Бейкер-стрит 221 Б, где живёт известный всему миру Шерлок с тонким носом и в пальто марки Belstaff, находится-таки в Лондоне, но только внешний вид дома — это №185 по совсем другой улице, потому что на самой Бейкер-стрит слишком интенсивное движение и вывески «Шерлок Холмс» тут и там хороши для туристов, но никак не для самого Шерлока: машины и вывески мешают ему думать, а туристы — злят. Шерлок — деятельный социопат. В кафе «Спиди» на Норт-Гоуэр-стрит, которая и служит фоном для двери квартиры Шерлока и Джона, разговаривают, смеются и громко чавкают отбивными довольные клиенты. Здесь СМС и записи в блогах светятся прямо в воздухе. Здесь иногда слышна скрипка Шерлока. Ходят слухи, что это играет не он, а некая барышня, но Шерлоку не подобает делать что-то чужими руками, а вот говорят, что играет не он! Но кому тут еще играть? Какой-нибудь Чатер, что ли! Где-то среди чавкающих клиентов сидит Майкрофт Холмс и рассказывает Ватсону, что «этой женщине» отрубили голову… Ватсон переживает. Но его опять обманут…
Шерлок, со своей сморщенной переносицей, подходит к окну, покрытому утренней испариной — августовской, — глядит сквозь окно на улицу, та — в утреннем сумраке, у него пар изо рта, но никак не ранняя трубка или дым из легких после последней сигареты накануне: Шерлок не курит, в Лондоне 21-го века не покуришь, и Шерлок обильно обклеен никотиновыми пластырями. «Oh my God, — говорит Холмс, и на стекле появляется сердечко от сырого дыхания. — Мy God, — говорит Холмс, потому что здесь он говорит не голосом Ливанова и не по-русски. — That’s the end of the summer»*.
Ему опять скучно…
***
— Шерлок, послушай…
— Да, Джеймс…
— Друг мой, я Джон!
— Я помню, Джон, но тебе больше идет имя Джеймс. Не знаю, почему.
— Когда ты хандришь, ты всегда называешь меня Джеймсом.
— Это не связано с настроением, Джон. Но мы отвлеклись. Ты хотел что-то рассказать.
— Я хотел сказать, что хотя ты и отрицаешь возможность сверхъестественных сил, однако в нашей жизни достаточно случаев, которые невозможно объяснить рациональным путем.
Ватсон потрясает в воздухе планшетом, словно в доказательство своих слов.
— Сайт газеты «Метро» со ссылкой на русский паблик «Интересные факты», — говорит он, — печатает реальную историю, по мотивам которой недавно был снят фильм «Конверт» с Кевином Спейси в главной роли.
— И? — говорит Холмс, который от приступа хандры роется в ящиках стола.
— Так вот, — говорит Ватсон, — я уверен, что дать объяснение этой истории — ты не сможешь!
— Нашел! — восклицает Холмс и победно показывает мятую сигарету, найденную им среди хлама в столе. Он быстро закуривает и принимается отдирать от кожи предплечий антиникотиновые пластыри.
— Я уверен, — говорит он, — что это будет дело даже не на полсигареты, а на ползатяжки. При этом, обрати внимание, я даже не буду оспаривать факт правдивости данной истории. Однако дам ей вполне правдоподобное объяснение, как только ты ее дочитаешь. Уточнение: правдоподобное объяснение, которое ты сам примешь как единственно верное.
— Это пари?
— Да, пари. — Холмс курит, пуская мятный дым в стекло окна. Дым течет по окну вверх, как перевернутый водопад. Откуда-то в мозгу всплывают буквы, которые складываются в «Рейхенбах». К чему бы это?
— По рукам! — говорит Ватсон. Он садится поудобнее, берет планшет, патетично и в тоже время с загадочными нотками в голосе читает:
«Интересные факты. Кому суждено сгореть, тот не утонет… Евгений Петров имел странное и редкое хобби: всю жизнь коллекционировал конверты… от своих же писем! Делал он это так — отправлял письмо в какую-нибудь страну. Все, кроме названия государства, он выдумывал — город, улицу, номер дома, имя адресата, поэтому через месяц-полтора конверт возвращался к Петрову, но уже украшенный разноцветными иностранными штемпелями, главным из которых был: „Адресат неверен“. В апреле 1939-го писатель решил, как обычно, потревожить почтовое ведомство Новой Зеландии. Он придумал город под названием „Хайдбердвилл“, улицу „Райтбич“, дом „7“ и адресата „Мерилла Оджина Уэйзли“. В самом письме Петров написал по-английски: „Дорогой Мерилл! Прими искренние соболезнования в связи с кончиной дяди Пита. Крепись, старина. Прости, что долго не писал. Надеюсь, что с Ингрид все в порядке. Целуй дочку от меня. Она, наверное, уже совсем большая. Твой Евгений“. Прошло более двух месяцев, но письмо с соответствующей пометкой не возвращалось. Решив, что оно затерялось, Евгений Петров начал забывать о нем. Но вот наступил август, и он дождался… ответного письма. Поначалу Петров решил, что кто-то над ним подшутил в его же духе. Но когда он прочитал обратный адрес, ему стало не до шуток. На конверте было написано: „Новая Зеландия, Хайдбердвилл, Райтбич, 7, Мерилл Оджин Уэйзли“. И все это подтверждалось синим штемпелем „Новая Зеландия, почта Хайдбердвилл“. Текст письма гласил: „Дорогой Евгений! Спасибо за соболезнования. Нелепая смерть дяди Пита выбила нас из колеи на полгода. Надеюсь, ты простишь за задержку