Краткий путеводитель по источникам классики русской литературы

      1 мая (19 апреля) 1836 года в Александринском театре состоялась премьера комедии "Ревизор". Идею пьесы, утверждал Гоголь, ему подсказал Пушкин, однако деталей этого происшествия не поведал. Ульяна Волохова вспомнила случаи, когда писатели и их близкие сохраняли для потомков истории возникновения замысла будущего произведения, и постаралась найти наиболее обстоятельные рассказы о том, из какого сора выросла классика русской литературы.





Александр Пушкин

Островский
"Дубровский"
Нащокин рассказывал Пушкину про одного белорусского небогатого дворянина по фамилии Островский (как и назывался сперва роман), который имел процесс с соседом за землю, был вытеснен из именья и, оставшись с одними крестьянами, стал грабить, сначала подьячих, потом и других. Нащокин видел этого Островского в остроге.
○ Источник: Пётр Бартенёв "Рассказы о Пушкине, записанные со слов его друзей", 1851-1860 годы

престарелый отец
"Капитанская дочка"
Роман мой основан на предании, некогда слышанном мною, будто бы один из офицеров, изменивших своему долгу и перешедших в шайки пугачёвские, был помилован императрицей по просьбе престарелого отца, кинувшегося ей в ноги. Роман, как изволите видеть, ушёл далеко от истины.
○ Источник: письмо Александра Пушкина цензору Петру Корсакову, 1836 год



Николай Гоголь

ружьё
"Шинель"
Однажды при Гоголе рассказан был канцелярский анекдот о каком-то бедном чиновнике, страстном охотнике за птицей, который необычайной экономией и неутомимыми, усиленными трудами сверх должности накопил сумму, достаточную на покупку хорошего лепажевского ружья рублей в 200 (асс.). В первый раз, как на маленькой своей лодочке пустился он по Финскому заливу за добычей, положив драгоценное ружье перед собою на нос, он находился, по его собственному уверению, в каком-то самозабвении и пришёл в себя только тогда, как, взглянув на нос, не увидал своей обновки. Ружьё было стянуто в воду густым тростником, через который он где-то проезжал, и все усилия отыскать его были тщетны. Чиновник возвратился домой, лёг в постель и уже не вставал: он схватил горячку. Только общей подпиской его товарищей, узнавших о происшествии и купивших ему новое ружьё, возвращён он был к жизни, но о страшном событии он уже не мог никогда вспоминать без смертельной бледности на лице.
○ Источник: Павел Анненков "Н.В. Гоголь в Риме летом 1841 года", 1857 год

винокурня Пивинских
"Мёртвые души"
У моего дяди Пивинского было 200 десятин земли и душ 30 крестьян и детей пятеро. Богато жить нельзя, и существовали Пивинские винокурни. Тогда у многих помещиков были свои винокурни, акцизов никаких не было. Вдруг начали разъезжать чиновники и собирать сведения о всех, у кого есть винокурни. Пошёл разговор о том, что у кого нет пятидесяти душ крестьян, тот не имеет права курить вино. Задумались тогда мелкопоместные: хоть погибай без винокурни. А Харлампий Петрович Пивинский хлопнул себя по лбу да сказал: "Эге! не додумались!" И поехал в Полтаву, да и внёс за своих умерших крестьян оброк, будто за живых. А так как своих, да и с мёртвыми, далеко до пятидесяти не хватало, то набрал он в бричку горилки, да и поехал по соседям и накупил у них за эту горилку мёртвых душ, записал их себе и, сделавшись по бумагам владельцем пятидесяти душ, до самой смерти курил вино и дал этим тему Гоголю, который бывал в Федунках, имении Пивинского, в 17 верстах от Яновщины; кроме того, и вся Миргородчина знала про мёртвые души Пивинского.
○ Источник: рассказ Марьи Анисимо-Яновской, дальней родственницы Николая Гоголя. Владимир Гиляровский "По следам Гоголя", 1902 год


