Встречаются два одессита. Один другому говорит:
– Хочешь, я подарю тебе на день рождения ...
Предприятие «Сервис-Турбо»: Турбокомпрессор ТКР-7с6 - гарантия качества и надежности!
Предприятие «Сервис-Турбо»: Турбокомпрессор ТКР-7с6 - гарантия качества и надежности!
У Гершеле совсем прохудились сапоги. На дворе осень, дождь, ноги промокли, а он как назло в чужом местечке. С трудом разыскав чеботаря, Гершеле показывает ему свою обутку. Чеботарь глянул на замызганные сапоги и сказал, что попытаться можно, но работа большая и обойдется недешево. А у Гершеле, как всегда, ни копейки. Постоял он, повздыхал и попросил на минутку шило.
—- Нате, — говорит чеботарь, не понимая, с чего бы это гостю понадобилось шило. Гершеле сел на лавку, стащил сапог, вылил из него воду и принялся ковырять подошву.
— Это еще зачем? — удивляется чеботарь.
— Починяю, — говорит Гершеле.
— Сейчас напочиняете!
— Видите ли, — невозмутимо заявляет Гершеле, — дырка, куда втекает вода, у нас уже есть. Почему бы не провертеть еще одну, чтобы воде было куда вытекать? Вода — туда, вода — сюда, и мы имеем сухо! Чем вам не нравится эта мысль?
— Мысль первый сорт, — смеется чеботарь. — Такое может прийти в голову человеку пускай бедному, но неунывающему!
— А что, не бедному? Но вы правы — Гершеле Острополер не унывает.
— Гершеле Острополер? И он молчит? Давайте ваши сапоги!
— А деньги? Это уже дело унылое…
— Ваши шутки стоят любых денег… Чеботарь был рад удружить знаменитому человеку и привел сапоги в порядок.
—-
Почините петуха
Гершеле с детства любил разные дурачества. Приходит он с живым петухом к соседу-часовщику и говорит:
— Дядя, почините петуха!
— Я починяю часы, глупый мальчик!
— Петух и есть часы, — важно замечает Гершеле. — Но раньше он кукарекал в шесть, а теперь в полседьмого. На полчаса отстает. Вот и почините его!
—-
… И шапка тоже
Маленький Гершеле шел по шляху между Острополем и ближним селом, а навстречу — помещик на дрожках. Гершеле, чтоб не попасть под лошадей, сошел на обочину, но шапку не снял. Помещик, изумившись такой дерзости, велел кучеру остановиться и важно спрашивает:
— Сконд естэшь, жиде? («Откуда ты, еврей?»)
— 3 Острополю, — отвечает Гершеле, но шапку так и не снимает.
Помещик разозлился, тычет палкой:
— Шапка!
— Шапка? — говорит мальчик. — Она тоже из Острополя!
И что духу — в лес.
... с ними в
... достаточно начитаны в
религиозной литературе, ... от кругов
просветителей хасиды ...
Готовые Системы видеонаблюдения Оренбург, камеры видеонаблюдение. IP и аналоговые камеры видеонаблюдения. Квалифицированная консультация
Книга анекдотов про Гершеле Острополера переносит читателя в еврейский мир Подолии, края, где в эпоху независимости польского государства Речи Посполитой распоряжались поляки, а позднее, с конца восемнадцатого века, — русские и украинцы. Более того, мы попадаем в гущу хасидской жизни, во двор великого цадика ребе Боруха из Меджибожа, известного также как ребе Борухл из Тульчина, городка, где он возглавлял еврейскую общину пока в Меджибоже был жив его знаменитый дед Бешт (Исраэль бен Элиэзер Баал Шем Тов), основатель хасидизма.
