Главные темы. Последние записи с тегом «истоки». Страница 4

Сегодня 28 апреля, воскресенье

Какой рейтинг вас больше интересует?

получить код

Главная /

Главные темы

Тэг «истоки»

К вопросу о критериях современной оценки марксизма

2013-06-02 21:31:12
... ;ЧЕСКАЯ ДОКТРИНА БОЛЬШЕВИЗМА: ИСТОКИ, СУЩНОСТЬ, ЭВОЛЮЦИЯ, АЛЬ ...
+ развернуть текст сохранённая копия

Продолжаю печатать частями, по мере исправления ошибок сканирования, свою старую,двадцатилетней давности, научную монографию - Волков-Пепоянц Э.Г. МЕТАМОРФОЗЫ И ПАРАДОКСЫ ДЕМОКРАТИИ. ПОЛИТИЧЕСКАЯ ДОКТРИНА БОЛЬШЕВИЗМА: ИСТОКИ, СУЩНОСТЬ, ЭВОЛЮЦИЯ, АЛЬТЕРНАТИВЫ. 19I7-I929 гг. В 2-х книгах. Кн.1. - Кишинев: “LEANA”.1993. - XXXII+ 464 с.

Глава первая. СОДЕРЖАНИЕ И ЭВОЛЮЦИЯ КОНЦЕПЦИИ ДЕМОКРАТИИ К.МАРКСА И Ф. ЭНГЕЛЬСА

1.1.К вопросу о критериях современной оценки марксизма

Объектом нашего исследования является политическая доктрина марксизма в целом, марксистская концепция демократии в частности: ее суть и эволюция как источника (вне зависимости от того единственный это источник или один из нескольких) политической доктрины большевизма в целом, концепции демократии в частности.

На протяжении своего полуторавекового существования, прежде всего в XX в. , в зависимости от исторической конъюнктуры "рейтинг" марксизма, как общественной науки среди ученых то взмывал вверх, то опускался вниз.

В настоящее время, особенно после начавшегося процесса декоммунизации Восточной Европы и СССР, а теперь стран СНГ, перепадов в оценке практически больше нет. В лучшем и теперь редком случае говорят "просто" о кризисе марксизма, теории и практики коммунизма, в подавляющем же большинстве - о крахе, крушении их.

Известный американский социолог' и политолог З.Бжезинский в своей книге "Большой провал. Рождение и смерть коммунизма в двадцатом веке" выносит марксизму, как уже явствует из названия, не подлежащий обжалованию вердикт: смерть в конце XX в. Но в то же время, несмотря на констатацию смерти, создает ему должное, отмечая, что марксистское понимание истории - часть мирового интеллектуального наследия¹.

Его соотечественник публицист К.Рен удивляется: "Сюрприз состоит не в крахе коммунизма, а в том, что он прожил так долго"². Известный советолог Дора Штурман в своей небольшой по объему книге (161 с., но перевешивающей содержательностью сотни, если не тысячи томов апологетической и догматической литературы) подвергает "конструктивно-злокачественный марксизм" холодно-безжалостному, в большинстве случаев снайперски точному анализу, не оставляющему ему никаких шансов на спасение³.

В отличие от этих авторов французский мыслитель Л.Сэв надеется на второе дыхание коммунизма и творческого марксизма⁴. Долгую жизнь творческому марксизму прочит и современный английский марксист Г.Макленнан, но уже в качестве не монистического, а "плюралистического марксизма", предполагая, что марксистская методология общественного развития на макроуровне может быть дополнена плюралистическими исследованиями на мезо- и микроуровне⁵.

В советском обществознании на рубеже 1988-1989 гг. начался открытый поэтапный процесс критического переосмысления марксизма, повторяющий путь, аргументы и взгляды западных исследователей (с опозданием соответственно на полвека, на 70 лет, на век): от критики сталинизма через критику большевизма, ленинизма к критике марксизма.

Мы оставляем вне поля зрения детальный анализ и оценку всей перестроечной советской марксоведческой и марксологической литературы⁶. Но прежде чем перейти к анализу политической доктрины марксизма, необходимо прояснить несколько вопросов методологического характера, относящихся к марксизму в целом.

1.В специальной литературе были обозначены три подхода к марксизму ("ортодоксальный", "ревизионистский", "нигилистический") советских (а ныне стран СНГ) обществоведов в последние 3-4 года⁷. На первый взгляд с такой группировкой можно было бы согласиться, тем более, что подобные направления (и не только они) давно известны на Западе.

Резюмируем лейтмотив каждого из них.

1.1.Приверженцы ортодоксального направления стремятся реконструировать "аутентичный" классический марксизм, сфальсифицированный и дискредитированный, по их мнению, недобросовестными последователями, псевдомарксистами, о которых еще К.Маркс говорил: "Ясно одно, что сам я не марксист"⁸. Поэтому необходимо (а ряд ученых полагало, правда, их мало, что и достаточно) очистить марксизм от всех последующих искажений, по-новому его прочитать, верно проинтерпретировать. "Вина" же за реально существовавший казарменный "коммунизм", тоталитарный режим, ГУЛАГ лежит не на К.Марксе и его теории, а на И.В.Сталине (об этом в СССР стали говорить с 1956 г.) или В.И.Ленине (публично последние 2-3 года), которые действовали вопреки истинным, сакральным максимам марксизма.

1.2.Сторонники ревизионистского направления (в прямом, буквальном смысле слова "revisio" (лат) - пересмотр, без традиционного идеологического истолкования и оценки) полагают, что марксизм, как всякая общественная теория, ограничен в силу естественной "текучести" общественного бытия, отражением которого он был, относительностью многих "истин" марксизма. Поэтому необходим критический пересмотр всего марксизма, всех его доктрин и концепций, с тем чтобы выяснить, какие из положений этого учения, истинные в НХ в., устарели в XX в. и не применимы к новым реалиям, какие из них остаются истинными и поныне сохраняют эвристическую ценность и практическую значимость. Вместе с тем творческий марксизм формулирует и принципиально новые выводы, адекватные новой эпохе, ее новым вызовам.

Тот же "марксизм", который был известен миллионам советских людей на протяжении более 70 лет, был выхолощен, вульгаризирован задогматизирован, представлял собой нечто наподобие "гербария цитат", давно лишенный какой-либо связи как с собственным конкретно историческим контекстом, так и с современной жизнью и вследствие этого использовавшийся партийными бонзама и их идеологической обслугой по мере надобности.

1.3.И, наконец, согласно нигилистическому направлению доктринальные основы марксизма изначально ненаучны, иллюзорны, утопичны, Прежде всего они повинны в бедах "советских" людей, тупиковом пути развития общества в СССР, системном кризисе. Данное направление пышно расцвело в последние пару лет в публицистике стран СНГ.

Нам думается, что некорректно мнение, согласно которому "все три подхода имеют право на существование"⁹.

Во-первых,очевидно, что первое и второе направления взаимодополняемы. Нельзя всерьез утверждать, что достаточно только вернуться к подлинному смыслу текстов К.Маркса и этим ограничиться, без того, чтобы одновременно не привести, хотя бы даже и "очищенное", подлинное учение К.Маркса в соответствие с реалиями конца XX в. Конечно, речь идет о тех концепциях этого учения, которые, сохраняя моменты истины, способны изменяться адекватно новому историческому, культурному контексту.

Во-вторых,в определенном смысле взаимодополняемы для беспристрастного критического осмысления, пересмотра и развития марксизма первые два направления с третьим. Речь в данном случае идет о тех или иных отдельных положениях марксизма в экономических, политических и социологических науках. Вполне естественно, что они aprioriмогли быть изначально ошибочны, и необходимо это проверить, исходя из современного состояния мировой экономической, социологической и политической науки. Однако также понятно, что направление, отрицающее изначальную истинность, эпистемологическую ценность всех основ марксистской политической или экономической концепции, никак не может служить дополнением к первым двум.

Таким образом, первые два направления вместе с ограниченным в указанном смысле третьим являются взаимосвязанными моментами любого объективного исследования то ли марксизма в целом, то ли отдельных составных частей, доктрин, концепций и имеют право на существование (за исключением нигилистического подхода в целом) в рамках системного исследования марксизма, но никак не в качестве трех самостоятельных равноправных подходов.

Подобный критически-системный подход к кризису марксизма присущ многим "советским"ученым¹⁰.

Подытожил первый раунд "боя" советских марксологов (представителей второго и третьего направлений) с К.Марксом или его "тенью" А.Ю.Чепуренко в ряде своих публикаций¹¹.

"Прежде всего отмечу, - резюмирует ученый, - что нынешние критики Маркса в советской литературе делают, как правило, шаг назад по сравнению и с западными коллегами, и со своими предшественниками на родине. Этот шаг видится мне в том, что данная критика не носит имманентного характера, т.е. не идет по пути внутренних логических противоречий в системе Маркса или расхождения его творческих положений с той реальной общественной практикой, отражением которой они должны были быть. Критика эта ведется "извне", с позиции позитивизма и эмпиризма, причем опровергаются выводы, сделанные в определенное время и на конкретном историческом материале, и сопоставляются они с совершенно иной современной исторической реальностью. Таким образом, если западная критика стремится к "снятию” марксизма, то большинство наших критиков... предлагают голое эго отрицание".

А.Ю.Чепуренко, безусловно, прав, говоря о необходимости имманентной критики, отыскания внутренних противоречий то ли в отдельно взятой доктрине марксизма, например, политической доктрине, то ли в марксизме в целом, а также выявления степени адекватности доктрины или марксизма в целом конкретному культурно-историческому контексту, отражением которого они должны были быть.

Однако обществознание в принципе в силу своей атрибутивной специфики не может установить научность той или иной концепции, доктрины, теоретической системы, осуществляя лишь ту процедуру, которую предлагает ученый. Безусловно, необходима и та процедура, которую пытается "дезавуировать" А.Ю. Чепуренко: соотнесение тех или иных положений, концепций, доктрин марксизма не только с "теми", "тогда" и "там” условиями, но и с "этими", "сейчас" и "здесь".

Только таким образом можно установить истинность тех или иных максим классического марксизма применительно к современному пространственно-временному континууму, а значит, и решить проблемы: устарел ли марксизм или нет; если да, то в чем и в какой степени; переживает ли он кризис (а кризис именно в том и выражается, что основные максимы тех или иных доктрин, концепций более не адекватны изменившимся условиями, но тем не менее сохраняется возможность на основе методологического инструментария и главных постулатов переосмыслить и развить их дальше) или крушение (в этом случае такой возможности на почве марксизма уже нет)?

Кроме того, думается, неправомерно называть "голым" такое отрицание марксизма, которое зиждется на доказанности неадекватности тех или иных положений марксизма современным общественным реалиям; "голым" можно назвать лишь такое отрицание, когда отбрасывается мысль, идея К,Маркса, сохраняющая значение для современности.

Без конкретного исследования публикации каждого из советских критиков марксизма мы не беремся судить о том, у кого из них отрицание марксизма является "голым", а у кого - "снятым". Единственно, что мы знаем достоверно, так это то, что процедура, которую критикует АЮ.Чепуренко, не является свидетельством голого отрицания.

2.В связи с вышеизложенным становится понятной необходимость прояснить, казалось бы, элементарный вопрос: какое содержание вкладывают критикующие и хоронящие учение К.Маркса в понятия "марксизм", "классический марксизм", "творческий марксизм", "современный марксизм"?

Без ответа на этот вопрос все рассуждения о кризисе или тем более кончине марксизма будут голословны и малодоказательны, ибо всегда остается вероятность, что за границами того, что критикующий считает марксизмом, осталась какая-то его существенная теоретическая часть, сохраняющая свою истинность. Или же критикуемое положение не составляет существа концепции, а находится на ее периферии.

Проблема не так проста, как может показаться на первый взгляд. В течение более чем 70 лет коммунистический режим в СССР мог использовать понятие "творческий марксизм” (и "современный марксизм") в пропагандистских целях именно вследствие неопределенного, абстрактного и многозначного соотношения указанных понятий.

К примеру, в "Кратком курсе истории ВКП(б)” много и правильно писалось о необходимости творческого развития марксизма, борьбы с догматизмом: "Овладеть марксистско-ленинской теорией - значит обогащать эту теорию... новыми положениями и выводами, уметь развивать ее и двигать вперед, не останавливаясь перед тем, чтобы, исходя из существа теории, заменить некоторые ее положения и выводы, ставшие уже устаревшими, новыми положениями и выводами, соответствующими новой исторической обстановке.Марксистско-ленинская теория есть не догма, а руководство к действию"¹³.

Приведенная цитата, в той части, которая касается "некоторых положений", справедлива. Но бросается в глаза, что, согласно "Краткому курсу...", только они - некоторые положения и выводы - и могут устаревать и заменяться новыми. Основное же содержание марксизма, его сердцевина остаются неизменными, неприкосновенными вопреки голословному призыву о необходимости развивать и двигать вперед марксизм. А это и означает, что марксизм догматизируется.

Вернемся к основной канве изложения. В нашу задачу не входит специальное рассмотрение вопроса о взаимоотношении указанных понятий. Но все же думается, что мы не очень погрешим против истины, утверждая, что подлинное положение дел по данной проблеме весьма далеко от того вульгаризованного и догматизированного представления о содержании классического марксизма, которое господствовало в советском обществознании на протяжении долгих лет.

Именно поэтому объективный подход предполагает, что критике марксизма должно предшествовать выяснение вопроса о его содержании, структуре и сущности. Как бы мы не оценивали современный марксизм, на вышеперечисленные вопросы долины быть даны беспристрастные ответы. В этом пункте исследователь может споткнуться (и чаще всего и спотыкался в публицистике стран СНГ) о первый камень преткновения - свое понимание тех проблем, которые анализировал К.Маркс.

Ведь критика какой-либо доктрины классика марксизма, например политической, осуществляется в лучшем случае с определенной теоретической позиции (которая, в свою очередь, должна быть подвержена критической проверке) или же исходя из стереотипов обыденного сознания. Критика марксизма всегда будет ограничена горизонтом критикующего, в том значении термина "горизонт", в котором его использует Х.-Г.Гадамер¹⁴.

Хорошо, когда критика ведется, причем последовательно, спозиции известного политического течения, например либерализма и неолиберализма. Однако чаще всего случается вариант, в частности в нашей публицистике, когда позиция критикующего представляет из себя эклектический конгломерат различных политических течений, и тогда вполне вероятна ситуация, при которой положения политической доктрины марксизма критикуются с точки зрения разных общественно-политических течений. Критика такого рода не может считаться обоснованной.

Один из парадоксов марксологии стран СНГ состоит в нигилистическом подходе, тотальном отрицании марксизма со стороны людей, оперирующих понятийно-категориальным аппаратом классического марксизма, использующих методологию К.Маркса, его стиль мышления и не замечающих этого. К их числу B.C.Степин относит известных российских критиков последнего времени - А.С.Ципко, Ю.Буртина¹⁵.

3.Далее необходимо выяснить, о кризисе (крахе) какого марксизма так много пишут и говорят сейчас - классического (К.Маркса и Ф.Энгельса) или одной из версий "творческого" марксизма, "неомарксизма” (Г.В.Плеханова,К.Каутского,Ю.О.Мартова,В.И.Ленина,Л.Троцкого,И.В.Сталина,Н.И.Бухарина, Р.Люксембург, Д.Лукача, К.Корша, Р.Гароди, И.Альтюссера, Э.Фишера, Ф.Марека, Г.Петровича, советского "марксизма-ленинизма" и т.д.)¹⁶.

Официальный советский "марксизм-ленинизм", как известно, отрицал саму возможность существования различных равноправных версий творческого марксизма, множество интерпретаций его. Даже уже в перестроечное время, в 1986 г., в коллективной монографии "Маркс. Философия. Современность" подобная постановка вопроса безусловно отвергается¹⁷.

В отличие от "марксизма-ленинизма" западные ученые придерживались диаметрально-противоположного мнения. В XX в. возникали целые школы, направления интерпретаторов теоретической системы К.Маркса. Вовсе не случайно середину XX в. называли даже периодом интерпретаций К.Маркса. Именно поэтому Д.Гэлбрейт в своем сочинении "Язык экономики" писал: "С библейских времен нет другой великой личности, чье творчество подвергалось бы столь различным интерпретациям, как творчество Маркса... Он является единственным писателем с библейских времен, толкование трудов которого является не просто предметом научного исследования, а профессией"¹⁸.

В последние несколько лет все большее количество обществоведов стран СНГ стали обосновывать право на существование различных версий марксизма. Так, к примеру, Ю.Н.Солонин утверждает, что имеющиеся "версии марксизма различны по своему тематическому кругу, методологическим ориентациям, степени обобщения и философских притязаний. Вопрос о предпочтительной адекватности какой-то одной или нескольких избранных версий "истинному" марксизму, - полагает он,- едва ли имеет реальный смысл. Весьма допустимо, что с учетом различных условий и обстоятельств социальным смыслом могут обладать ряд альтернативных или сопряженных интерпретаций"¹⁹.

Размышления К.Э.Разлогова близки к лейтмотиву суждений петербургского философа: "Марксизм вовсе не один и не един. Отечественная линия, условно говоря, марксизм-ленинизм, - лишь один из многих возможных и реализованных вариантов подхода по пути, предначертанному (предначертанному ли?) Марксом. Поэтому главное в судьбах марксизма - выяснить, на какую почву он ложится и как он с этой почвой соотносится... Ясно, что идея коммунизма, по Марксу, возникла на базе вполне определенной историко-культурной и философской традиции (условно назовем ее западно-европейским рационализмом), а в России она попала в принципиально иную социокультурную среду, которая ее и трансформировала, порой до неузнаваемости"²⁰ .

В.С.Степин проводит аналогию между многообразием версий марксизма и многообразием течений и версий христианства, отмечая при этом, что любая аналогия правомерна только в определенном измерении (в данном случае - как соотношение ядра и интерпретаций течения, оказавшего влияние на судьбы человечества)²¹ .

В.П.Макаренко насчитал 25-30 мыслителей, которые оставили собственную интерпретацию марксизма до настоящего времени²².

Перечень имен и схожих высказываний можно было бы продолжить. Материалы дискуссий "круглых столов" печатались в журналах, монографиях, к ним мы и отсылаем читателя²³.

Проблема множественности версий марксизма, плюрализма интерпретаций требует специального исследования. Причем необходимо начать с выяснения исходного термина "интерпретация".

Далее следует определить, установить, что интерпретируется: классический марксизм как наука, как система истинных положений иликлассический марксизм как идеология, как система ценностей. Оценивая марксизм под углом зрения его исторической роли, современного состояния и будущей судьбы, надо четко различать две названные ипостаси, хотя они функционально и в значительной мере и содержательно, как правило, взаимосвязаны. С точки зрения истинности или ложности своего содержания марксизм как особая система общественных наук, претендующая на самостоятельное бытие, изначально не должен был в принципе существовать. Первый день творения марксизма как самостоятельной теоретической системы, содержащей в себе хоть крупицу научной истины в той или иной отрасли обществознания, должен был быть и его последним днем.

