В конце октября 1945 года в Нюрнберге заседал Международный военный трибунал, который судил преступления руководителей фашистской Германии. Закономерным стало вынесение смертных приговоров, для исполнения Читать далее : Добрый палач Джон ...

+

Александр Лактионов. Письмо с фронта. 1947 год. Холст, масло.

Википедия:

«Письмо с фронта» — жанровая картина советского живописца А. И. Лактионова, законченная художником в 1947 году и изображающая близких и соседей солдата-фронтовика за чтением его долгожданного письма с фронта. Отмеченная в 1948 году Сталинской премией, картина сделала имя художника широко известным.

История создания

"Картина «Письмо с фронта» была написана художником в Загорске под Москвой, куда в начале 1944 года Лактионов с семьёй приехал из Самарканда, где находился в эвакуации вместе с ЛИЖСА имени И. Е. Репина. Художник вспоминал: «Я с моей большой семьёй жил в Троице-Сергиевой лавре. Там в стене кремля была когда-то бойница для пушки, а впоследствии устроена большая келья». Заключив весной 1945 договор на свою первую последипломную картину, Лактионов собирался дать ей название «Встреча». Опробовал несколько вариантов, но все решил случай. Однажды на прогулке он повстречал солдата с перевязанной рукой, опиравшегося при ходьбе на палку. Тот искал нужный адрес, чтобы передать письмо. Разговорились. Лактионов помог найти нужный дом и стал невольным свидетелем сцены получения долгожданной весточки с фронта. Так окончательно определился замысел будущей картины.

Картина писалась два года и была окончена в 1947 году. В качестве модели для солдата-письмоносца А. Лактионов привлёк художника В. И. Нифонтова. По воспоминаниям автора полотна, недавно вернувшийся с фронта десантник, как и положено, в армейской форме, он всем своим бравым видом просился на холст. Только руку пришлось бинтом привязать и слегка опереть на рукодельный костылик-палочку. Женщина с конвертом — сестра матери А. И. Лактионова, Евдокия Никифоровна. Мальчиком, читающим письмо стал семилетний сын художника Серёжа, а девочка с косами — дочь Светлана. Наконец, соседка стала девушкой в кофточке, с красной повязкой дежурного ПВО. Она вся в солнце, а её улыбка добавляет тепла и света, наполняющих картину радостью.

В 1948 году картина была показана на Всесоюзной художественной выставке в ГТГ, где имела необычайный успех у зрителей. После выставки полотно было приобретено Третьяковской галереей. В 1948 году за картину «Письмо с фронта» А. И. Лактионов был удостоен Сталинской премии первой степени. Впоследствии А. Лактионов сделал авторское повторение работы для ряда музеев.

Картина широко известна по многочисленным выставкам и публикациям, неоднократно воспроизводилась в печати. Её включали в школьные учебники, помещали на страницах календарей, на разворотах журналов «Огонёк», «Работница», «Крестьянка», печатали на отдельных листах массовыми тиражами. Репродукция картины изображена на одной из почтовых марок СССР серии «История советской живописи» 1973 года."

Оригинал взят у udikov в Лучшие фрагменты военных мемуаров моего деда

Друзья, я собрал самые интересные отрывки из военных мемуаров моего деда. Даю их без комментариев - лишь с фотографиями автора мемуаров. Приятного вам чтения и с Днём Победы!

...Когда наши пошли в наступление, стояла пасмурная погода, пошел снег и метель. Тучи двигались низко. Несмотря на это, налетели в распоряжение штаба полка и стоянки кавалерийских коней вражеские самолёты. Они бомбили с небольшой высоты и причинили немало потерь кавалеристам. Погибло немало их коней от этой бомбёжки. Но расположение наших войск было хорошо прикрыто зенитными средствами. Когда налетели юнкерсы, был открыт такой огонь по самолётам, что сразу от прямого попадания снаряда в фюзеляж самолёт разлетелся на две части и упал. Вскоре сбили второй самолёт.

