Здесь уместно сравнить методологические и гносеологические проблемы и трудности, возникающие при исследовании большевизма,с такого же рода проблемами и трудностями при анализе фашизма, нацизма.

(В дан­ном случае мы отвлекаемся от вопроса о сходстве и различии больше­вистского и фашистского, нацистского режимов. Типичный и традицион­ный для либерально-демократической интеллигенции 20-х гг. - и не только - взгляд на этот счет выражен в 1927 г. итальянским филосо­фом и социологом Л.Стурце: ”В сущности между Россией и Италией есть только одна настоящая разница - именно то, что большевизм (или ком­мунистическая диктатура) является левым фашизмом, тогда как фашизм (или консервативная диктатура) является правым большевизмом .Больше­вистская Россия создала миф о Ленине, фашистская Италия - о Муссоли­ни"⁷³).

Имеются как минимум две причины указанных трудностей .

Первая- сложность, многомерность, противоречивость самого объекта исследова­ния. будь то большевизм иди фашизм, нацизм,и соответственно анализ учеными только какой-то одной стороны, в лучшем случае - двух, трех.

Вторая- недостаточность имеющихся теорий для адекватного пол­ного и всестороннего описания и объяснения большевизма или фашизма.

Ж.Желев, обозревая в своем труде “Фашизм” многочисленные определения предмета изучения, писал: "Следует отметить, что во всех приведен­ных определениях и характеристиках содержится только часть истины. Они отражают отдельные стороны реального политического явления, наз­ванного фашизмом. Ибо фашизм одновременно и "массовое движение" и "революция мелкой буржуазии", и "отчаянная борьба средних слоев за самосохранение", и "революция справа", и "превентивная контрреволю­ция", и в каком-то смысле даже "шизофрения нации", "эпилептический припадок" целого народа и т.д. Но ни одно из этих определений не раскрывает глубинную основу и специфическую сущность фашизма"⁷⁴.

Точно так же обстоит дело и с характеристикой, определением большевистского политического режима, большевистской "демократии".

Одни исследователи обращают внимание на тоталитарные черты сходства между большевизмом и фашизмом как режимами, отбрасывая существенные различия. А по ряду пунктов -  и противоположность; другие замечают только засилье бюрократии всех уровней и видов (партийной, советской, хозяйственной и т.д.); третьи видят лишь тиранию вождя и диктатуру партолигархии над пролетариатом; четвертые, наоборот, - неподдельный энтузиазм миллионов, широкое учас­тие трудящихся в различного рода организациях, объединениях, собра­ния митингах, на которых обсуждаются животрепещущие вопросы поли­тики, экономики и повседневной жизни.

При этом пестрота воспроизво­димой картины анализа и ее неадекватность усиливаются, если исследо­ватели исходят из различного понимания демократии.

С. и Б.Вебб, поды­тоживая свое решение вопроса о том, является ли правительство СССР диктатурой или демократией, в связи с этим справедливо замечали, что "самый обильный источник ошибок в социологии, как и во всякой дру­гой науке, - это постановка вопроса в терминах устаревших категорий или даже вчерашних определений". И, продолжая, они резонно вопроша­ли: <<Разумно ли ограничивать наши изыскания такими альтернативами, как ... "диктатура против демократии?">>⁷⁵.

Нам думается, что большевистский политический режим на всем протяжении своего существования, и прежде всего в 20-30-х гг., не может быть полно,  во многих аспектах и аутентично описан и объяс­нен, исходя лишь из теоретической модели либеральной демократии.

Данное обстоятельство объясняется тем, что он представлял из себя сложное, многомерное, развивающееся, противоречивое и во многом новое, уникальное политическое явление, не вписывающееся в указан­ное теоретическое пространство. Некоторые из его сторон могут бытьадекватно проинтерпретированы лишь иными концепциями, в том числе вновь созданными.