Марксизм имел и имеет право на существование как особая идеология пролетариата, выражающая и защищающая его интересы, как особая утопия "научного социализма", как особая философская система диалектического и исторического материализма, но только не как позитивная общественная наука и не как методология общественной науки. Не должно было быть изначально особой, самостоятельной марксистской социологии, особой, отдельной марксистской политологии, особой, самостоятельной марксистской экономической науки и т.д., претендующих на исключительную истинность своих положений по сравнению с другими научными школами, течениями, направлениями обществознания.

Так же, как нет особой ньютоновской физики (о "ньютоновской физике" можно говорить лишь в условном смысле), а есть совокупность открытий, законов Ньютона, его вклад в приращение знаний в физике, точно так же нет и не может быть в принципе особой марксистской социологии или особой марксистской политологии, а есть лишь вклад Маркса и Энгельса в эти науки.

Те немногие положения классиков марксизма, которые изначально были истинными, но перестали быть таковыми в последующем, способствовали приращению истин той или иной науки, к примеру политической (в позитивном или негативном плане – не суть важно), были "сняты" в процессе ее развития, стали неотъемлемым, хотя к пройденным моментом ее истории. Что же касается тех немногих максим, которые сохранили истинность или эвристическую ценность вплоть до настоящего времени, то они должны соответственно "раствориться" в социологии, политологии, экономической науке и т.д„ а не претендовать на самостоятельное бытие. Таким образом,то , что было или осталось истинным в марксизме, является научным, а не иллюзорным, ложным и не терпит крах, а ассимилировано или ассимилируется соответствующей специальной наукой. Потерпела крах особая миссия классического марксизма быть наукой наук.

Поэтому как ни надеется П.К.Гречко, что не сбудется пессимистическое пророчество Л.Колаковского: "Марксистская концепция как самостоятельная школа мысли будет становиться с течением времени все более неопределенной и в конечном счете исчезнет вовсе...то же, что является перманентным в творчестве Маркса, будет ассимилировано естественным процессом научного развития" ²⁴, - его мечте не суждено исполниться, а Л.Колаковский в процитированном фрагменте не "пессимистически пророчествует”, а высказывает мысль, безусловно очевидную для любого, не зашоренного догмами и мифами разума. Вместе с тем специально подчеркнем, что суждение Л.Колаковского правильно лишь по отношению к марксизму, выступающему в ипостаси науки.

Именно исходя из сказанного, марксизм как целостная система научных знаний, претендующий на обладание подлинной истиной, был изначально мертворожденным дитем. В то же время марксизм шел и имеет право на бытие в качестве отдельной школы, направления обществознания, специфических подходов, методов познания общественных феноменов наряду с другими в рамках той или иной науки и научной методологии и, конечно, в тех пределах, пока те или иные его положения сохраняют свою истинность или эпистемологическую значимость.

Сам же вопрос о крахе марксизма (в отличие от состояния кризиса, что естественно для развития науки в период смены парадигм) не возникал бы вовсе если бы ортодоксальные марксисты и официальный "марксизм-ленинизм" (мы выносим в данном случае за скобки вопрос о фактах догматизации, вульгаризации - вплоть до фальсификации - марксизма ленинизмом/большевизмом и официальной советской идеологией), во-первых, не претендовали на особую историческую миссию в обществознании - монопольное владение научной истиной, во-вторых, не стремились идеи, истинные в одном определенном конкретно-историческом контексте, объективировать в другом пространственно-временном континууме. И понятно, что классики марксизма в полной мере (ибо частичная вина есть и у них) не несут ответственности за подобное обращение с их теоретическим наследием.

Совсем другую роль выполнял и выполняет марксизм в качестве системы ценностей, идеологии рабочего класса, социалистической и коммунистической утопии, системы философии, и поэтому ему уготовлена иная судьба в обозримом будущем. В отличие от первой ипостаси в этом случае, конечно, ни о каком крахе марксизма в принципе не приходится говорить, а лишь о его глубоком кризисе. Последнее обстоятельство обусловлено тем, что формирующийся марксизм объективно отразил квинтэссенцию значительных сегментов общественного сознания и психологии эпохи индустриализации и модернизации, выразил интересы и идеалы низших по социальному положению групп людей этой эпохи, прежде всего пролетариата, и связан с реализацией вековой мечты обездоленного человечества, бедных слоев общества о справедливом общественном устройстве именно в условиях раннекапиталистического и раннеиндустриального общества и как раз пролетариатом.

А.Улам, анализируя причины всемирного значения многих идей Маркса и Энгельса, совершенно правильно увидел их в том, что эти идеи соответствовали двум величайшим тенденциям индустриального века: "преклонению перед наукой и механизацией, безграничной вере в их способность преобразовать человечество и, напротив, - протесту против бездушия и разрушительного характера века машин. Каждое общество, - отмечал американский советолог, - приступающее к индустриализации и модернизации, имеет свой "марксистский" период, когда некоторые идеи Маркса соответствуют проблемам этого общества и преломляются в повседневных чувствах народных масс, даже если имя Маркса и его учение им неизвестны. Отсюда притягательная сила марксизма и квазимарксистский характер социального протеста во многих регионах"²⁵. И далее Улам правомерно подчеркивает, что источник исторического влияния марксизма можно выявить лишь в том случае, если мы осознаем, насколько часто в разных районах мира вновь складывалась и продолжает складываться вплоть до наших дней социальная и интеллектуальная обстановка, сходная с той, которая существовала при Марксе.

Конечно, в постиндустриальных странах в условиях современной технологической революции и вытекающего из этого принципиального изменения позиции и функции работника производства в производственном процессе и как следствие изменения места и роли его в социальной и политической сферах, образовании, культуре «"марксистский" период» давно канул в Лету. И хотя марксистская традиция неразрывно связана с судьбою социалистической идеи и низшие слои общества, составляющие уже меньшинство, а не большинство и потерявшие надежду кардинально изменить свой социальный статус, стихийно продолжают тянуться к социализму, но новая общественная реальность в этих странах создает потребность в новом видении социализма, исходящем не из структурной модели, а из системы гуманистических и коллективистских ценностей. Принципиальное отличие двух парадигм состоит в том, что ценностный подход к социализму ориентирует не на разрушение существующих общественных структур, чтобы после этого согласно умозрительному проекту строить социализм чуть ли не с чистого листа. Ценностный подход, по справедливому замечанию Ю.А.Красина, "ориентирует на исследование реальных тенденций и возможностей реализации ценностей социализма в конкретный исторический период в конкретном обществе, на поиск сил, способных двигаться в этом направлении...От максималистских утопий необходимо перейти к реальным социалистическим программам, приземленным на конкретную национально-историческую почву и потому выполнимым и эффективным"²⁶.

Конечно, в марксистском "научном социализме" содержались определенные элементы научного (в пределах пространственно-временного континуума середины XIX в.) исследования. Но они, как и вообще рад других теоретических выводов классиков марксизма, сделанных на основе аналогичных полноценных научных исследований (к примеру экономических), выступая в несвойственной им роли идеологии (в этом случае выводы по форме становились категорическими, претендовали на непогрешимость, на то, чтобы выступать как истина в последней инстанции), быстро теряли свою научность.

Возвращаясь к современной оценке марксизма в его первой ипостаси, надо четко, в свою очередь, различать два тесно связанных между собой аспекта (понятно, что эти два ракурса относятся и к марксизму во второй ипостаси): вульгаризированная и фальсифицированная версия марксизма, идущая от В.И.Ленина (мы в данном случае не дифференцируем сознательную вульгаризацию и фальсификацию марксизма и естественную его модификацию в результате адаптации к условиям России) и достигшая пика своего развития при И.В.Сталине, и аутентичная версия классического марксизма. И как ни важна задача очищении классического марксизма от вульгаризации, примитивизации и фальсификации, тем не менее первоочередной (конечно, после процесса очищения) является оценка именно классического научно-теоретического марксизма, выявление его исторических границ, предела познавательной возможности.

И вот тут нас и поджидает еще одна трудность: а что такое, собственно говоря, представляет собой классический марксизм независимо от его ипостаси? Ответ на данный вопрос тем более важен, что если мы отрицаем самостоятельное существование марксизма как науки и признаем самостоятельное бытие отдельных его положений лишь в рамках тех или иных наук, то и понятие "творческого развития" марксизма как такового теряет смысл (можно говорить о .марксистской традиции), а остается лишь понятие интерпретации, предполагающее по сравнению с творческим развитием весьма свободное и вольное обращение с текстами классиков марксизма. Л.Альтюссер, как известно, предполагает особое "симптомное" чтение работ Маркса, вскрывающее под скорлупой экзотерического изложения истинные, часто не осознанные даже их автором предпосылки и осознания. Повествовательно-описательные структуры текстов, по мнению французского ученого, при таком чтении оказываются симптомами каких-то иных содержательных слоев и смыслов. Симптомное чтение служит ключом к расшифровке различных авторских недомолвок, умолчаний, оговорок²⁷.

Безусловно, классический марксизм - это, во-первых, прямой смысл высказываний (в семантическом контексте) Маркса и Энгельса, проинтерпретированный ими самими, во-вторых, это прямой смысл высказываний классиков, но ими самими не истолкованный. Оба момента составляют первый "пласт" классического марксизма. За пределами первого "пласта" как раз и находится второй "пласт" смыслов, содержащихся пока еще в латентной форме в полном корпусе текстов классиков. Они (эти смыслы) и подлежат выявлению путем симптомного чтения, зачастую уже в ином конкретном культурно-историческом контексте.

Но очевидно, что трудности ожидают исследователя не только при симптомном чтении. И при истолковании прямого смысла высказываний в обоих отмеченных вариантах возникают сложности, особенно, естественно, во втором варианте. В последнем случае трудности интерпретации возникают в ситуации, когда высказывания, смысловая единица текста, весь текст, вследствие абстрактности формулировок принципиально допускают разное толкование. Кроме того, дифференциация в интерпретации является следствием как различий между субъектами интерпретации, так и разных конкретно-исторических условий, в которых применяются эти высказывания. Однако и первый вариант тоже вызывает подобные сложности интерпретации, так как даже прямой смысл высказываний, истолкованный самими Марксом и Энгельсом, может пониматься неоднозначно опять-таки вследствие различий исторических, теоретических, психологических и иных горизонтов субъектов интерпретации, и,следовательно, даже в этом случае проблема "прямого смысла" требует своего решения.

Предположим, что смысловое поле аутентичного (того пространства подлинных смыслов, которое хотели высказать и высказали сам Маркс и Энгельс) классического марксизма уже определено, т.е. установлен весь круг вопросов, поднимаемых классиками, и полный перечень их прямых ответов на эти вопросы. И вот тогда возникает парадоксальная ситуация: в ином культурно-историческом контексте и в иной "голове" интерпретатора прямые высказывания К.Маркса и Ф.Энгельса приобретают другое и даже принципиально другое, чем то, что они хотели высказать и высказали, значение.

В связи с этим возникает вопрос: правомерно ли в таком случае новые, иные (не Марксовы и не Энгельсовы) смыслы классических (Маркса и Энгельса) текстов считать "классически марксистскими" или все же у них иной "отец"? Ведь одно дело недоговоренности, оговорки классиков, которые позволяют реконструировать в процессе симптомного чтения недостающие логические звенья в их концепциях, другие, неизвестные смыслы, но сопряженные с известными Марксовыми (Энгельсовыми) смыслами, и совсем иное дело - принципиально другой смысл, который не хотели высказать, не высказывали и в принципе не могли высказать К.Маркс и Ф.Энгельс (ибо они обобщали принципиально иной конкретный социокультурный контекст).

На поставленный нами вопрос об авторстве новых смыслов (т.е. новой интерпретации) текстов классиков однозначного ответа в принципе быть не может. С одной стороны, новые смыслы классических текстов, конечно, не являются ни классически марксистскими, ни вообще Марксовыми (Энгельсовыми), и поэтому К.Маркс и Ф.Энгельс не несут прямой ответственности за новое "звучание" своих текстов.

Но с другой стороны, ведь именно их тексты, их идеи (а не тексты, идеи других мыслителей) послужили т

Тэги: большевизм, демократия, демократия,свобода,права, доктрина, исток, история, коммунизм,большевизм, концепция, критерий, ликбез, любознательный, марксизм, марксистский, метаморфоза, мировой, наука, немного, оригинальный, оценка, парадокс, политика(видео, политический, политология, портрет, россия,ссср,русский, социо-гуманитарные, текст, тексты), философия, язык

Политическая доктрина большевизма.ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ(Оконч.)

2013-06-01 17:48:25
... тизации версий истоков, корней российской революции ...
+ развернуть текст сохранённая копия

Точно так же можно подразделить на несколько групп версии истоков, корней, причин установления в России практики большевизма, большевистского "коммунизма", большевистского эксперимента и т.д. Обозначим суть нескольких версий.

Первая.Большевистский "коммунизм" всецело обязан своим существованием марксизму вне зависимости от "почвы", культурно-исторического контекста его реализации. Последний обусловил лишь специфику эксперимента, не никак не суть его.

Внутри данной группы можно выделить, в свою очередь, две версии.

1.1. Согласно первой (официальная историография большевизма,В.С.Варшавский), установление большевистского коммунизма произошло в соответствии с "творческим” марксизмом: Россия оказалась наиболее "слабым звеном" в цепи империализма, страной, в которой капиталистические противоречия, усиливаемые феодальными пережитками и национальным гнетом и до предела обостренные Первой мировой войной, не могли быть разрешены без революции. Большевики, правильнее других оценив ситуацию, соорганизовали стихийное возмущение масс и повели их на революционный захват власти и социалистические преобразования. (Понятно, что В.С.Варшавский в отличие от официальной историографии подчеркивал субъективную роль большевиков и классического марксизма, но не объективную сторону революционного процесса ).

1.2. Согласно второй версии (историография лидеров II Интернационала, меньшевизм), осуществление большевистского "коммунизма", явилось результатом (вопреки социальной философии марксизма) насильственной и преждевременной реализации экономических и политических идей марксизма (мы при этом отвлекаемся от всех других компонентов этой точки зрения).

Вторая.Марксизм нашел в России для своей реализации благоприятную русскую "почву". Большевистский "эксперимент" - результат взаимодействия марксизма со спецификой русского культурно-исторического контекста, особенности условий исторического развития России как страны, далеко отставшей в своем развитии - экономическом, социально-политическом и культурном - от Западной Европы.Русская "почва" оказала определяющее воздействие на результаты "эксперимента".

Третья.Установление большевистского режима есть результат объективации идей, традиций революционного народничества, попавших на благоприятную почву русской автократической традиции (многие из современных западных исследователей).

Четвертая.Большевистский коммунизм возник не благодаря,а вопреки марксизму, когда в России была реализована чуждая классическому марксизму идея государственно-монополистического социализма, чему также способствовала русская автократическая традиция (В.Криворотов).

Существуют и другие версии, причем самые удивительные⁶³.

Взаимопереплетен с указанной проблемой и вопрос о "корнях" Октября. Решался и решается он в западной советологии неоднозначно.

Сам же большевистский переворот описывается в главном двумя альтернативными концепциями. Суть первой сводится к тому, что большевистский режим родился в итоге заговорщического государственного переворота, совершенного дисциплинированной, монолитной и централизованной большевистской партией, сумевшей так манипулировать неискушенным общественным мнением, что ей удалось "контрабандой" захватить власть, без согласия несознательных масс. Этот захват власти меньшинством стал возможным только вследствие серьезных поражений в Первой мировой войне, подорвавшей ветхие политические к общественные устои императорской России."Следовательно, переворот этот был не логическим развитием исторического процесса в России, как характеризовали его советские марксисты, а насильственным прерыванием многообещавшего движения этой страны в сторону конституционной демократии"⁶⁴. Исходя из этого, сталинизм - естественный результат эволюции ленинизма или в крайнем случае его ухудшенный вариант, но не более того. Подобная точка зрения, к примеру, господствовала в американской историографии в течение десятилетий, начиная с конца 40-х гг., с момента появления в США первых серьезных трудов по советской истории.

Первоначально сторонники этой версии, анализируя большевистский "коммунизм", как правило, опирались на инструментарий "тоталитарной модели". Однако с конца 50-х гг. многие исследователи вместо нее для объяснения феномена Октября стали использовать "теорию модернизации”, согласно которой "советский режим при всей его социалистической риторике и мрачном сталинистском фасаде представлял собой основу для "развития" - индустриализации, урбанизации и массового образования,- подобно "авторитарным" режимам в других отсталых странах"⁶⁵.

На рубеже 70-80-х гг. ряд западных, в основном англоязычных, советологов (Д.Кёнкер, Д.Мандела, Р.Суни, С.Смит, У.Розенберг, А.Рабинович и др.) отошли от традиционного освещения Октябрьского переворота, образовав своеобразное ревизионистское направление в его историографии,- сформулировавшее вторую альтернативную концепцию. Суть ее заключается в том, что советская система возникла в результате подлинной народной революции, а не заговора, большевики пришли к власти не потому, что они были превосходными манипуляторами, а потому, что их политика, сформулированная Лениным в апреле и определенная событиями последующих месяцев, "поставила их во главе подлинно народного движения", а сама партия отличалась внутренней демократией и значительной гибкостью в своих отношениях с массами, имела децентрализованную структуру и сравнительно толерантные метода руководства, носила в сущности открытый и массовый характер⁶⁶.

Характерны уже сами названия докладов и выступлений, сделанных в 1984 г. в США на семинаре в Гринелл-Колледже: С.А.Смит - "Петроград в 1917 г.: взгляд снизу", Д.Кёнкер - "Москва в 1917 г.: взгляд снизу". Материалы семинара были опубликованы в 1987 г. в книге "Рабочая революция в России. 1917. Взгляд снизу".

Согласно мнению представителей этого направления, ленинизм на практике не был тоталитарен, сталинизм отделялся от ленинизма и Октября и не вписывался в подлинные каноны истории большевизма.

Вместе с тем наряду со второй концепцией некоторыми исследователями на Западе продолжала разрабатываться и первая. Так, Р.Пайпс в своем 900-страничном труде "Русская революция" сконструировал весьма оригинальную национальную модель тоталитаризма, согласно которое "ключ к советизму скорее находится в русской национальной традиции и в практически неизменной российской политической культуре, суть которой - деспотизм верхов и рабская покорность низов, традиции, по которой страна и ее жители являются собственностью правителя, а права власти смешиваются с правами собственности"⁶⁷.

Критический анализ обеих главных концепций, и в частности детальный разбор книги Р.Пайпса, осуществил американский ученый М.Малиа в своей глубокой и весьма содержательной статье "В поисках истинного Октября", к которой мы и отсылаем читателя.

Здесь же отметим, что мы целиком солидарны с М.Малиа в том, что Р.Пайпс, во- первых, явно недооценивает роль большевистской политической доктрины в формировании большевистского режима, во-вторых, переоценивает русскую традицию, а в-третьих, фактически отрицает объективную обусловленность и подлинность общественной революции, происшедшей в России в 1917 г., которую большевикам удалось эксплуатировать в целях захвата власти, но сами они никак не могли ее развязать или даже с легкостью направить в нужном им направлении⁶⁸.