Иван Тургенев

лицо в окне
"Ася"
Проездом остановился я в маленьком городке на Рейне. Вечером, от нечего делать, вздумал я поехать кататься на лодке. Вечер был прелестный. Ни об чём не думая, лежал я в лодке, дышал тёплым воздухом, смотрел кругом. Проезжаем мы мимо небольшой развалины; рядом с развалиной домик в два этажа. Из окна нижнего этажа смотрит старуха, а из окна верхнего — высунулась голова хорошенькой девушки. Тут вдруг нашло на меня какое-то особенное настроение. Я стал думать и придумывать, кто эта девушка, какая она, и зачем она в этом домике, какие её отношения к старухе,— и так тут же в лодке и сложилась у меня вся фабула рассказа.
○ Источник: рассказ Ивана Тургенева по воспоминаниям Натальи Островской, жены Андрея Островского "И.С. Тургенев в воспоминаниях современников", 1983 год

диван и стул
"Отцы и дети"
Главный материал мне дал один человек, который теперь сослан в Сибирь. Я встретился с ним на железной дороге и, благодаря случаю, мог узнать его. Наш поезд от снежных заносов должен был простоять сутки на одной маленькой станции. Мы уж и дорогой с ним разговорились, и он меня заинтересовал, а тут пришлось даже ночевать вместе в каком-то маленьком станционном чуланчике. Спать было неудобно, и мы проговорили всю ночь.
— А знал он, кто вы? — спросила я.
— Не знаю; вероятно, знал, но это его не стесняло. Он не считал нужным скрываться ни перед кем. И ведь не рисовался нисколько,— он был совершенно прост. К утру нам захотелось спать. В комнате были диван и стул. Он предлагает мне лечь на диване. Я начал было церемониться, а он говорит: "Да вы не церемоньтесь; ведь вы на стуле не заснёте, а я могу заснуть, как и когда хочу!" Я усомнился. "Это, говорит, дело выдержки и воли. Вот увидите: через пять минут я буду спать". Сел он на стул, сложил руки на груди, закрыл глаза и действительно через несколько минут заснул. Он в Сибири, говорят, имеет большое влияние на окружающих. Рассказывали мне о нём вот какую штуку: там зачем-то надо было перенести на другое место какое-то дерево. Он сказал, что может сделать это один. Ему не поверили; он перенёс и после этого долго болел. Будто бы подобными выходками он главным образом и приобрёл влияние.
○ Источник: рассказ Ивана Тургенева по воспоминаниям Натальи Островской, жены Андрея Островского "И.С. Тургенев в воспоминаниях современников", 1983 год


Фёдор Достоевский

дело Нечаева
"Бесы"
Одним из числа крупнейших происшествий моего рассказа будет известное в Москве убийство Нечаевым Иванова. Спешу оговориться: ни Нечаева, ни Иванова, ни обстоятельств того убийства я не знал и совсем не знаю, кроме как из газет. Да если б и знал, то не стал бы копировать. Я только беру совершившийся факт. Моя фантазия может в высшей степени разниться с бывшей действительностию, и мой Пётр Верховенский может нисколько не походить на Нечаева; но мне кажется, что в поражённом уме моём создалось воображением то лицо, тот тип, который соответствует этому злодейству.
○ Источник: письмо Фёдора Достоевского Михаилу Каткову, 8 октября 1870 года


Лев Толстой

куст репейника
"Хаджи-Мурат"
Вчера иду по передвоенному чернозёмному пару. Пока глаз окинет, ничего, кроме чёрной земли,— ни одной зелёной травки. И вот на краю пыльной, серой дороги куст татарина (репья), три отростка: один сломан, и белый, загрязнённый цветок висит; другой сломан и забрызган грязью, чёрный, стебель надломлен и загрязнён; третий отросток торчит вбок, тоже чёрный от пыли, но всё ещё жив и в серединке краснеется. Напомнил Хаджи-Мурата. Хочется написать. Отстаивает жизнь до последнего, и один среди всего поля, хоть как-нибудь, да отстоял её.
○ Источник: дневник Льва Толстого, 19 июля 1896 года


