‬+++

Ночь, улица, фонарь.
Аптечка.

+++
англичанский утёнок

ну, как же это выбирают три или двадцать? как это можно вообще составить список стихов-предпочтений? оно всегда одно, как заклинание на хорошо и плохо, одна стрела, один зеркальный осколок, упавший в сердце, ну, или попавший в глаз, когда совсем не повезло. одну песню пел Давид Саулу, что бы он ни пел, и Саул – Давиду, прежде чем самоубиться, одно будет оправдание перед небом, как станут зарывать. всё лучшее, что есть в тебе. или худшее. но оно всегда одно, любимое, стихотворение. остальное – игры в какую-то игру, в которой особенно ловок: игра памяти, интеллекта, детская игра я-знаю-пять-имён-девочек, другая – я знаю три таких, о каких вы никогда не слышали.
у меня и есть одно,
если уже встать столбом и честно себе зачесть:
мулики-манулики карлики ушли
а меня оставили на краю земли
мулики-манулики я тебя люблю
карлики-макарлики а ты

/Дима Строцев

я сегодня все думаю про этого "англичанина с подзорной трубой", что так раздражал Гончарова во "Фрегате..." (мол, куда ни приплывешь, а он уже стоит на холме, англичанин, и смотрит в свою трубу).
у Брюса Чатвина перечисление таких англичан-родственников, "сложивших свои кости в самых разных местах планеты: кузен Чарли — в Патагонии; дядя Виктор — в юконском лагере золотоискателей; дядя Роберт — в каком-то восточном порту. Дядя Десмонд, у которого были длинные светлые волосы, бесследно сгинул в Париже. Был еще дядя Уолтер, который умер, распевая суры Блистательного Корана, в больнице для праведников в Каире".
в Пириаполисе, в который мы позавчера ездили, во времена, когда на тамошних холмах не было еще ничего, а у подножий холмов никого -- одна горушка уже называлась Английской.
в чьей-то семейной географии это место было до того, как здесь началась география Уругвая. английский след, при том, в стране минимален.
все пытаюсь осмыслить свое новое место жительства, все эти лоскутики разных стран, некоторые до сих пор очень яркие и отличные от других, -- промеж огромных Бразилии и Аргентины.

маленькой лошадке
оторвали ножки
а потом другие
пришили от овечки!

маленькой овечке
оторвали ножки
а потом другие
пришили от лошадки!

маленькой лошадке
оторвали жопку
а потом другую
пришили от овечки!

маленькой овечке
оторвали жопку
а потом другую
пришили от лошадки!

и так далее... пока снова не соберешь лошадку и овечку.

Как чужая жизнь прорывается в твою? Именно что чужая, которая вообще не имеет к тебе отношения, казалось бы.
Ну, вот колокольчики, оказавшиеся стеклянными, которые зазвенели на ветру, вроде, на улице Монтевидео, хотя не уверена, в воскресенье в одиннадцать часов утра. Я подняла глаза на звук: витражные стекла чужой квартиры, балконная дверь в которую открыта, уже неплохо разросшаяся бугенвилия яркого розового цвета, и в проеме двери -- вот эти колокольчики, оказавшиеся стеклянными. И тут отчего-то мне становится ясно: вот, чья-то жизнь только что, дзынь -- и заявила о себе, и этот звук, и этот стоп-кадр мне уже не забыть никогда. Жара, пустая улица, 4 ноября 2012 года.

Или так. Поздний вечер, я иду с авоськой из магазина домой. У меня молоко, хлопья, большой баллон воды и бутылка мальбеку. И я еще не совсем здорова, но уже захотела мальбеку и есть, значит, грипп отпустил.
А по улице ехала-ехала и встала вытрясти контейнер мусорка. Мусорщики выскакивают, уже пьяны, с криками кидают в эту свою чудовищную машину пакеты, машина рычит, из кабины орет какой-то рок, водитель окликает прохожих, бибикает девушкам, никто не обращает внимания. И только я встаю столбом и пялюсь на радиатор.
Там на радиаторе распят драненький голубой бюстгальтер.

Один раз я так встала столбом перед лучом, завязшем в фонтане. И проходивший мимо черный чувачок очень серьезно спросил меня:
Сестренка, ты увидела Бога?
Наверное, тогда моя жизнь каким-то боком вломилась в его, потому что для него это, правда, стало неожиданно важно.