... заветное слово «ДА»
Эденбургскому. По словам ...
... жизнь… принца Уильяма,
Кембриджского. Да, и ...
... известно, его отец -
Эдинбургский Филипп - греческого ...
... способность думать, — голос
стал беспокойным, — ... раскалывается, —
сжал голову руками ...
Просто диву даюсь... Ну что за настроения меня обуревали в юности? Точно, психушка плакала по мне. Однако же из песни слов не выкинешь — вот еще одно произведение моего воспаленного малолетнего мозга... Не судите строго )))
Герцог идет с отрешенным взглядом впереди небольшого призрачного отряда. Ноги едва слушают его, а потрескавшиеся от зноя самопроизвольно подергиваются, готовые схватить каждый атом вечерней свежести, начинающей пробиваться сквозь плотную сферу удушливых дневных испарений.
— Ваша светлость, люди устали. Надо дать им передохнуть.
— Ерунда.
— Но...
— Нет. Мы потеряли слишком много времени. Вы и сами должны понимать, сударь, что это значит...
Герцог идет один, совершенно один во всей этой проклятой пустыне, и невидимое войско неслышно громыхает доспехами... Какое чудо — оказаться дома... Что за мрачные и незнакомые места вокруг? Какое чудо — оказаться дома...
Но ветер становится все прохладнее и прохладнее, и сквозь пелену дурмана в обезумевших глазах воинов начинают пробиваться проблески жизни. Быстрее всех приходят в себя легкие лучники, а неповоротливые, как гоплиты, рыцари все еще проклинают час своего рождения. Позади скрипит колесами обоз, а впереди пинает землю тяжелыми ботфортами герцог.
— Ваша светлость, что с вами, вы так мрачны...
— Мне снится... Какое чудо — оказаться дома...
— Мне кажется, что мы заблудились. Откуда взялась эта дурацкая степь? Мы заблудились, ваша светлость! Мы заблудились!
— Перестаньте, сударь, мы скоро придем к цели, даже если вы и правы...
* * *
— Как самочувствие его светлости?
— Боюсь, что ничего утешительного не могу вам сказать.
— Он снова бредил?
— Нет... Пожалуй — нет... Я думаю, он говорил серьезно.
* * *
Люди устали. Охота на сей раз была нелегкой. Но все же в ожидании пиршества никто не вешал носа. Стряпчие колдовали над вертелами. Герцог сидел у костра и смотрел на угли.
— Отменная добыча, ваша светлость!
— Да-да... Иржек! Подбрось веток в огонь.
— Прекрасный олень, ваша светлость!
— Перестаньте, ради Бога... Иржек, позаботься, чтобы всем досталось вина. Нет, расскажи лучше что-нибудь занимательное!
— Что ваша светлость невеселы сегодня? Или мой колпак перестал напоминать вам корону вашего дядюшки? Прими, Господь, его душу!
— Перестань, проклятая обезьяна!
— Отчего же? Помнится раньше вы очень смеялись, завидев мой колпак.
— Прекрати, мерзавец!
— О-хо-хо! Неужели вам даже не по вкусу чужеземная оленина?! Тра-ла-ла! Наш добрый повелитель утратил вкус!!! Ха-ха!!! А хотите, я расскажу вам веселую и поучительную историю про одного короля, который удрал в заморские страны, когда к его королевству подступил неприятель?
— Заткни свою поганую глотку, или я велю бросить тебя на растерзание цепным орлам!
— Вы не сделаете этого, ваша светлость...
— Да как ты смеешь, негодяй?!
— Вы не сделаете этого, ваша светлость, потому что... бывало и шуты покидали родину...
* * *
— Сегодня герцог провел весь вечер у камина, смотрел на угли и никого не желал видеть.
— Что говорит лекарь?
— Он предполагает, что его светлости осталось недолго...
* * *
В комнате было тихо и темно. Только поленья слабо потрескивали в камине, и блики от еле живого огонька изображали пляску колдуна на стенах и потолке. Герцог стоял в задумчивости, прислонившись к стене, облаченный в черное, так что его едва можно было заметить в полумраке. Он был не один. В самом дальнем углу сидел на корточках Иржек и вертел в руках стилет.