Видя это, все, кто был в этом районе, выскочили из своих щелей-нор и тоже давай палить по немецким самолётам: кто из ручного пулемёта, кто из ружья ПРР, а кто и из пистолета, хотя огонь из пистолета был бесполезным. Но все, кто имел оружие, стреляли. Стояла такая трескотня, что ничего не было слышно. В один момент в воздухе горело сразу три самолёта противника. За каких-то полчаса или минут 40 налёта сбили, кажется, 11 самолётов. Такого за все почти четыре года войны больше я не видел. Бывало, что зенитки собьют при налёте один или два самолёта, но никак не больше. А чаще всего налетят самолёты, насыпят на голову бомб и безнаказанно улетят. Но в этом раз радость превзошла и заставила на время забыть все перенесённые ранее обиды и унижения со стороны немецких самолётов и их лётчиков...



Генерал Карбышев в довоенное годы

...Очень хорошо мне запомнился комдив, а затем генерал-лейтенант Карбышев, начальник кафедры военно-инженерной службы, доктор военных наук и профессор. Это был очень авторитетный преподаватель академии. Но был внешне незавидный, небольшого роста, худощав, рябоват. Был он очень скромным и простым, доступным для всех, даже для нас, красноармейцев. В дни революционных праздников он, после предъявления пропуска постовому, поздравлял его с праздником и обязательно пожимал ему руку. Он и меня один раз поздравил таким образом. Это было в майские дни 1940 года. Во время моих дежурств в наряде в академии, по заявкам преподавателей к выходу в проходную парадного подъезда должны были подавать для них легковые автомашины из гаража. Иногда машины не успевали прибыть к выходу преподавателя. В таких случаях некоторые преподаватели упрекали нас, но генерал Карбышев этого никогда не делал. Бывало, выйдет и спросит, прибыла ли машина. Если нет, он просто ехал на трамвае. Тогда по ул. Кропоткинской (ныне - ул. Пречистенка - udikov) ходил трамвай маршрута "А", который мы называли Аннушкой. Вот на этой Аннушке и уезжал генерал Карбышев...



Если завтра война...

...Что тучи вокруг Советского Союза сгущаются, мы знали и к войне готовились. Война с Финляндией показала, что наши войска не вполне подготовлены для ведения боев в суровых зимних условиях. Поэтому принимались меры к приближению обучения солдат к боевым действиям во время холодной зимы. В зиму 1940-1941 годов наши полки неоднократно выезжали в зимние лагеря, а точнее говоря, просто в лес, под открытое небо. Там днем мы занимались тактикой, ползали в снегу, а ночи коротали в холодных шалашах и у костров. Это не очень приятно, но это было необходимо, и никто не роптал. Помню, в эти зимние лагеря приезжал заместитель командующего Московским Военным округом генерал-лейтенант Захаркин.

Весной 1941 года, примерно в середине мая, мы выехали в летние лагеря. Поскольку наша дивизия только формировалась, готовых лагерей не было. Мы находились в лесу за рекой Ока в километрах 40-50 от города Калуги. Тут и ранее летом находились воинские части, были капитальные постройки, но наш полк строил себе лагерь на чистом месте. Инструментов не хватало, мы малую саперную лопатку использовали вместо топора и строили себе всё, что требуется для солдатского быта. Получился неплохой лагерь: в лесу, на живописном месте недалеко от Оки - вечерами после занятий мы бегали туда купаться. За несколько дней до войны, в воскресенье, состоялось открытие лагеря. Из Калуги приехали знакомые, коллективы художественной самодеятельности. буфеты и т.д. День прошёл очень весело.

А то, что война на носу, наше высшее командование всё-таки знало. Вот почему я так думаю. Раньше у нас посылки не принимали. А за неделю-две до войны всем приказали лишние вещи отправить домой. Кроме того, все поношенное обмундирование отобрали и выдали новое. Всем выдали медальончики, т.е. металлические или пластмассовые патрончики с вложенными в них бумажко-ленточкой с анкетными данными и адресами родных их владельцев. Это, конечно, было подготовкой к грозным дням и мы, красноармейцы и младшие командиры, тоже это чувствовали, но только не думали, что это случится так скоро. Да ещё газетные сообщения успокаивали.