Как часто случается в отношении хасидских цадиков, разные источники предлагают разные версии их жизнеописаний. Известно, что в Меджибоже, где в обстановке еврейского мистицизма и всеобщего поклонения, прожил свои последние годы Бешт, основатель хасидизма, у его единственной дочери Адели родилось два сына. Исследователи называют даты их рождения: 1748 год для ребе Моше Хаима Эфраима и 1757-й — для ребе Боруха бен Иехиэля, а народное предание сблизило эти сроки и сделало братьев близнецами. Ребе Эфраим, цадик в Судилкове, около Шепетовки на Волыни, со временем стал еврейским книжником, автором труда «Дегель маханэ Эфроим» («Знамя колена Эфраимова»), где размышлял над учением и образом жизни деда, а также указывал на недостатки его прямых учеников и последователей. Из его книги видно, как много значило для хасидов фигура цадика вообще: «От мудрецов, сподвижников деда моего, я унаследовал великую истину, что людям, стоящим во главе народа, дана власть очищать души израильские, запятнанные тиной грехов, и что от них зависит сущность покаяния…Одних праведник приближает к совершенству своею молитвою и учением, других — будничною беседою и занимательными рассказами». Брат Эфраима, ребе Борух во истину был человеком, «стоящим во главе народа».
Братья родились примерно за несколько лет до смерти деда, их детство прошло среди экзальтированных и мечтательных мистиков, наблюдавших воочию творимые Бештом чудеса. Они воспитывались в уверенности, что «озаренный бесконечным светом их святой дед мог духовным оком видеть все, что делается в мире от одного конца его до другого». Эта способность к мистическому зрению отличала многих великих цадиков, в том числе и ребе Боруха. Но Боруха еще и завораживала внешняя сторона жизни: убежденность Беигга в своей святости, поклонение хасидов, беспрекословное подчинение приказу цадика, шумная, восторженная, до экстаза доходящая молитва. Позднее, уже будучи цадиком в Тульчине, ребе Борух молился неистово, исступленно — предание говорит, что со стороны казалось, будто он объят пламенем, а его голос потрясал собравшихся до глубины души.
Любимым чтением ребе Боруха была «Песнь Песней», которую еврейская традиция понимает и как рассказ о мистической любви души человека к Богу. Говорили, что в ребе Борухе живет частица души автора «Песни Песней» — царя Соломона. Говорили также, что и частица души царя Саула пребывает в ребе Борухе, и вспоминали об этом, когда цадика охватывали приступы меланхолии, мрачного уныния и сердечного смятения. Поговаривали даже, что эти приступы — наказание за дерзкое намерение ребе Боруха во что бы то ни стало привести Машиаха. В самом деле, ребе считал себя величайшим праведником и был уверен в своем от Бога полученном необычайном могуществе. Как-то раз, в празднование нового года деревьев «Ту-би-шват», ребе Борух рассказал своим хасидам виденный накануне сон, будто за длинным столом восседают в Царствии Небесном праведники всех времен, и председатель собрания, раби Шимон бен Йохай (которого хасиды считают автором каббалистической книги «Зохар»), читает присутствующим нравоучения. Под впечатлением резких слов раби Шимона ребе Борух убоялся и побледнел от страха. Тогда раби Шимон бен Йохай поднялся, подошел к цадику, который стоял в дальнем конце стола, дружески похлопал его по плечу и сказал: «Борухл-сердце, не тебя подразумеваю я, ибо ты — совершенный человек!»
Ребе Борух быстро сделался одним из влиятельнейших цадиков. Еще будучи в Тульчине, он много разъезжал по Подолии, беседовал с евреями, творил чудеса, помогал и оказывал покровительство, а хасиды платили ему восторженной любовью и одаряли его бесчисленными подношениями. Когда же после смерти Бешта ребе Борух вернулся в Меджибож, слава великого деда воссияла над ним. Подобно мудрецу древности, редактору Мишны раби Иегуде ха-Наси, ребе Борух из Меджибожа был сказочно богат. Он в прямом смысле слова имел «двор», сильно напоминавший дворы польских магнатов, разъезжал в великолепной карете. Десятки слуг, поваров и кухарок обслуживали никогда не прекращавшийся поток паломников, которых ребе принимал в особой зале, сидя в высоком кресле. При «дворе» ребе часто задавались пиры, на которых в паузах между переменами блюд цадик вразумлял и наставлял свою паству.
