Люди уходят тихо, почти неслышно. Просто кому-то ты перестал быть ближним, просто кому-то стал ты излишне важным, чтобы к тебе привыкнуть, и потерять однажды. Люди уходят. То от скандальной пыли, то от того, что когда-то они любили... То от того, что так важно им до сих пор. Люди уходят, как будто другим в укор, словно сказать пытаются, как не надо.
Только у каждого - свой показатель правды, индекс терпения, степень "пошло все к черту...", свой человечек в памяти перечеркнут... Так что не видят. Не знают чужих ошибок. А за закрытой дверью тихо стучат часы. В каждом из вновь ушедших - встроенные весы. Боль перевесила снова запас улыбок.
2012-11-27 05:54:05
На берегу озера Ван, близ одноименного города, можно увидеть эту необычную парочку друзей – кота и ...
+ развернуть текстсохранённая копия
На берегу озера Ван, близ одноименного города, можно увидеть эту необычную парочку друзей – кота и лиса. Местные рыбаки говорят, что впервые они увидели этих приятелей, когда те ели оставленные от улова остатки рыбы. С тех пор совместная трапеза переросла в нечто большее, а кот и лис дружат уже больше года. Смотрите также: • Сестры [...]
– Даже не знаю, что мне больше понравилось – танец в стиле американского мюзикла на балу у Воланда или песенка про шизофрению. – Говорила я Хомутовскому, когда мы вываливались из зрительного зала. – Песня про шизофрению – это единственное, что помогло мне не заснуть, между прочим. – Ответил он и с радостью согласился на моё залихватское предложение сбежать. В процессе побега я вспомнила, как уже один раз сбегала с булгаковской пьесы, это была «Зойкина квартира», и там всё было значительно хуже. Мне вот одно интересно – актёрам самим не стыдно?.. Или они, как врачи, которые теряют чувство сострадания – теряют чувство стыда?.. Мы пошли где-нибудь посидеть, потому что было ещё рано и в коем-то веке было время поболтать. С Хомутовским нас связывают зачатки начинающейся дружбы – то состояние, когда между людьми уже нет холодности, но ты ещё не готов посвятить человека в свои тайны. Рядом с ним я вечно чувствую себя, как Макс перед Джуффином – неразумным юным идиотом, который с энтузиазмом набивает полный рот картошкой и мало подозревает о том, как следует обращаться с собственной жизнью. Хомутовскому есть, что рассказать о своей хипповской бытности, поэтому мне оставалось только уплетать свой ужин и с ужасом полагать, что моя «хипповская» молодость проходит куда более прозаично. К моему несказанному удивлению, он позволил себе приоткрыть завесу своей будничной жизни, поведав о своей семье и даже посетовать (вот уж чего точно не ожидала услышать). Несмотря на то, что он практикует стоическое добродушие и довольность всем вокруг, в рассказывающих глазах было столько тоски, что когда с ними встречаешься, такое ощущение, что в спину подул северный ветер. Я предполагаю, что он лукавит, говоря, что всем доволен.
Когда мы распрощались, чтобы отправиться по домам, мне срочно захотелось сделать что-нибудь жизнерадостное и антиэкзистенциальное. Поэтому я принялась читать Видхауса, порадовав свою голову Дживсом и Вустером.
*
Итак, полмесяца назад я покинула дорогую редакцию и отправилась в свободное плавание по переменчивым волнам всяческого фриланса. Полгода на прежней работе дали мне полезнейший опыт труда в печатных изданиях на трёх должностях сразу: редактора сайта, журналиста и пиарщика. Я сполна познала все радости судорожной вёрстки, адской редактуры, а также заданий из серии пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. Я научилась без стеснения совершать рабочие звонки во всякие министерства. Моя коллекция любопытных персонажей пополнилась рядом впечатляющих объектов, блуждавших по кофейным просторам нашей редакции. Если серьёзно (хотя куда уж серьёзней), я обзавелась печатными публикациями нескольких собственных материалов, знаниями в области внезапно политики и видением, так сказать, всей этой «кухни» изнутри. Возможно, я бы продолжала работать там, но, к счастью, нашей судьбе лучше известно, когда пенделем возвестить нас о грядущих переменах.
