Первый раз за многие годы первого января я, едва проснувшись, не стригла в бешенном ритме свежие салаты, не пушила нервно стол перед приходом званых гостей, не толкала в бок своих мальчиков: "Эй, поторопись, подай, прими, разверни, еще раз пылесосом пройдись!" Я, как обычный гражданин и даже гражданка, проснулась в этот день не по будильнику, неспешно выпила кофе, прочитала почту, полистала новости, посмотрела в окно, еще раз выпила кофе - никаких волнений, в общем. Наверное, нужно было прожить тридцать девять лет, чтобы осознать, что родится первого января - это вовсе не напасть, не головная боль "как принять?", "чем кормить?", "как всех ублажить?", а прекрасный праздник с елкой, свечами, огнями, букетами феерверков на ночном небе в честь вот-вот родившегося года, к которому ты имеешь непосредственное двойное отношение. И самое главное откровение, которое снизошло на меня - это понимание, что для искренней, честной, настоящей сорадости совершенно не нужно приглашение.
Следует отметить, что предыдущий мой год оказался довольно насыщенным на события, знаковым оказался, и очень бы хотелось верить, что переломным, выводящим на новый виток жизненной спирали. Многое было проанализировано, переосмысленно, просеяно и проветрено, закрыты, изъявляющие душу, гештальты, неизлечимые отношения самоампутировались, то, что еще можно было исправить - почти безболезненно наладилось. Но, самое главное - я вышла из анабиоза, воскресла буквально из пепла, и в новый год вошла живой и настоящей, с четким пониманием, что время - песок, жизнь - миг, а счастье, на самом деле, состоит из простых, невитиеватых радостей: неожиданно представившейся возможности никуда не спешить, не торопиться, потеряться в днях недели, ароматного кофе, вкусных книг, приятного общения с милыми сердцу людьми или неспешных прогулок по Городу стилем "куда ноги несут".
Проскользили по Царедарской-Трепова мимо бывшего особняка сахарозаводчика Симхи Либермана,
1.
мимо волшебного мира девушек, тварюк и химер, рожденных в плодотворном творческом союзе поляка Владислава Городецкого и итальянца Элио Саля.
2.
3.
Поглядели на Город с высоты печерских холмов - грусть и печаль. Новоделы-коробки растут, как грибы после дождя, ширятся, щерятся, лезут друг на друга, толкаются: "Эй, потеснись!"
У Эринбурга Ильи в его "Люди, годы, жизнь" есть чудесные строки: "Всякий раз, когдя я попадаю в Киев, я обязательно подымаюсь один по какой-нибудь крутой улице; мальчишкой быстро взбегал, а постарел — и задыхаюсь; подымаюсь, и кажется мне, что только с Липок или с Печерска я могу взглянуть на годы, на десятилетия, на прожитый век.."
4.
Нынче сложно даже представить, что каких-то сто с хвостиком лет назад здесь совершенно иные открывались виды: блестели на сонце золотые купола Михайловского золотоверхого, Александровского, Владимирского, Андреевской, парила над землей изящная белоснежная колокольня древнего Софийского...
Как бы не было больно, но, пора признать: больной скорее мертв, чем жив, архитектура из упорядоченного ансамбля превратилась в лабиринт хаоса, старый Город мы потеряли, отдали на съедение монстрам из стекла и бетона, а на костях поставили бабу с венком, как символ торжества дурного вкуса.
5.
Найдутся те, кто станет спорить, что любой город - это живой организм, который, хочешь ты или не хочешь - претерпевает изменения. Я не против, вовсе не против, но, я за эволюцию, а не за инволюцию. Я пракрасно понимаю, что не каждое старинное здание - памятник архитектуры и национальное достояние, что иногда рациональнее снести старую постройку и на ее месте возвести новое. Понимаю: я - идеалист, мне очень-очень хочется, чтобы новое не было оккупантом, татаро-монгольским игом, аляповато-кричащим, давящим, вытесняющим, а было созидательно-прекрасным, радующим глаз красотой, а душу - уютом и комфортом. Но, похоже, что это утопия, нонсенс, потому, что от осинки не родятся апельсинки, а ген "мы старый мир разрушим до основания" очень крепко сидит в расплодившихся шариковых.
Поэтому, всего-то и остается, что заносить в свои скрижали, тающие весенним снегом прелестные черты Города, который мы теряем.
6.
С Липок решили спуститься вниз - к Цыганской слободе: сквозняком через Графскую, а дальше по Кругулой Университетской - улице "в фигуре двух полуциркулей".