В последнее время в отечественной (отчасти и в западной) историографии Октябрьской революции актуальны две проблемы.

Во-первых, это вопрос об альтернативных вариантах развития, которые позволили бы избежать Октябрьской революции. Здесь указывают на ряд упущенных возможностей, отмечая при этом: а) аграрную реформу П.А.Столыпина (помешало убийство реформатора, а главное - Первая мировая война);б)февральскую революцию 1917 г. (помешал экстремизм большевиков); в)ятеж генерала Корнилова (помешала недальновидность Временного правительства).

Во-вторых, это проблема выбора для страны социалистического пути развития и его исторической оправданности или, наоборот, ошибочности⁶⁹. По этому вопросу обозначены две позиции. Одна из них указывает на правомерность социалистического выбора, открывшего путь к общественному прогрессу, который впоследствии был деформирован, а социалистическая идея искажена. Другая обосновывает ошибочность социалистического выбора в силу нежизнеспособности самой идеи социализма, что-де подтверждено и тем кризисом, к которому привел этот путь к 80-м гг.⁷⁰

Здесь необходим дополнительный экскурс.

Российские историки Г.А.Бордюгов и В.А.Козлов в монографии "История и конъюнктура" справедливо, по нашему мнению, отмечают, что обществоведы СССР, а теперь стран СНГ, получившие, наконец, во второй половине 80-х гг. возможность "имплантировать богатый мировой социологический и историографический опыт в наши исторические описания", к сожалению, из-за общей слабой методологической "оснащенности" советского обществознания (тандем историков выражается резче: "методологическое невежество". - Э.В.-П.) чаще всего вместо содержательного синтеза западных и отечественных идей стали прибегать и прибегают до сих пор к практике "прямых и порой весьма вульгарных заимствований", чего, по их мнению, не следует делать, так как ни один из существующих в западной науке подходов к истории российской революции не дает вполне удовлетворительных результатов⁷¹.

Вследствие этого, а также того плачевного состояния, в которое была ввергнута советская историография XX в., они и приходят, в конечном счете к выводу, что мировая историография в целом и отечественная в частности нуждаются в методологической революции.

Подобную точку зрения, правда не в такой масштабной постановке вопроса, разделяют многие отечественные историки. Так, академик РАН И.Д.Ковальченко в статье "Некоторые вопросы методологии истории" пишет, что для успешного развития исторической науки стран СНГ ”прежде всего необходимы новые теоретико-методологические подходы и решения". По его мнению, перед историками стоят три группы задач: во- первых, "...рассмотреть отечественную историю в общецивилизованном контексте"; во-вторых, необходим показ наряду с объективным и массовым "роли в историческом развитии субъективного и индивидуального во всем их многообразии"; в-третьих, анализ реально совершавшегося в историческом развитии должен "сочетаться с раскрытием альтернативных возможностей этого развития, с объяснениями того, почему реализовались те или иные варианты"⁷².

Обоснованию этой же идеи, но рассмотренной в более широком методологическом и гносеологическом ракурсе, посвящена статья А.Я.Гуревича "О кризисе современной исторической науки"⁷³. Кризис исторического знания - кризис роста, - по мнению А.Я.Гуревича, выражается в существенной ломке привычных стереотипов и устоявшихся схем, в назревании глубокой трансформации исследовательских методов и научных подходов. "В центре кризиса стоит сам историк: ему предстоит менять свои методологические и гносеологические принципы и ориентации"⁷⁴. В своей статье крупнейший отечественный медиевист поясняет, о смене каких принципов идет речь.

А.Я.Гурвич разделяет приводимое им мнение американского ученого Л.Стоуна, согласно которому обновление исторического знания состоит в перемещении центральной темы исследований с "окружающих человека обстоятельств на человека в исторически конкретных обстоятельствах", в переходе от объяснительных моделей исторических изменений, характеризовавшихся монокаузальностью, к моделям многофакторным, от квантификации, направленной на исследование групп, массовых явлений, к индивидуализации. Теперь историки задают вопросы, "почему развитие пошло так, а не иначе, и каковы его последствия", а не как прежде: "что" и "как"⁷⁵.

Вместе с тем, обобщая достижения западной методологии в историографии (и собственной, благодаря которой он осуществил всемирно известные исследования по медиевистике⁷⁶), А.Я.Гуревич подчеркивает, что “привычные схемы объяснения, предлагавшиеся марксистско-позитивистской историографией, не способны включить в себя элементы исторического синтеза, который мог бы объединить идеальное и материальное в их взаимном переплетении”⁷⁷.

Лишь после того, как в области гносеологии отказались от гегелевско-марксистского панлогизма и были обоснованы принципиальные различия между методами наук о культуре и методами наук о природе и огромная эвристическая роль "идеальных типов", "могли быть по достоинству осознаны", отмечает А.Я.Гуревич, все новые моменты, предлагаемые в методологии исторического познания: роль проблемы в историческом исследовании, социально-культурный контекст, новое понимание исторического источника и исторического факта, функциональные связи в объяснении, реконструкция картины мира, установление "диалога" с людьми изучаемой эпохи⁷⁸.

Далее всего продвинулось по пути переориентации исследовательских принципов французское историографическое направление, известное под именем "Новая историческая наука", или школа "Анналов". Именно эта школа для решения сложной задачи - охватить различные стороны целостно-противоречивой системы, каковой является общество, от экономической до интеллектуальной, - выдвинула идеал "тотальной" или "глобальной" истории. Суть этого идеала - своего рода сверхзадача - состоит в преодолении размежевания исторических дисциплин, при котором экономическая история оторвана от истории политической и от истории культуры или религии, и разработке синтетического подхода к пониманию и изображению общества и его развития.

На современном этапе "Новая историческая наука" мыслит себя как антропологически ориентированная история, в центре внимания которой стоит человек во всех своих жизненных проявлениях - от производственной деятельности до семейных отношений и от техники до религиозной и интеллектуальной жизни. "Историческая антропология, или, может быть, лучше сказать, историческая культурантропология, - пишет ученый, - и пытается осуществить полидисциплинарный синтез". Поэтому реализация его задач требует обществоведа нового типа - с широким кругозором, всесторонне образованного профессионала, обладающего одновременно солидной теоретической подготовкой и склонностью к вопросам методологии и эпистемологии⁷⁹.

Понятно, что такой полидисциплинарный подход, многофакторный анализ необходим исследователям российской революции. Тем более важно в этом плане наше исследование, так как в определенном смысле "невозможно рассматривать политические институты в отрыве от политической мысли"⁷⁸, и наоборот.

Вернемся к первому сюжету нашего экскурса.

Г.А.Бордюгов и В.А.Козлов, изложив вначале содержание трех моделей интерпретации российской революции (либеральной, консервативной, марксистской), обобщенных и представленных американским ученым М.Малия в курсе лекций "К пониманию русской революции", и охарактеризовав их как слишком условные и дидактические, предлагают, в свою очередь, другие три синтетические концепции, названные ими алгоритмами (понятие, заимствованное из точных наук с долей условности и означающее, согласно тaндему историков, "снятое знание той или иной концепции о взаимосвязи исторических фактов как во времени, так и в пространстве"⁸¹).

К "большим алгоритмам" советской истории тандем "Бордюгов-Козлов" относит три: а) "догоняющего развития”, или индустриальной модернизации; б) "большой революции"; в) "доктринальный"⁸². За каждым из этих алгоритмов, по их мнению, стоит концепция или концепции, более или менее разработанные в западной и стран СНГ социологии и истории философии.

По ходу изложения заметим, что выделение трех приведенных "больших алгоритмов" осуществлено произвольно, эклектично, неполно, под каким бы углом зрения его (выделение) ни рассматривать: то ли по отношению к структуре общества как сложной системы взаимодействующих элементов, то есть с позиции многофакторности и системного подхода, то ли, что немаловажно, с точки зрения соблюдения правил деления объема понятия, согласно которым составляется та или иная классификация, систематизация и т.п. В частности, можно указать, что в нарушение этих правил выделение алгоритмов произведено по разным основаниям, алгоритмы - уже только по формальным соображениям - не исключают друг друга и т.д.⁸³

Могут возразить, что в своей генерализации тандем историков лишь обобщал уже разработанные концепции, следовал за "данными" теоретическими источниками. Думается, что подобное понимание ошибочно. Рассматриваемый случай аналогичен известной ситуации характера работы историка с историческим источником. Не наличное поле теоретических источников диктует историку, исследователю выделение тех или иных "больших алгоритмов", версий, а, наоборот, историк, политолог, активно работая с текстами, соответственно своему пониманию, методологии, менталитету выделяет те или иные главные концепции, отделяя их от второстепенных. Другими словами, имеющийся тезаурус концепций, алгоритмов сам по себе ничего не "дает" исследователю, эти "данные" (концепции, версии) суть плод активной и целенаправленной работы историка, политолога и т.д.⁸⁴

Данное замечание относится и к нашей, приведенной выше систематизации версий истоков, корней российской революции. Все же поясним, не в оправдание себе, а для объяснения, что неполнота и несистематичность нашей систематизации проистекают как из ограниченности теоретических источников, которые мы анализировали, так и, и это решающий аргумент, вследствие того, что мы и не ставили себе цель от делить главные версии от побочных или же вообще провести обобщение и генерализацию всех имеющихся версий. Этого, кстати, нельзя сказать о Г.А.Бордюгове и В.А.Козлове, ибо они из всех имеющихся концепций выделяют три "больших алгоритма".

Рассмотрим несколько детальнее эти "большие алгоритмы”,правда, в другом, чем выше, порядке.

1. "Доктринальный" алгоритм, являющийся сегодня "первым по популярности", нами обозначен под пунктами I.Iи 1.2.

Эвристическую силу и объяснительный потенциал этого алгоритма мы оценим лишь в заключительной части нашей работы. Здесь же ограничимся критическим осмыслением нескольких высказываний тандема историков в связи с ним.

Вполне очевидно, что политический выбор в альтернативных ситуациях во многом определяется политической доктриной. Поэтому никто оспаривать это высказывание и не будет.

Но с чем никак нельзя согласиться как с аргументом, ставящим под сомнение "доктринальный" алгоритм, так это с утверждением тандема Бордюгов-Козлов, что марксистская доктрина с удивительной легкостью "освещала практически любые решения" партийного руководства⁸⁵. Думается, что Г.А.Бордюгов и В.А.Козлов отдают себе отчет в лукавстве, ибо надо же выяснить, в каких случаях именно марксистская доктрина, а в каких не она, а партийная пропаганда или лицемерие партийного руководства, использующего марксистскую фразеологию, освещали те или иные зигзаги практики большевизма.

Кроме того, по крайней мере должен быть выяснен ряд отличающихся друг от друга вопросов:

1) Какой в восприятии и в понимании лидеров большевизма была марксистская политическая доктрина, и насколько их "прочтение" ее было адекватно классическо-марксистскому?

2) Какими элементами марксистской политической доктрины в действительности руководствовались вожди большевизма на том или ином этапе своей деятельности?

3) Какой вообще политической доктрине следовали вожди большевизма в тот, или иной период времени?

4) И, наконец, какие мотивы обусловливали принятие лидерами большевизма того или иного решения?

Вместе с тем имеется и другой ряд вопросов, требующих своего решения и предостерегающих от вульгарной критики "доктринального" алгоритма.

Следует отделять субъективную логику и мотивы субъектов принятиярешения или субъектов политики в целом от объективной логики исторического процесса, от объективного результата действия многих факторов общественного процесса, среди которых политическая идея является хотя и важной, но лишь одной из многих.

Даже результат принятия решения субъектом принятия решения зависит не только от идеи, которой он руководствуется, но и от его внутренней культуры, менталитета, воли, эмоций, интересов, подсознательных моментов, интуиции, влияния окружения в процессе принятия решения, гелиогеомагнитных факторов и многих других - словом, от сложного и развивающегося взаимодействия внутренних и внешних условий.

С другой стороны, само следование марксистской политической доктрины еще не означает, что представление о целях и средствах, заключенное в ней, действительно удастся объективировать в политической практике и практический результат, в свою очередь, адекватен имеющимся в сознании субъектов принятия решения целям.

В цепи субъектно-объектных отношений следует различать отдельные звенья: идея (идеи) текста К.Маркса - восприятие марксистского текста тем или иным субъектом и следование в процессе принятия решения соответственно восприятию "реципиента" то ли идее, заключенной в тексте, то, ли другой идее, не заключенной в тексте, но воспринимаемой или пропагандируемой как идея текста - процесс объективации идеи ( в том случае, когда материализуется именно данная идея, а не другая, искаженная, деформированная в процессе принятия решения) - объективный результат, являющийся следствием воздействия множества факторов, среди которых есть и политическая идея, опосредованная через (повторяем): а) процесс принятия решения; б) процесс понимания и адекватного действия согласно решению субъектами деятельности; в) практическую деятельность.

Конечно, никто не будет возражать против того, чтобы освободить, как того желают Г.А.Бордюгов и В.А.Козлов, "доктринальный" алгоритм от вопиющей предвзятости или чтобы исследовать "феномен "доктринальной избирательности”, которая отличала партийное руководство в поворотные моменты политической истории”⁸⁶ . Но лейтмотив наших размышлений в данной череде вопросов в другом: одно и то же общественное явление, к примеру массовый террор, может быть результатом воздействия разных комплексов факторов, в том числе такого, как следование субъектами принятия решений, политики и массовых действий разным идеям; с другой стороны, одна и та же идея, которой руководствуются те же субъекта, может привести к разным результатам вследствие различного ее восприятия и понимания, иного общественного и культурно-исторического контекста, другого набора переменных.

И второе в связи с этим. Надо отделить два разных (хотя и могущих казаться в восприятии идентичными) момента: роль, влияние политической идеи на принятие того или иного решения от соответствия политической идеи осуществленным преобразованиям, событиям. Роль идеи в принятии решения может быть определяющей, субъекты принятия решения стремятся воплотить ее вжизнь, а практический результат, вполне вероятно, будет неадекватен идее. Но на основании несоответствия идеи практике снимать "ответственность" с идеи нельзя. В "доктринальном" аргументе этот момент и важен.

2.Эвристическая ценность алгоритма "догоняющего развития",или индустриальной модернизации, по мнению Г.А.Бордюгова и В.А.Козлова, более значима, чем предыдущего алгоритма.

В связи с этой оценкой хотелось бы прежде всего заметить, не касаясь вопроса эвристической ценности алгоритмов, что указанные две концепции касаются различных сторон субъектно-объектных отношений и сфер общества, а потому впринципе они не исключают одна другую и могут дополнять друг друга в объяснении исторических событий.

Действительно, если, первая концепция касается субъективнойстороны деятельности людей, проблемы воздействия идей на исторический процесс, историческую практику, то вторая охватывает объективные потребности общественного развития, в частности экономического, касается могущих возникнуть объективных противоречий между потребностями экономического и технологического развития и субъективными (и объективными) препятствиями на этом пути.

В качестве примера приведем концепцию Т.Макдэниела, согласно которой модель индустриальной модернизации России основана на противоречиях между капиталистическими экономическими учреждениями и самодержавием в политической сфере, сформировавших особые отношения между государством и капиталистической элитой, конфликты и несоответствия как внутри государственной бюрократии, так и внутри капиталистического класса⁸⁷.

Среди советских исследователей схожую концепцию использовали для анализа исторического процесса в России И.К.Пантин, Е.Г.Плимак и В.Хорос в своей книге "Революционная традиция в России".Первые два автора в одной из своих недавних публикаций, основывающейся на этом же алгоритме, исследуя особенности формационного развития России, пишут: "Вместе с тем "второй эшелон" развития капитализма, к которому принадлежала Россия, отнюдь не просто копировал "первый эшелон". Однонаправленныепо сравнению с Западом процессы происходили в своеобразной, исторически специфическойформе, им был присущ особый, иной, чем в Западной Европе, тип развития. Рождавшийся здесь капитализм уже не мог быть тождественен западному"⁸⁸. Последнее и накладывало отпечаток на своеобразие, "особый путь" России.

Аналогичной позиции придерживается и Ю.С.Пивоваров. Главный методологический недостаток западных версий Октября, по его мнению, состоит в том, что "Россия изучается, как правило, с европоцентристской точки зрения, которая свойственна не только сторонникам концепций модернизации, но и почти всем зарубежным авторам. И естественно, что такой подход не позволяет увидеть своеобразия русской политической культуры, ее национальных традиций и политических черт. Все то, в чем политический опыт России не совпадает с аналогичным опытом Западной Европы, объявляется обычно "отсталостью","азиатчиной" и т.п. В конечном счете это оборачивается непониманием сущности того, что происходило в пореформенной России”⁸⁹.

Одна из таких типичных важнейших специфик дореволюционной России, отличающая ее от Западной Европы и, по сути дела, игнорируемая многими западными исследователями, состоит в расколе послепетровской России на две субкультуры: первая, укорененная в средневековой русской культуре и "разлитая" в основном среди многомиллионной крестьянской массы, и вторая, включающая европеизированные "верхи": аристократию, дворянство, чиновничество, часть интеллигенции - и характеризуемая такими чертами, как относительная неукоренность в национальных традициях, в значительной мере искусственный и насильственный характер формирования, ориентация на европейские просвещение, образ и стандарты жизни.

Согласно Ю.С.Пивоварову (и в его утверждении, несомненно, заключена значительная доля истины), все политические, социальные, экономические проблемы, реформы и контрреформы, подготовка к революции и борьба с нею так или иначе связаны с противостоянием двух "складов" русской жизни, двух типов "цивилизации"⁹⁰.

И коли мы опять затронули проблему "особого пути" России, то, безусловно, должен быть упомянут и взгляд на характер этой "особости" евразийцев. Представители этого движения (П.Н.Савицкий, Н.С.Трубецкой, Г.В.Флоровский, П.П.Сувчинский и др.), заявившие о себе впервые в 1921 г. выходом в Софии сборника "Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев", квалифицировали революционные события 1917 г. как расплату за перенос Петром Великим на русскую почву европейских начал, так и оставшихся непонятными и чуждыми народу. Крестьяне с готовностью приняли большевистский лозунг о непримиримой классовой борьбе не только потому, что хотели отобрать землю у помещиков; немалую роль здесь сыграло стремление освободиться от чуждого и непонятного народу культурного слоя⁹¹. По мнению одного из "отцов-основателей" евразийцев Н.С.Трубецкого, культура России "не есть ни культура европейская, ни одна из азиатских, ни сумма или механическое сочетание из элементов той и других...Ее надо противопоставить культурам Европы и Азии как срединную, евразийскую культуру"⁹².