письма. Мы с Ингрид часто вспоминаем те два дня, что ты был с нами. Глория совсем большая и осенью пойдет во 2-й класс. Она до сих пор хранит мишку, которого ты ей привез из России“. Петров никогда не ездил в Новую Зеландию, и поэтому он был тем более поражен, увидев на фотографии крепкого сложения мужчину, который обнимал… его самого, Петрова! На обратной стороне снимка было написано: „9 октября 1938 года“. Тут писателю чуть плохо не сделалось — ведь именно в тот день он попал в больницу в бессознательном состоянии с тяжелейшим воспалением легких. Тогда в течение нескольких дней врачи боролись за его жизнь, не скрывая от родных, что шансов выжить у него почти нет. Чтобы разобраться с этими то ли недоразумением, то ли мистикой, Петров написал еще одно письмо в Новую Зеландию, но ответа уже не дождался: началась вторая мировая война. Е. Петров с первых дней войны стал военным корреспондентом „Правды“ и „Информбюро“. Коллеги его не узнавали — он стал замкнутым, задумчивым, а шутить вообще перестал. Закончилась эта история совсем уж не забавно. В 1942 году Евгений Петров летел на самолете из Севастополя в Москву, и этот самолет был сбит немцами в Ростовской области. На месте падения самолета установлен памятник. Мистика — но в тот же день, когда стало известно о гибели самолета, домой к писателю пришло письмо из Новой Зеландии. В этом письме Мерил Уизли восхищался советскими воинами и беспокоился за жизнь Петрова. Среди прочего в письме были вот такие строчки: „Помнишь, Евгений, я испугался, когда ты стал купаться в озере. Вода была очень холодной. Но ты сказал, что тебе суждено разбиться в самолете, а не утонуть. Прошу тебя, будь аккуратнее — летай по возможности меньше…“»
— Кей-Джи-Би! — говорит Холмс, — Комитет государственной безопасности. Хотя тогда он назывался как-то иначе…
— Что-что? — спрашивает Ватсон.
— Разгадка, Джон. Она очень простая. Вся твоя патетика и вся загадочность этой истории тут же погаснут, если спросить себя, а в какое время, собственно говоря, жил Петров? Тогда в СССР правил Сталин, был большой террор, и письма Петрова, я готов поспорить, читали в Кей-Джи-Би! И уж они-то знали, что это письма «в никуда». Но подозревали за ними — шпионаж.
— Но тогда его должны были арестовать!
— Нет и нет, мой друг! Приближалась вторая мировая война. Его считали шпионом. За ним следили. Вскрывали его письма. И пытались разгадать его «шифр», которого не было. Раскрыв шифр, его упекли бы и слали бы от его имени дезинформацию. Плюс, уверен, собирали его контакты в живую среди тех, с кем он общался, искали «связных». Но сразу арестовать его… нет, не могли. Тем более, что видели, что ни к каким особенным секретам доступа он не имел…
— Но ответное письмо, Шерлок…
— О да, ответное письмо! Просто потом кто-то из Кей-Джи-Би, кто-то очень умный и ироничный, догадался, что это все — просто шутки Петрова, и они потратили столько времени зря, гоняясь за фантомом, который создал для них эксцентричный коллекционер. И он, этот не меньший шутник, чем сам комрад Петров, он придумал забавный способ и проверить свою гипотезу, и отомстить Петрову, и прекратить эти глупые письма. Так как они следили за Петровым, они знали о нем все. И он написал ему ответное письмо, от имени вымышленного Петровым человека и описывая в нем тот период, когда Петров, как они знали, болел и был не в себе. Любые штемпеля для КГБ — это раз плюнуть. И, как ты видишь, шутник попал в яблочко!
— Но Шерлок, почему, раз уж был террор и они поняли, что Петров водил их за нос, они не кинули его в подвалы КГБ? И потом, второе письмо…
— Взяв его, разведчики тут же бы получили нагоняй: он все рассказал бы, и их высокое начальство узнало бы, что их так долго дурачил чокнутый коллекционер! Его не арестовали, но за ним продолжали приглядывать. Не так интенсивно, как до этого, но приглядывали… А второе письмо. Это была абсолютная месть от кей-джи-биста. Петров так долго обманывал его… И он решил отомстить Петрову, что называется, на века. Человек из разведки понимал, что Петров таким необычным фактом, как ответное письмо от Мерилла, обязательно поделился со своими близкими. И когда разведчик узнал, что Петров погиб, он не удержался от соблазна выставить своего врага дураком еще раз. Уже в глазах его потомков. Кей-Джи-Би, они же приглядывали за ним. И узнали о его смерти быстро. И наш шутник сразу написал второе письмо Петрову, в действительности уже его родным. Я представляю, как он хохотал над уже мертвым врагом…
Холмс раздавил давно потухший окурок в пепельнице.
— Тебе приводить доказательства моей теории, или?
— Нет, Шерлок… Она кажется мне просто несокрушимой. И все сразу объясняющей… Но меня смущает только одно «но». Как ты пришел к этим выводам так быстро?!
— Элементарно, Джон! Я прочел твой репост этой истории в Фейсбуке еще вчера и размышлял над ней весь вчерашний вечер…
____________________________
* — первые два абзаца написаны по канве новеллы Андрея Левкина «Август, тридцать первое».