— Ты знаешь, Иржек, я — большое жаркое Солнце, — герцог подался немного вперед и сделал какой-то неуклюжий жест.
Иржек встал, но ничего не ответил.
— Иди сюда, — поманил его герцог.
Иржек сделал несколько шагов и остановился.
— Где твой колпак, Иржек? — Иоанн П. подошел к камину, и колдун заплясал на его лице, — Я так соскучился по твоим шутовским бубенцам...
— Вы что-то сказали, ваша светлость?
— Я сказал, что я — большое жаркое Солнце...
— Что с вами, ваша светлость, вы бледны.
— Это свет здесь такой... Я — Солнце, Иржек, я — Солнце!
— Перестаньте говорить глупости, ваша светлость!.. Простите мне мою дерзость.
Герцог обернулся, осмотрел шута с ног до головы и едва заметно улыбнулся:
— Милый Иржек, эти глупцы считают, что я болен. Они думают, что я полоумный. Весь этот дом набит идиотами...
— Полноте, ваша светлость, не стоит сгущать краски, — Иржек подошел к Герцогу и попытался улыбнуться.
— Гуще тех красок, что здесь — не бывает. Дай-ка свой стилет. Нет, впрочем... сделай это сам, повороши угли, я люблю смотреть на искры.
— Рад хоть чем-то помочь вам, сир, — сказал Иржек и принялся перевертывать клинком почти полностью обгоревшие поленья. Огонь вспыхнул с новой силой и осветил сосредоточенное лицо Иоанна П.
— К черту церемонии! Я хотел поговорить с тобой как с другом, если позволишь...
— Благодарю вас, ваша светлость.
— Видишь ли, — это дьявольская штука — способность думать, — голос герцога стал беспокойным, — вернее — способность мыслить. Чертовщина какая-то... Проклятые мысли! Они одолевают меня... Они преследуют меня, Иржек, я не знаю, куда деваться. Голова раскалывается, — герцог сжал голову руками и закрыл глаза, — О-о-о... Проклятье! Забыться, забыться, Иржек... Я все время хочу забыться, быть может навсегда, лишь бы только не думать! К черту! Заморозить мозг, разбить его на куски... Хочется покоя, Иржек,.. и тишины.
— Мне эти чувства знакомы, ваша светлость, — Иржек сел прямо на пол у камина и уставился на мозаику, выложенную вокруг очага.
— Ха, Иржек! Они считают меня больным.
— Вы действительно больны, ваша светлость... Ваша болезнь в уме.
— Что же делать, дружище? Посоветуй мне, что делать.
— Ответ сам придет. Пройдет время и он появится.
— Нет!!! Я не хочу ждать! Я не могу больше ждать!
— Надо ждать, — лицо шута посерело, взгляд потух.
— Нет! — герцог бросился к Иржеку и схватил его за рубаху, — Нет! Вот что, расскажи мне какую-нибудь смешную историю! Развесели меня! Быстрее!!!
Иржек все так же сидел на полу и молчал.
Герцог отпустил его и попятился назад, неуклюже разводя руками с широко расставленными пальцами:
— Да, ты прав! Не рассказывай мне ничего! А то ты еще раз докажешь свое превосходство. Не надо забывать, что великий герцог Иоанн П. — я, а не ты...
Иржек вышел из оцепенения:
— Прекратите юродствовать... ваша светлость! К черту церемонии!.. Вы такой же человек, как и я...
Герцог застыл в позе паука, но потом стал медленно оседать на пол. Воцарилось молчание. Иржек в задумчивости сидел у камина и ковырял стилетом обуглившуюся головешку.
— Вы — такой же... человек, как... и... я... — спокойно, слегка растягивая слова, повоторил Иоанн П. — Да, пожалуй ты прав... Да-да, Иржек, ты прав... — он поднялся и стал неторопливо расхаживать вдоль стены, вперед и назад, — Ты помнишь Илку?
— Конечно помню, ваша светлость.