Возведение надстроек - примитивных мансард и дополнительных этажей - в старой части Города приобрело характер пандемии. Оформление проектов под видом реконструкции, нарушение планов, отстутствие надзора, как следствие: проседение слабых грунтов, оползни, деформация строительных конструкций, трещины, как на самом здании-основе, так и соседних. Доходность на первом месте, на остальное - плевать!
7.
Свободных участков для строительства в центре (таком привлекательном для инвесторов) совсем не осталось, как исключение, крохотные паузы-промежутки посреди застройки - бывшие зеленые, тихие, уютные дворики внутри кварталов. Когда-то этот Город был городом-садом, когда-то был...
8.
А на календаре январь, самое что ни на есть, первое число - время волшебства, колдовства, сказочного исполнения всех мечт.
9.
Дай же, боженька, еще один раз этому Городу сил побороть Змея Горыныча, храбрости дай день простоять, да ночь продержаться, а?!
Молчит боженька... а, может, молчание - знак согласия?
10.
С грустными думами скатились с горы. Вот и она - Цыганская слободка, Бессарабка. "Циганы шумною толпой по Бессарабии кочуют..." Кочевали, пели и плясали, жгли костры и воровали лошадей, но об этом, как-нибудь, в следующий раз.
11.
На главной улице страны, на Крещатике, первого января только цыганы, ну, и мы приобщились. Раз в столетие можно, тем более, что последний раз это было в прошлом веке - какие наши годы!
12.
Нарядненько, цветастенько, в огоньках.
13.
14.
15.
Шум, гам, глинтвейн наливают, каштаны жарят, песни играют, бодрые дети, вялые родители, люди-памятники, опять же.
-Галю, Галю, йды сюды, дывы якый мальчик! - больно толкнула меня в левый бок дама в капюшоне, оттороченном мехом из енотовидной собаки.
-Ой, йому жэ холодно! - сказала Галя. Облизала ярко-накрашенный рот и зачем-то толкнула локтем меня в правый бок.
-Для симметрии! - подумала я.- Настойщий праздник должен быть гармоничным.
16.
-А каштаны родные, киевские? - спрашивает у продавца дядька с усами Боярского.
-Нет, испанские. - Отвечают ему.
-Дай пять!
-Десять гривен! - и горячие каштаны ныряют в бумажный пакет.
-Дед, дед, дай и мне попробовать! - прыгает вокруг усов мальчик, на вид лет четырех-пяти, в смешной шапке с заячьими ушами.
-Боря, Бо-ооря! - наклоняется к мальчику бабушка в красной шапке с помпоном, и привычным движением разглаживает уши - Не кричи так громко!
-Ба, а ба, а мы еще пойдем на карусель?
-Обязательно пойдем, но не сегодня.
-Карусель, карусе-еель! - орет на весь Крещатик Боря.
-Боря, съешь каштанчик! - это усы.
-Не хочу я есть ваши сраные каштаны, на карусель хочу! - это уши.
-Сколько раз я тебе говорила: не смей ругаться при ребенке! - шипит на усы помпон.
-Карусе-ееель!
А вот и карусель.
17.
Как раз напротив киевского пассажа, того, что в названии имеет прилагательные "большой" и "новый".
18.
19.
Там теперь среди богов живет братец Луи.
20.
"Не смотри на меня братец Луи Луи Луи," - пел в моем пубертате Сережа Минаев. - "Не нужны мне твои поцелуи-луи-луи, говоришь что прекрасна я знаю знаю знаю, я всегда хорошо загораю-раю-раю..."
21.
А когда-то жил Доктор Айболит - я помню. Еще бы не помнить, воспоминания-то с детства. Интересно, запомнит ли мальчик Боря с заячьими ушами, как его кинули на карусель бабка и дед?
Собственно, елка. Наша родная, козьеболотская.
22.
Мишка-гамми с кривыми ногами и дырочкой в левом боку.
23.
Пьяные новогодние олени.
24.
Много оленей.
25.
И главпочтамп финальным аккордом - запечатлеть дату.
26.
Пишите письма мелким почерком, жду ответа, как соловей лета.
27.
А мы домой - встречать гостей, негоже, все же, приходить на свой праздник с опозданием.
С Новым годом еще раз, друзья! Будьте счастливы, любимы, волшебны. Жизнь не терпит суеты, но, и не прощает лени. Дерзайте, трудитесь и пусть вознаграждением вам будет простое, незамысловатое слово "Щастье".
хоть новый год уже и наступил, но впереди еще рождество и старый новый год, так что никогда не ...
marineri
