпинская, Григория Гершуни, Ладо Кецховели, Чкалова, Владимира Антоновича, опять Чкалова, а теперь Олеся нашего Гончара. Эх, Тоня, Тоня! Налита, туга, мов вишня, очi горять, стрiляють блиском (с).

О, Город, мой Город, опять тебя лихорадит строительством, все им кажется маловато, низковато.

И нет у этих рвачей ни души, ни памяти, порой такое ощущение, что в детстве не было у них своей Арины Родионовны, не рассказывала она им на ночь сказки, не вязала шерстяные носки, не поила малиновым чаем, не гладила кудрявую головку: спи, мой сладкий малыш, усни.

Да и книги, похоже, совершенно разные читаем мы. Когда-то ведь и до дракончиков доберутся, не пожалеют.

Не исключено, что и бывшую клинику Качковского-Маковского не пощадят.

Какое им дело до образцов киевского модерна, до Игнатия Ледоховского,

один уже из его домов - тот, что на Большой Житомирской со змеями, - оставили умирать, как подзаборную собаку, под семью дождями, семью ветрами, ждут-не дождутся, когда на его месте смогут построить еще одного монстра из стекла и бетона.

Короткий январский день тихо догорал, сгущались сумерки, то тут то там зажигались огни - маслянистые, сдобные, как бабушкины пирожки. 

И в какой-то миг Город накрылся черным пологом, включил, фонари, подсветку зданий, заиграл мириадами огней торжественно и величаво: смотри, какой я красавец, кружи меня, кружи! 

По Ярославому валу, по Театральной-Лысенко через Фундуклеевскую и Франко на Бибиковский бульвар

К Владимирскому собору - одному из самых знаменитых артефактов семьи Праховых.

Насобирала по пути две корзинки киевских ёлочек, с тем к вам и пришла. Дарю!