Антон Чехов

самоубийство Исаака Левитана
"Чайка"
Где-то на одной из северных железных дорог, в чьей-то богатой усадьбе жил на даче Левитан. Он завёл там очень сложный роман, в результате которого ему нужно было застрелиться или инсценировать самоубийство. Он стрелял себе в голову, но неудачно: пуля прошла через кожные покровы головы, не задев черепа. Встревоженные героини романа, зная, что Антон Чехов был врачом и другом Левитана, срочно телеграфировали писателю, чтобы он немедленно же ехал лечить Левитана. Брат Антон нехотя собрался и поехал. Что было там, я не знаю, но по возвращении оттуда он сообщил мне, что его встретил Левитан с чёрной повязкой на голове, которую тут же при объяснении с дамами сорвал с себя и бросил на пол. Затем Левитан взял ружьё и вышел к озеру. Возвратился он к своей даме с бедной, ни к чему убитой им чайкой, которую и бросил к её ногам.
○ Источник: Михаил Чехов "Вокруг Чехова", 1933 год


Максим Горький

сборник "Вехи"
"Жизнь Клима Самгина"
Эта книга затеяна мною давно, после первой революции пятого-шестого года, когда интеллигенция, считавшая себя революционной,— она и действительно принимала кое-какое фактическое участие в организации первой революции,— в седьмом-восьмом годах начала круто уходить направо. Тогда появился кадетский сборник "Вехи" и целый ряд других произведений, которые указывали и доказывали, что интеллигенции с рабочим классом и вообще с революцией не по дороге. У меня явилось желание дать фигуру такого, по моему мнению, типичного интеллигента. Этот тип индивидуалиста, человека непременно средних интеллектуальных способностей, лишенного каких-либо ярких качеств, проходит в литературе на протяжении всего XIX века. Этот тип был и у нас. Человек — член революционного кружка, затем вошел в буржуазную государственность в качестве ее защитника.
○ Источник: выступление Максима Горького на заседании редакционного совета издательства ВЦСПС, 1931 год


Александр Куприн

гранатовый браслет
"Гранатовый браслет"
Прототипами для некоторых действующих лиц послужили члены моей семьи, в частности для князя Василия Львовича Шеина — мой отец. <...> В период между первым и вторым своим замужеством моя мать стала получать письма, автор которых, не называя себя и подчёркивая, что разница в социальном положении не позволяет ему рассчитывать на взаимность, изъяснялся в любви к ней <...> Анонимный влюблённый, как потом выяснилось — Жёлтый, писал, что он служит на телеграфе, в одном письме он сообщал, что под видом полотёра проникал в квартиру моей матери <...> И вот произошла развязка: анонимный корреспондент прислал моей матери гранатовый браслет. Мой дядя и отец, тогда жених моей матери, отправились к Жёлтому. <...> Отец рассказывал мне, что он почувствовал в Жёлтом какую-то тайну, пламя подлинной, беззаветной страсти. <...> Жёлтый принял браслет и угрюмо обещал не писать больше моей матери.
○ Источник: Лев Любимов "На чужбине", 1963 год


Иван Бунин

"Смерть в Венеции"
"Господин из Сан-Франциско"
Летом пятнадцатого года, проходя однажды по Кузнецкому Мосту в Москве, я увидал в витрине книжного магазина Готье издание на русском языке повести Томаса Манна "Смерть в Венеции", но не зашёл в магазин, не купил её, а в начале сентября 1915 <...> почему-то вспомнил эту книгу и внезапную смерть какого-то американца, приехавшего на Капри, в гостиницу "Квисисана", где мы жили в тот год, и тотчас решил написать "Смерть на Капри". <...> "Смерть в Венеции" я прочёл в Москве лишь в конце осени. Это очень неприятная книга: немецкий писатель, купавшийся на Лидо, влюбился в мальчика, очень красивого полячка, и умер в жаркой Венеции от холеры.
○ Источник: Иван Бунин "Происхождение моих рассказов", (газета "Литература и жизнь", 5 августа 1960 года)