3.Как и в предыдущем случае, не противоречит и вполне совместим с вышеназванными двумя третий алгоритм "большой революции", основывающийся на гипотезах цикличности и неизбежного отката революции, законе термидора (неизбежности контрреволюции). Данную концепцию применительно к российской революции разделяли сменовеховцы,многие из меньшевиков, оказавшихся в 20-х гг. в эмиграции, Л.Д.Троцкий в изгнании, многие западные "социологи революции".

До последнего времени исследователи, как правило,доводили алгоритм "большой революции" в России до середины 30-х гг. Недавно Р.Даниелс в своей книге "Возможны ли в России реформы?" в связи с перестройкой, предположил, что революционный процесс в России "только сейчас приблизился к своей надолго отложенной финальной фазе" и страна возвращается к ценностям свободы и демократии 1917 г.⁹³.

Как видим, приведенные три "больших алгоритма" (и другие имеющиеся и могущие возникнуть в будущем концепции) освещают различные срезы общественного процесса, пытаются объяснить каждый раз новое сочетание фактов из их великого множества в историческом событии, процессе, представляют грубые в первом приближении объяснительные схемы российской революции и большевистского переворота. Ни одна из них не дает полного, всестороннего и достаточного описания и объяснения такого исторического события,как Октябрь 1917 г. И тем более они далеки от идеала "глобальной" истории, выдвигаемой "новой исторической наукой".

В этой ситуации Г.А.Бордюгов и В.А.Козлов призывают не создавать новые алгоритмы, концепции, а вести поиск новых типов исторического описания, в которых "история постигается из нее самой, а не из того смысла, который она заимствует в настоящем". В качестве образца нового типа описания они предлагают две взаимосвязанные концепции: "общественных состояний" (выделяются два типа - эпическое и прозаическое) и "критических точек"⁹⁴.

Тандем историков объясняет, что если не вводить в исследование понятие "критические точки" ("любая ситуация, при которой могут произойти более или менее существенные изменения в сложившейся системе"), то тогда останется совершенно непонятным, почему в определенные исторические моменты на первый план выходит один алгоритм, например "догоняющего развития", в другие - убедительнее выглядят алгоритмы "большой революции" или "доктринальный". И поэтому впереди не новая "суперконцепция" советской истории, а методологическая революция, которая позволит использовать положительные знания, накопленные в рамках каждой из концепций.

Поддерживая в целом идею о необходимости методологической революции, всячески одобряя введение в инструментарий историка понятий "общественное состояние" и "критические точки" и высоко оценивая конкретные исторические описания на основе концепции "критических точек", в частности реконструкцию политической истории 20-х гг., сделанные Г.А.Бордюговим и В.А.Козловым, мы в то же время понимаем саму методологическую революцию иначе, чем они.

Как это ни парадоксально, несмотря на призыв "выйти на новый тип исторического описания", предлагаемый этими исследователями "новый тип" традиционен. Традиционен в том смысле, что из описания "нового типа" элиминирован человек, точнее говоря, не человек находится в центре исторического описания; традиционен потому, что предлагаемое ими описание не зиждется на многофакторном, системном подходе; традиционен, наконец, также потому, что, наоборот, описание основывается на гегелевско-марксистской панлогистской эпистемологии. О последнем свидетельствует другой их призыв: "постигать истории из нее самой". Конечно, упомянутые авторы имеют в виду прежде всего отказ от политически конъюнктурной историографии, когда смысл прошлого определяется настоящим. Но отдают ли они себе отчет, если только не иметь в виду этот вульгарный смысл, что принципиально невозможно постигать "историю из нее самой", так как влияние познающего субъекта не может быть вынесено за скобки. Кроме того, историческое познание принципиально отличается от естественно-научного. Другими словами, упомянутые авторы игнорируют в методологии все то, что связано с кантианской традицией⁹⁵.

Мы так много внимания уделили книге Г.А.Бордюгова и В.А.Козлова потому, что в ней, одной из лучших по данной теме, нагляднее всего сфокусированы и достижении современного обществознания СНГ, и его недостатки.

Завершив этот экскурс, сформулируем нес

Тэги: "коммунизм", 1917, боль, большевизм, большевистский, демократия,свобода,права, доктрина, исток, история, коммунизм,большевизм, ликбез, любознательный, марксизм, мировой, наука, октябрь, оригинальный, политика(видео, политический, политология, портрет, практика, причина, родословный, россия,ссср,русский, социо-гуманитарные, текст, тексты), язык

Политическая доктрина большевизма.ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ(2)
   2013-05-30 21:45:34
... синтетичности истоков большевизма, ... рассматривает проблему истоков большевизма, ...
+ развернуть текст   сохранённая копия

Вместе с тем А.С.Ципко фактически обозначил проблему органичности (неорганичности) "пересадки", имплантации идей марксизма в ту или иную конкретную культурно-историческую среду, в частности в российский культурно-исторический контекст.

Речь в данном случае идет о таком вопросе: в рамках каких конкретно-исторических условий возможна органическая объективация идей марксизма без разрыва с его сутью, учитывая, что сам марксизм явился обобщением определенных конкретных общественных отношений.

И в связи с этим еще цепочка вопросов: чем отличается творческое применение марксизма на практике от такого его "творческого" применения, которое является по сути разрывом с марксизмом, немарксистским решением проблемы? Имеется ли вообще пределы, границы творческого применения марксистской теории на практике и творческого развития марксистской теории, и если да, то до каких границ в процессе творчества марксистская теория продолжает оставаться марксистской? Или, другими словами, до каких пор ТВОРЧЕСКОЕразвитие марксизма является все еще развитием МАРКСИЗМА?

Переиначивая обозначенную проблему, можно сформулировать ее и так: ведет ли объективация идей марксизма в новом пространственно- временном контексте к органической интерпретации его, творческому развитию или несовместимо с сутью классического марксизма, ведет я разрыву с ним, не является творческим развитием, а означает его аберрацию, сущностную деформацию.

Этот вопрос наглядно иллюстрируется полемикой большевизма с меньшевизмом (в частности, В.И.Ленин - Н.Суханов) вокруг Октябрьского переворота: осуществляя переворот, большевики реализовали на практике марксистские идеи или же действовали вразрез с ними?

Как подтверждает историческая практика, вне зависимости от воли и желания политических деятелей судьба классического марксизма была различна прежде всего вследствие различного объективно существующего культурно-исторического контекста, текущих проблем освободительного движения.

Указанную проблему, в свою очередь, следует отличать от иной, герменевтической, состоящей в том, что именно воля и желание политического лидера, харизматического вождя, его менталитет и намерение вычленяют из классического марксистского наследия, во-первых, лишь то, что он способен выбрать в силу своего духовного своеобразия и потенции, во-вторых, то, что соответствует, по его разумению, задачам дня.

Понятно, что обе проблемы составляют две стороны "одной медали", нерасторжимого единства субъектно-объектных отношений политического процесса.

Таким образом, исследование истоков большевизма, содержания и эволюции его политической доктрины в целом, концепции демократии в частности имеет практическую значимость с выяснением целого комплекса сопряженных вопросов: характер политических традиций как элиты, различных классов и слоев, так и всего народа, особенность менталитета перечисленных субъектов политики, уровень и специфика политической культуры, знание механизмов социальной психологии, индивидуальной особенности психики политических лидеров, не говоря уже о необходимости анализа экономических укладов, социально-классовой структуры, особенностей национальной, этнической культуры и психологии и т.д. и т.п.

В этом отношении столь же "эпохальное" значение, как и публикация А.С.Ципко, имели статьи И.Клямкина и В.Селюнина, опубликованные в "Новом мире"⁴⁰, а также сборник "Иного не дано", вышедший к 19-й партконференции и ставший в СССР к 1988 г. "самым страшным снарядом, пущенным когда-либо в голову" советской партийной элите, партократии, КГБ и ВПК⁴¹.

Однако для общественной науки первая свободно-критическая после затхлости и потому отчасти конъюнктурная волна через несколько лет перестройки явно спала, и начался процесс спокойного и скрупулезного исследований.

И если А.С.Ципко в начале 1989 г. подчеркивал в основном негативную для судеб России роль русского революционного радикализма, то в последнее время появились публикации, в которых вместо стереотипов "черно-белой" оценки роль народничества как выразителя русской революционной традиции представлена конкретно-исторически, в многоцветий анализа и оценки. Примером могут служить материалы "круглого стола" "Проблемы гуманизма и насилия в русской революционной традиции", опубликованные в 1991 г. в "Философских науках"⁴².

Мы разделяем взгляды итальянского исследователя Д.Боффы, написавшего в своей "Истории Советского Союза", что связь "между народничеством и большевизмом остается одной из самых интересных проблем в истории. На протяжении десятилетий вопрос этот был скорее предметом политической полемики, нежели добросовестного исследования"⁴³. Здесь же Д.Боффа отмечает, что, несмотря на призыв Ленина проследить "связь" между народничеством и тем, что получило название "большевизма" в первое "десятилетие XX века"⁴⁴, в СССР сталинского периода, начиная с 30-х гг., отвергалось даже предположение о наличии какой быто ни было идейной связи между большевиками и народниками. Действительно, к последним в сталинском "Кратком курсе истории ЗКП(б)" бездоказательно приклеили ярлык "героев-неудачников", само народничество объявили "врагом марксизма”⁴⁵,а взгляды народников - вредними для дела революции⁴⁶ .

Правда, справедливости ради надо заметить, что Д.Боффа не совсем корректен: в период 20-х - начала ЗО-х гг. в советской историографии прошла дискуссия о "русском якобинстве" и"русском бланкизме" вцелом и осоциально-политических взглядах П.Н.Ткачева в частности. В центре ее, и прежде всего в известном противостоянии С.И.Мицкевич (как наиболее последовательный выразитель одной из полярных точек зрения; родственные взгляды развивали Б.П.Козьмин, М.Н.Покровский, Б.К.Горев, И.А.Теодорович и др.) - Н.Н.Батурин, среди других находился и вопрос о "корнях" большевизма, о том, вошли ли элементы ’’русского якобинства" и "русского бланкизма" в политическую доктрину и организационные принципы большевизма, о связи народничества и большевизма⁴⁷.

Так, к примеру, известный историк-марксист М.Н.Покровскийв 1923 г. в юбилейном сборнике "25 лет РКП(б)" связывал народнический социализм с большевизмом. Характерно сало название статьи; "Корни большевизма в русской почве". "И в прокламации "Молодой России, - писал он, - и в социалистических проектах... каракозовского кружка, и в пророческом предвидении... Ткачева... на нас глядит тот же большевизм...". А другой автор, И.Теодорович, анализируя в1930 г. всвоей монографии историческое значение партии "Народной воли" (монография так и называлась - "Историческое значение партии "Народной воли"), усматривал в ней "зародыш пролетарской партии" и "ранний ленинизм”⁴⁸ .

Однако в целом Д.Боффа, несомненно, прав. И после кончины И.В.Сталина, в начавшейся оттепели, несмотря на то, что изучение этого вопроса возобновилось, решаюшего сдвига в объективном, непредвзятом исследовании вопроса о взаимосвязи революционного народничества и большевизма не произошло.

Исключением стала лишь попытка М.Я.Гефтера в 1969 г. обосновать идею о том, что революционное народничество являлось одним из источников большевизма⁴⁹.

Данная попытка была пресечена в "лучших" традициях советской науки, то есть не только литературно, на страницахпечати⁵⁰, но и последовали привычные для коммунистической эпохи соответствующие "оргвыводы".

В "обычных" же исследованиях советских ученых вплоть до последнего времени отвергалась преемственная связь между политическими доктринами (и организационными принципами) большевизма и народничества. Только на рубеже 80-90-х гг. ситуация стала постепенно изменяться. И если в 1990 г. И.Пантин и Е.Плимак еще осторожно, но достаточно определенно пишут о том, что Ленин в "Что делать?" соединил традиции передовой в то время немецкой социал-демократии с традиция Чернышевского, отчасти народовольцев, Ткачева, то С.А.Агаев в 1992 г. уже считает возможным определить большевизм как "новое, плебейское течение в лоне народнического социализма" и утверждает, что едва ли можно будет оспорить вывод о "существовании тесной и неразрывной связи между большевизмом и всеми леворадикальными и социалистическими течениями русской мысли"⁵¹.

У западных же исследователей, как мы уже отмечали, указанная преемственность является "общим местом". Так, Луис Фишер, автор почти тысячестраничной биографии В.И.Ленина, весьма образно и вместе с тем лапидарно отметил эту связь: "Русское народничество выжило, переодевшись в красную свитку"⁵².

Л.Шапиров своем капитальном труде "Коммунистическая партия Советского Союза", анализируя воззрения П.Н.Ткачева как одного из виднейших идеологов революционного народничества, пришел к выводу о разительном сходстве в некотором отношении его политических идей и политической доктрины большевизма. "И недаром, - подчеркивает он,- первоисточником многих ленинских идей называют именно Ткачева. Сам Ленин впоследствии детально изучил работы Ткачева и настаивал на том, чтобы эти статьи стали обязательным чтением для его последователей"⁵³.

Обстоятельно прослеживает истоки большевизма в революционном народничестве также М.Геллер. "Официальные биографы Ленина и ленинизма тщательно обработали, - пишет он в своей книге "Машина и винтики", - генеалогию вождя партии и революции, оставив только "благородных" предков, прежде всего Чернышевского. В огромной роли, сыгранной Чернышевским, романом "Что делать?" в формировании Ленина, нет сомнений ... но не менее велико было и влияние на него революционеров, имена которых с середины 30-х годов были выведены из пантеона предков Октября, в первую очередь Ткачева и Нечаева”⁵⁴ .

Поэтому столь актуально звучат слова М.Я.Гефтера: "Вольно или невольно ... снова возвращаемся к старому-престарому сюжету: к русским корням Ленина. С одной стороны, почти запретная (добавим, естественно, для нас. - Э.В.-П.). с другой - почти банальная тема"⁵⁵ (для западной литературы. - Э.В.-П.).

Проиллюстрировать утверждение М.Я.Гефтера легко. Недавно была переведена на русский язык книга Роберта Такера "Сталин: Путь к власти. 1879-1929. История и личность". В ней американский политолог повторяет "почти банальную” истину о русских корнях Ленина: "Революционная душа, которую Ленин вновь вдохнул в марксизм, была душой сугубо русской... Возвышение диктатуры пролетариата до сути марксизма ... и концепция диктатуры как государства, в котором правящая партия опекает трудящихся, - все это свидетельствовало о глубокой духовной связи Ленина с революционными традициями русских народников. Ленинизм - это отчасти воссозданное внутри марксизма русское якобинство. Должно быть, это понимал Ленин. Не совсем ясно, однако, осознавал ли он, что косвенным образом его точка зрения отражала также влияние русской самодержавной традиции, которая, казалось, исчерпала себя в 1917 г."⁵⁶

Р.Такер в процитированном фрагменте придерживается концепции: синтетичности истоков большевизма, которая объединяет противоположные позиции Т.Самуели, отчасти Н.А.Бердяева и В.С.Варшавского в одну. Он выделяет 4 истока большевизма - марксизм, народничество, якобинство и русская автократическая традиция.

Концепция синтетичности истоков большевизма распространена на Западе достаточно широко.

Своеобразную концепцию синтетичности разработал и упоминавшийся нами Д.Боффа: "...большевизм развивался все же как совершенно самобытное идейное и политическое течение по отношению как к марксизму, так и к революционному движению в России вообще"⁵⁷.

Сопоставив концепций синтетичности Р.Такера и Д.Боффы, мы убеждаемся, что различие между ними не сводится к количеству составных частей синтеза: 4 (Р.Такер) или 2 (Д.Боффа). Д.Боффа в отличие от Р.Такера полагает, что синтез - большевизм - представляет из себя новую по качествуцелостность, отличную от составляющих его составных частей - марксизма и революционного народничества. Именно новое качество синтеза специально оговаривает Д.Боффа, отмечая, что большевизм - "совершенно самобытноеидейное и политическое течение по отношению как к марксизму, так и к революционному движению в России вообще" (выделено нами. - Э.В.-П.). В концепции же Р.Такера нового качества синтеза нет, хотя термин "симбиоз" свидетельствует об органичности единства составных частей.

Но, конечно, вопрос о соответствии денотата (доктрина большевизма в действительности) и концепта (концепция Д.Боффы об этой доктрине) требует конкретного изучения. Интересно, что Д.Боффа в своей формулировке большевизма вольно или невольно опирается на определение большевизма, данное В.И.Лениным в "Детской болезни "левизны” в коммунизме": "Большевизм существует как течение политической мысли и как политическая партия с 1903 г.”⁵⁸.

Суждение В.И.Ленина о том, что большевизм - это особый, новый тип партии, активно использовалось и лежало в основе партстроительства КПСС. А вот второе его суждение о том, что большевизм - это особое течение политической мысли, т.е. своеобразное, самобытное, отличающее его от других течений политической мысли, в том числе, как следует буквально из определения, и от марксизма, не замечалась. Могут возразить, что это лишь одна, не совсем удачно выраженная мысль, а в действительности в других случаях В.И.Ленин не только не противопоставлял политическую доктрину большевизма марксизму, а всегда подчеркивал, что опирается на К.Маркса Ф.Энгельса. Каков в действительности концепт политической доктрины большевизма (в отличие от того, что о своей концепции говорили сами большевики).покажет будущее исследование. Мы же пока ограничимся тем, что сказали.

Близок к трактовке Д.Боффой истоков и составных частей большевизма современный английский историк, автор политической биография В.И.Ленина Роберт Сервис. Так же, как и Д.Боффа, он отмечает, что марксизм не был единственной доктриной, оказавшей воздействие на В.И.Ленина. В частности, В.И.Ленин почерпнул множество идей из опыта ранних русских революционеров. Однако когда мы пытаемся обнаружить корни ленинской мысли, то наталкиваемся на массу сложностей. "Поиск этих корней, - пишет Р.Сервис, - надо начинать с признания того, что марксистская и русская революционная традиции не были взаимоисключающими... Ленинская трактовка марксизма имела свой особенный привкус... Творчески перерабатывая чужие идеи, теории, анализируя явления, он создавал собственную концепцию. В результате по лучилась блистательная смесь"⁵⁹ .

Для Р.Сервиса, как и для Д.Боффы, большевизм по сравнению с источниками - марксизмом и русской революционной традицией - представляет качественно новую доктрину. Дополняет же Р.Сервис интерпретацию Д.Боффой большевизма тем, что указывает на частичное совпадение, идентичность марксистской и русской революционных традиций.

В 1990 г. появилась книга А.Авторханова "Ленин в судьбах России”. В ней известный историк и политолог специально рассматривает проблему истоков большевизма, духовных предтечей Ленина. Будучи сторонником теории синтетичности истоков большевизма, он фактически "сводит на нет" роль марксизма в доктрине большевизма, ленинизма: "Ленинский социализм лишь заквашен немецким марксизмом, но вырос он из симбиоза французского бланкизма и русского народничества"⁶⁰. Концепция А.Авторханова имеет как общее, так и особенное в сопоставлении со всеми вышеупомянутыми версиями - А.Тойнби, Т.Самуели, Н.Бердяева, В.С.Варшавского, Р.Такера, Д.Боффы, Р.Сервиса.