И тут нельзя умолчать об одной весьма малоприятной черте ребе: он был донельзя нетерпим и гневлив, язвительно говорил о других цадиках, а с основателем «хабада», ребе Шнеуром Залманом из Ляд и цадиком Леви-Ицхоком из Бердичева всю жизнь пребывал в конфликте. В идишских записках о ребе Борухе из Меджибожа находим, что «однажды он говорил о своих знаменитых современниках и гневался на них чрезвычайно, и утверждал, что они облекаются в неподобающие им ризы, что им не к лицу поучать народ в духе каббалы и сосредоточенно молиться», а также что «однажды он сидел за столом в присутствии многих цадиков и стал поносить и унижать праведников, умерших сто лет до того, и удивились все присутствующие».
Хасидам больно было наблюдать вспышки гнева «сварливого цадика», как называли его на расстоянии, и они истолковали их в положительном смысле, о чем свидетельствует такая, например, история:
«У ребе Боруха из Меджибожа был свой путь святого служения, и заключался он в том, что ребе Борух нещадно поносил своих учеников и изливал ярость на приходивших к нему за советом хасидов.
Как-то раз сидит он за столом, по правую руку от него сидит его кум, цадик Авраам Дов из Хмельника, а по левую руку — кум, цадик Йосеф из Ямполя. Сидят они и трапезничают, как входит в залу один богатый еврей. Вдруг ни с того ни с сего ребе Борух начинает его поносить на все лады да еще и приказывает своим слугам вытолкать еврея взашей. Слуги, понятное дело, повиновались. Тут заговорил его кум, ребе из Хмельника:
— А как же быть со словами Гемары: «срамящий ближнего прилюдно»?
Поглядел на него ребе Борух и говорит:
— Что говорит ученый муж? «Срамящий ближнего прилюдно»? Отчего же не закончить изречение: «…нет у такого доли в будущем мире»? Только я как увидел, что этому человеку грозит тяжкое испытание, и узнал, что, унизив и осрамив его перед всеми, я могу отвратить беду, мог ли я не отдать свой будущий мир ради благополучия сына Израилева?
Ребе из Хмельника извинился и сказал, что ему о том ничего ведомо не было».
В этой и других аналогичных историях гневливость и несдержанность ребе Боруха не только получили оправдание, как «меньшее из двух зол», но и предстали как великая жертва цадика.
Однако история историей, а почитателям ребе трудно было переносить цадика в гневе и больно было видеть его в мрачной угрюмости. Тем более что сам ребе Борух, хотя и заставлял евреев поститься, был поклонником веселья, так как «грусть вредит человеку даже в деле заработка». Более того, ребе наказывал евреям побольше бывать на людях, ибо «иной сидит по целым дням взаперти в своей комнате и постоянно учится и не выходит на улицу, чтобы разговаривать с людьми, — такой человек называется нечестивым, как сказано (Мишна Авот, гл.2): «Не будь нечестивцем про себя!», т.е. не сделайся нечестивым через то, что всегда живешь с самим собою». (В этом поучении очевидно негативное отношение к противникам хасидизма — рациональным талмудистам, которые во главу угла ставили изучение Талмуда и не признавали ни религиозного экстаза, ни чудодейства, ни авторитета цадиков и бессмысленного, как они полагали, поклонения толпы.)
Не удивительно, что воспитываемым в таком духе хасидам хотелось, чтобы кто-нибудь развеселил ребе, разогнал его тяжелую печаль. И такой человек нашелся. То был острослов и проказник Гирш из Острополя, более известный как Гершеле Острополер. О первой встрече Гершеле с ребе Борухом в народе рассказывается так:
«Случилось ребе быть в особенно подавленном настроении. Он никого не хотел видеть, заперся в комнате и строго-настрого запретил нарушать его уединение. Мрачный и раздраженный вышагивал ребе взад-вперед по комнате, когда туда неожиданно прокрался Гершеле и принялся ходить за ним следом, высоко поднимая фонарь.
— Что ты здесь ищешь, человече? — спросил изумленный цадик.
— Слышал я, где-то здесь ребе повесил свой нос, вот я и пришел его искать, — ответил Гершеле.