Чуть больше недели я тружусь на новой работе, на которую устроилась удалённо. На одной из работ) Пока это всё не обещает, конечно, больших заработков, но я чувствую себя совсем иначе. У меня целая куча всяких идей, проектов, разных штук, мне нравится разная работа. Будни мои стали значительно более аутичными, и я, честно говоря, ещё не привыкла к ним. Но как же круто всё-таки!
*
Прежде, чем я отправлюсь в одеялки, необходимо рассказать ещё одну прелюбопытнейшую историю. Где-то год, может больше я не включала аську за ненадобностью. Не далее, как вчера, по кое-чьей просьбе мне понадобилось включить эту ностальгическую программу, и всё не с проста в этой в жизни – убеждаюсь с каждым днём. Где-то в 2 часа ночи я собиралась спать, но выскочившее жёлтое окошко с сообщением заставило меня забыть об этом желании до утра. Если можно одновременно подпрыгнуть, сползти со стула – в общем, выполнить все атрибуты страшного удивления, то я их сделала. Мне написал один человек, с которым я познакомилась 6 лет назад. Эта история заслуживает отдельной преамбулы, так как вспомнить её без удовольствия не получается. Мне было 17 и я была страшно влюблена. И, разумеется, как я это люблю, свалилась на этого человека, как снег на голову. Честное слово, абсолютно случайно. Это было на море. Несмотря на изрядную долю трагичности, это была очень романтичная история – с поцелуями в летних сумерках, разговорах часами, лунной дорожкой на поверхности моря, выяснением как много у нас общего. В общем полное снесение крыши. Я не знаю, что он чувствовал. Любопытство – вполне. Лесть самолюбию за интерес со стороны столь юной барышни – скорее всего. Он охотно общался со мной, потом исчезал, а я писала и звонила, тихонько скулила в подушку. Всё это было около месяца. Потом я уехала домой в свой Н-ск, а он в свой, другой Н-ск. Нам хватило ума обменяться контактами, тогда-то мы и добавились в аськи, но диалога не состоялось, я была очень заносчивой и гордой девочкой, и не собиралась никого уговаривать со мной общаться. Потом в жизни всегда происходит столько интересного, в конце концов, он вытеснился из моей головы. После этого мы виделись два года спустя. Я приехала другой. У меня тогда были времена расцвета мизантропии, мрачности и всяческого скучания и ненависти. Ко всему в ту поездку мы все болели, и я отощала до 48 кг, дома все пересрались, помнится. И выглядела я идиотично со своей чёрной чёлкой и коротко стриженая. Когда я увидела во дворе его машину (с узнаваемым ещё с тех времён принтом) у меня случилась лёгкая истерика. Разумеется мы виделись. Всё было иначе. Никакого флёра лирики, к тому же в ту пору на горизонте маячил Витя, с укором взирающий на моё летнее удирание в тёплые края.
Он был достаточно холоден и уверен в себе. Разумеется исчез. И опять не обошлось без рыданий. Честное слово, я бы тогда могла бросить всё, если бы он захотел. А он не захотел. Как это способно ранить женщину, не правда ли?
На пустынном морском берегу был переслушан не один альбом Флёр. Не один листок был исписан страдательными бреднями. А потом я уехала)
Теперь вполне можно вообразить, какую бурю чувств во мне подняло это сообщение про «Тысячу лет, тысячу лет, знаю». Мы проболтали до утра. Оказывается, он уже успел развестись, а живет и работает всё там же. Фото серьёзное, умудрённое. Глаза цепкие. Говорю, не изменился. А ты изменилась, отвечает. А то, ликую я, зная, что стала очаровательной, рыжей и вообще душкой. Я всегда боялась его немного. Такой уверенный в себе на фоне такой неуверенной меня. Я чувствовала себя неловко, маленькой и глупенькой. Теперь всё иначе. Я могу парировать, могу гордо вскинуть подбородок, взрослая, счастливая. Да, в Москве. Да, пишу. Нет, не замужем.) Просит прощения за былое. И он хочет продолжить общение, что самое-то интересное. Это всё чертовски увлекательно и в духе моей жизни, и мне, конечно, страшно любопытно, просто интересно. Я в выигрышном положении, как барышня, которая уж теперь-то осторожна, и знает что и как говорить, и как Алиса, разумеется полезет в кроличью нору...