Однако что то не то с казаками творится. Славу свою растеряли, дело своё позабыли, вольностей что имели лишились.
С чего так?
А как былО?
А былО - кОзак.
Кто такой козак? Служивый люд на границе. Людская таможня. В том смысле что таможня пропуском товара заведует, а козаки заведовали пропуском людей и элементов культур. Куда? В Державу. И не просто заведовали, а берегли то что есть, охраняли от вторжения и апробировали это на себе. Козак это пограничный слой. Диод, в пределе. Вентиль.
Это цитата сообщения Русислов Оригинальное сообщениеА. Чикобава ЯЗЫК И "ТЕОРИЯ ЯЗЫКА" В ФИЛОСОФИИ И ЛИНГВИСТИКЕ
А. Чикобава ЯЗЫК И "ТЕОРИЯ ЯЗЫКА" В ФИЛОСОФИИ И ЛИНГВИСТИКЕ
http://mirovid.profiforum.ru/t113-topic#260
Проблема предмета науки фундаментальна для теории любой науки. Языкознание не составляет исключения: теория языка образует краеугольный камень теории языкознания, т. е. общей лингвистики.
Ведь от того, как понимается предмет языкознания, зависит, как будет решаться вопрос о специальных методах исследования языка, далее - вопрос об отраслевом составе науки о языке и, наконец, вопрос о месте языкознания в системе наук. Словом, от того, как понимается предмет языкознания, зависит, что понимается под языкознанием.
Вполне естественно, что понимание предмета языкознания образует водораздел между различными направлениями лингвистики.
Актуальность обсуждаемой проблемы бесспорна. С актуальностью соразмерна ее сложность. Обусловлена она трудностью, которая связана, с одной стороны, с теоретическими обобщениями в теории науки вообще, а с другой - со спецификой языка.
Иллюстрируя трудность теоретических обобщений, можно сослаться на пример фонологии.
Реальность фонемы и ее отличие от многообразия ее реализаций, изучаемых экспериментальной фонетикой, - факт общеизвестный. В определении же фонемы наблюдается редкий даже для лингвистики разнобой.
О специфических особенностях языка с точки зрения интересующего нас вопроса будет сказано ниже.
Любая наука начинает с определения предмета. Это исходное понимание предмета в ходе развития науки претерпевает определенные изменения: в понимании предмета отражается прогресс, достигнутый в исследовании предмета (так, например, и "грамматика филологическая", и "грамматика рациональная или всеобщая" считались "искусством" (ars grammatica, l'art de parler); "историческая грамматика", а также современная "описательная грамматика" являются научной, по терминологии древних греков - "теорией": греч. techne, лат ars противополагалось theoria - по-нашему, "наука"; грамматика стала "наукой" в результате углубленного исторического исследования языка.
Теория любой науки развивается. Развивается и теория предмета науки.
Предварительное определение языка не встречает тех трудностей, с которыми приходится иметь дело, допустим, логике и тем более, психологии (или же философии) при определении того, что является предметом их изучения: язык как предмет научного анализа несравненно более конкретен, чем "мышление" или "психика".
Но язык как конкретная данность исключительно сложен как с точки зрения функций, которые он выполняет, так и с точки зрения структурного многообразия, которое обнаруживается в языках.
Сложности языка соответствует многоаспектность (многоплановость) исследования языка.
Вполне естественно поэтому, что языкознание не является единственной наукой, изучающей язык.
Помимо языкознания языком занимались и занимаются: a) философия, b) психология, c) физиология, d) социология, e) кибернетика.
Соответственно имеем такие дисциплины, как: философия языка, психология языка, физиология речи, социология языка, кибернетическая, или вычислительная, лингвистика.
Неодинаков удельный вес каждой из этих научных дисциплин. Различен их "возрастной ценз".
Философия языка в Европе ведет начало с древнегреческой философии: классическая философия греков не только выдвигала философские вопросы языка, ныне известные как вопросы "знаковости языка", она активно участвовала в создании грамматических понятий (таких, как "имя", "глагол", "падеж", "прямой падеж", "косвенный падеж" ...).
Психология языка родилась после языкознания, во второй половине XIX в.
Физиологическая интерпретация речевых процессов (а не только звуков речи), равно как социология языка, возникла в XX в.
Кибернетической (вычислительной) лингвистики не существовало 30 лет назад.