На 22 июня 1941 года у нас в полку было предусмотрено проведение спортивных мероприятий. Все, кто был свободен, главным образом офицеры, ушли в город к семьям и знакомым. День выдался ярким, солнечным и теплым. Бойцы и командиры спокойно позавтракали и пошли на поляну, где проводились соревнования. Часов в 12 или 13 пришли на обед, и тут говорят: ВОЙНА! Всё это было неожиданно и непонятно. Никто не ожидал её так скоро. Пообедали, но пища в рот не идёт. Каждый, конечно, понимал, что очень скоро придётся столкнуться с врагом и думал о доме, о близких. После обеда поступил приказ свертывать палатки и готовиться к маршу. Мы всё собрали и сдали старшинам рот, а к вечеру в походных колоннах отправились в Калугу - в зимние казармы. Шли всю ночь, и прибыли в город лишь к утру. Нам дали немного отдохнуть после марша, потом стали собираться в дальний и тяжёлый путь: сдавали вещи на склад, получали оружие, боеприпасы. После обеда весь полк вывели в лес за город. Туда же подогнали весь автотранспорт, который до сих пор стоял в консервации. Здесь проходили митинги. Командиры, политработники, красноармейцы выступали и клялись отомстить, уничтожить фашистскую нечисть и заверяли, что они с честью отстоят свою Родину. Таково было единое мнение и желание всего личного состава...

На второй и третий день ... на автомагистрали Москва-Минск было очень сильное движение. Большинство машин двигалось на запад. На дороге стояли колонны порожних машин. Это был мобилизованный транспорт фабрик, заводов и учреждений. Ехали на высоких скоростях. При таких скоростях и от большого скопленя машин на дороге были и несчастные случаи. Одна машина разведроты нашего полка перевернулась в кювет и некоторые товарищи, ещё не видев противника, получили увечья. По дороге вдруг зачихал мотор нашей машины. Остановилась вся колонна батальона. Оказалось, кто-то запасные канистры вместо бензина наполнил водой, и шофер в пути залил её в бензобак. Такие случаи были ещё с некоторыми машинами. Видимо, кто-то имевший доступ к стоянке законсервированных машин, бензин продал на сторону, и чтобы этого не заметили, залил канистры водой. Пока выкачивали воду и заправляли машины бензином, прошло приличное время.

Через два дня заехали за город Смоленск и остановились в лесу недалеко от районного центра города Рудни. Здесь стояли дня три или четыре. Командир батальона и штаб получили топографические карты местности районов действий полка. Прибыл к нам в батальон на должность адьютатнта батальона (помощника штаба батальона) молодой лейтенант, только что окончивший пехотное училище. Если не ошибаюсь, его фамилия была Гречихин или Гречишкин. Здесь же получили газеты с речью И.В. Сталина, читали их. Мне помнится, по поводу его речи даже проводили в полку митинг. Врага пока мы ни на земле, ни в воздухе не видели. Мы здесь, видимо, стояли в ожидании прибытия танковых и артиллерийских полков, а также некоторых других частей и подразделений дивизии, которые следовали к фронту по железной дороге...

1996 год:


По дороге к фронту

...После трех-четырехсуточного стояния нас погрузили на машины и мы поехали в западном направлении навстречу врагу. Это было 5 или 6 июля. Ехали ночью с потушенными фарами. Практики езды в темноте у шофёров ещё не было, поэтому двигались медленно. Чтобы не столкнуться или не заехать в кювет или придорожную канаву, командиры ехали на подножках кабины машин и подавали водителям необходимые команды. Марш начали в темноте, а затем ехали и днём. В белорусских деревнях на дорогу выскакивали женщины и девушки с ведрами и крынками с молоком, поили содат и командиров и провожали их на запад со слезами. У красноармейцев и командиров боевой дух был высоким, мы были уверены, что покажем врагу, как залезать на чужую землю. Да и на наш взгляд наша дивизия и вся наша Красная Армия были вооружены неплохо.

