«Михаил Федорович. Депутация от Земского собора.» Автор: Кившенко А. Д. ...В царствование Бориса покровительствуемый вообще боярами Годуновыми Ипатиев монастырь, конечно, не мог бы считаться надежным убежищем или безопасным приютом для Михаила Федоровича и матери его инокини Марфы, так как несомненно монастырь этот был близок и самому царю Борису Годунову. Но если у последнего из династических расчетов существовали враждебные отношения к боярам Романовыми то со смертью Бориса 13 апреля 1605 года у других бояр Годуновых притом в начале 1613 года могли быть совершенно иные отношения к Романовым, не враждебного характера, и, в это то время избирая убежищем для себя Ипатиев монастырь, Михаил Федорович и инокиня Марфа не могли представлять или ожидать для себя никаких опасностей от Годуновых.
Сверх того, следует принять во внимание то, что со смертию Федора Борисовича Годунова (1 июня 1605 г.) и Марии, жены царя Бориса, считавшихся попечителями Ипатиева монастыря, последний поступил на попечение уже Федора Никитича Романова — в иночестве Филарета, так как ему этот монастырь подарен Лжедмитрием (Д. Иловайский, 43 стр.; С. Платонов, 253 стр.), которой в день своего коронования 30 июля 1605 г. назначил Филарета ростовским митрополитом, почему бывшая его супруга инокиня Марфа с сыном Михаилом тогда и поселилась в Ипатиевом монастыре, к тому же принадлежавшем к епархии Филарета. От Филарета Никитича, который и вторым самозванцем (возведшим его в тушинском лагере в патриаршее достоинство, «чтобы иметь собственного патриарха и противопоставить его Гермогену», — Д. Иловайский, 108 стр.) утвержден во владении Ипатиевым монастырем, последний естественно поступил на ближайшее попечение сына его Михаила Федоровича. К этому же юному Романову родственные Борису Годуновы, явно уже утратившие государственное свое значение, не могли питать вражды, нерасположения теперь, спустя слишком семь лет по смерти главного врага Романовых, тем более, что Годуновым не были неизвестны почти всеобщие симпатии и выборные в Москве голоса в пользу Михаила Федоровича. Отсюда же и монахи Ипатиевой обители, при всем традиционном уважении к фамилии Годуновых, как благотворителей ее, теперь никак не решились отказать в благосклонном приеме попечителю монастыря Михаилу Романову. Подтверждение того, что он фактически состоял попечителем или был как бы хозяином Ипатиева монастыря, представляет самое назначение инокини Марфы и Михаила Федоровича московскому посольству совершить прием его в этом монастыре как своем. Таким образом, по самому праву и притом без всяких опасений за злобные к себе отношения со стороны Годуновых и самых монахов юный Михаил и инокиня Марфа в начале 1613 года избрали в критическое для них время убежище в том монастыре, который покровительствуем и украшаем был и Борисом Годуновым. К тому же, с 21 февраля того года наступил Великий пост, на какое время цари и бояре, по благочестивому древнему обычаю, нередко помещались в монастырях для душеспасения, для сохранения или поддержания доброго христианского покаянного настроения. Что касается того, что в наказе земского собора московскому посольству не назначено ему прибыть именно в Ипатиев монастырь в г. Костроме, то, конечно, потому, что в Москве не было точно известно, где в костромских пределах тогда находился новоизбранный государь Михаил Федорович; об определенном местопребывании его посольство узнало только по прибытии 13 марта в Новоселки (ныне Селища), где жил князь Иван М. Глинский, родной дяди царя Иоанна IV...
Баженов И. В. Где Михаил Федорович Романов с матерью инокинею Марфою нашел безопасное для себя убежище от преследований поляков в начале 1613 года? — Кострома, 1911. С. 14. Руниверс Ипатьевский монастырь
ertata
часть 1 и часть 2. Это третья, заключительная.
Мы остановились на завершении следствия Николая Соколова, закончившего свои дни во Франции.
Что же тем временем происходило в Советской России? Здесь по-прежнему официально не признавали расстрела всей семьи Николая II, да еще вместе с сопровождающими лицами. Непосредственные же участники расстрела явно гордились содеянным, чего не скрывали в узком кругу соратников.
Вот фотография, сделанная в 1920-м году: один из участников расстрела, Петр Ермаков, фотографируется на том самом «мостике». В своих воспоминаниях, кстати, он приписывает себе основные заслуги в организации захоронения и сообщает, в частности, что первоначальную шахту выбрал сам в расчете на дальнейшее перезахоронение: «чтобы можно было вытащить для дальнейших операций с ними, все это я проделал, чтобы скрыть следы от своих, лишних присутствующих товарищей».
(Это, кстати, вступает в противоречие с рассказом Юровского старым большевикам в 1934 году (сохранившаяся стенограмма). Тот, напротив, утверждает, что приехал проконтролировать, остался недоволен и велел Ермакову все переделать.)