И тогда мы увидим, что режим в СССР в 30-х гг. - это не просто диктатура партократии, бюрократии или вождя над про­летариатом, но и политический феномен, включающий в себя элементы и"вождистской демократии"[если мы представим гипотетическую си­туацию, что в Советском Союзе, к примеру, под контролем Лиги наций были бы проведены прямые, всеобщее, равные, тайные, а главное свобод­ные (в частности, при свободе агитации, насколько это возможно, как "за", так и "против") выборы верховного вождя с теми же неограни­ченными полномочиями, которыми Сталин обладал в действительности, то в середине З0-х гг. (как, впрочем, и в конце 40-х гг.) думается, подавляющим большинством голосов был бы избран именно и только Иосиф Вис­сарионович], и "тоталитарной демократии"⁷⁶(хотя вторая "демокра­тия" в реальной политической истории XXв. включала и первую, но "де­мократический диктатор" возможен и вне тоталитаризма), и производ­ственной демократии, и демократии поддержки, согласия и участия(частью реального, частью фиктивного), и кратковременные и эпизодические всплески неполной охлократии(повсеместное, массовое одоб­рение с воодушевлением на собраниях, митингах и демонстрациях смер­тных приговоров, вынесенных на трех больших московских процес­сах), и элементы особого вида идентитарно- отчужденной демократии, при  которой пролетариат добровольно не просто делегировал, а отчуждал от себя всецело свой суверенитет триаде "вождь - партия - государст­во" при одновременной идентификации себя с "родными" вождем, партией, государством, причем ответственность последних (как и контроль над ними) была отсрочена в далекое "светлое будущее".

Но кроме пере­численных элементов "демократий" и демократий большевистский режим вместе с тем был, несомненно, и тиранией вождя, и партолигархией, и просто разновидностью авторитаризма.

Изучение большевистского политического режима (как и фашист­ского, нацистского) раздвигает рамки и увеличивает глубину понима­ния природы демократии, ее сильных и слабых сторон, неустранимых не­достатков, помогает избегать "ловушек" и нежелательных, но естест­венных для нее при определенных условиях превращений, метаморфоз. И вместе с тем усиливает практическую ценность ее либерально-демокра­тической модели.

В связи с этим важное значение и приобретает исследование боль­шевистской политической доктрины в целом,концепции демократии в ча­стности как фрагментарного самосознания большевистского политического режима (ибо доктрина наряду с тем, что фрагментарно обусловливала режим в реальности, точно так же лишь фрагментарно адекватно его описывала и объясняла).

II

В монографии предпринята одна из первых, если не первая попыт­ка в обществознании на территории бывшего СССР исследовать воп­рос об истоках, сущности и эволюции большевистской концепции демо­кратии в контексте политической доктрины большевизма как субъективного фактора формирования тоталитарно-репрессивного, псевдодемокра­тического, партолигархического, коммунистического etc. политического ре­жима.

Работа выходит в двух книгах.

В первой из них, которую и дер­жит в руках читатель, рассматриваются истоки большевистской полити­ческой доктрины (марксистский, якобинский, народнический, бланкист­ский и т. д.), ее квинтэссенция, формирование и эволюция в период до 1917 г.

Вторая книга посвящена анализу содержания и эволюции боль­шевистской концепции демократии в связи с политической доктриной в целом в период с 1917 г. по 1929 г. В ней исследуются многочислен­ные дискуссии в правящей большевистской партии по проблемам внут­риклассовой и внутрипартийной демократий, идеи оппозиций в ВКП(б) в обозначенный период, реализация которых гипотетически могла привес­ти к альтернативным вариантам развития политической системы в СССР, ожесточенная полемика между западной социал-демократией с больше­виками по проблемам демократии.

В первой главе предлагаемой первой книги монографии рассматри­ваются содержание и развитие концепции демократии К.Маркса и Ф.Эн­гельса. Хотя эта проблема в той или иной части и степени затраги­валась во многих монографиях и статьях в доперестроечный период, но, несмотря на гору аполегетической советской литературы, посвященной классикам марксизма, практически не было в ней специальных исследо­ваний, в которых бы на основе объективного, беспристрастного анали­за всех произведений К.Маркса и Ф.Энгельса адекватно, аутентично воссоздавались как политическая доктрина классиков марксизма в це­лом, так и их концепция демократии в ее эволюции в частности.