Кибернетическая лингвистика призвана решать задачи большой практической важности. Она использует достижения всех дисциплин, изучающих язык, но ее предметом служит язык, обработанный сообразно с техническими задачами: предмет кибернетической лингвистики - "формализованный язык". Она пользуется специальными методами. Это самостоятельная научная дисциплина.
Предметом всех остальных выше поименованных дисциплин служит "естественный язык".
Правда, машина может быть использована и в процессе общения человека с человеком (телефон, радио, телевидение), но при этом предварительной формализации не требуется, свойства естественного языка сохраняются.
Из всех научных дисциплин, изучающих "естественный язык", для языкознания особенное, значение имеет "философия языка": именно она оказывала и оказывает влияние на языкознание вообще, на понимание предмета лингвистики в частности.
Не имея возможности подробно останавливаться на данном вопросе, скажем лишь: теория языка в лингвистике во многом определяется теорией языка в философии и поныне.
Поясним на одном примере, какое внимание может уделяться языку в философской концепции и какие вопросы языка могут при этом ставиться.
В 1690 г. вышел "Опыт о человеческом разуме" ("An Essay concerning Human Understanding") Дж. Локка, посвященный коренному вопросу теории познания - роли "опыта" в познании (русский перевод А.И. Савина издан в 1898 г. в Москве, 736 стр.).
Из пяти книг, т. е. разделов, на которые делится "Опыт", "книга третья" (стр. 396-524) посвящена "языку" ("О словах или об языке вообще", "О значении слов", "Об общих терминах", "Об именах простых идей...", "О несовершенстве слов", "О злоупотреблении словами...").
Такие положения Дж. Локка, как "Рассуждение о словах необходимо для познания" (стр. 581), "Общие истины доступны пониманию только в словесных предложениях" (стр. 582), дают ясное представление о том, что язык, его характеристика служат средством для решения философского вопроса (о сущности познания).
Естественно, анализ слов, их семантическая характеристика представляет бесспорный философский интерес.
Любопытно отметить, что, касаясь классификации ("разделения") наук, Дж. Локк выделяет три разряда: I - Physica ("естественная философия"), II - Practica (где всего больше значения имеет этика) и III - Семиотика (semiotike), или "учение о знаках", "И так как, - пишет Дж. Локк, - наиболее обычные знаки - слова, то ее довольно точно называют еще "логика". Задачи логики, - продолжает Дж. Локк, - рассмотреть природу знаков, которыми душа пользуется для уразумения вещей и для передачи своего знания другим... И так как сцена идей, образующая человеческие мысли, не может быть открыта непосредственному зрению другого и не может быть сложена нигде, кроме памяти, хранилища не очень надежного, то, чтобы сообщать наши мысли друг другу, а также припоминать их для собственного потребления, становятся необходимыми знаки и для наших идей. В качестве таковых всего удобнее оказались и потому всего употребительнее членораздельные звуки" ("Опыт о человеческом разуме", стр. 735-736).
"Слова - знаки", "Семиотика - учение о знака х..." - это пишется в 1689 г., и пишет философ, а не специалист языка.
Язык в его отношении к мышлению, точнее, роль языка в познании, - это интересовало философию.
Ни язык, ни тем более мышление, его категории не рассматривались в их изменениях, в становлении.
В XIX в. историко-сравнительное изучение языков показало, что с течением времени язык может изменяться до неузнаваемости (из диалектов нарождаются языки), может измениться даже морфологический тип языка. Многообразие языков прослеживается не только во времени, но и в пространстве. География языков подчас воспроизводит историю их.
Принцип историзма породил науку о языке (так же как принцип развития привел к созданию биологии и геологии).
Слова Б. Дельбрюка - "языкознание из философского периода вступило в исторический" - отражают смысл происшедших изменений в изучении языка на протяжении первой половины XIX в.
Изучение языка с историко-сравнительных установок знаменует становление лингвистики как самостоятельной гуманитарной науки.
Теория любой науки отстает от исследовательской практики. В центре общелингвистической теории стоят вопросы о двух измерениях, характерных для сущности языка: 1) функция и структура языка, 2) статика и динамика языка (иначе, система и история) - удельный вес каждой из них, их взаимоотношение.