Юровский же решил в 1927 году - то есть к 10-летию Октября - передать два пистолета, свое оружие, из которого стрелял в Ипатьевском доме, в музей. Правда, с припиской «без разрешения ЦК ВКП(б) для обозрения не выставлять».
Так вот, эта кобура - подлинная. А вот того самого пистолета в музее нет, а то, что в витрине – муляж. И дело тут не в каком-нибудь запрете экспонировать настоящее оружие. Просто в 1935 году в Музей Революции явились люди из НКВД и все «действующее» огнестрельное оружие забрали (сохранились воспоминания на этот счет одной из тогдашних сотрудниц музея).
А вот штык-нож подлинный, из тех. Его уже в 90-х передали возобновленному следствию потомки еще одного из участников событий, Михаила Медведева.
Кстати, именно Медведев в середине 60-х, спровоцирует новую волну интереса к теме – разумеется, не у широкой публики, а в узких, допущенных к секретам кругах. Причем спровоцировал по причине более чем бытовой – решил тряхнуть своими давними заслугами, чтобы его супругу не «открепляли» от спецполиклиники. Для чего написал воспоминания. С подробности вроде таких: «Красноармеец принес на штыке комнатную собачку Анастасии. (…) Труп песика бросили рядом с царским.»
В идеологическом отделе ЦК (его возглавлял тогда Ильичев) стали разбираться. Обнаружили в живых еще двоих участников расстрела, Никулина и Родзинского. Вызвали в радиокомитет и записали воспоминания.
Как записали, так и положили под сукно. В справках того времени, подписанных Ильичевым, в частности, говорится: «Печатать воспоминания М.М.Медведева нежелательно», «Считаю, что искать и вскрывать могилу не вызывается необходимостью…»
И следующий этап возник уже в конце 70-х. На поисках Николая Авдонина и Гелия Рябова останавливаться подробно, вероятно, не стоит – о них и так опубликовано множество всего.
Вот фотография 1979 года – тот самый мостик из шпал на дне раскопа.
И, как опять же хорошо известно, все опять стихло лет на десять.
Эксгумация тел состоялась уже в 1991 году. И тогда же началась прокурорская проверка, приведшая в 1993 году к возбуждению уголовного дела.
Вот только тут и выяснилось, что основной массив подлинных документов следователя Соколова давным-давно находился в СССР. Куда, правда, попал кружным путем: сначала немцы вывезли его из оккупированного Парижа, потом, в 1945-м – Советская армия из Берлина. Восемь томов следственного дела оказались разрознены: половина попала в НКВД, половина – в Главную военную прокуратуру.
Позже, в результате обмена на оказавшиеся также после войны в СССР бумаги из архива Лихтенштейна, в Москву попали еще бумаги Соколова. И среди них были важнейшие – три тома реестра, который вел Николай Соколов: перечень всех относящихся к делу бумаг. Что, по словам ведущего дело следователя Владимира Соловьева, позволило убедиться: нынешнее следствие располагает практически всеми соколовскими материалами – в оригиналах или официально заверенных копиях.
С самого начала встал вопрос об идентификации найденных останков.
Черепа, найденные в коптяковском захоронении, достаточно хорошо сохранились для визуального опознания. Первое же, что было сделано – идентификация методом фотоналожения, для чего использовались подборки сохранившихся – и довольно многочисленных – фотографий.
Далее была произведена реконструкция внешнего облика найденных с помощью знаменитого метода Герасимова. Сходство вышло очень большим – благо сравнивать можно было и с фотографиями, и с кинохроникой.
Но особое значение придавали все-таки генетической экспертизе (позже, после обнаружения в 2007 году останков предположительно Алексея и Марии, она вообще станет основополагающей).
Основой для получения четко задокументированного генетического материала стали рубашка и шляпа-котелок, принадлежавшие тогда еще не Николаю II, а наследнику престола Николаю Александровичу. На них остались следы крови после известного японского покушения.
В генетической экспертизе исследовали обе линии предков Николая II – и отцовскую, и материнскую.
1996 год – фактически официально-юридическое признание гибели царской семьи: оформлены свидетельства о смерти.
Распоряжение Ельцина Черномырдину: приступить к подготовке похорон. Это начало 1998 года.
Ну, и Ельцин, как мы помним, на похороны в Петербург прибыл.
А завершает экспозицию кинохроника начала ХХ века (разумеется, она оказывалась скорее официальной) и множество фотографий – вот они чаще вполне банальные, семейные. Много снимков детей – дети как дети, то ведут себя чинно, то шалят…
Напомню, выставка будет открыта по 29 июля.
Да, еще издан достаточно объемный каталог с немалым количеством документов и небезынтересным статьями.