У нас в дивизии танков было немало, правда, устаревших марок: БТ-7, БТ-5, Т-26 было больше, чем новых Т-34 и КВ. Но тогда мы не знали о уязвимости танков старых марок и считали их вполне пригодными для встречи немцев. Были в нашей дивизии и новые тяжёлые танки КВ-2. Это такая махина, что его не выдерживали мосты на дорогах и сами дороги, проложенные по белорусским болотам. На этих танках стояли пушки калибра 152 мм. Я их видел на дороге, когда двигались навстречу немцам, но на передовой их встретить не пришлось. Даже не могу сказать, дошли ли они к месту боя в начале действий нашей дивизии, или нет. И после такие танки за всё время войны я уже нигде не встречал. Видимо, в бою они не оправдали себя из-за большого веса и плохой маневренности...

Первые дни войны. Бои за Сенно и отступление

...На том направлении, где двигался наш полк, впереди себя никаких наших войск мы не видели. Или они отступали по другой дороге, или остались в окружении в тылу противника. Вот колонна нашего батальона выскочила из леса на поляну. Впереди виднеется населённый пункт с церковью и двухэтажными каменными домами. До населённого пункта не более 2-3 км, возможно даже меньше. Кто тогда мерил расстояния... Проехали немного, и получили мощный залп по колонне. Остановились, стали разворачивать машины в лес. Бойцы спрыгнули с машин и залегли по обе стороны дороги. Но машинам развернуться здесь было негде. ПО обе стороны мокрые луга. Как заедет машина за дорогу, застревает и начинает тонуть в грунт. Так вышло из строя и загорелось несколько машин. Это было перед районным центром Витебской области городом Сенно. Сейчас уже сложно сказать, как получилось так, что мы напоролись на город,где был враг. Видимо, тогда у нас плохо была поставлена разведка. При хорошей разведке, безусловно, этого не было бы.

Командир батальона майор Власов, надо полагать, немного разобрался в обстановке, развернул батальон и повёл его в наступление на город. Сначала артиллерии у нас не было, так что город брали без артиллерийской поддержки. Танков тоже не было. Нас, младших командиров управления батальона, использовали как связных. Мы бегали то в одну, то в другую роту с приказами командования батальона. В момент наступления на город Сенно, я был послан с приказаниями в левофланговую роту, сейчас уже не помню, какая это была рота. Она наступала в районе кладбища. Здесь на кладбище лежал наш боец, у которого вывалились наружу внутренности, но сам он ещё дышал. Этот раненый до сих пор перед моими глазами. Первые жертвы запоминаются надолго. Когда я вернулся обратно а штаб батальона, наши были уже на окраине города, заняли крайние улицы до оврага. Немцы поливали нас пулеметным и автоматным огнем из колокольни церкви и из окон двухэтажных каменных домов, которые стояли за оврагом. Около домика, где расположился штаб батальона, лежал убитый разведчик взвода пешей разведки. До сих пор помню его фамилию. Это был Рохницкий, высокий белобрысый парень.

Вскоре командир батальона послал меня разыскать командира полка и передать донесение. В донесении указывались цели для артиллерии. Я разыскал командира полка на опушке леса. Там же устанавливали на огневые позиции наши пушки. Вскоре из них открыли огонь по церкви и каменным домам. Подошли и наши танки. Полковые 76 мм пушки на танкетках проскочили под прикрытием огня артдивизиона на окраину города Сенно. Ещё до этого вступили в бой подошедшие другие батальоны полка. После ожесточённого боя полк выбил немцев из города и отогнал их за несколько километров. В оборону мы перешли уже за городом. Штаб нашего батальона находился в одном из окраинных домов. Стало понятно, что немцы подтянули резервы - они уже напирали на наши боевые порядки. Фашисты обошли нас с флангов и уже выходили в район расположения вторых эшелонов. Но, несмотря на это, мы держались в городе три дня. Если мне не изменяет память, оборонялись мы 7, 8 и 9 июля. 9 июля наши стрелковые подразделения держали оборону по западной окраине города.