Все проанализированные интерпретаторы большевизма исходили из версии его политического монизма, подразумевая, что деятели большевизма в своих политических взглядах придерживались одинаковых, единых основополагающих политическихвзглядов.

Существует, однако, и иное толкование. По мнению С.Коэна, большевизм состоял из различных соперничавших между собой идейных школ и политических направлений. "Одни большевики, - считает он,- испытывали влияние разных школ европейского марксизма, другие - немарксистских идей, третьи - влияние русского народничества и анархизма .. в первые годы революции за фасадом политического и организационного единства, провозглашаемого под именем "демократического централизма", большевики расходились во мнениях по поводу философии и политической идеологии"⁶¹.

"Давным-давно" о политическом плюрализме "старой ленинской гвардии” первых лет советской власти (означающем, по сути дела, что сам термин "старая ленинская гвардия" неадекватно отражает реальность и является мифологемой официальной историографии КПСС) писал Ф.М.Дан в своем письме от 28 мая 1920 г. П.Б.Аксельрод: "Я уверен, более того, знаю, что у большевиков, монополистов и печати и организованного общения, диапазон разногласий внутри партии более велик, чем у нас, хотя все разногласия у них и подавляются полицейскими мерами насилия, пропитавшими целиком и все партийно-организационные отношения"⁶² .

Точка зрения Дана-Коэна о политическом плюрализме большевизма выгладит весьма правдоподобно с позиции того, что мы знаем о дискуссиях в большевистской партии в первое десятилетие захвата ею власти: разброс мнений в них явно превосходил нормальный, являющийся результатом действия психологических, гносеологических, герменевтических факторов, а не мировоззренческих, доктринальных различий, что, видимо, и имело место. Ответ на этот вопрос даст скрупулезное исследование .

Подведем итоги.Как мы убедились, среди специалистов существует значительное расхождение в вопросе о родословной, истоках большевизма и его составных частях. Причем многие авторы при анализе истоков большевизма рассматривают нерасчлененно истоки большевизма как теорию и истоки большевизма как революционную практику. Мы же, обозревая версии, отделим указанные стороны друг от друга.

Суммируя, можно условно вычленить следующие группы версии истоков большевизма как политической доктрины, которые будут теми гипотезами, верифицируемость которых мы осуществим в процессе дальнейшего исследования или в случае отрицательного результата выдвинем новые версии.

К первой группе можно отнести те концепции, согласно которым главное, решающее (но не единственное) воздействие на формирование доктрины большевизма имел один теоретический источник.В свою очередь, внутри этой группы существуют две взаимоисключающие версии. Первая отводит решающую роль в формировании большевизма марксизму (сам В.И.Ленин, официальная советская историография большевизма и КПСС до 1991 г., Б.С.Варшавский, прот. В.В.Зеньковский и др.).

Согласно второй версии, определяющая роль принадлежит фактору, который условно можно назвать "русской почвой". Сама же "русская почва" понимается как сложное явление, состоящее из нескольких взаимодействующих элементов, и включает в себя (причем у разных исследователей свой аспект видения): русскую идею; русскую душу; русскую революционную традицию, прежде всего революционную традицию народничества, сопряженную со специфической ролью русской интеллигенции второй половины XIX в.; русскую автократическую традицию (меньшевизм, М.Карпович, Н.А.Бердяев, А.Тойнби, Т.Самуели и др.).

Еще раз подчеркнем, что выделение главной, решающей роли какого-то одного источника в формировании большевизма отладь не означает, что сторонники этой версии отрицают значение, пусть второстепенное,других источников. Концепции этой группы можно назвать концепциями “одного определяющего источника большевизма".

Ко второй группе можно причислить те концепции, которые отводят равнозначную роль в формировании большевизма по крайней мере двум (и более) источникам (Р.Такер и др.).Их можно охарактеризовать как концепции “синтетичности (истоков) большевизма".

Третью группусоставляют концепции, согласно которым большевизм синтетичен и вместе с тем самобытен, образует новое качество по сравнению со своими источниками, качественно новую теоретическую систему (Д.Боффа, Р.Сервис). Их можно обозначить как концепции “нового качества большевизма".

Ещев одну, четвертую группу можно выдёлить концепцию политического плюрализма большевизма (Ф.И.Дан, С.Коэн), которая вместе с тем, опирается на предыдущие три версии.

Думается, возможны и другие группировки.

(Продолжение последует)

ПРИМЕЧАНИЯ

⁴⁰Клямкин И. Какая улица ведет к храму?//НМ.1987. № 11. С.150-188;

   Селюнин В.Истоки// НМ.1988. № 5. С.162-189.

<<У "военного коммунизма" были свои корни в отечественной истории,- справедливо подчеркивает В.Селюнин, -И раньше центральная власть в России длительные периоды напрямую распоряжалась всем, что лежало, стояло, ползало, ходило, плавало, летало>> (Там же. С.160). Но В.Селюнину следовало бы добавить, что исторические условия лишь благоприятствовали установлению "военного коммунизма", а первопричиной все же являлась сама доктрина большевизма первых лет советской власти, а точнее "борцы" под ее знаменем. Прав В.Селюнин и тогда,когда указывает, что бюрократическое управление, являющееся в России наследием веков, "особенно плотно наложилось на послереволюционную историю и образовало монолитную стену", которую до сих лор "не удается пока ни прошибить, ни преодолеть". Но и здесь он не договаривает - ведь опять-таки прежде всего в самой политической и экономической доктрине большевизма была причина возникновения специфического советского бюрократизма. А что российская история благоприятствовала этому, спору нет. Поэтому прежде, чем писать о заслуге В.И.Ленина в борьбе с бюрократизмом (Там же. С.187), необходимо указать на его вину в создании антидемократического, бюрократического политического режима. Что же касается взглядов В.Селюнина, то, думаю, они здесь ни при чем. Достаточно посмотреть на год издания - 1988-й, а написана публикация наверняка в 1987 г., - чтобы понять, что в эпоху гласности, но не свободы печати объективно излагать историческую роль В.И.Ленина было невозможно.

⁴¹Иного не дано. М.: Прогресс, 1988. Выделим прежде всего публикацш А.Миграняна (Механизм торможения в политической системе и пути его преодоления. С.97—121), С.Дзарасова (Партийная демократия и бюрократия: к истокам проблемы. С.324-342), В.Сироткина (От гражданской войны к гражданскому миру. С.370-391), Ю.Афанасьева (Перестройка и историческое знание. С.491-508), а также Е.Амбарцумова,И.Виноградова, М.Гефтера, В.Киселева, В.Фролова, А.Нуйкина, А.Бутенко и др.

⁴²См.: Павлов А. Т., ПлимакЕ. Г. и др. Проблемы гуманизма и насилия в русской революционной традиции (материалы "круглого стола")// ФН.1991. № 2. С.3-37. При всей взвешенности суждений, высказанных за "круглым столом", некоторые его участники соскальзывали в явный субъективизм и антигуманизм, к примеру,фактически оправдывая убийство Александра П или обвиняя его правительство в неуступчивости (и это после реформ 60-70-х гг.). См.: Там же. С.27

⁴³Б о ф ф а Д ж. История Советского Союза. Указ.соч.T.I. С.29.

⁴⁴См.: ЛенинВ. И. ПСС. Т.22. С. 121: "Ясно, что марксисты должны заботливо выделять из шелухи народнических утопий здоровое и ценное ядро искреннего, решительного, боевого демократизма крестьянских масс. В старой марксистской литературе 80-х годов црошлого века можно найти систематически проведенное стремление выделять ото ценное демократическое ядро. Когда-нибудь историки изучат систематически это стремление и проследят связь его с тем, что получило название "большевизма" в первое десятилетие XX века".

⁴⁵История Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Краткий курс. М.: Правда, 1938. С. 16.

⁴⁶Там же. С.25.

⁴⁷См., например: БатуринН. Н. О наследстве русских "якобинцев" // ПР. 1924. № 7(30). С.82-89; МицкевичС. И. К вопросу о корнях большевизма (Ответ тов. Н.Н.Батурину)//КС. 1925. № 3(16). С.92-101; БатуринН. Н. Еще о цветах русского якобинства // ПР. 1925. № 2. С.97-109. Современную оценку и обзор упомянутой дискуссии см.: Рудницкая Е.Л. Петр Ткачев: русский бланкизм; ДубенцовБ. Б. Дискуссии о социально-политических взглядах П.Н.Ткачева в советской историографии 1920-х начала 1930-х гг.

            ⁴⁸ПокровскийМ. Н. Корни большевизма в русской почве// 25 лет РКП (большевиков). Тверь: Октябрь, 1923. С.21; Философская энциклопедия. Т.З. М.: Советская энциклопедия. 1964. С.541.

                             ⁴⁹В своей статье "Страница из истории марксизма начала XXв.”, помещенной в знаменитом своей попыткой нового, неканонизированного прочтения исторической концепции Маркса, Энгельса, Ленина сборнике "Историческая наука и некоторые проблемы современности. Статьи и обсуждения" (М.: Наука, 1969), М.Я.Гефтер, являющийся и ответственным редактором сборника, писал: "Речь... идет о большем: об исторической правомерности данной формы демократической идеологии, утопического социализма и тем самым необходимости ее для становления данной формы научного социализма, пролетарского демократизма - данной и в специфически русском, региональном отношении, и во всемирно-историческом плане” (Указ.соч. С.23). Несмотря на своеобразие стиля, для любого читателя, хоть немного посвященного в суть проблемы,смысл написанного был ясен.

⁵⁰См.: РыбаковМ. В. О некоторых неоправданных претензиях// ВИ КПСС. 1971. № 7. С.123-133.

⁵¹Пантин И., ПлимакЕ. У истоков российской революционности// К-ст. 1990. №10.С.16;АгаевС. Л. "Маркс был соединен со Стенькой Разиным" (Об истоках большевизма).Указ.соч. С.164, 167. См. также: РудницкаяЕ. Л. Петр Ткачев: русский бланкизм. C.114-115., В качестве же примера "обычного" советского исследования можно назвать: Ленин. Философия. Современность. М.: Политиздат, 1985. С.390-412.

⁵²Фишер Л. Жизнь Ленина / Пер. с англ. О.Ронена.London:OPI.1970.С.51.

          ⁵³Ш а п и р о Л. Коммунистическая партия Советского Союза / Пер. с англ. В.Франка. London: OPI, 1990. С.31.

⁵⁴ГеллерМ. Машина и винтики.Указ.соч. С.22.

⁵⁵Гефтер М. Я. Из тех и этих лет. М.: Прогресс, 1991. С.48. Работа итальянского исследователя Ф.Баттистрады целиком, к примеру, посвящена "банальной" теме. См.: БаттистрадаФ. Указ. соч.

⁵⁶Т а к е р Р. Сталин: Путь к власти.Указ.соч. С.29-30.

⁵⁷Б о ф ф а Д ж. Указ. соч. С.29.

⁵⁸Л е н и н В. И. ПСС. Т.41. С.6.

⁵⁹С е р в и с Р. Загадка Ленина. Вводная глава первого тома политической биографии Ленина // AM. 1991.№ 4. С.82-83.

⁶⁰АвторхановА. Духовные предтечи Ленина. Фрагмент книги "Ленин в судьбах России".Указ.соч. С.73.

⁶¹К.о э н С. Бухарин.Указ.соч. С.31.

⁶²Д а н Ф. И. Письма (1899-1946) / Отобрал, снабдил примечаниями и очерком политической биографии Дана Борис Caпир.Amsterdam: Stichtina international instituut voor sociale geschiedenis, 1985. C.317.

Тэги: б.с.варшавский, большевизм, в.в.зеньковский, в.и.ленин, демократия,свобода,права, доктрина, исток, история, корень, ленинизм, ликбез, любознательный, марксизм, мировой, наука, оригинальный, политика(видео, политический, политология, портрет, прот., россия,ссср,русский, социо-гуманитарные, текст, тексты), язык

Политическая доктрина большевизма.ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ
   2013-05-29 00:00:59
... примитивное истолкование истоков большевизма стало ... Как видим, истоки "истокам" рознь. ...
+ развернуть текст   сохранённая копия

Э.В.:После того, как в 4-х постах я опубликовал Предисловие - http://www.liveinternet.ru/users/2503040/post277396614/ и т.д. - одной из своих научных монографий - [Волков-Пепоянц Э.Г. МЕТАМОРФОЗЫ И ПАРАДОКСЫ ДЕМОКРАТИИ. ПОЛИТИЧЕСКАЯ ДОКТРИНА БОЛЬШЕВИЗМА: ИСТОКИ, СУЩНОСТЬ, ЭВОЛЮЦИЯ, АЛЬТЕРНАТИВЫ. 19I7-I929 гг. В 2-х книгах. Кн.1. - Кишинев: “LEANA”.1993. - XXXII+ 464 с.] - предлагаю Вашему вниманию Введение ....

ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ: Истоки большевизма: состояние разработки проблемы. Авторская гипотеза

Проблема истоков, родословной, "корней" большевизма¹, его политической доктрины в целом, концепции демократии в частности вызывает ожесточенные споры в специальной литературе². Существует целый спектр мнений по данному вопросу, включающий и две основные взаимоисключающие версии.

Согласно первой, большевизм как политическая теория и практика "вышел" не из марксизма, а из специфической русской революционной традиции (со специфической ролью и статусом русской интеллигенции) и одновременно из исконной авторитарности³ (и даже тоталитарности) русского, затем Российского государства. Эта версия, широко распространенная в разных вариациях среди западных исследователей, является доминирующей. Важную роль в распространении ёе на Западе, и прежде всего идеи о народнических истоках большевизм, сыграл профессор-эмигрант М.М.Карпович, с 1927 г. возглавивший изучение истории России в Гарвардском университете США⁴. Разделял эту концепцию, к примеру, и крупнейший английский историк и социолог Арнольд Тойнби⁵.

Показательна в этом отношении книга Тибора Самуели "Русская традиция", в которой автор категорически утверждает, что на протяжении всей своей истории Россия оставалась страной крайностей, ее отличали абсолютная власть и тотальное подчинение, безграничный деспотизм и бесконтрольная анархия. Политическая нетерпимость была основным принципом общественной жизни⁶.

Схожей (хотя и не однозначной) позиции придерживался Н.А.Бердяев: "Ленин... соединял в себе две традиции, -писал он в "Истоках и смысле русского коммунизма", - традицию русской революционной интеллигенции в ее наиболее максималистических течениях и традицию русской исторической власти в ее наиболее деспотических проявлениях"⁷.

Н.А.Бердяев, одним из первых выдвинув концепцию "народнических "корней" большевизма, ленинизма"⁸, разрабатывал ее до конца своих дней. В одной из последних своих работ - "Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX века и начала XX века" (1946 г.) - он настаивал, что "Ткачев более предшественник большевизма, тем Маркс и Энгельс", и повторял: "Русский коммунизм есть извращение русской мессианской идеи. Он утверждает свет с Востока, который должен просветить буржуазную тьму Запада"⁹.

Вместе с тем нам думается, что Н.А.Бердяев не отрицал в большевизме "родимых пятен" марксизма. И хотя произошла, по его мнению, "русификация и ориентализация марксизма"¹⁰, тем не менее его "тканевая основа" в большевизме сохранилась, и заключалась она в тотальности, целостности отношения ко всякому акту жизни¹¹.

Однако приоритет в отыскании немарксистской - якобинской, народнической - родословной, истоков большевизма принадлежит, конечно же, "сводному брату" последнего - меньшевизму, русским адептам классического марксизма. В разные периоды своей деятельности лидеры меньшевизма однозначно определяли сущность и "корни” большевизма.

Так, Г.В.Плеханов летом 1917 г. оставался верен тому, что он писал в годы революции I905-I907 гг¹². "Теоретическая позиция Ленина, - отмечал в августе 1917 г. патриарх российской социал-демократии в изложении Н.В.Валентинова, - ... словесный марксизм в сочетании с бланкизмом, ткачевщиной, бакунизмом"¹³.

Авторы меньшевистского "Социалистического вестника", центрального органа РСДРП, в 1923 г. в передовой, посвященной 25-летию Iсъезда РСДРП, писали: "... история борьбы меньшевизма с большевизмом в рядах русской социал-демократии есть история борьбы пролетариата за свое классовое самоопределение против стихии отсталости, борьба марксизма с наседавшими на него и слишком часто его одолевавшими традициями российского бакунизма и якобинства"¹⁴.

Велика (не менее, если не более, чем меньшевиков) заслуга авторов сборника "Вех" в определении истоков большевизма. Хоть этот вопрос, казалось бы, прямо не рассматривался в сборнике, фактически критике в нем подвергались те элементы политической доктрины русской революционной интеллигенции: политический радикализм; нетерпимость к оппонентам; апелляция к инстинктам, стихийному недовольству народных масс; стремление политически переустроить общество "одним махом", без духовного, нравственного воспитания и самовоспитания граждан, ведущее или к деспотизму или к охлократии, - которые унаследовал большевизм.

Вместе с тем, согласно мнению одного из авторов "Вех", – П.Б.Струве, русская революционная интеллигенция и ее традиции не возникли в результате воздействия одного корня - "русской почвы" или западного социализма (в том числе марксизма), а "есть порождение взаимодействия западного социализма с особенными условиями нашего культурного, экономического и политического развития"¹⁵.

Косвенным подтверждением тому, что авторы "Вех" попали в "десятку", является яростная реакция В.И.Ленина .

Взгляды, родственные первой версии, получили распространение в советской публицистике и литературе последних лет, причем их стали разделять разные политические силы.

В частности, как правомерно заметил М.Пискотин, их "отстаивают... те, кто хотел бы любой ценой вывести, из-под удара социалистическую идею и ее творцов"¹⁷.

Одной из обстоятельно подготовленных "спасательных операций” по выводу из "зоны поражения" социалистической идеи и классиков марксизма являются многочисленные публикации В.Криворотова, появившиеся в 1990 г.¹⁸. По его мнению, "не марксизм как теория, не социализм как идея, а конкретная экономика и политика государственно-монополистического социализма, выбранная партией большевиков как программа и руководство к действию, - причина трагедии этой партии и страны"¹⁹. Сталинизм, согласно В.Криворотову, порвал с "поздним" ленинизмом и означал, что чисто русская линия развития (самодержавие) соединилась на современном этапе со специфической технологией власти, идентичной понятию "тоталитаризма", который породил гибрид из восточной деспотии и позднего капитализма государственно-монополистического образца. "Произошло то, о чем следом за Шпенглером говорил Н.Бердяев... новое проникло в старую структуру. Все оказалось всохранности - и "помазанничество", и русское мессианство"²⁰.

К близким выводам пришло и большинство участников состоявшегося в 1991 г. международного семинара "Россия XX века: противоречия государства и общества" (СССР, США, Франция), полагавших, что первопричиной установления автократического и тоталитарного режима после Октября 1917 г. в СССР явились: специфика социально-экономического уклада России, ее политические традиции и культура - словом, то, что принято называть "русской почвой"²¹, а не марксизм как теория, социализм как идея и идеал.

