Катая коляску в парке, я часто обращаю внимание на прохожих. Несколько дней назад, вижу женщину средних лет, “немного потрепанную”, но в целом прилично одетую, которая подходит то к одним, то к другим. Походит и ко мне.
- Помогите, пожалуйста, – говорит она как то невнятно.
- Нет, - отвечаю, и она сразу отходит.
Двигаюсь дальше, мимо трех мамочек с детьми, и слышу их разговор.
- Ты, что. Не давай ей денег. Они живут в соседнем подъезде. Нигде не работают и к обеду уже пьяные.
- Ой, а я хотела помочь…
Улицы наших городов наполнены людьми, просящими у нас денег. Любимые их места – подземные переходы, центральные улицы, перекрестки, общественный транспорт.
Настоящие и ложные инвалиды, молодые и старые, женщины и дети. Одни стоят молча, другие просят, третьи держат таблички с надписями, четвертые играют на музыкальных инструментах. Но, каждый ждет одного, – что мы достанем и отдадим им деньги.
Многие дают. Бросают звенящую мелочь и помятые рубли в пластиковые стаканчики, засаленные шляпы, потрепанные футляры. Почему дают? Неужели верят что делают доброе дело? Что действительно помогают?
В Киеве мне рассказывали как таких нищих развозит “по точкам”, а вечером собирает автобус. В зависимости от места дислокации, дневная выручка составляет до 300 долларов, которые достаются хозяину, организовавшему бизнес.
Неужели кто-то об этом не знает? Да нет, всё Вы знаете. А платите им, что бы успокоить свою совесть. И еще одного злобного внутреннего червя, разрушающего психику – чувство вины.
Кинул мелочь старенькой бабушке, и вроде не виноват перед родителями. Дал пару рублей бездомным пацанам, и как будто увеличил проведенное со своими детьми время. Сунул пятерку безногому дядьке в военной форме – и, ничего, что не служил в армии. Бросил в шляпу скрученному болезнью парню – извини, что я здоров.
Сильно это чувство вины перед всеми и за все. Знают о нем другие, и пользуются. Задевают сокровенные струны в душе, запускают запрещенные программы внутри нас.
Было мне около 16 лет. Время – начало 90-х. Молодой, веселый, жизнь кипит, кровь играет, деньги в кармане – счастлив именно тем пьянящем юношеским счастьем. Спускаюсь в переход, и вижу: сидит на заплёванных ступеньках цыганка, в замызганном черно-красном платье.
Рядом кусок картона, коричневый, шершавый, от упаковки какой-то. Надпись на нем: “Помогите, пожалуйста!” А в руках у цыганки комок грязных тряпок. И из этих тряпок выглядывает белая, маленькая нежная детская рука. Вгляделся в это тряпье, а там ребенок, грудничок, месяца 3-4 не больше.
У меня тогда "крышу снесло". Всего заколотило. Воздуха не хватает, будто кто-то в живот пнул. Накатила такая волна лютой ненависти, злобы, ярости и безграничного щемящего бессилия, даже сейчас вспоминаю, и комок к горлу подкатывает.
Что я там орал, с кем дрался – ничего не помню. Пришел в себя часа через два, избитый, без денег. И рука эта крошечная перед глазами из вороха грязных тряпок.
Не знаю, что во мне тогда щелкнуло. Какая программа сработала. Но нищих и цыган (тех, которые просят или гадают) не люблю. И денег не даю.
P.S. Для уличных музыкантов ничего не жалко, особенно, если мелодия задушевная.
Р.S. 2. Женщина из начала статьи, так и ходит по парку, встречаю каждый день, в одно и тоже время.