могильный крест
"Лёгкое дыхание"
Забрёл я однажды зимой на одно маленькое кладбище на Капри и натолкнулся на могильный крест с фотографическим портретом на выпуклом фарфоровом медальоне какой-то маленькой девушки с необыкновенно живыми и радостными глазами. Девушку эту я тотчас же сделал мысленно русской, Олей Мещерской, и, обмакнув перо в чернильницу, стал выдумывать рассказ с той восхитительной быстротой, которая бывала в некоторые счастливейшие минуты моего писательства.
○ Источник: Иван Бунин "Происхождение моих рассказов", (газета "Литература и жизнь", 5 августа 1960 года)


Александр Блок

светлое пятно
"Двенадцать"
Случалось ли вам ходить по улицам города тёмной ночью, в снежную метель или в дождь, когда ветер рвёт и треплет всё вокруг? Когда снежные хлопья слепят глаза? Идёшь, едва держась на ногах, и думаешь: как бы тебя не опрокинуло, не смело... Ветер с такой силой раскачивает тяжёлые висячие фонари, что кажется — вот-вот они сорвутся и вдребезги разобьются. А снег вьётся всё сильней и сильней, заливая снежные столбы. Вьюге некуда деваться в узких улицах, она мечется во все стороны, накапливая силу, чтобы вырваться на простор. Но простора нет. Вьюга крутится, образуя белую пелену, сквозь которую всё окружающее теряет свои очертания и как бы расплывается. Вдруг в ближайшем переулке мелькнёт светлое или освещённое пятно. Оно маячит и неудержимо тянет к себе. Быть может, это большой плещущий флаг или сорванный ветром плакат? Светлое пятно быстро растёт, становится огромным и вдруг приобретает неопределённую форму, превращаясь в силуэт чего-то идущего или плывущего в воздухе. Прикованный и завороженный, тянешься за этим чудесным пятном, и нет сил оторваться от него. Я люблю ходить по улицам города в такие ночи, когда природа буйствует. Вот в одну такую на редкость вьюжную, зимнюю ночь мне и привиделось светлое пятно; оно росло, становилось огромным. Оно волновало и влекло. За этим огромным мне мыслились Двенадцать и Христос.
○ Источник: рассказ Александра Блока о том, как возник образ Христа в поэме "Двенадцать". Самуил Алянский "Встречи с Александром Блоком", 1967 год


Николай Гумилёв

трамвай
"Заблудившийся трамвай"
Я и сейчас не понимаю, как это произошло. Я шёл по мосту через Неву — заря и никого кругом. Пусто. Только вороны каркают. И вдруг мимо меня совсем близко пролетел трамвай. Искры трамвая, как огнённая дорожка на розовой заре. Я остановился. Меня что-то вдруг пронзило, осенило. Ветер подул мне в лицо, и я как будто что-то вспомнил, что было давно, и в то же время как будто увидел то, что будет потом. Но всё так смутно и томительно. Я оглянулся, не понимая, где я и что со мной. Я постоял на мосту, держась за перила, потом медленно двинулся дальше, домой. И тут-то и случилось. Я сразу нашёл первую строфу, как будто получил её готовой, а не сам сочинил.
○ Источник: Ирина Одоевцева "На берегах Невы", 1967 год


Александр Грин

белый парусник
"Алые паруса"
У меня есть "Алые паруса" — повесть о капитане и девочке. Я разузнал, как это происходило, совершенно случайно: я остановился у витрины с игрушками и увидел лодочку с острым парусом из белого шёлка. Эта игрушка мне что-то сказала, но я не знал — что, тогда я прикинул, не скажет ли больше парус красного, а лучше того — алого цвета, потому что в алом есть яркое ликование. Ликование означает знание, почему радуешься. И вот, развёртывая из этого, беря волны и корабль с алыми парусами, я увидел цель его бытия.
○ Источник: черновики Александра Грина к роману "Бегущая по волнам", 1925 год