— Я часто думаю о ней. Мне кажется, что я иногда вижу ее во сне.
Иржек промолчал.
— Да, обмануться в надеждах — это еще куда ни шло, но обмануться дважды...
— Все образуется, ваша светлость.
— Спасибо, Иржек, спасибо...
* * *
— С его светлостью что-то случилось. Сегодня весь день упражняется в фехтовании.
— Похоже, что выздоравливает...
— Какое там, вот что я скажу вам, господа, — это он готовится к штурму горы Шрекенштайн.
* * *
— Скажи, Иржек, как тебя звали раньше?
— У меня было несколько имен.
— Нет, как называла тебя мать?
— У меня не было ни отца, ни матери. К этой мысли меня с малолетства приучал мой наставник...
— А как тебя звали в последний раз?
— Реджинальд, ваша светлость.
— Ты тогда жил во Фландрии?
— Да, сир, меня там искалечили.
— Бедняга...
— Прошу прощения, ваша светлость, я не нуждаюсь в жалости.
— Ты горд... ну да ладно. Знаешь, о чем я думаю? Мне кажется, что все эти чертовы подданные только и ждут моей смерти.
— Всем нужен великий и честный правитель, но не предатель...
— Этих мерзавцев никто не заставлял уезжать. Они поехали сами, потому что с них бы там содрали кожу или обезглавили, как и нашего короля. Я не предатель, Иржек, я уехал, чтобы собрать войско, но я вижу — этим скотам неплохо живется и здесь. Теперь же они уверяют, что я болен.
— Я чувствую, что вам никогда не удастся вернуться.
— А я не хочу верить, что нам всем придется подыхать тут, как изменникам!
— Я чувствую, что вам никогда не удастся вернуться, ваша светлость. В народе ходит дурная слава...
— Илка тоже считает меня негодяем...
— Я это знаю... Я знаю...
* * *
Птицы еще на запели, хотя дождь уже кончился. Герцог стоит на берегу пруда и вслушивается в капель. Это капельки воды стекают с ивовых ветвей и с тихим звоном разбиваются внизу. От этого по воде идут круги и отражения делаются забавными. Ни ветра, ни шума... Тишина...
— Ты слышишь, Илка, как тихо, как будто и нет ничего вовсе...
Илка стоит рядом и смотрит куда-то вдаль. На ней мокрое полупрозрачное платье, а по худенькому личику текут то ли слезы, то ли капельки дождевой воды. Она дрожит, и мокрые волосы, спускающиеся кошачьими хвостиками на плечи, еле заметно подергиваются.
— Боже, Илка, ты вся промокла... Тебе холодно...
Илка молчит. Она стоит босиком и смотрит вдаль. Милая девочка, совсем еще ребенок...
Герцог берет ее на руки и несет по полю. Он несет ее, а она, совершенно ничего не понимая, по-прежнему отрешенно смотрит вдаль и плачет.
— Видишь, Илка, я не обманул тебя. Я вернулся... Я ведь совершенно не виноват перед тобой. Неужели ты так и не простишь меня?
Герцог идет, и мокрая трава хлещет его по ногам.
Илка молчит... Она плачет...
* * *
— У герцога сильный жар. Вчера весь день бродил где-то под дождем, пришел под вечер весь мокрый и в грязи.
— Он вам рассказывал что-нибудь?
— Нет, но ему очень плохо...
* * *
— Спой мне песню, Иржек, а я подыграю тебе на сопилке...
* * *
Жара... Невыносимая жара... И еще степь... Солдаты идут, обливаясь потом.
— Ваша светлость, эта пустыня не значится ни в одном описании. Ее не должно здесь быть.
— Ее и нет. Неужели вы этого до сих пор не поняли?
— Но что же это тогда? Куда мы забрели?
— Спросите у самих себя, лет через десять...
Солдаты идут, а чуть впереди несет свой крест герцог Иоанн П.
* * *
— Я — солнце, большое жаркое солнце.
— Да, ваша светлость, все это так... Все это так... Все это так...
21 ноября 1985 года