Симптоматично, что если в советской специальной литературе сравнительно много внимания было уделено изучению процесса становле­ния и развития марксистской концепции государства и права, то этого нельзя сказать об исследовании процесса становления и развития марк­систской концепции демократии. Очевидно, что это не случайно.До не­давних пор проводить подлинно научные исследования по проблемам де­мократии по причине самого факта существования в бывшем СССР тота­литарно-демократического, партолигархического etc. политического режима было невозможно. Именно поэтому мало какие идеи К.Маркса и Ф.Энгельса истолковывались столь превратно, интерпретировались так произвольнопо отношению к подлинному смыслу их текстов, как концепция демократии классиков марксизма.В монографии выявляется и развенчивается целая гирлянда мифов по этой теме, десятилетии, начиная с В.И.Ленина, существо­вавших в советской историографии марксистской политической мысли.

В рамках обозначенной темы особый интерес представляет вопрос  соотношении марксистской и большевистской (прежде всего ленинской) концепции демократии и, следовательно, вопрос о причастности  марксистской политической доктрины к становлению тоталитарной etc.политиче­ской системы.

Как известно, еще в перестроечной советcкой литера­туре сложились две полярныеточки зрения (естественно, давно нали­чествующие в западной политологии): первая, представленная А.П.Бутенко, О.Г.Лацисоми многими другими, отрицала причастность марк­систской теории к практике и идеологии советского тоталитаризма, вто­рая, "во главе" с А.С.Ципко,всячески эту обусловленность подчерки­вала.

Особое внимание в книге уделено парадоксам и метаморфозе Марк­совой (Энгельсовой) концепции демократиив контексте политической доктрины, социальной философии, экономических и других взглядов К.Маркса и Ф.Энгельса.

Главный парадоксальный выводпервой главы состоит в том, что если воспринимать марксистскую концепцию демокра­тии в контексте политической доктрины зрелого марксизма в целом, а тем более в связи с экономическими и социально-философскими взгляда­ми К.Маркса и Ф.Энгельса, то она приобретает авторитарный и тотали­тарный характер, в принципе не может носить название демократиче­ской теории, потеряет гуманистический ингредиент. Но если использо­вать селективно и отвлеченно многие идеи этой концепции, прежде все­го демократические идеи молодых Маркса и Энгельса, а также идеи, со­пряженные с марксистской концепцией формально-демократического и от­носительно мирного пути революции, то они сохраняют свою эвристичес­кую ценность и практическую значимость, демократичность, научный и гуманистический характер вплоть до настоящего времени, хотя проти­воречивость концепции, даже взятой самой по себе, бросается в глаза.

Второй главный выводсостоит в том, что большевистская концепция де­мократии востребовала из политической доктрины марксизма в целом, его концепции демократии в частности в силу целого комплекса причин недемократические, антигуманные идеи, те, которые не выдержали ис­пытания временем и практикой как в силу изначальной своей утопично­сти, антигуманности, так и в силу изменившихся условий.

А кроме того, вождь большевизма исказил, фактически сфальсифицировал (вольно или невольно, не столь важно) ряд политических идей классиков марксизма: "слома" государственной машины, диктатуры пролетариата, демократичес­кого и относительно мирного пути пролетарской революции, демократи­ческой республики как формы диктатуры пролетариата.

Во второй главе исследуются сущность, становление и развитие большевистской (ленинской) концепции демократии в период до 1917 г. И хотя сформулированная тема в той или иной мере разрабатывалась в доперестроечные десятилетия советскими специалистами в тысячах мо­нографий и статей (только перечень авторов занял бы несколько стра­ниц) и в теоретической, и в историко-теоретической, и в историогра­фической, и в научно-биографической, и в научно-библиографической, и по "критике буржуазной, реформистской и ревизионистской идеологии” литературе, в строгом смысле - все по той же известной причине - не было проведено свободных, подлинно научных исследований. Ситуация стала меняться в перестроечный период. Но лишь начавшийся на прост­ранстве бывшего Союза да и то не везде, процесс официальной декоммунизации и деленинизации открыл возможность для свободных от пар­тийной цензуры научных политических исследований.

[Добавление от 14 мая 2013 г.:  ]

В рамках обозначенной темы во второй главе в основном рассмат­риваются следующие ключевые проблемы:

1.    Ленинская концепция авангардной партии "нового типа" как краеугольный камень политической доктрины  большевизма.