Ребе улыбнулся, и Гершеле остался при нем».
Что же за человек был Гершеле Острополер? До сих пор бытует мнение, что это фольклорный персонаж, плод народной фантазии. Но это не так. Гершеле — реальная фигура, хотя о его жизни нам известно совсем немногое. Он жил во второй половине 18 века и по названию родного волынского городка Острополя получил свое прозвище. В детстве Гершеле отличался поразительными способностями к учению, и ему прочили блестящее будущее еврейского мудреца, не иначе как раввина. Но надежды меламедов не оправдались: мальчик рано осиротел, и надо было думать о том, как прокормиться. Тогда он выучился на резника домашней птицы и некоторое время этим занятием зарабатывал себе на хлеб. Однако у Гершеле была неспокойная натура: с одной стороны, он любил учиться и углубляться мыслью в религиозные книги, постигая высшую премудрость каббалы, а с другой — не мог пройти мимо чьего-то недостатка, какой-то нелепой или неблаговидной ситуации, обязательно ему нужно было вмешаться и откомментировать событие — едко, метко и невзирая на лица. Только люди — всего лишь люди, и, даже сознавая справедливость слов Гершеле, они предпочитали его своеобразной критики не слышать и не видеть, ведь все замечания Гершеле были такими смешными и занозистыми, что их потом еще долго передавали из уст в уста. Гершеле нажил в Острополе слишком много врагов, вот почему, как говорят, ему пришлось довольно долго скитаться по Подолии, не брезгуя и попрошайничеством, пока, наконец, в какой-то корчме он не повстречался с ребе Борухом из Меджибожа и его хасидами.
Гершеле вовсе не был пустым скоморохом. Многие его шутки построены на игре словами из Священного Писания и других еврейских книг (такие шутки особенно трудны для перевода). В родословии Гершеле упоминают его прадеда, раби Шимшона из Острополя, который был раввином в Подолии накануне погромов Богдана Хмельницкого в 1648 — 1649 годах. Рассказывают, что к раби Шимшону ежедневно являлся ангел и посвящал праведника и каббалиста в тайны Учения, так что после этих «уроков» он написал свой комментарий к Торе. Однако заслуги перед Небом не помогли раввину спасти свою общину от погромщиков. Когда озверелые казаки ворвались в Острополь, раби Шимшон собрал евреев в синагоге, и все они погибли, освящая Имя Господне.
Видимо, Гершеле был первым еврейским шутом — не свадебным затейником и сочинителем экспромтов бадханом, не дурашливым или нарочито серьезным пуримшпилером, а именно шутом при дворе ребе Боруха в Меджибоже, тем, что на иврите называется лец, то есть насмешник и пересмешник. Шуты, как известно, имелись при дворах европейских монархов и крупных феодалов и обладали совершенно особым социальным статусом. В образе шута словно соединились два персонажа. Один — грубый, некультурный, не связанный никакими условностями. Другой — мудрец, насквозь видящий людей, читающий их мысли, маг и чудодей. Ясно, что чем более регламентирована жизнь общества, тем с большим нетерпением ждут в нем минуты раскрепощения, тем готовнее примут шута в его первой ипостаси. С другой стороны, в обществе, где мистика почитается высшей мудростью и наградой за благочестие, а магия воспринимается как удел избранных, осененных Высшей милостью, вторая ипостась шута вызовет душевный трепет и будет притягивать к себе людей, жаждущих прикоснуться к Святому. Хасидское бытие совмещало в себе и ревностное религиозное благочестие, и строго узаконенный церемониал во всем, что касалось цадика, и привычное, но всегда напряженное ожидание мистических откровений и чудес, а потому создавало идеальные условия для появления шута. Гершеле Острополер стал еврейским «придворным» шутом не только в силу собственного остроумия, дерзости и наблюдательности, но и благодаря существованию пышного двора ребе.