Борис Пастернак

чугунная плита
"Доктор Живаго"
Шёл Б.Л. по улице и наткнулся на круглую чугунную плиту с "автографом" фабриканта — "Живаго". Он и решил, что пусть он будет такой вот, неизвестный, вышедший не то из купеческой, не то из полуинтеллигентной среды; этот человек будет его литературным героем.
○ Источник: Ольга Ивинская "Годы с Борисом Пастернаком", 1978 год


Илья Ильф и Евгений Петров

литературные негры Валентина Катаева
"Двенадцать стульев"
Это был мой брат, Валентин Катаев. Он в то время тоже работал в "Гудке" в качестве фельетониста и подписывался псевдонимом Старик Собакин. И в этом качестве он часто появлялся в комнате четвёртой полосы.
Однажды он вошёл туда со словами:
— Я хочу стать советским Дюма-отцом.
Это высокомерное заявление не вызвало в отделе особенного энтузиазма. И не с такими заявлениями входили люди в комнату четвёртой полосы.
— Почему же это, Валюн, вы вдруг захотели стать Дюма-пером? — спросил Ильф.
— Потому, Илюша, что уже давно пора открыть мастерскую советского романа,— ответил Старик Собакин,— я буду Дюма-отцом, а вы будете моими неграми. Я вам буду давать темы, вы будете писать романы, а я их потом буду править. Пройдусь раза два по вашим рукописям рукой мастера — и готово. Как Дюма-пер. Ну? Кто желает? Только помните, я собираюсь держать вас в чёрном теле.
Мы ещё немного пошутили на тему о том, как Старик Собакин будет Дюма-отцом, а мы его неграми. Потом заговорили серьёзно.
— Есть отличная тема,— сказал Катаев,— стулья. Представьте себе, в одном из стульев запрятаны деньги. Их надо найти. Чем не авантюрный роман? Есть ещё темки... А? Соглашайтесь. Серьёзно.
<...> Вскоре мы остались одни в громадном пустом здании. <...> Сколько должно быть стульев? Очевидно, полный комплект — двенадцать штук. Название нам понравилось. "Двенадцать стульев". Мы стали импровизировать. Мы быстро сошлись на том, что сюжет со стульями не должен быть основой романа, а только причиной, поводом к тому, чтобы показать жизнь.
○ Источник: Евгений Петров "Из воспоминаний об Ильфе", 1940 год


Александр Беляев

гипсовый корсет
"Голова профессора Доуэля"
Идея романа возникла, когда он первый раз лежал в гипсе. Весь его мир ограничивался стенами палаты и расстоянием протянутой руки. Он не мог не только подойти к окну и выглянуть на улицу, ему было не достать даже пальцев собственной ноги!.. А однажды, когда ему на нос села муха, он вдруг подумал о том, что если бы у него было только одна голова, он не смог бы прогнать даже эту муху... И хотя роман "Голова профессора Доуэля" был написан много лет спустя, в нём ожила муха, севшая на нос отрезанной головы.
○ Источник: интервью Светланы Беляевой "Смоленской народной газете", 2014 год


Александр Солженицын

один день в лагере
"Один день Ивана Денисовича"
Я в 50-м году, в какой-то долгий лагерный зимний день таскал носилки с напарником и подумал: как описать всю нашу лагерную жизнь? По сути, достаточно описать один всего день в подробностях, в мельчайших подробностях, притом день самого простого работяги, и тут отразится вся наша жизнь. И даже не надо нагнетать каких-то ужасов, не надо, чтоб это был какой-то особенный день, а — рядовой, вот тот самый день, из которого складываются годы. Задумал я так, и этот замысел остался у меня в уме, девять лет я к нему не прикасался и только в 1959, через девять лет, сел и написал.
○ Источник: интервью Александра Солженицына для BBC, 1982 год

Журнал "Коммерсантъ Weekend" №14 от 29 апреля 2016 г.