Несмотря на то, что данной концепции уделялось больше всего внимания как в отечественной, так и в западной марксистской и немарксистской лите­ратуре (А.Авторханов, М. Восленский, Р.Гароди, Э.Карр, С.Каррильо, М.Карпович, С.Коэн, А.Мейер, Р.Такер, Л,Фишер, Э.Фишер, А.Улам, Л.Ша­пирои многие другие), не все ее моменты были должным образом рас­смотрены, особенно такие, как: а) эволюция и основные моменты мате­риализации ленинского организационного плана; б) комплексное сравни­тельное исследование концепции пролетарской партии К.Маркса и Ф.Эн­гельса и концепции авангардной партии "нового типа" В.И.Ленина; в)мес­то и роль системы "организационных матрешек", организационного ма­киавеллизма (двойной организационный стандарт) и фетишизма в ле­нинском организационном плане;  г) системный анализ истоков ленин­ского организационного плана.

2.  Эволюция и основные моменты большевистской (ленинской) кон­цепции демократии в период до Февраля 1917 г.Важнейшей составной частью второй проблемы является специальное исследование такого клю­чевого компонента большевистской концепции, идеологически обуслов­ливающего “тоталитарную демократию”, как теоретическая модель рево­люционной демократии,разрабатываемая Лениным. В связи с этим ана­лизируется понятие диктатуры - неограниченной, насильственной, массово-стихийной/ непосредственно-действующей революционной власти какквинтэссенции политической доктрины большевизма. Особое состояние такой власти в революционный период автор и предлагает обозначить термином (традиционно используемым в другом смысле) "революционная демократия^В".

3.   Проблема институционализации революционной власти в больше­вистской доктрине до 1917 г.Эволюция ленинских взглядов и неодно­значное среди большевиков отношение к Советам как органам революци­онной власти, институту революционной демократии^В.

Кроме того, ставится и специально анализируется (видимо, впер­вые в отечественном обществознании) проблема аутентичной интерпре­тации политической доктрины большевизма.

Суть ее состоит в том, что имеется разрыв (обозначаются его причины) как между политическими убеждениями лидеров большевизма и их высказываниями (текстами), так и между содержанием политических высказываний (текстов) и политиче­ской практикой.

Проблема осложняется также тем, что для политичес­кой практики большевизма в большинстве случаев политическая теория не играла определявшей роли. Хотя, несомненно, в большевистской по­литической доктрине имелось смысловое ядро, которое В.И.Ленин и большевики следовали практически всегда. Поэтому решение отмеченной проблемы должно помочь в выявлении"несущих конструкций" большевистской политической доктрины, инварианта ее сущности на разных этапах эволюции.

Вообще, специально еще раз подчеркнем: в монографии - и в пер­вой и во второй главах - основное внимание уделено прежде всего аутентичному прочтению текстов К.Маркса, Ф.Энгельса и В.И. Ленина -восстановлению подлинного смысла политического марксизма и большевизма (ленинизма)и лишь во вторую очередь - их критическому ана­лизу и оценке.

Предвосхищая результаты исследования, укажем на то, что кон­цептуально новым словом в истории политических учений является вы­вод о том, что сакральная, эзотерическая тайна большевистской (ле­нинской) политической доктрины состоит (в период до 1917 г. в ряде моментов еще имплицитно) в теоретическом конструировании сложнойпо структуре и трансформирующейся во времени модели политическогорежима: вначале, на первом разрушительном революционно-демократическом этапе завоевания власти, предполагалось установление биполяр­ной - охлократической и партолигархической - модели власти, сочетаю­щей власть и интересы охлоса, народных обездоленных низов, пролета­риев и крестьян-бедняков (открыто) и профессиональных революционе­ров, зарождающейся партолигархии во главе с харизматическим вождем (завуалированно), затем, на втором этапе стабилизации, легитимации и завершающей институционализации революционной власти, - установ­ление партолигархического режима с некоторыми внешними атрибутами смешанного охло-демократического режима при частичном согласии, под­держке и направляемом (контролируемом, руководимом) партией участии в управлении и власти социальных низов,включая охлоса, люмпенов, пауперов, маргиналов.

Еще одним важнейшим выводом(также упускаемым из виду многи­ми - но не всеми - западными советологами и отечественными иссле­дователями) является положение о том, что установление большевистской партавтократии etc.  оказалось созвучным мировосприятию, менталитету, политической культуре, жизненной ориентации, психологическому сос­тоянию масс в революционную эпоху, а не обусловлено лишь воплощени­ем антидемократических идей политической доктрины, а тем более влас­толюбием, политическими амбициями, психологическими чертами его лидеров: В.И.Ленина, Л.Д.Троцкого, Г.Е .Зиновьева, И .В. Сталина и др.

