На днях так яростно всепоглощающая грусть накатила, до черной крови в глазах, что хоть плачь. Видать, Селены-чертовки полнолунные проделки, а, может, воздух, уже отравленный разлучницей-осенью, пропитанный желтым тленом, запахом усталой воды, яблочного сидра, сухой полыни, горечью первых вечерних туманов и остывающей души. Август – любовник страстный, жгучий, но неверный, расставание с ним всегда через боль. Да, "жизнь состоит из расставаний, но помня об этом, полнее радуешься общению".

Ходила развеивать грусть на Андреевский спуск, есть там место одно любовного волшебства и женской силы – гора Уздыхальница. Старые городские легенды гласят, что давным-давно, еще при царе Горохе, когда сказка была былью, на правом берегу Борисфена выделялось особо две крутые горы, разделенные между собой глубокой западиной, после ставшей Андреевским спуском. На одной из них, названной Замковой, был построен «Град Кия», там билось сердце Киевской Руси, а охранял его перикардом военный лагерь доблестной дружины князя. Женщинам, конечно же, туда, в мужской мир, путь был наглухо закрыт, но, если какая-то начинала сильно тосковать по любимому, то могла подняться на соседнюю с Замковой гору, повздыхать в тишине, помахать миленку платочком, от этого ей становилось легче, грусть утихала. Вот и стали с той поры звать гору Уздыхальницей (Воздыхальницей).

Развеяв свою грусть и утихомирив сердце, легким шагом забежала в «Колесо», выкупила билеты на спектакль, есть в осени для меня одно неоспоримое преимущество – культурная жизнь оживает, а душа, подпитываясь чужими любовными соками, продолжает жить. Уже по дороге домой неожиданно (хотя, так ли неожиданно?) получила от Августа последний подарок – три открытых письма из далекого-предалекого прошлого, подписанные одним и тем же Валей (Валя – это же Валентин! я неисправимая символистка), раскопанные в развалах Киевского Монмартра.

Открытое письмо № 1

11 июня 1945

Дорогая Верушка!

Вчера также был с экскурсией в Потсдаме в дворце Вильгельма. Дворец совершенно не тронут войной, полностью сохранился. Охраняют его наши бойцы. Все так же, как на обороте открытки. Нахожусь все тамже на прежнем месте и ожидаю с нетерпением дня развязки. Время проходит медленно, так как работы сейчас почти нет. Если не трудно, напиши где сейчас находится Ваня и чем он занимается. Будь здорова, целуй Ванюшу, целую тебя крепко и сильно обнимаю, твой Валя.

(орфография автора)

Вот и лето прошло... выпито, вылакано страстно, с каждым годом все сильней и сильней жажда. Вот и еще одно лето прямо в руки легло -- выпито, прожито жадно; только и осталось, что на дне склянки немного августовского горькотравьего зелья.

Летом пишется как слышится: вьющимся под солнцем, трепещущим на ветру, клокочущем в ливне, распускающимся утром, поющим днем и напитывающимся соками ночи, летом пишется зеленым и буйным о настоящем,

осенью -- о том, что могло быть, но не случилось. Не случилось, не завязалось, не вызрело, но пропиталось непотопляемой правью и плывет, лавируя между двух берегов: один из них явь, другой -- навь.

Август, август, мой дорогой Августин, всё пропало. Всё пропало! Каждый день был праздником, и что теперь?..