Давно замечено, что ивритское «лец» при обратном прочтении превращается в «цел», то есть «тень». Еврейский шут Гершеле во многом был «теневым отражением» своего патрона. Их объединяло несколько основополагающих черт: и тот и другой хорошо знали природу человека (ребе, бывало, говорил: «Для моей души нет ничего сокрытого»); и тот и другой были достаточно начитаны в еврейской религиозной литературе, однако в силу разных причин избрали мирскую жизнь в гуще людских масс, а не ученое затворничество. Оба не могли не отреагировать на человеческое несовершенство, потому что им были дороги мораль и исполнение заповедей. Может быть, благодаря этому глубинному сходству Гершеле так любил переодеваться в одежды ребе и пока тот бывал в разъездах или надолго исчезал в своей комнате — усаживался в кресло цадика и вместо него устраивал прием посетителей, как если бы он был сам ребе Борух. Не только приехавшие издалека, но и домашние не могли распознать подмены в осанистом и авторитетном «ребе», а полученные от Гершеле советы действовали безотказно.
Однако жало критики Гершеле Острополера не щадило и цадика, и тут мы имеем прямо противоположные сведения о характере их отношений. У маскилим, просвещенных евреев нового времени, сложилось резко отрицательное отношение к хасидам, и потому и ивритский поэт Авраам Дов Готлобер в своих «Воспоминаниях», и Семен Дубнов в «Истории хасидского раскола» сходятся на том, что «вообще, Борух представляет собою первообраз позднейшего украинского цадика, со всеми непривлекательными чертами этого типа. Внук Бешта, восседавший на престоле своего славного деда, в его резиденции, воплощал уже собою грядущее вырождение хасидизма». Поэтому они настойчиво повторяют историю о том, как гневливый цадик в конце концов потерял терпение и в ответ на особенно обидную шутку Гершеле приказал спустить шута с лестницы. А поскольку дело было в разгаре многолюдного пиршества и все были несколько навеселе, бросившиеся исполнять веление ребе хасиды переусердствовали, и Гершеле получил тяжелую травму, от которой вскорости скончался. Эта версия получила широкое хождение в художественной литературе о Гершеле, в частности, в рассказе Ицика Мангера.
В отличие от кругов еврейских просветителей хасиды благоговейно чтят память ребе Боруха. В сборниках хасидских историй, например, в том, что составлен раввином и ученым Шломо Йосефом Зевином (1890, Белоруссия — 1978, Иерусалим), ребе Борух из Меджибожа предстает великим провидцем, заступником хасидов и на небе, и на земле. В апологетических источниках мы не найдем обвинений цадика в гибели его шута, напротив, там говорится о снисходительности ребе и безнаказанности проделок Гершеле.
* * *
Истории о Гершеле в предлагаемой читателю книжке отобраны и переведены с идиш Хаимом Бейдером, и, как всякое извлечение из большого корпуса, композиция книги и ее состав отражают вкус и позицию составителя.
Хаим Бейдер родился в 1920 году в Подолье.
С 12 лет начал печататься на идише в детских журналах. Закончил педагогический институт в Одессе. Дважды, в 1941 и в 1948 годах, предполагал выпустить поэтические сборники на идише, но оба раза осуществить план не удалось — сначала из-за войны, потом из-за антисемитской кампании в СССР. На Украине Бейдера опекал Перец Маркиш, и в 1947 году в Киеве, на съезде писателей республики был устроен персональный вечер еврейского автора.
С 1941 года Хаим Бейдер был русркоязычным журналистом, и лишь с наступлением «оттепели» в 1961 году вернулся к сотрудничеству в идишских изданиях: газете «Биробиджанер штерн» и особенно журнале «Советиш геймланд», где проработал с 1973-го по 1991 год — заведовал отделом, а позднее был аместителем главного редактора. В 1991 году выпустил в издательстве «Советский писатель» книгу на идише об истории еврейской литературы на этом языке, а в 1991-м — издал хрестоматию для самостоятельно изучающих идиш. В 1992 — 1994 читал лекции в Еврейском университете в Москве по идишской литературе и публиковал статьи в «Вестнике» этого университета. С середины 1990-х годов Хаим Бейдер живет в США, где сотрудничает в еврейских газетах «Цукунфт» и «Форвертс» (последняя выходит также по-русски).
Зоя Копельман, Иерусалим