Неожиданно на окраине город поzвились несколько танков. Люки танков были открыты, на моторной части танков стояли небольшие красные флажки. Начальник штаба батальона старший лейтенант Ведерников меня и писаря Альперовича послал узнать, чти танки там появились. Поскольку на них были красные флажки и открытые люки, мы предполагали, что это наши танки и шли не боясь, почти открыто, но в некотором расстоянии друг от друга. Альперович шёл впереди, а я за ним на расстоянии 12-15 метров. На пути стоял одинокий сарай. Как только мы его прошли, один из танков выстрелил. Снаряд попал прямо в Альперовича, и от бойца ничего не осталось. Я получил небольшие ранки-царапинки, забежал за сарай и оттуда ползком вернулся обратно. Так неожиданно и беспечно погиб наш Арон Соломонович. Я вернулся в штаб батальона, доложил о случившемся, но подбивать танки было нечем. Где были полковые пушки, не знаю. Вскоре после этого на город налетели пикирующие бомбардировщики и стали бомбить - стая за стаей, начался сильный артобстрел. Вражеские танки и автоматчики пошли в наступление. Наши роты не выдержали и стали отходить. Сначала постепенно, с боями. Но когда стало известно, что пути отхода по дороге отрезаны, а в нашем тылу орудуют немецкие мотоциклисты, танки и автоматчики, Началась паника. Об организованном наступлении нечего было и говорить. Тогда мы просто бежали назад - на восток.

Дорога занята немцами. Нам остались кусты и болото по по сторонам дороги. Когда мы бежали, то с придорожных кустов по нам стреляли из пулеметов и автоматов. За пулемётами лежали люди в красноармейской форме. Выходит, это были переодетые немецкие диверсанты. Они уложили немало наших красноармейцев и командиров. Здесь был ранен в ногу наш начальник штаба батальона старший лейтенант Ведерников. В этих условиях помочь ему выбраться было невозможно. Каждый спасался кк может. Бежавшие последними доложили в штаб, что он, боясь попасть в руки фашистов, застрелился. Здесь же, перепрыгивая канаву, вывихнул ногу командир 9 стрелковой роты лейтенант Помиловский. Выбраться он не мог и попал в плен. В плен попало немало и других бойцов и командиров. Из знакомых мне Лукиенко Леонид, который ранее в нами вместе служил в академии, Баранников и многие другие. Немало осталось в лугах и болотах убитыми. НО тогда я обо всём этом ещё не знал. Узнал уже после от нашего однополчанина сержанта Баранникова, который тоже попал в плен и после войны вернулся на Родину, в город Горький (ныне - Нижний Новгород - udikov), и там я с ним встретился и от него узнал подробности пленения некоторых товарищей по полку.

Убегая, мы видели, как наши танки и машины застряли в болотах или стояли без горючего, поэтому танкисты подрывали их и тоже отступали с нами. А в лесу в это время было море земляники, хоть горстями собирай, но нам тогда было не до ягод. Пройдя несколько километров по лесам и болотам, мы вышли на дорогу и там встретили командира дивизии генерала Ремизова, который встречал отходящие подразделения и группы бойцов и направлял их в место сбора. С ним было несколько офицеров. Танк генерала стоял несколько в стороне от дороги, под деревьями. А в воздухе свирепствовали вражеские самолёты, они гонялись за каждой машиной, за любой группой солдат, даже за одним бойцом. Нас всё время сопровождал один некрасивый на вид самолёт, надо полагать, разведчик, которого красноармейцы окрестили "горбатым", он пускал в нашу сторону дымовую ракету, а за ней всегда следовал артналет. Таким образом немцы корректировали огонь своей артиллерии.

Эту картину отступления, а точнее бегства, я запомнил на всю жизнь. Ведь мы, красноармецы и командиры кадровой службы были воспитаны в духе наступления, собирались воевать, если придётся, только на территории противника, готовились не отдавать врагу ни пяди родной земли. А на деле оказалось, что бьют нас, да бьют крепко. Переживать и осознавать происходящее было очень трудно и больно. Нечего и говорить, немцы умели воевать. У них тогда военная техника была лучше нашей. Их автоматы были легче и безотказнее наших, и их было значительно больше. Не зря наши воины старались обзавестись этим оружием. Личное оружие офицеров, пистолет системы "Парабеллум" бил дальше и точнее. Их танки тоже были совершеннее наших танков старых марок, м новых танков Т-34 и КВ у нас было очень мало. У немцев и разведка была налажена хорошо. В наших тылах во многих местах орудовали диверсанты и парашютисты. А это очень много значило. По дороге, где мы отступали, мосты или горели, или были взорваны. Я считаю, чо это было делом рук вражеских диверсантов. Если же поджигали и взрывали свои, то это было сделано очень несвоевременно, ибо наши войска только проходили эти места. В итоге машинам приходилось ехать в объезд, прокладывать дороги через овраги или бросать машины, боеприпасы, оружие и имущество.