Вопрос о функциях языка ставился исстари, и не только в философии. Он учитывается уже в определениях частей речи (имен, глагола) филологической грамматики Дионисия Фракийского (II-I вв. до н. э.). Там же отмечены формальные категории этих частей речи (падеж, лицо).
В общелингвистическом плане вопрос был поставлен в концепции гегельянца Авг. Шлейхера, крупнейшего лингвиста-теоретика XIX в., попытавшегося охарактеризовать языки по тому, как выражается в них значение и отношение.
Историко-сравнительное исследование языков особенное значение придавало, наряду с закономерностью фонетических изменений, анализу форм. Однако это не привело к разработке теоретических вопросов морфологии (resp. описательной грамматики): описательная грамматика, начиная с 60-х годов XIX в. (Г. Штейнталь), строилась на основе понятий психологии (как до того - понятий формальной логики).
Психологизм представлял собой принципиальную установку позитивизма не только в языкознании, но и в литературоведении, в логике, в теории познания, в теории права, даже в математике.
Проблема специфики формы (слова, словосочетания, resp. синтагмы) не была выявлена ни в путях применения логицизма, ни исходя из принципов психологизма.
Структурализм - в его различных течениях - исходит из положения, что проблема "структуры" ("отношения", "формы") для языкознания - проблема фундаментальная. В принципе такое понимание бесспорно для установок исторической лингвистики: важность формы в историко-сравнительном анализе предрешает вопрос о важности формы для описательного анализа.
Не то спорно в построениях структурализма, что проблема структуры выдвигается в разряд проблем первостепенной важности. Спорное начинается с того, что принцип структурного подхода универсализуется, структура заслоняет язык (по крайней мере в таких течениях, как глоссематика Ельмслева).
Конечно, не следует забывать, что структурализм в XX в. - такое же веяние времени, каким был психологизм для XIX столетия; что понятие структуры (так же как и функции) далеко не однозначно; что помимо пражского, американского, датского структурализма (глоссематики) существует структурализм английский, французский (в них, кстати, интересы собственно лингвистические учитываются в большей мере).
В 20-х и 30-х годах интенсивный процесс формирования структурализма наблюдался в московской школе русистов. Процесс оборвался под нажимом "нового учения о языке" Н. Марра, в принципе отвергавшего морфологию как раздел грамматики [1].
Философия языка акцентирует функцию. Для лингвистики существенны и функция, и структура. В сфере функциональной в языках обнаруживается максимальная общность (но отнюдь не тождество). В структуре языка наблюдаются максимальные расхождения.
Философия изучает "язык" (в его сущности). Лингвистика изучает (обязана изучать!) языки во всем их многообразии, которое предусмотреть a priori невозможно. Философия языка строится дедуктивно.
Для лингвистики путь индукции неизбежен. (Универсалии, добытые в путях дедуктивного анализа, конечно же, следует приветствовать, если только они окажутся синтетическими суждениями, будут касаться существенного и действительно обладать универсальной значимостью.).
Второе измерение - статика и динамика в языке, конкретно - система и история (принято называть: синхрония и диахрония).
Примат синхронии обоснован был, как известно, Ф. де Соссюром: он вытекал из примата "языка" в сравнении с "речью". "Синхрония" тем самым была противопоставлена "диахронии". Так было положено начало антиисторизму в современной лингвистике, особенно в глоссемантике.
Но тезис Соссюра о примате синхронии и соответственно антиисторизм в теоретической лингвистике никогда не получил бы такого размаха, если бы антиисторические устремления не имели распространения в современной науке.
Еще В. Брёндаль отмечал, что структурализм, отказавшись от "эволюционистских иллюзий", акцентирует "постоянное, устойчивое, тождественное", замещая диахронию "панхронией", что с неизбежностью ведет к "ахронии" [2].
Естественно, что в этой связи В. Брёндаль обращается к феноменологии Эдм. Гуссерля, крупнейшего представителя объективного идеализма XX в.: "Глубокие мысли Гуссерля о феноменологии явятся здесь источником вдохновения для всякого ученого, занимающегося логикой речи" [3].
Примат синхронии перед диахронией не может быть аргументирован лингвистически. Всякий живой язык развивается. Развитие это протекает неравномерно. Поэтому в разрезе системы языка всегда обнаруживаются факты и явления различной хронологической давности. Архаизмы и инновации в системе языка не могут быть поняты без истории: система языка никогда не бывает "свободна" от истории; система зависит от истории (зависимость же истории от системности - явление относительно редкое).