Противоположную точку зрениястрастно и вместе с тем обстоятельно аргументировал В.С.Варшавский в своей незавершенной книге "Родословная большевизма"²².

В ней автор полагает, что "...зачаток Архипелага ГУЛага в марксизме, а не в русской истории..."²³, и утверждает, что "...решить вопрос, у кого главным образом учился Ленин, нетрудно. В многотомных его сочинениях имена Маркса и Энгельса мельтешат чуть не на каждой странице. И не только имена, но и бесчисленные огромные выдержки. При чтении постепенно перестаешь различать, где Маркс, где Энгельс, где Ленин. Образы трех угодников сливаются. Тот же ход мысли, тот же строй чувств, тот же стиль, то педантически наукообразный, то площадный, та же бешеная ярость в полемике, то же неколебимое убеждение, что прогресс не может совершаться без насилия и кровавых человеческих жертв и что, как бы ужасны ни были эти жертвы, на них нужно идти...И чем больше погружаешься в чтение, тем неотвязнее чувство: Ленин не просто ученик и продолжатель Маркса, а новое его воплощение, это сам Маркс снова пришел на землю кончить все, что недоделал в своей прошлой жизни"²⁴.

Но родословная большевизма не ограничивается, согласно мнению В.С.Варшавского, марксизмом, хотя последний и является главным источником. Непосредственно или опосредственно, через марксизм, уже как его источники, к рождению большевизма причастны Ж.Ж.Руссо²⁵, крайний "левацкий" проток просветительства - Гольбах, Гельвеций и Ламетри²⁶, якобинцы²⁷, К.Г.Бабеф²⁸.

Что же касается русской революционной традиции, то никакой особой, немыслимой на Западе русской революционной традиции, считает В.С.Варшавский, не было: "Все русское революционное движение, начиная с декабристов, взошло на закваске западных идей"²⁹. Именно поэтому Ткачев с полным на то основанием называл себя бланкистом... и якобинцем³⁰ .

Резюмируя, В.С.Варшавский приходит к выводу, прямо противоположному утверждениям Т.Самуели и Н.А.Бердяева: "...опыт многих стран свидетельствует, что диктатура компартии, независимо от обстоятельств места и времени, ведет к тоталитаризму. Так что и без татарского ига, опричнины, охранки и Ткачева власть коммунистов в России была бы такой же"³¹.

Родственную версию развивал и прот. В.В.Зеньковский в своей "Истории русской философии”: "Корни ленинизма лежат в раннем марксизме, а вовсе не в русской мысли". В то же время большевизм, согласно его мнению,- это такая редакция марксизма, который отступил "от классического детерминизма, столь сильно выраженного у Маркса”³².

Версия о генетическом и содержательном родстве большевизма и марксизма, последовательно и страстно, даже яростно утверждаемая самим основоположником большевизма, до последнего времени была господствующей в СССР³³. Она гласила, что ленинизм (а, следовательно, и большевизм) "...явился прямым продолжением и новой фазой в истории марксизма, органическим развитием всех его составных частей..."

Однако в последние 4-5 лет, когда отечественным обществоведам благодаря перестройке удалось вырваться на "оперативный простор" свободного научного исследования, примитивное истолкование истоков большевизма стало преодолеваться. Одним из первых это сделал на рубеже 1988-1989 гг. А.С.Ципков своей "эпохальной" (для неприхотливого рядового советского читателя) публикации в четырех номерах журнала "Наука и жизнь"³⁵.

Заслугой А.С.Ципко явилось как то, что он впервые в советском естествознании "вслух", публично указал на доктринальные (обусловленные самой доктриной марксизма, а не злой волей И.В.Сталина) причины деформации социализма в СССР, так и то, что он специально в 3-й части своей работы проанализировал роль русской революционной традиции в создании казарменного социализма"³⁶ .

Правда, по нашему мнению, А.С.Ципко тогда, в 1988 г., еще не договаривал: считая русский революционный радикализм истоком сталинизма³⁷ (хотя и не настаивая на этом), он вместе с тем как бы отделял сталинизм от большевизма³⁸. Но тут же, исправляясь, переносил ряд черт русского революционного радикализма на "многих русских социал-демократов" (ясно было, что это эвфемизм: под многими русскими социал-демократами следовало понимать прежде всего большевиков)"³⁹.

Однако в любом случае “дело было сделано", для читателя текста А.С.Ципко стало ясно, что традиции русского духовного максимализма, мессианские настроения и большевизм взаимно переплетены.

Вместе с тем А.С.Ципко фактически обозначил проблему органичности (неорганичности) "пересадки", имплантации идей марксизма в ту или иную конкретную культурно-историческую среду, в частности в российский культурно-исторический контекст.

(Продолжение последует)

ПРИМЕЧАНИЯ

¹Еще совсем недавно в бывшем СССР было бы воспринято как кощунство само намерение сравнить состояние исследований по историографии, истории и теории большевизма и соответственно германского национал-социализма, не говоря уже о проведении компаративного политологического исследования двух режимов.

[Сейчас,когда я отсканировал работу двадцатилетней давности и исправляю ошибки сканирования, приходиться – из-за гнусной клеветы зооантикоммунистов и антисоветчиков - специально пояснять,что советский коммунизм и национал-социализм в целом,несмотря на ряд сходств, противоположныеидеологии,общественные системы и режимы. – Ремарка от 25 мая 2013 г.].

Абстрагируясь от эссенциалъных аналогий, следует в качестве примера и образца научности и истинного патриотизма указать на состояние дел с исследованием родословной, истоков германского NS(здесь и далее: NS- аббревиатура термина "национал-социализм").

Немецкие ученые опубликовали и продолжают публиковать спустя полвека после краха NSдесятки и десятки монографий, сотни статей по указанной теме. Из работ последнего времени см., например: HегmandJ.DeralteTraumvomneuenReich. Volkische Utopien und Nationalsozialismus. Frankfurt a/M.:Athenaum Verlag,1988.- 388 S. Представляютинтерестакже: Mutter B., PingelF.Die Ideologie des Hationalsozialismus. Unterrichtsmodell und Arbeitsbuch fur Sekundarstufe II ... – Bochum: Studienverlag Dr.N.Brockmeyer, 1988. - 189 S.;SchreiberG.Hitler. Interpretationen 1923-1983. Ergebnisse, Methoden und Problems der Worschung.2.verb. und durch eine annotierte Bibliographie fur die Jahre 1984-1987 erganzte Auflage. Darmstadt:WissenschaftlicheBuchgesellschaft, 1988,- 404s. И много других работ.

Состояние разработки родословной и сущности большевизма,превде всего его политической доктрины, советским обществоведением не сопоставимо с количеством и качеством исследований по родословной и сущности NSсо стороны германских ученых.

Проблема политических истоков большевизма "решалась" историей политических учений, историей философии, историей социологии в СССР, историей КПСС в советских официальных версиях однозначно: было принято считать, что у политической доктрины большевизма имелся один теоретический источник - политическая теория марксизма, творчески развитая в новых исторических условиях В.И.Лениным, другими вождями большевизма. Иные (по сравнению с догмами официальной советской "науки") политические источники большевизма отвергались в ходе бесчисленных "критик" антикоммунизма реформизма, ревизионизма, ставших атрибутом любой монографии, статьи, диссертации. Немарксистские политические концепции рассматривались в рамках истории освободительного движения, истории социалистических учений в СССР лишь как предшественники (за редчайшим исключением), но не источники политической доктрины большевизма. Ситуация изменилась на территории бывшего CCCFлишь начиная с 1988 г. Подробнее об этом ниже.

Западные же исследователи по теме, именуемой "корни русской революции", составной частью которой является и проблема истоков большевизма, опубликовали и продолжают публиковать десятки книг,сотни статей. Многие из этих работ указаны в переведенных на русский язык в последние годы книгах. См.: КоэнС.Бухарин. Политическая биография. 1888-1938: Пер. с англ. М.: Прогресс, 1988.С.530-544; КаррЭ.История Советской России: Пер. с англ. М.: Прогресс, 1990. С.342-398; Б о ф ф а Д ж. История Советского Союза.Т.I. От революции до второй мировой войны. Ленин и Сталин. I9I7-I94Iгг.: Пер. с итал. М.: Межд. отношения, 1990. С.573-583; РабиновичА.Большевики приходят к власти: Революция 1917 года в Петрограде: Пер. с англ. / Общ. ред. и послесл. Г.З.Иоффе. М.: Прогресс,1989. С.404- 408; ТакерГ. Сталин: Путь к власти. 1879-1929. История иличность: Пер. с англ. М.: Прогресс. 1991. С.461-470; ФерроМ.Николай II. Пер. с франц. Г.Н.Ерофеевой. М.: Межд. отношения, 1991. С.332-337. Читателю, впервые познакомившемуся с западной советологией по указанным переводам книг, просто необходимо прочитать статьи У.Лакера "Надгробная речь над почившей в бозе советологией” и "ЦСУ победило ЦРУ", в которых автор предостерегает от некритического восприятия многих выводов и оценок советологов (прежде всего И.Дойчера и Э.Карра), указывает на явные слабости в их работа (НВ. 1992. №31. С.18-19, № 32. С.14-15).

Обстоятельный и комплексный анализ англо-американской историографии истоков российской революции, включающей и интересующий нас сюжет, дан в новейшей монографии М.Д.Карпачева "Истоки российской революции: легенды и реальность". (М.: Мысль, 1991. - 269 с.).

Из сочинений, появившихся на Западе в последнее время и затрагивающих в той или иной степени рассматриваемую тему (не упомянутых у М.Д.Карпачева), можно сослаться на следующие публикации: Агурский М.Идеология национал-большевизма. Paris: YMCA-Ргеss, 1980.-320 с.; ВаршавскийВ. С.Родословная большевизма. Paris:YMCA-Press, 1982. - 208 с.; Нилов Г. (КравцовА.)Грамматика ленинизма. London: opi, 1990. - 213 с.; Tо г к е Н.-I.(Hrsg). Lexikon der Geschichte Ruslands. Von den Anfangen bis zur Oktober-Revolution. Munchen: C.H.Beck, 1985. - 466 S.;Intelligentsia and Revolution.Russian Views of Bolshevism 1917-1922.New York,Qxford:Oxford University Press,1986.- VIII + 340 p.;Poliakov L., CabestanI.-P.Les totalitarismes de XX'e siecle. Un рhеnоmenebistorique de passe? Paris: Libraire Artheime Fayard, 1987.- 377 p.;MсNeal R.Stalin.Man und Ruler.New York: New York University Press,1988.- 389 p.; SchlogelK.Jenseits des Grosen Oktober: Das Laboratorium der Moderne: Petersburg, 1909- 1921.- B.: Siedler, 1988. - 542 S.;S a к w a R.Soviet politics: An introduction. London; New York: Routledge,1989.- XII,356 p.- Bibliogr.: P.320-350; HildermeierM.Die Russische Revolution 1905-1921. Frankfurt a/M.:Suhrkamp Verlag, 1989. - 352 S.;ConfinoM.Traditions old and new: Aspects of protest and dissent in modern Russia// Patterns of modernity. New York, 1989. Vol.2. P.12-36;GolubovicL.The history of Russia: Under Stalin// New Left rev.-London. 1989. N 107. P.94-100; Yanоv A. Russian idea and 2000. New York: Liberty publishing house, 1989. - 399 p. Публикация книги А.Л.Янова на русском языке была осуществлена в том же издательстве годом раньше. См. главы из книги: Нева.1990.№ 9. С. 143-164; №10. C.I5I-I75; № 11.С.150-175; №I2.C.I63- 171.

Дополнительно к работе М.Д.Карпачева см. также: ПервухинаК. М.История Октябрьской революции в англоязычной литературе конца 70 - 80-х годов. Основные проблемы//И СССР. 1991. № 3. С.220-228; М а л и а М. В поисках Октября // ОИ. 1992. № 4. С.178-187; У л а м А. Незавершенная революция//СМ. 1991. №18. C.103-113.

Более или менее свободное изучение истоков большевизма началось в СССР в годы перестройки, первоначально исследованием истоков сталинизма. Открылось оно этапной статьей А.Ципко "Истоки сталинизма” (НЖ. 1988. №11. С.45-55; №12. С.40-48; 1989. №I.С.46-56; №2.C.53-6I). В ответ на нее как из рога изобилия "посыпались" статьи, авторы которых, как правило, полемизировали с точкой зрения А.Ципко.Приведем некоторые из них: БутенкоА. П.Виновен ли Карл Маркс в "казарменном социализме"?// ФН. 1989. № 4. С.17-26; Он же. О мыслях из закрытых зон: на полях статьи А.Ципко "О зонах, закрытых для мыслей"... // ВМУ. Cep.I2. 1989. № 3. С.42-52;БыстровВ. Р.К вопросу о "доктринальных" истоках сталинизма (об очерке А.Ципко ”0 зонах, закрытых для мысли")// НК.1989.№ 9. C.111-115; Клямкин И. М.Еще раз об истоках сталинизма// ПО. 1989. № 9. С.41-50; Лацис0.Термидор считать брюмером: история одной поправки // Знамя. 1989. № 5. С.183-199; РоговинВ. З.Уистоков сталинизма // НК. 1989. № 6. С.95-107; № 7. С.69-80; ШабатинИ. И.О "марксизме” Сталина (Размышления по поводу статьи А.Ципко "Истоки сталинизма") // НК. 1989.№ 8.С.112- 115.

Тогда,в конце 80-х гг., большинство авторов отлучали сталинизм не только от марксизма, но даже от большевизма. Для усиления позиции отечественных ученых перевели статью С.Коэна "Большевизм и сталинизм" (ВФ. 1989. № 7. С.46-72). И все же по мере демократизации и декоммунизации бывшего СССР в начале 90-х гг. наступило,наконец,время беспристрастно заняться и истоками большевизма. См., например: РудницкаяЕ. Л.Петр Ткачев: русский бланкизм // И СССР. 1992.№3.С.100-116;ДубенцовБ. Б.Дискуссии о социально-политических взглядах П.Н.Ткачева в советской историографии 1920-х - начала 1930-х гг. // Там же. С.117—129; АгаевС. Л."Маркс был соединен со Стенькой Разиным" (об истоках большевизма)// Полис. 1992. № 4. С.158-167; и др. Из западных авторов,опубликованных в СССР, сошлемся на: БаттистрадаФ.Народничество и большевизм // CM. 1991. № 16. С.7-19; АвторхановА.Духовные предтечи Ленина // Слово. 1991. № 4. С.71-78; Он же. Ленин в судьбах России // НМ. 1991.№ 1. С.165-179; и др.

²Во-первых, следует сразу же оговорить значение терминов "исток", "родословная", "корни" и словосочетаний "исток большевизма", "родословная большевизма", "корни большевизма". Не касаясь всех аспектов проблемы, нам достаточно провести различие между термином "генетическое родство" (близость по общности происхождения) и термином "содержательное родство".

Говоря от истоке идеи Б, имеют в виду начало, первоисточник идеи Б – идею А. Говоря же о родословной идеи Б, подразумевают перечень идей А¹, А², А³, А⁴ одного с Б рода, устанавливающий происхождение из некоей общей идеи А и степень родства (близости, сходства).

Вопрос же о том, в какой мере сохранилось содержательное родство у идеи Б с идеей А (т.е. сколько структурных элементов идеи А¹,А²,А³,А⁴- входят также в идею Б) в случае, когда А - исток Б, требует дополнительного ответа. Хотя понятно, что если генетическое родство близко, то, несомненно, имеется и содержательное родство.

Таким образом, если мы, к примеру, говорим, что "истоком большевизма является марксизм", то это означает, в первую очередь, что большевизм органически продолжает и развивает идеи марксизма, и,во вторую очередь, что и в большевизме,и в марксизме содержится ряд общих идей,положений. Аналогично отношение и к выражению "родословная большевизма". См.: ОжеговС. И.Словарь русского языка. М.: Русский язык. 1987. С.209, 557; Лопатин В. В., ЛопатинаЛ. Е.Малый толковый словарь русского языка. М.: Русский язык, 1990.С.188,508.

Что же касается термина "корни", то, по нашему мнению,это слово используется в ином значении: причина, обусловливающий фактор. Поэтому корни большевизма, иначе говоря, - причины большевизма.Употребление же слова "корни" в смысле "исток" желательно во избежание путаницы в кавычках, и тогда выражение "корни" большевизма будет означать "истоки большевизма".

Эти элементарные сведения мы вынуждены привести потому, что, как увидит читатель в дальнейшем, многие споры в литературе имеют своим истоком терминологическую неряшливость полемизирующих.

Во-вторых,необходимо различать, в каком контексте используется термин "исток". Идет ли речь об истоке какого-либо события, к примеру, об истоке Октября 1917 г., или об истоке политической доктрины, в нашем случае - истоке политической доктрины большевизма.

Марк Алданов, автор цикла из 16 исторических романов и повестей, посвященыых русской истории в контексте мировой, охватывающих период с 1762 но 1953 г., посвятил 70-м гг. XIX в. два тома под заглавием "Истоки". Именно в революционном народничестве 70-х гг., событиях тех лет видел М.А.Алданов истоки 1917 г. Однако отсюда еще, абстрактно говоря, автоматически не следует, что политические идеи революционного народничества явились источником политических идей большевиков (см.: А л д а н о в М. А. Собр. соч. в 6-ти т. М.: Правда, 1991. Т.4. С.413-570; Т.5. С.5-554).

В.И.Ленин, обозревая в 1912 г. в статье "Памяти Герцена" истоки русского революционного движения, начал отсчет с 1825 г., от декабристов (См.: ЛенинВ. И. Полное собрание сочинений (далее: ПСС). Т.21. С.255-262).

Н.Устрялов, один из авторов "Смены вех" и идеолог сменовеховства, полагал в 1921 г., что ростки «своеобразного "большевизма" проявлялись на протяжении всей этой истории (речь идет об истории русской интеллигенции. - Э.В.-П.) - от Радищева и особенно от Белинского до наших дней »(Устрялов Н. Интеллигенция в Революции// Союз. 1991. № 26. С.6).

Как видим, истоки "истокам" рознь. Убедительно мнение историка М.Геллера, соавтора знаменитой "Утопии у власти" и автора книги "Машина и винтики" (См. Геллер М., НекричА.Утопия у власти. История Советского Союза с 1917 года до наших дней. London: ОPI,1989.- 926 с.; ГеллерМ.Машина и винтики: История формирования советского человека. London: OPI,1985.- 334 с.), согласно которому преемственность революционных традиций в России не вызывает сомнений. "Но в начале 60-х гг. XIХ в. рождается русское революционное движение, ставящее перед собой новые цели, использующее для их достижения новые средства" (ГеллерМ. Первое марта// Смена.1991 № 3. С.148).