Пройдя несколько километров после встречи с генералом Ремизовым, мы нашли в лесу машины своего полка. Затем некоторое время ехали на машинах. В районе местечка Добромысль заняли оборону. Наступила ночь, в течение которой бойцы окопались и оборудовали себе стрелковые ячейки. Линия нашей обороны проходила по возвышенной местности. С наступлением темноты командир нашего батальона собрал группу красноармейцев и младших командиров и под руководством лейтенанта Гречихина направил в разведку в сторону противника. В эту группу попал и я. Июльская ночь коротка. Ближе к рассвету мы наткнулись на танки, причем оказались совсем рядом с ними, так как утро было туманным и видимость была низкой. Из ближайшего танка была слышна немецкая речь, но рядом с танками никого не было. Тогда немцы воевали "культурно" - днём воевали, а ночью отдыхали, отсыпались. Выходит, они даже не выставили охрану - в то время немцы были самоуверенными и наглыми. Мы спокойно вернулись и доложили о результатах разведки командованию...



Как сбивали самолеты. Немецкие и, к сожалению, свои...

Начало войны:
...Когда рассвело, над нашими окопами появилось звено наших истребителей "И-16". До сих пор мы не видели ни одного своего боевого самолёта. Обрадовались, что наконец-то появились наши "соколы", выскочили из своих ячеек и давай приветствовать их, машем руками, пилотками. Но они нас "поприветствовали" как следует. Сделали два или три захода над окопами и поливали из пулемётов. Видимо, это были немецкие летчики на захваченных на аэродромах наших "ястребках". Были от этой встречи со своими самолётами потери убитыми и ранеными. После такой встречи с краснокрылыми мы перестали верить опознавательным знакам на самолетах. Какой бы самолёт не появлялся над нами, с советскими опознавательными знаками или немецкими, все равно открывали огонь из винтовок и пулемётов.

После этого был такой курьёзный случай. Это было уже где-то в районе подальше от линии фронта. Летел над нами одиночный самолёт с красными звёздами на крыльях. Но наши, не веря опознавательным знакам, открыли огонь кто из пулемёта, кто из автомата, кто из винтовки, а кто из пистолета. После обстрела самолёт пошёл на снижение не в сторону врага, а в наш тыл. Потом личному составу приказали по самолётам со своими опознавательными знаками огня не открывать. Оказывается, нашим обстрелом был ранен лётчик-инструктор, обучавший курсанта управлению самолётом. Самолёт совершил вынужденную посадку...

Второй год войны:
...Когда наши пошли в наступление, стояла пасмурная погода, пошел снег и метель. Тучи двигались низко. Несмотря на это, налетели в распоряжение штаба полка и стоянки кавалерийских коней вражеские самолёты. Они бомбили с небольшой высоты и причинили немало потерь кавалеристам. Погибло немало их коней от этой бомбёжки. Но расположение наших войск было хорошо прикрыто зенитными средствами. Когда налетели юнкерсы, был открыт такой огонь по самолётам, что сразу от прямого попадания снаряда в фюзеляж самолёт разлетелся на две части и упал. Вскоре сбили второй самолёт.

Видя это, все, кто был в этом районе, выскочили из своих щелей-нор и тоже давай палить по немецким самолётам: кто из ручного пулемёта, кто из ружья ПРР, а кто и из пистолета, хотя огонь из пистолета был бесполезным. Но все, кто имел оружие, стреляли. Стояла такая трескотня, что ничего не было слышно. В один момент в воздухе горело сразу три самолёта противника. За каких-то полчаса или минут 40 налёта сбили, кажется, 11 самолётов. Такого за все почти четыре года войны больше я не видел. Бывало, что зенитки собьют при налёте один или два самолёта, но никак не больше. А чаще всего налетят самолёты, насыпят на голову бомб и безнаказанно улетят. Но в этом раз радость превзошла и заставила на время забыть все перенесённые ранее обиды и унижения со стороны немецких самолётов и их лётчиков...