Вывод: не имеется собственно лингвистических оснований для утверждения примата статики над динамикой, синхронии над диахронией.
Синхроническое не противоречит диахроническому, логически одним не исключается другое, так же как структурой не исключается функция.
Синхроническим восполняется диахроническое.
Лингвистический анализ языка органически должен сочетать изучение и структуры и функции, и синхронического и диахронического подхода к фактам языка.
Языкознание может и должно быть интегральной наукой о естественном языке.
Философия языка ("теория языка в философии") не может игнорироваться лингвистикой, наоборот, должна учитываться с возможной полнотой - хотя бы потому, что теория языка в лингвистике испытывает немалое влияние философии языка.
Но учитывая философские теории языка, следует отличать "теорию языка в философии" от лингвистической теории языка.
Философия языка - это органическая часть философии, более всего связанная с теорией познания.
Лингвистическая теория языка - органическая часть общей лингвистики, которая, естественно, должна опираться на исследовательскую практику по анализу возможно большего количества различных по структуре и происхождению языков, с тем чтобы критическое обобщение добытых результатов использовать в свою очередь для уточнения и углубления анализа богатейшего мира языковой действительности.
________________________________________
Примечания
1. Обоснованию научной правомерности самостоятельного структурного подхода к фактам описательной морфологии и синтаксиса была посвящена и наша работа "Проблема простого предложения в грузинском языке, 1 "Материалы по методологическому имманентизму". Тби, 1928, вводная часть, стр. 3-109 (второе издание - 1968 г.). Книга вызвала яростные нападки марристов.
2. Брёндаль В. Структурная лингвистика - см. Acta Linguistics, 1939, т. I, вып. 1. - Хрестоматия по истории языкознания, 1956, стр. 414.
3. Брёндаль В. Указ, соч., стр. 418.
________________________________________
(Известия АН СССР. Отделение литературы и языка. - Т. XXXII. Вып. 6. - М., 1973. - С. 428-438)
Источник текста - Фундаментальная электронная библиотека "Русская литература и фольклор".
Это цитата сообщения Русислов Оригинальное сообщениеКалиниченко Н. Н. Открытие истины 5 Парадоксы науки Пространство
Калиниченко Н. Н. Открытие истины 5 Парадоксы науки Пространство
По мнению одного из самых прославленных физиков всех времён и народов время – это четвёртое измерение пространства. Но нам теперь приходится признать, что физическое или естественное “время” – это не какое–то отвлечённое измерение, а счёт пространства. Вспомним, как раньше, да ещё и сейчас кое–где, меряли расстояния? В днях пути, не так ли? А световой год современных физиков что такое, если не счёт пространства? Но только счёт, а не пространство. Иначе говоря, количество. Именно поэтому в украинском языке “когда” звучит как “колы”, т.е. сколько.
Пространство, говорят математики, это – пустота. И эта пустота имеет три измерения: длину, ширину и высоту. Правда, уточняют они, таково математическое пространство. Да, уточняю и я, таково мнение математиков о пространстве. Но настоящая пустота может иметь сколько угодно измерений. Например, космическая, как показали полёты космонавтов, не имеет ни высоты, ни низоты, зато у неё сколько угодно ширин и длин. С другой стороны, пустота, она же – полость, от пасти, а пасть – она тоже растёт, тоже простирается. Следовательно, настоящее пространство – это не какая–то отвлечённая пустота без начала и конца, лишь условно упорядоченная Декартом с помощью прямоуголных координат, а всегда простирание, всегда распространение, всегда рост чего–то или кого–то. Например, поле – это ведь пространство? А почему же тогда дерево – не пространство? Почему же тогда не пространство Земной шар?
Всё это не считается пространством по той простой причине, что пространство путают с местом точно так же, как время – с часом. Да, место, которое занимает Земной шар – это пустота, из которой мы мысленно удаляем Землю. Но это пустое место существует только в наших головах. На самом деле Земной шар, как и каждый из нас, вырос или, если хотите, распространился и сам образовал то пространство, которое занимает, а не занял место, пустовавшее до него. Ведь всё, что растёт, всё, что распространяется, само собой образует пространство. Но вот как всё растёт, как всё распространяется?