³Тезис об исконности автократической традиции Российского государства, имеющий широкое хождение среди специалистов как на Западе, так в последнее время и у нас, стал стереотипом массовой культуры, "клише" массового сознания. Менее известно, что в России издавна существовали и демократические, и либеральные традиции. В 1957г. на немецком языке была издана книга В.Леонтовича об истории либерализма в России, Последнее ее переиздание осуществлено в I989 г.: LeontovitschV. Geschichte des Liberalismus in Rusland. 1762-1914. Munchen: Klosterman, 1989.- 549 S.

Думается, что не случайно именно этой книгой, переведенной на русский язык, издательство YMCA-Press открыло в 1980 г. ставшую к настоящему времени знаменитой серию А.И.Солженицына "Исследования новейшей русской истории": ЛеонтовичВ. В. История либерализма в России. I762-I9I4 (Исследования новейшей русской истории. T.I): Пер. с нем. И.Иловайский. Париж: YMCA-Press, 1980- 560 с.

Обозначим пунктирно некоторые идеи В.В.Леонтовича.Согласно автору, идеи либерализма стали приобретать значение в России во времена Екатерины П, причем не только по причине тех конкретных мер, которые она проводила (отмена обязательной службы дворянства, жалованная грамма дворянству, утверждение права земельной собственности у дворянства, стремление дать законное основание религиозной терпимоети, гуманизировать уголовное право и др.), но и по причине общего подхода императрицы, заключавшегося в том, что лучше управлять страной силой убеждения, чем убеждением силы.

С.Реймерв своей рецензии на книгу Леонтовича, опубликованной в нью-йоркском "Новом журнале", верно замечает: "Своей консервативной трактовкой либерализма Леонтович резко видоизменяет многие общепринятые понятия в русской историографии" (Новый журнал. New York. 1987. № 168/169. С.468). Так, А.Радищева автор считает не либералом, а ранним представителем русского радикализма; восстание декабристов по своему отрицательному влиянию на развитие либерализма в России, согласно его мнению, сопоставимо только с убийством Александра II, Освободителя.

Важными вехами в истории либерализма в России, по Леонтовичу, явились либерально-конституционные воззрения М.М.Сперанского (Введение к уложению государственных законов); деятельность Н.Карамзина (хотя это и противоречит традиционным представлениям), указавшего путь, на котором монарх может строить либеральный порядок в России; Основные законы империи от 23 апреля 1906 г.; либеральная программа П.А.Столыпина (Речь в Думе 6марта 1907 г.).

Подводя итог, Леонтович видит причину краха либерализма в России в 1905 г. в том, что настоящее гражданское общество еще не полностью сформировалось. И как ни остра критика автором революционной интеллигенции и либералов, тем не менее он признает, что и правительство должно нести за крах либерализма огромную ответственность.

Опровержению расхожего мнения об отсутствии опыта демократии в историческом развитии России посвящена и статья О.И.Чистякова "О политико-правовом опыте и традициях России" (ВМУ. Сер.11.1990. №2).

Во-первых, как отмечает автор, традиции республиканизма в России уходят в глубь времен. Около четырех веков, с XIIдо ХVI, существовали Новгородская и Псковская республики (была и третья республика - Вятка, отколовшаяся от Новгородской республики).

Во-вторых, в истории России уже с XVIв. начали складываться представительные органы как в центре, так и на местах, постепенно вырабатывался принцип выборности государственных органов и должностных лиц (избирательные правом обладали даже государственные крестьяне), а также принцип коллегиальности в органах управления. Еще С.В.Юшков первым отметил аналогичность Земских соборов французским Генеральным штатам, английскому парламенту, германским рейхстагом. Важным рубежом явились реформы Александра П: возникает земское самоуправление, реформируется городское, создается суд присяжных, развивается избирательное право, предпринимается попытка введения конституции.После 1906 г. едва ли можно говорить в России о самодержавии, абсолютизме в полном смысле.

Современный петербургский историк В.Старцев по этому поводу вполне определенно заявляет: "...мне кажется, пора признать,что Россия с 24 апреля 1906 года стала уже конституционной монархией (СтарцевВ. Свержение монархии и судьбы России// СМ. 1992. № 7. С.81). И далее, сопоставляя политическую реформу в СССР в года перестройки и Основные государственные законы 1906 г., он приходит к выводу, что "сферы компетенции между законодательными учреждениями, правительством и самим императором были там разделены не хуже (если не лучше), чем это пытались сделать Горбачев и его соратники в I989-I99Iгг., неоднократно деля и пересматривая объем полномочий президента, Верховного Совета, правительства и съезда народных депутатов. Николай IIразделил это сразу и по закону.История парламентаризма в Западной Европе тоже свидетельствует, что соотношения объемов власти и компетенции между законодательными учреждениями, королями и правительствами менялись, их пропорции иногда складывались веками". (СтарцевВ. Указ.соч. С.82).

Громадной ступенью в истории представительных органов и избирательного права явилась Февральская революция. Положение о выборах в Учредительное собрание было для своего времени верхом демократизма.

Оспаривает господствующий на Западе стереотип об исконности автократической традиции России в своей монографии и С.Пушкарев (См.: ПушкаревС. Самоуправление и свобода в России. Франкфурт- на-Майне: Посев, 1985. - 174 с.).

В ней автор, в частности, пишет: "Распространенное мнение о том, что русский народ всегда жил в рабстве, привык к нему и стал неспособен к устройству своей жизни на началах свободы и самодеятельности, противоречит историческим фактам. Конечно, свет и тени неизбежны в истории всякой страны, и в России этот контраст проявлялся особенно резко. Государственное "тягло" слишком тяжело лежало на плечах населения и задерживало развитие общественной самодеятельности. За периодами реформ следовали периода реакции: после реформ местного управления в 50-х годах XVIвека пришла опричнина; вXIX веке после Сперанского пришел Аракчеев; после великих реформ 60-х годов пришел Победоносцев". (Там же. С.5).

Но многие современные авторы, полагает С.Пушкарев,сочиняя свою историю России, замалчивают ее светлые стороны и, подчеркивая одни темные, приходят к выводу, что установившаяся в 1917 г. тоталитарная власть была не новым явлением в истории, а лишь продолжением "царизма". На самом же деле, по мнению С.Пушкарева, в истории России были заложены возможности разных вариантов свободного развития страны. Задачу своей книги автор и видит в том, чтобы "напомнить о существующих в русской истории началах политической свободы и общественной самодеятельности. Знакомство с ними поможет в поисках выхода из тоталитарного тупика" (Там же. С. 5-6). См. также: ГерасименкоГ. А.Земское самоуцравление в России. М.: Наука, - 264 с.; ТокаревА. И.Из истории представительной демократии в России // СПЖ. 1993. №5-6. C.118-I2I; Совет министров и Государственная дума. Из опыта российского парламентаризма// СМ. 1993. № 8. С.65-80; К 9. C.108-116.

Резюме.Думается, что, хотя автократичеркие традиции в истории России все же перевешивали демократические (не менее, если не более, чем автократические, преобладали патриархальные), тем не менее последние все же оказывали свое воздействие на формирование политической культуры, и необходимо было время, чтобы дать им "созреть".

О русской автократической традиции см.:ЯновА.История автократии // Октябрь. 1991. № 8. С.139-156; Он же. Иваниана [глава из книги "Происхождение автократии"]// Нева. 1992. №5-6.С.284 - 305. О русском либерализме ск. также: Аврех А. Я. Русский буржуазный либерализм: Особенности исторического развития//ВИ.1989.№2.С.17-31. О русском либерализме в связи с революционными событиями 1917 г. см.: Арансон Г. Я. Русский либерализм и революция // СМ. 1992. № 7. С.72-80. Дополнительно см.:Секиринский С.,ФилипповаТ.Родословная российской свободы // ВВШ. 1990. № 5. С.68-75; Махнач В. Троевластие //НВ. 1993. № 13. С.48-51; и др.

Последний автор, в частности,указывает, что еще в далеком 1211г. по инициативе великого владимирского князя Всеволода III был созван первый в российской историй своего рода земский собор. Однако начавшиеся вскоре иноземные нашествия ХIIIв. прервали эту российскую политическую традицию до XVIв. Первый же английский парламент, для сравнения, собрался на 54 года позже российского, в 1265 г. (см.: М а х н а ч В. Троевластие. С.49);Новикова Л.,СиземскаяИ.Идейные исто

Тэги: большевизм, большнвизма, в.и.ленин, г.в.п, демократия,свобода,права, доктрина, исток, коммунизм, коммунизм,большевизм, корень, ленинизм, любознательный, марксизм, меньшевизм, наука, немного, оригинальный, политический, политология, родословный, русский, социо-гуманитарные, текст, философия

Политическая доктрина большевизма.Предисловие(4)
   2013-05-28 16:37:03
... читатель, рассматриваются истоки большевистской полити ... системный анализ истоков ленинского ...
+ развернуть текст   сохранённая копия

Здесь уместно сравнить методологические и гносеологические проблемы и трудности, возникающие при исследовании большевизма,с такого же рода проблемами и трудностями при анализе фашизма, нацизма.

(В данном случае мы отвлекаемся от вопроса о сходстве и различии большевистского и фашистского, нацистского режимов. Типичный и традиционный для либерально-демократической интеллигенции 20-х гг. - и не только - взгляд на этот счет выражен в 1927 г. итальянским философом и социологом Л.Стурце: ”В сущности между Россией и Италией есть только одна настоящая разница - именно то, что большевизм (или коммунистическая диктатура) является левым фашизмом, тогда как фашизм (или консервативная диктатура) является правым большевизмом .Большевистская Россия создала миф о Ленине, фашистская Италия - о Муссолини"⁷³).

Имеются как минимум две причины указанных трудностей .

Первая- сложность, многомерность, противоречивость самого объекта исследования. будь то большевизм иди фашизм, нацизм,и соответственно анализ учеными только какой-то одной стороны, в лучшем случае - двух, трех.

Вторая- недостаточность имеющихся теорий для адекватного полного и всестороннего описания и объяснения большевизма или фашизма.

Ж.Желев, обозревая в своем труде “Фашизм” многочисленные определения предмета изучения, писал: "Следует отметить, что во всех приведенных определениях и характеристиках содержится только часть истины. Они отражают отдельные стороны реального политического явления, названного фашизмом. Ибо фашизм одновременно и "массовое движение" и "революция мелкой буржуазии", и "отчаянная борьба средних слоев за самосохранение", и "революция справа", и "превентивная контрреволюция", и в каком-то смысле даже "шизофрения нации", "эпилептический припадок" целого народа и т.д. Но ни одно из этих определений не раскрывает глубинную основу и специфическую сущность фашизма"⁷⁴.

Точно так же обстоит дело и с характеристикой, определением большевистского политического режима, большевистской "демократии".

Одни исследователи обращают внимание на тоталитарные черты сходства между большевизмом и фашизмом как режимами, отбрасывая существенные различия. А по ряду пунктов - и противоположность; другие замечают только засилье бюрократии всех уровней и видов (партийной, советской, хозяйственной и т.д.); третьи видят лишь тиранию вождя и диктатуру партолигархии над пролетариатом; четвертые, наоборот, - неподдельный энтузиазм миллионов, широкое участие трудящихся в различного рода организациях, объединениях, собрания митингах, на которых обсуждаются животрепещущие вопросы политики, экономики и повседневной жизни.

При этом пестрота воспроизводимой картины анализа и ее неадекватность усиливаются, если исследователи исходят из различного понимания демократии.

С. и Б.Вебб, подытоживая свое решение вопроса о том, является ли правительство СССР диктатурой или демократией, в связи с этим справедливо замечали, что "самый обильный источник ошибок в социологии, как и во всякой другой науке, - это постановка вопроса в терминах устаревших категорий или даже вчерашних определений". И, продолжая, они резонно вопрошали: <<Разумно ли ограничивать наши изыскания такими альтернативами, как ... "диктатура против демократии?">>⁷⁵.

Нам думается, что большевистский политический режим на всем протяжении своего существования, и прежде всего в 20-30-х гг., не может быть полно, во многих аспектах и аутентично описан и объяснен, исходя лишь из теоретической модели либеральной демократии.

Данное обстоятельство объясняется тем, что он представлял из себя сложное, многомерное, развивающееся, противоречивое и во многом новое, уникальное политическое явление, не вписывающееся в указанное теоретическое пространство. Некоторые из его сторон могут бытьадекватно проинтерпретированы лишь иными концепциями, в том числе вновь созданными.

И тогда мы увидим, что режим в СССР в 30-х гг. - это не просто диктатура партократии, бюрократии или вождя над пролетариатом, но и политический феномен, включающий в себя элементы и"вождистской демократии"[если мы представим гипотетическую ситуацию, что в Советском Союзе, к примеру, под контролем Лиги наций были бы проведены прямые, всеобщее, равные, тайные, а главное свободные (в частности, при свободе агитации, насколько это возможно, как "за", так и "против") выборы верховного вождя с теми же неограниченными полномочиями, которыми Сталин обладал в действительности, то в середине З0-х гг. (как, впрочем, и в конце 40-х гг.) думается, подавляющим большинством голосов был бы избран именно и только Иосиф Виссарионович], и "тоталитарной демократии"⁷⁶(хотя вторая "демократия" в реальной политической истории XXв. включала и первую, но "демократический диктатор" возможен и вне тоталитаризма), и производственной демократии, и демократии поддержки, согласия и участия(частью реального, частью фиктивного), и кратковременные и эпизодические всплески неполной охлократии(повсеместное, массовое одобрение с воодушевлением на собраниях, митингах и демонстрациях смертных приговоров, вынесенных на трех больших московских процессах), и элементы особого вида идентитарно- отчужденной демократии, при которой пролетариат добровольно не просто делегировал, а отчуждал от себя всецело свой суверенитет триаде "вождь - партия - государство" при одновременной идентификации себя с "родными" вождем, партией, государством, причем ответственность последних (как и контроль над ними) была отсрочена в далекое "светлое будущее".

Но кроме перечисленных элементов "демократий" и демократий большевистский режим вместе с тем был, несомненно, и тиранией вождя, и партолигархией, и просто разновидностью авторитаризма.

Изучение большевистского политического режима (как и фашистского, нацистского) раздвигает рамки и увеличивает глубину понимания природы демократии, ее сильных и слабых сторон, неустранимых недостатков, помогает избегать "ловушек" и нежелательных, но естественных для нее при определенных условиях превращений, метаморфоз. И вместе с тем усиливает практическую ценность ее либерально-демократической модели.

В связи с этим важное значение и приобретает исследование большевистской политической доктрины в целом,концепции демократии в частности как фрагментарного самосознания большевистского политического режима (ибо доктрина наряду с тем, что фрагментарно обусловливала режим в реальности, точно так же лишь фрагментарно адекватно его описывала и объясняла).

II

В монографии предпринята одна из первых, если не первая попытка в обществознании на территории бывшего СССР исследовать вопрос об истоках, сущности и эволюции большевистской концепции демократии в контексте политической доктрины большевизма как субъективного фактора формирования тоталитарно-репрессивного, псевдодемократического, партолигархического, коммунистического etc. политического режима.

Работа выходит в двух книгах.

В первой из них, которую и держит в руках читатель, рассматриваются истоки большевистской политической доктрины (марксистский, якобинский, народнический, бланкистский и т. д.), ее квинтэссенция, формирование и эволюция в период до 1917 г.

Вторая книга посвящена анализу содержания и эволюции большевистской концепции демократии в связи с политической доктриной в целом в период с 1917 г. по 1929 г. В ней исследуются многочисленные дискуссии в правящей большевистской партии по проблемам внутриклассовой и внутрипартийной демократий, идеи оппозиций в ВКП(б) в обозначенный период, реализация которых гипотетически могла привести к альтернативным вариантам развития политической системы в СССР, ожесточенная полемика между западной социал-демократией с большевиками по проблемам демократии.

В первой главе предлагаемой первой книги монографии рассматриваются содержание и развитие концепции демократии К.Маркса и Ф.Энгельса. Хотя эта проблема в той или иной части и степени затрагивалась во многих монографиях и статьях в доперестроечный период, но, несмотря на гору аполегетической советской литературы, посвященной классикам марксизма, практически не было в ней специальных исследований, в которых бы на основе объективного, беспристрастного анализа всех произведений К.Маркса и Ф.Энгельса адекватно, аутентично воссоздавались как политическая доктрина классиков марксизма в целом, так и их концепция демократии в ее эволюции в частности.

Симптоматично, что если в советской специальной литературе сравнительно много внимания было уделено изучению процесса становления и развития марксистской концепции государства и права, то этого нельзя сказать об исследовании процесса становления и развития марксистской концепции демократии. Очевидно, что это не случайно.До недавних пор проводить подлинно научные исследования по проблемам демократии по причине самого факта существования в бывшем СССР тоталитарно-демократического, партолигархического etc. политического режима было невозможно. Именно поэтому мало какие идеи К.Маркса и Ф.Энгельса истолковывались столь превратно, интерпретировались так произвольнопо отношению к подлинному смыслу их текстов, как концепция демократии классиков марксизма.В монографии выявляется и развенчивается целая гирлянда мифов по этой теме, десятилетии, начиная с В.И.Ленина, существовавших в советской историографии марксистской политической мысли.

В рамках обозначенной темы особый интерес представляет вопрос соотношении марксистской и большевистской (прежде всего ленинской) концепции демократии и, следовательно, вопрос о причастности марксистской политической доктрины к становлению тоталитарной etc.политической системы.

Как известно, еще в перестроечной советcкой литературе сложились две полярныеточки зрения (естественно, давно наличествующие в западной политологии): первая, представленная А.П.Бутенко, О.Г.Лацисоми многими другими, отрицала причастность марксистской теории к практике и идеологии советского тоталитаризма, вторая, "во главе" с А.С.Ципко,всячески эту обусловленность подчеркивала.

Особое внимание в книге уделено парадоксам и метаморфозе Марксовой (Энгельсовой) концепции демократиив контексте политической доктрины, социальной философии, экономических и других взглядов К.Маркса и Ф.Энгельса.

Главный парадоксальный выводпервой главы состоит в том, что если воспринимать марксистскую концепцию демократии в контексте политической доктрины зрелого марксизма в целом, а тем более в связи с экономическими и социально-философскими взглядами К.Маркса и Ф.Энгельса, то она приобретает авторитарный и тоталитарный характер, в принципе не может носить название демократической теории, потеряет гуманистический ингредиент. Но если использовать селективно и отвлеченно многие идеи этой концепции, прежде всего демократические идеи молодых Маркса и Энгельса, а также идеи, сопряженные с марксистской концепцией формально-демократического и относительно мирного пути революции, то они сохраняют свою эвристическую ценность и практическую значимость, демократичность, научный и гуманистический характер вплоть до настоящего времени, хотя противоречивость концепции, даже взятой самой по себе, бросается в глаза.

Второй главный выводсостоит в том, что большевистская концепция демократии востребовала из политической доктрины марксизма в целом, его концепции демократии в частности в силу целого комплекса причин недемократические, антигуманные идеи, те, которые не выдержали испытания временем и практикой как в силу изначальной своей утопичности, антигуманности, так и в силу изменившихся условий.