Авиация во время Курской битвы:
...Перед наступлением передний край немецкой обороны всю ночь обрабатывали наши ночные бомбардировщики. Утром началась артиллерийская обработка, какую мы ещё до сих пор не видели. Она продолжалась 1,5-2 часа. Затем пошли бомбардировщики и штурмовики под прикрытием большого количества истребителей. Такого до сих пор мы не видели. Над нами в сторону противника полетели сотни самолетов. Полное превосходство наших самолетов в воздухе. Душа радовалась. Ведь те, кто воевал с первого же дня войны, думал ли, что доживём до таких дней, когда наши самолёты покрывают всё небо...

В боях под Ярцево

...В районе Ярцева продолжалось формирование и сколачивание дивизии. В нашей дивизии тогда было два мотострелковых полка (6-1 и 175-й) 13-й артполк, 12 танковый полк и другие спецподразделения. Дивизия готовилась к боям. Прибыл новый командир дивизии полковник Герой Советского Союза Лизюков. Настал день начала наступления дивизии. Это было 1 сентября 1941 года.

Части дивизии, в том числе и наш полк, вывели на исходные позиции в лес и разместили по восточному берегу реки Вопь. Сама река небольшая, но пойма реки широкая и заболочена (мокрые луга). Трава в долине уже была скошена и впереди виднелись стога сена, а ещё дальше на возвышенности населенные пункты. За рекой был противник.

Перед боем всему личному составу выдали по 100 грамм водки. Это был первый случай выдачи солдатам водки, а для меня первый случай употребления спиртного с самого начала службы в армии (1939 год - udikov). Видимо, поэтому этот случай хорошо запомнился. Я даже помню, какую водку выдавали. Выдавали померанцевую водку в бочках.

На рассвете 1 сентября была проведена артиллерийская подготовка. Она длилась минут 30-40. До этого я никогда не был свидетелем артподготовки с нашей стороны. Было приятно слышать гул своей артиллерии. А до сих пор мы чаще всего слушали гул вражеской артиллерии. Выходит, что и мы можем молотить немцев.

Затем наши подразделения пошли в атаку, но наш полк ещё не наступал: он был во втором эшелоне. Наши преодолели пойму реки без особых трудностей, но затем на возвышенности загорелся сильный бой. Через некоторое время ввели в бой и наш полк. Наступление пехоты поддерживали танки и артиллерия. Наш полк наступал на мелкие деревушки (хутора). Или одну из этих деревень, или все вместе, называли Холмом. Немцы из деревушек и из леса за деревней вели сильный огонь из артиллерии, минометов и пулеметов. Преодолевая сильное сопротивление, наши подразделения продвинулись на несколько километров, достигли окраины населённого пункта, но овладеть им не могли. Немцы сопротивлялись упорно, затем сами стали переходить в контратаки. Здесь у них появились шестиствольные минометы. До этих мест хырканье этих миномётов я не слышал. Эти миномёты создают неприятный звук и ещё неприятнее попасть под их обстрел.

Сильная контратака немцев была на второй или третий день нашего наступления. Стреляли они разрывными пулями. Эти пули сразу же разрываются, чуть задев за что либо - даже за тонкую веточку. Там, где они разрываются, раздаются хлопки, похожие на выстрелы, и создаётся ощущение, что вокруг стреляют - и сзади, и с боков, и спереди. Это очень негативно влияло на психику солдат. В этих боях был ранен командир нашего полка капитан Луцков, многие другие командиры. А враг всё напирал, видимо, подтянул свои резервы. Нашим несколько раз пришлось наступать. Потом наши роты снова пошли в наступление и тоогнали немцев в населённый пункт. Затем снова немцы нас потеснили. Так продолжалось несколько дней.