Математики говорят: все пространственные формы получаются в процессе движения. Движется точка – получается линия, движется линия – получается поверхность, движется поверхность – получается объём. Почему движется, математику неважно. И именно поэтому он не может понять, что такое точка. Впрочем, не только поэтому. Математик не знает языка. Русского языка.
По–русски точка – это уменьшительное от тока. Иначе говоря, точка – это маленький ток. Я бы даже сказал, источник. Ток течёт – и образует линию. Линия разливается – получается лужа, лужа лежит – и вылизывает яму, водоём или объём. Так это, если мы имеем дело с водой. Но если мы имеем дело с чем–то твёрдым, а мы имеем дело и с тем, и с другим, и с третьим, и с четвёртым, то точка ведёт свою родословную уже не от тока, а от тыка. В этом случае точка – тот же тычёк. И когда есть тычёк, мы слышм стук. Для нас это – стук, а для немцев – штука. От стука – счёт. Мы считаем стуки, немцы – штуки, но и они, и мы считаем точки. А точки, как утверждают математики – это элементы пространства. Вот у них и выходит, что время – это пространство. Но на самом деле точки – то элементы счёта или часа, а час – это противоположность пространства. Но не измерение, как думал великий Энштейн, а счёт.
Говорят, о пространстве есть отдельная наука помимо того, что его изучают и другие науки, а вот о времени науки нет. Верно? Конечно, нет. Причём четырежды нет. Геометрия – это наука о месте по имени Земля. В свою очередь, арифметика – это наука о счёте, т.е. о часе. А чем не наука о времени история? А вот науки о пространстве на самом деле нет.
Как образуется пространство? Из самого пространства следует, что оно растёт. Но как оно растёт? Не будем гадать на эту тему, обратимся к себе. Ну, вот как я рос? Из зародыша, (из зари души), который образовался при слиянии семени моего отца и яйцеклетки моей матери. В самом начале этот зародыш был одноклеточным. Затем он начал расти количественно, или как сейчас ещё говорят, во времени. То есть он удваивался внутри. Когда внутреннее удвоение закончилось, зародыш раздвоился на две клетки. После этого каждая из двух новых клеток тоже стала увеличиваться изнутри, после чего они тоже раздвоились. При этом зародыш удвоился. Таким образом, рост или распространение пространства происходит путём удвоения.
Позвольте, скажут математики, но в Природе мы наблюдаем не столько парные или чётные явления, сколько самые разные. На это ответ такой. После раздвоения яйцеклетки получившиеся две новые клетки раздваиваются не сразу, а друг за другом. Поэтому сначала из двух клеток образуются три клетки, и лишь затем – четыре. И из этих четырёх клеток восемь новых образуются поочерёдно, через раз. И когда мы наблюдаем ещё незакончившееся развитие, то мы всегда получаем нечётность или некратность четырём. Стало быть, надо учитывать, что и когда изучается. И тогда математика станет не той отвлечённой и пустой наукой, которой занимаются математики. Она станет живой, полнокровной математикой с живыми и полнокровными математиками. Что же касается философии, то ей с её абстрактными категориями, сводящими философов с ума, уже давно пора в музей, если не в места более отдалённые.
Это цитата сообщения Эрик_Хан Оригинальное сообщениеслова которых НЕТ
Но подчас, при всем богатстве «великого и могучего», его не хватает, чтобы одним словом выразить le mot juste (точное определение – фр.). Поэтому, иногда вместо того, чтобы пускаться в пространные определения, было бы здорово ограничиться всего одним – ну, максимум, двумя – словами.
侘寂 (Wabi-Sabi) (японский) – возможность увидеть нечто прекрасное в несовершенстве. Например, в трещине на Царе-Колоколе, или в отсутствии рук и головы у статуи Ники Самофракийской.
Rwhe (язык тсонга, разновидность банту, Южная Африка) – упасть пьяным и голым на полу и заснуть.
Tartle (шотландский) – паническое состояние, когда вы должны познакомить с кем-то человека, а имя его вспомнить не можете.
Fond de l’air (французский) – дословно переводится, как «дно воздуха». Вообще же, выражение означает следующее: на улице лето и светит солнце, и вроде бы нужно одеться легко, но на самом деле – очень холодно. Не просто холодно, а прямо до дрожи.
Lagom (шведский) – не слишком много, не слишком мало, а так, чтобы в самый раз.