И, наконец, два замечания в порядке самокритики.

Первое.Пока проводилось исследование и писалась книга у автора продолжали эво­люционировать политические воззрения и углубляться (хочется наде­яться) понимание проблематики темы, в частности, теории демократии в целом⁷⁷, что наглядно обнаруживается, если сравнить наиболее ран­ние написанные фрагменты текста (разделы 1.3 - 1.9 первой главы) с более поздними (глава вторая, разделы 1.1, 1.2и 1.10 первой главы, предисловие и "Вместо введения").

Второе.В целом же метаморфоза собственных политических убеж­дений начала происходить у автора с конца 70-х гг.⁷⁸, но об этом ему до перестройки, как и многим другим (но не всем), приходилось публично умалчивать. Но вина автора отягощена тем, что в период трансформации собственных политических взглядов он не просто пуб­лично умалчивал об этом (не хватало мужества; но наряду с этим пос­ледовательно либерально-демократические взгляды еще не выкристалли­зовались, не хватало глубины понимания и прозрения), но и продолжал преподавать иные, чем собственные, взгляды ("научный коммунизм"),по ряду моментов (но еще не всем) уже не разделяя их.

Поэтому автор сейчас, пользуясь случаем, публично извиняется затогдашнее частичное двоемыслие перед своими студентами и слушателя­ми того времени(конец 70-х - примерно 1986-1987 гг.). С начала же перестройки, со второй половины 80-х гг. у автора установилось (нас­колько самому об этом можно судить) согласие между убеждением и пуб­личным словом, и сделок с совестью по этому поводу больше не было.

С данного момента переживать можно лишь по поводу медлительности соб­ственной духовной эволюции. Но, как говорится, сие уже от меня не зависело, а находилось "в руках Бога”.

[...]

ПРИМЕЧАНИЯ

Предисловие

⁷³Цит.по: Ж е л е в Ж. Фашизм. Тоталитарное государство. М.: Новости, 1991. С.36.

   ⁷⁴Там же. С.37.

⁷⁵В е б б С. и Б. Советский коммунизм - новая цивилизация?С.444.

   ⁷⁶Понятие “тоталитарная демократия" разработал в ввел в обо­рот в 1952 г. Я.Талмонв своей книге "Происхождение тоталитарной демократии” (J.L. Таl mоп. The Origins of Totalitarian Democ­racy. London, 1952). Э.Батлер в пояснениях к русскому изданию книги Ф.А.Хайека "Общество свободных" следующим образом определяет значение этого термина: “Если законодательный орган выбран народом, но не ограничен в своей власти, он превращается в диктатора - это и есть тоталитарная демократия”. Далее Э.Батлер цитирует Я.Талмона:"Политическая школа тоталитарной демократии исходит из предположе­ния, что истина - в политике. Это - политический мессианизм в том смысле, что он предполагает некую предопределенную, гармоничную и совершенную схему, к которой  неотвратимо движутся и в которую общество должно воплотиться”. По Талмону, завершает свой коммента­рий Э.Батлер, тоталитарная демократия и либеральная демократия раз­личаются не тем, что одна из них отрицает свободу, а другая на сво­боде настаивает. Обе настаивают на свободе, но понимают ее по-раз­ному (См.: Xа й е к Ф. А. Общество свободных. С.297-298).

⁷⁷Автор предполагает в заключение 2-й книги изложить свое понимание,  концепцию демократии.Здесь же хотелось бы ограничиться дву­мя замечаниями.