Мне хорошо запомнилось, как немцы пошли в психическую атаку на мотоциклах с пулемётами на наш батальон. Сотни мотоциклов, на которых установлены пулемёты, тарахтят, стреляют на ходу и несутся на нас. Сплошной гул и трескотня. Психическую отбили с большими для немцев потерями. Больше они не пробовали испытывать наши нервы. Очень помогли при отражении атаки немцев зенитные пулемёты ДШК, которые были установлены в расположении стрелковых рот в окопчиках. Во время этой психической атаки был в нашем полку и в нашем батальоне комиссар дивизии. Его я не знал и никогда до этого не видел. Видел его уже убитого, когда его вынесли в расположение нашего батальона и понесли дальше в тыл. Теперь я знаю, что это был батальонный комиссар Тюпилин, а тогда фамилию его я не знал.

Здесь под Холмом мы находились дней десять или около того. В последние дни уже не наступали, а вели оборонительные бои и отбивали атаки немцев. Выходили из строя командиры, и их заменяли командиры званиями ниже. Тогда много говорили о лейтенанте Анатолии Рязине, который в бою сначала заменил командира роты, а затем и командира батальона. А сам он был молодым мальчишкой лет 19-20...



На защите столицы

...В Москву наш эшелон прибыл 18 или 19 октября. Эшелон поставили на окружную дорогу и здесь мы простояли до вечера 21 октября. В Москве в это время было неспокойно и тревожно. Солдат и младших командиров из вагонов не выпускали - это при том, что большинство воинов дивизии были москвичами. Таким образом, москвичи были в Москве и со своими близкими встретиться не могли.

С наступлением темноты 21 октября наш эшелон повернули на запад. Ехали ночью. На какой-то станции, сейчас уже не помню её названия, эшелон разгрузили. Дальше пошли пешком в походных колоннах. Шёл осенний холодный моросящий дождь. Все промокли, как говорят, до нитки. Я этот ночной марш запомнил особенно, так как мои сапоги были худые и пропускали воду. В добавок к этому свою плащпалатку я где-то "посеял" на юге (дивизию перебросили с Юго-Западного фронта - udikov), а обзавестись другой не успел. Так что все капли дождя падали на шинель, и она стала пудовой.

К утру прибыли на станцию Нарофоминск. Здесь нам дали немного отдохнуть. Но какой отдых в неотапливаемом здании вокзала с разбитыми окнами, да ещё и в мокрой шинели?!. Стали бить наши пушки, раза два "сыграли свою музыку" наши "Катюши". Уже рассветало. Командир батальона лейтенант Анатолий Рязин поднял батальон и вывел на южную окраину города в район овощного совхоза. Здесь мы повернули на запад и стали двигаться по Киевскому шоссе походной колонной. Прошли некоторое расстояние и увидели, что навстречу нам движется колонна солдат. Оказалось, немцы переправились через реку Нара и беспрепятственно движутся к Москве. В районе овощного совхоза и дальше по шоссе мы никаких воинских частей или хотя бы групп солдат не видели. Следовательно, вокруг советских войск не было - только мы.

Когда разобрались, что навстречу нам движутся немцы, командир батальона развернул батальон в цепь и повел в атаку на немцев. Гитлеровцы тоже развернулись в цепь и залегли. Тут у дороги был кирпичный завод. Немцы закрепились в зданиях кирпичного завода и встретили нас ураганным огнём. А стреляли они разрывными пулями, хотя это запрещено международными договорами. Ну что фашистам международные договоры? Пустая бумажка. Они не соблюдали никаких договоров. На то они и фашисты. Попадёт такая пуля в голову - разлетится вся черепная коробка с мозгами, попадёт в грудь, живот или ещё куда-нибудь - всё разворотит. Здесь немцы побили немало наших бойцов, но дружного гвардейского натиска не выдержали и побежали обратно за реку Нара, оставив на поле боя немало своих раненых и убитых...

Зы: Естественно, гадский жж не даёт опубликовать пост полностью. Поэтому продолжение в моём автономном блоге >>>

Ссылки:
Страница деда в проекте "Память народа"

Вcе посты по подготовке экспедиции доступны по ссылке >>>