Myötähäpeä (финский) – когда кто-то что-то сделал дурацкое, а стыдно за это почему-то вам.
Iktsuarpok (язык инуитов) – представьте, что вы у себя дома кого-то ждете, а этот кто-то не идет и не идет, и вот вы начинаете выглядывать в окно, выбегать за дверь, чтобы посмотреть, не идет ли гость. Как-то так.
Yuputka (язык ульва, индейцев Гондураса и Никарагуа) – ощущение, когда идешь по лесу, и тебе кажется, что к твоей коже кто-то прикасается. Например, призраки.
Cafune (бразильский португальский) – нежно проводить пальцами по волосам того, кого ты любишь.
Desenrascanco (португальский) – возможность выпутаться из затруднений, не имея для этого ни продуманного решения, ни вообще каких-либо возможностей. Самый приблизительный аналог – «родиться в рубашке», но это все равно совсем не то.
バックシャン (bakku-shan)(японский) – когда барышня со спины кажется привлекательной, а при виде ее лица тебе становится страшно. В общем, нечто вроде: «эх, такую задницу испортила!»
Ilunga (южно-африканское Конго) – человек, который может забыть и простить в первый раз, снисходительно отнестись во второй, но в третий раз, если ты его подставишь, надерет тебе задницу.
Mamihlapinatapai (яганский, язык кочевых племен Огненной Земли) – вгляд, которым люди обмениваются и осознают, что оба хотят одного и того же, но никто не решается начать первым.
Oka (язык ндонга, Нигерия) – затрудненное мочеиспускание, вызванное тем, что объелся лягушек, прежде, чем начался сезон дождей.
Kaelling (датский) – видели женщин, которые стоят во дворе (ресторане, парке, супермаркете) и орут, как подорванные, на собственных детей? Ну, датчане называют их именно так.
Kummerspeck (немецкий) – дословно переводится, как «бекон горя». Вообще же обозначает действие, когда вы начинаете неумеренно есть все подряд, чтобы заглушить свою депрессию.
Glaswen (уэльский) – неискренняя улыбка: когда человек улыбается, а ему совсем невесело.
Koyaanisqatsi (язык индейцев Хопи, США) – «природа, потерявшая баланс и утратившая гармонию» или «стиль жизни, настолько сумасшедший, что это противоречит самой природе». Наилучшее описание жизни современного человека в мегаполисе.
Tingo (паскуальский, Океания) – брать взаймы у друга деньги или вещи, пока у того вообще ничего не останется, кроме голых стен.
Sgiomlaireachd (гэльский шотландский) – раздражение, которые вызывают люди, отвлекающие тебя от еды, когда ты чертовски голоден.
Nakakahinayang (тагальский, Филлипины) – чувство сожаления, которое испытываешь от того, что не смог воспользоваться ситуацией, или предоставленными возможностями, потому что побоялся рискнуть, а у кого-то все получилось, как надо.
L’esprit d’escalier (французский) – чувство, которое испытываешь после разговора, когда мог бы сказать многое, а вспомнил или клево сформулировал только сейчас. В общем, когда только после разговора понимаешь, как именно нужно было ответить. Дословно же переводиться, как «дух лестницы».
חוצפה (chucpe) (иврит) – шокирующее, циничное и наглое поведение, которое формально неоспоримо. Ну, скажем, как если бы ребенок замочил обоих своих родителей, а теперь просит судью о снисхождении, потому что остался сиротой.
Backpfeifengesicht (немецкий) – лицо, по которому необходимо врезать кулаком. Ближайший русский аналог «кирпича просит». Но в одно слово.
눈치 (Nunchi) (корейский) – искусство быть не Backpfeifengesicht, а человеком тактичным и вежливым, который с уважением выслушает своего собеседника, не станет сморкаться в шторы, и поймет настроение того, кто рядом. Интеллигент – не совсем верное будет определение, потому что к умственным способностям это слово не имеет никакого отношения.
Нерождённые не есть те, которые не родились, но есть те, кто пережил рождение, а с ним и смерть как ему , рождению, предшествующее событие.
Таким образом во вновь народившейся вселенной - нерождённые есть те, кто перешёл, пережил смерть бывшей вселенной и стал зародышем во вновь родившейся.
Иными словами - нерождённые это сперматозоиды проникшие в яйцеклетку.