А кроме того, вождь большевизма исказил, фактически сфальсифицировал (вольно или невольно, не столь важно) ряд политических идей классиков марксизма: "слома" государственной машины, диктатуры пролетариата, демократического и относительно мирного пути пролетарской революции, демократической республики как формы диктатуры пролетариата.

Во второй главе исследуются сущность, становление и развитие большевистской (ленинской) концепции демократии в период до 1917 г. И хотя сформулированная тема в той или иной мере разрабатывалась в доперестроечные десятилетия советскими специалистами в тысячах монографий и статей (только перечень авторов занял бы несколько страниц) и в теоретической, и в историко-теоретической, и в историографической, и в научно-биографической, и в научно-библиографической, и по "критике буржуазной, реформистской и ревизионистской идеологии” литературе, в строгом смысле - все по той же известной причине - не было проведено свободных, подлинно научных исследований. Ситуация стала меняться в перестроечный период. Но лишь начавшийся на пространстве бывшего Союза да и то не везде, процесс официальной декоммунизации и деленинизации открыл возможность для свободных от партийной цензуры научных политических исследований.

[Добавление от 14 мая 2013 г.: ]

В рамках обозначенной темы во второй главе в основном рассматриваются следующие ключевые проблемы:

1.    Ленинская концепция авангардной партии "нового типа" как краеугольный камень политической доктрины большевизма.

Несмотря на то, что данной концепции уделялось больше всего внимания как в отечественной, так и в западной марксистской и немарксистской литературе (А.Авторханов, М. Восленский, Р.Гароди, Э.Карр, С.Каррильо, М.Карпович, С.Коэн, А.Мейер, Р.Такер, Л,Фишер, Э.Фишер, А.Улам, Л.Шапирои многие другие), не все ее моменты были должным образом рассмотрены, особенно такие, как: а) эволюция и основные моменты материализации ленинского организационного плана; б) комплексное сравнительное исследование концепции пролетарской партии К.Маркса и Ф.Энгельса и концепции авангардной партии "нового типа" В.И.Ленина; в)место и роль системы "организационных матрешек", организационного макиавеллизма (двойной организационный стандарт) и фетишизма в ленинском организационном плане; г) системный анализ истоков ленинского организационного плана.

2. Эволюция и основные моменты большевистской (ленинской) концепции демократии в период до Февраля 1917 г.Важнейшей составной частью второй проблемы является специальное исследование такого ключевого компонента большевистской концепции, идеологически обусловливающего “тоталитарную демократию”, как теоретическая модель революционной демократии,разрабатываемая Лениным. В связи с этим анализируется понятие диктатуры - неограниченной, насильственной, массово-стихийной/ непосредственно-действующей революционной власти какквинтэссенции политической доктрины большевизма. Особое состояние такой власти в революционный период автор и предлагает обозначить термином (традиционно используемым в другом смысле) "революционная демократия^В".

3.   Проблема институционализации революционной власти в большевистской доктрине до 1917 г.Эволюция ленинских взглядов и неоднозначное среди большевиков отношение к Советам как органам революционной власти, институту революционной демократии^В.

Кроме того, ставится и специально анализируется (видимо, впервые в отечественном обществознании) проблема аутентичной интерпретации политической доктрины большевизма.

Суть ее состоит в том, что имеется разрыв (обозначаются его причины) как между политическими убеждениями лидеров большевизма и их высказываниями (текстами), так и между содержанием политических высказываний (текстов) и политической практикой.

Проблема осложняется также тем, что для политической практики большевизма в большинстве случаев политическая теория не играла определявшей роли. Хотя, несомненно, в большевистской политической доктрине имелось смысловое ядро, которое В.И.Ленин и большевики следовали практически всегда. Поэтому решение отмеченной проблемы должно помочь в выявлении"несущих конструкций" большевистской политической доктрины, инварианта ее сущности на разных этапах эволюции.

Вообще, специально еще раз подчеркнем: в монографии - и в первой и во второй главах - основное внимание уделено прежде всего аутентичному прочтению текстов К.Маркса, Ф.Энгельса и В.И. Ленина -восстановлению подлинного смысла политического марксизма и большевизма (ленинизма)и лишь во вторую очередь - их критическому анализу и оценке.

Предвосхищая результаты исследования, укажем на то, что концептуально новым словом в истории политических учений является вывод о том, что сакральная, эзотерическая тайна большевистской (ленинской) политической доктрины состоит (в период до 1917 г. в ряде моментов еще имплицитно) в теоретическом конструировании сложнойпо структуре и трансформирующейся во времени модели политическогорежима: вначале, на первом разрушительном революционно-демократическом этапе завоевания власти, предполагалось установление биполярной - охлократической и партолигархической - модели власти, сочетающей власть и интересы охлоса, народных обездоленных низов, пролетариев и крестьян-бедняков (открыто) и профессиональных революционеров, зарождающейся партолигархии во главе с харизматическим вождем (завуалированно), затем, на втором этапе стабилизации, легитимации и завершающей институционализации революционной власти, - установление партолигархического режима с некоторыми внешними атрибутами смешанного охло-демократического режима при частичном согласии, поддержке и направляемом (контролируемом, руководимом) партией участии в управлении и власти социальных низов,включая охлоса, люмпенов, пауперов, маргиналов.

Еще одним важнейшим выводом(также упускаемым из виду многими - но не всеми - западными советологами и отечественными исследователями) является положение о том, что установление большевистской партавтократии etc. оказалось созвучным мировосприятию, менталитету, политической культуре, жизненной ориентации, психологическому состоянию масс в революционную эпоху, а не обусловлено лишь воплощением антидемократических идей политической доктрины, а тем более властолюбием, политическими амбициями, психологическими чертами его лидеров: В.И.Ленина, Л.Д.Троцкого, Г.Е .Зиновьева, И .В. Сталина и др.

И, наконец, два замечания в порядке самокритики.

Первое.Пока проводилось исследование и писалась книга у автора продолжали эволюционировать политические воззрения и углубляться (хочется надеяться) понимание проблематики темы, в частности, теории демократии в целом⁷⁷, что наглядно обнаруживается, если сравнить наиболее ранние написанные фрагменты текста (разделы 1.3 - 1.9 первой главы) с более поздними (глава вторая, разделы 1.1, 1.2и 1.10 первой главы, предисловие и "Вместо введения").

Второе.В целом же метаморфоза собственных политических убеждений начала происходить у автора с конца 70-х гг.⁷⁸, но об этом ему до перестройки, как и многим другим (но не всем), приходилось публично умалчивать. Но вина автора отягощена тем, что в период трансформации собственных политических взглядов он не просто публично умалчивал об этом (не хватало мужества; но наряду с этим последовательно либерально-демократические взгляды еще не выкристаллизовались, не хватало глубины понимания и прозрения), но и продолжал преподавать иные, чем собственные, взгляды ("научный коммунизм"),по ряду моментов (но еще не всем) уже не разделяя их.

Поэтому автор сейчас, пользуясь случаем, публично извиняется затогдашнее частичное двоемыслие перед своими студентами и слушателями того времени(конец 70-х - примерно 1986-1987 гг.). С начала же перестройки, со второй половины 80-х гг. у автора установилось (насколько самому об этом можно судить) согласие между убеждением и публичным словом, и сделок с совестью по этому поводу больше не было.

С данного момента переживать можно лишь по поводу медлительности собственной духовной эволюции. Но, как говорится, сие уже от меня не зависело, а находилось "в руках Бога”.

[...]

ПРИМЕЧАНИЯ

Предисловие

⁷³Цит.по: Ж е л е в Ж. Фашизм. Тоталитарное государство. М.: Новости, 1991. С.36.

⁷⁴Там же. С.37.

⁷⁵В е б б С. и Б. Советский коммунизм - новая цивилизация?С.444.

⁷⁶Понятие “тоталитарная демократия" разработал в ввел в оборот в 1952 г. Я.Талмонв своей книге "Происхождение тоталитарной демократии” (J.L. Таl mоп. The Origins of Totalitarian Democracy. London, 1952). Э.Батлер в пояснениях к русскому изданию книги Ф.А.Хайека "Общество свободных" следующим образом определяет значение этого термина: “Если законодательный орган выбран народом, но не ограничен в своей власти, он превращается в диктатора - это и есть тоталитарная демократия”. Далее Э.Батлер цитирует Я.Талмона:"Политическая школа тоталитарной демократии исходит из предположения, что истина - в политике. Это - политический мессианизм в том смысле, что он предполагает некую предопределенную, гармоничную и совершенную схему, к которой неотвратимо движутся и в которую общество должно воплотиться”. По Талмону, завершает свой комментарий Э.Батлер, тоталитарная демократия и либеральная демократия различаются не тем, что одна из них отрицает свободу, а другая на свободе настаивает. Обе настаивают на свободе, но понимают ее по-разному (См.: Xа й е к Ф. А. Общество свободных. С.297-298).

⁷⁷Автор предполагает в заключение 2-й книги изложить свое понимание, концепцию демократии.Здесь же хотелось бы ограничиться двумя замечаниями.

Первое.Мы солидаризируемся с общим пожеланием А.Миграняна, согласно которого отечественным ученым следует приступить к разработке теории демократии,”которая, учитывая наше идейно-теоретическое наследие, специфику российской политической традиции, а также нынешней ситуации в социально-экономической и политической сферах, органично и целостно включала бы все те элементы, которые выдержали историческую проверку в процессе социально-политической эволюции индустриально развитых стран за последние несколько столетий” (Мигранян А.М. Демократия в теории и исторической практике // К-ст. 1990. № I. С.41. См. также: О н ж е. Долгий путь к европейскому дому // НМ. 1989. № 7. С.166-184). И хотя процитированная мысль высказана еще в 1989 г.,онаактуальна и поныне. Весь вопрос состоит только в том, как интерпретировать ключевые слова в пассаже московского политолога. К примеру, что считать спецификой российской политической традиции: автократию как полагают многие западные и отечественные исследователи, или все же не только ее, а также и демократию ("Демократия малых пространств, - отмечал А.И.Солженицын, - веками существовала и в России. Это был сквозь все века русский деревенский мир, а в иные поры - городские веча, казачье самоуправление. С конца прошлого века росла и проделала немалый путь еще одна форма его-земство,к сожалению только уездное и губернское, без корня волостного земства и без обвершения всероссийским”. Солженицын А. И. Как нам обустроить Россию. С.48).

Второе. 2.1.О какой бы форме понятия демократии (простой или сложной, об зтом дальше) ни шла бы речь в нормативной теории, оно во всех случаях означает не форму правления большинства, как это принято считать в ряде теорий и дефиниций, а власть и участие в процессе принятия решений, управления исамоуправления всех, а значит, и власть и участие каждогочеловека из числа всех. Данное очевидное и элементарное, но существенно важное уточнение постулирует политическое и юридическое равноправие всех и имплицитно подразумевает плюрализм, необходимость учета мнения меньшинств, поиск компромиссов и согласия. Исходя изнего,демократия - процедура принятия решений согласно воле всех тех,кого касаются эти решения.

Понятно, что если руководствоваться только что приведенным определением демократии, то все реально функционирующие "демократические" политические система в большинстве случаев принимают не вполне демократические решения даже тогда, когда исходят из явно выраженной воли большинства. Другое дело, что они, эти решения, могут быть административно эффективными, политически правильными и т.д., но тем не менее будут продолжать оставаться не совсем демократическими.

Вообще, при оценке политических явлений не следует смешивать разные критерии: в частности, демократичности с, к примеру, эффективности или научности. Тем более, что,по справедливому в данном пункте мнению Л.Колаковского,"... опыт научил нас тому, что основные понятия, которые мы готовы принять, противоречат одно другому: безопасность и свобода, свобода и равенство, равенство и личные нрава, личные права и правление большинства" (КолаковскийЛ. Обожествление политики // НВ. 1993. № 23. С.57).

А кроме того,политологи XX в. (Й.Шумпетер, М.Дюверже, Р.Даль и многие другие) давно пришли к твердому убеждению, что ни одно из реально существующих государств, признанных в современном мире демократическими, в полной мере не соответствует даже значению термина "демократия” как правления большинства (хотя они все же вполне зримо отличаются от автократических государств).

Поэтому Р.Даль и предложил (совместно с Линдбломом) ввести в научный оборот вместо термина "демократия" термин "полиархия". По его мнению, термин "демократия" пригоден лишь для характеристики идеального состояния событий. “Действительные же системы, - полагает он, - в наибольшей степени приближающиеся к такому состоянию, по крайней мере в некоторых своих суждениях могут быть названы полиархиями. Данная теория (полиархии. - Э.В.-П,,) подразумевает, что все полиархические системы обладают дефектами по сравнению с демократией. Но в отличие от теорий управления большинства, элит она позволяет надеяться, что такое несоответствие может быть уменьшено" (ЦыганковА.П.Политология Р.Даля. С.93-94. См. также:ДальР.Введение в теорию демократии. С.68-95; СытинА.Г.Политическая социология М.Дюверже. С.82-83).

А заложил основу современных представлений о демократии, радикально отличающихся от классической теории,Й.Шумпетер, который полагал, что задача народа состоит не в принятии решений, а в выборе тех, кто будет принимать решения (см.: Zо 1о D. The evolutionary riskcs ofdemocracy. P.225). Разделяя мнение Й.Шумпетера по отношению к дескриптивным теориям демократии, мы все же думаем, что нормативная теория должна исходить из данного нами определения демократии.

2.2.Следует выделить два понятия демократии: простое, "чистое", и сложное.

А. Демократия как простое понятие("чистая" демократия, в собственном смысле термина) означает только то, что это власть всехи участие во власти и управлении всех.Акцент здесь делается на субъекте власти - кто властвует, управляет - без уточнения того, какая это власть (безграничная илиограниченная), как она функционирует. Демократия как простое понятие в принципе может подразделяться на две разновидности: I) неразвитую институционально и неправовую и 2) развитую институционально и правовую формы.

Первая разновидность на практике, как показывает опыт, не может быть вообще правлением всех, а только лишь кратковременным правлением большинства, причем власть, как правило, бывает неограниченной, деспотичной по отношению к меньшинству или отдельным гражданам.

Б. Демократия как сложное понятие(в строгом смысле уже не только демократия) соединяет в одно целое демократическую и либеральную традиции и означает не только то, что это власть всех, но и то, что у этой власти имеются границы,за которые она не имеет право вторгаться,и прежде всего она не имеет право нарушить неотчуждаемую индивидуальную свободу отдельного человека. Здесь и возникает понятие .либеральной, правовой и конституционной демократии. Демократия как правление всех, а значит и каждого, с неизбежностью подводит к сложному понятию либеральной демократии, как только мы зададимся вопросом: что необходимо для ее стабильного функционирования?

2.3.Простое понятие демократия - "пустое понятие" в том смысле,что означает только форму правления,безразлично к цели. Сложное понятие демократии - содержательно. Для того, чтобы стабильно функционировать на практике, либерально-демократическое устройство должно заботиться об адекватных институциональной структуре, правовых нормах, политическом сознании и культуре,а значит, не может быть безразлично к целям правления.

2.4.Нормативная концепция демократии должна строиться исходя одновременно из критериев научности и гуманистичности(не смешивать характер концепции демократии с характером самой демократии. Последняя в принципе не может быть научной, ибо ей приходится учитывать и волю малообразованного или некомпетентного человека). Она должна создаваться,опираясь на знание и опыт многих наук: психологии, социальной психологии, социологии, математики, историографии, экономической теории и, конечно, самой политической науки. Вместе с тем она должна исходить из того, что человек - высшая ценность на Земле.Поэтому хотя демократия - власть всех, но каждый человек из числа всех должен играть в политическом процессе самодостаточную роль - своеобразную роль мини-монарха.

⁷⁸0подлинных политических взглядах автора и их метаморфозе свидетельствует такой факт. В конце 70-х гг. (начало пересмотра собственных политических воззрений) он приступил к сочинению книги "Вопросы дурака, балаганного шута” (несколько десятков пожелтевших страниц текста сохранились до настоящего времени). Название опуса объясняется очень просто. Широко известна поговорка о том, что один дурак может задать столько вопросов, что и сто умных на них не ответят. Вот в роли такого "дурака" и собирался выступить автор. Книга по замыслу должна была состоять только из одних вопросов, без ответов.

Однако вот что интересно. Вопросы наивны (и банальны по нашим сегодняшним меркам) не только потому, что они другими, исходя из идеи книга, и не могли быть. Но и потому, что самому автору приходилось изобретать "политический велосипед", доходить своим умом (такое условие он поставил перед собой) до элементарных демократических истин, пробиваясь сквозь первые трещины монолита собственных большевистских убеждений.

Приведем три вопроса из незавершенной и неопубликованной книги:

1. Может ли власть трудящихся "позволить" по отношению к собственным трудящимся те же права и свободы, например свободную публичную, т.е. в печати, на собраниях,критику (не ругань) политики правительства или поведения высших должностных лиц государства , которые "позволяет" власть буржуазии по отношению к свое буржуазии?

2. Если соблюдение правил формальной логики - гарантия правильности рассуждений, гарантия от ложных умозаключений, то неявляется ли соблюдение "правил" формальной демократии (разделение властей на законодательную, исполнительную и судебную, действенный народный контроль, подотчетный только народу и независимый от государственной власти и др.) гарантией от злоупотреблений властью?

3. Если ответ на вопрос: "Какова сущность власти?"- важен,поскольку он уясняет,в интересах какого класса функционирует власть, то не является ли столь же важным также и вопрос: "Какова форма организации, функционирования, контроля власти?". Ведь ту или иную политику,пусть самую что ни на есть народную, исполняют люди, а они в большинстве своем подвержены слабостям, имеют недостатки, тем более, что отправление власти связано с привилегиями. И не является ли в таком случае определенная, искомая (какая?) форма власти гарантией от злоупотребления властью, даже если она "для трудящихся" (ведь находятся у власти сотни тысяч людей)?

Тэги: "фашизм", б.вебб, большевизм, большевистский, демократия, демократия,свобода,права, диктатура, доктрина, ж.желев, исток, история, коммунизм,большевизм, концепция, ликбез, любознательный, мировой, нацизм, немного, политический, политология, портрет, режим, россия,ссср,русский, ссср, фашизм, философия, язык

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9

Главная / Главные темы / Тэг «истоки»

Блограйдеров
14489

Блогов
219902
(+0 сегодня)

Сообществ
1309
(+0 сегодня)

Рыбалка
по среднему баллу (5.00) в категории «Спорт»

Категория «Пром зоны»

Взлеты Топ 5


+158	164	il-e
+156	159	CAPTAIN
+137	144	Логи киберсатаниста
+124	140	@дневники: ~ Mikeko ~ - Пусть все думают, что было так! :)
+115	138	SOKOLOV_2007

Падения Топ 5


-1	13	Автодороги Украины - Highways in Ukraine
-3	10	Норвежский Лесной
-4	9	Generation UA
-5	32	lomasm RUINY, руины
-7	16	minnesinger

Загрузка...