Первое.Мы солидаризируемся с общим пожеланием А.Миграняна, согласно которого отечественным ученым следует присту­пить к разработке теории демократии,”которая, учитывая наше идейно-­теоретическое наследие, специфику российской политической традиции, а также нынешней ситуации в социально-экономической и политической сферах, органично и целостно включала бы все те элементы, которые выдержали историческую проверку в процессе социально-политической эволюции индустриально развитых стран за последние несколько столетий” (Мигранян А.М. Демократия в теории и исторической практике // К-ст. 1990. № I. С.41. См. также: О н  ж е. Долгий путь к европейскому дому // НМ. 1989. № 7. С.166-184). И хотя про­цитированная мысль высказана еще в 1989 г.,онаактуальна и поныне. Весь вопрос состоит только в том, как интерпретировать ключевые сло­ва в пассаже московского политолога. К примеру, что считать специ­фикой российской политической традиции: автократию как полагают многие западные и отечественные исследователи, или все же не только ее, а также и демократию ("Демократия малых пространств, - отмечал А.И.Солженицын, - веками существовала и в России. Это был сквозь все века русский деревенский мир, а в иные поры - городские веча, казачье самоуправление. С конца прошлого века росла и проделала немалый путь еще одна форма его-земство,к сожалению толь­ко уездное и губернское, без корня волостного земства и без обвершения всероссийским”. Солженицын А. И. Как нам обустро­ить Россию. С.48).

Второе. 2.1.О какой бы форме понятия демократии (простой или сложной, об зтом дальше) ни шла бы речь в нормативной теории, оно во всех случаях означает не форму правления большинства, как это принято считать в ряде теорий и дефиниций, а власть и участие в процессе принятия решений, управления исамоуправления всех, а значит, и власть и участие каждогочеловека из числа всех. Данное очевидное и элементарное, но существенно важное уточ­нение постулирует политическое и юридическое равноправие всех и имплицитно подразумевает плюрализм, необходимость учета мнения меньшинств, поиск компромиссов и согласия. Исходя изнего,демократия  - процедура принятия решений согласно воле всех тех,кого касаются эти решения.

Понятно, что если руководствоваться только что приведенным определением демократии, то все реально функционирующие "демократи­ческие" политические система в большинстве случаев принимают не вполне  демократические решения даже тогда, когда исходят из явно  выра­женной воли большинства. Другое дело, что они, эти решения, могут быть административно эффективными, политически правильными и т.д., но тем не менее будут продолжать оставаться не совсем демократиче­скими.

Вообще, при оценке политических явлений не следует смешивать разные критерии: в частности, демократичности с, к примеру, эффек­тивности или научности. Тем более, что,по справедливому в данном пункте мнению Л.Колаковского,"... опыт научил нас тому, что основные понятия, которые мы готовы принять, противоречат одно другому: бе­зопасность и свобода, свобода и равенство, равенство и личные нрава, личные права и правление большинства" (КолаковскийЛ. Обожествление политики // НВ. 1993. № 23. С.57).

А кроме того,по­литологи XX в. (Й.Шумпетер, М.Дюверже, Р.Даль и многие другие) давно пришли к твердому убеждению, что ни одно из реально существу­ющих государств, признанных в современном мире демократическими, в полной мере не соответствует даже значению термина "демократия” как правления большинства (хотя они все же вполне зримо отличаются от автократических государств).

Поэтому Р.Даль и предложил (совместно с Линдбломом) ввести в научный оборот вместо термина "демократия" термин "полиархия". По его мнению, термин "демократия" пригоден лишь для характеристики идеального состояния событий. “Действительные же системы, - полагает он, - в наибольшей степени приближающиеся к та­кому состоянию, по крайней мере в некоторых своих суждениях могут быть названы полиархиями. Данная теория (полиархии. - Э.В.-П,,) подразумевает, что все полиархические системы обладают дефектами по сравнению с демократией. Но в отличие от теорий управления большин­ства, элит она позволяет надеяться, что такое несоответствие может быть уменьшено" (ЦыганковА.П.Политология Р.Даля. С.93-94. См. также:ДальР.Введение в теорию демокра­тии. С.68-95; СытинА.Г.Политическая социология М.Дюверже.  С.82-83).

А заложил основу современных представлений о демократии, радикально отличающихся от классической теории,Й.Шумпетер, который полагал, что задача народа состоит не в принятии реше­ний, а в выборе тех, кто будет принимать решения (см.: Zо 1о  D. The evolutionary riskcs ofdemocracy. P.225). Разделяя мнение Й.Шумпетера по отношению к дескриптивным теориям демократии, мы все же думаем, что нормативная теория должна исходить из данного нами определения демократии.

2.2.Следует выделить два понятия демокра­тии: простое, "чистое", и сложное.

А. Демократия как простое понятие("чистая" демократия, в собственном смысле термина) означает только то, что это власть всехи участие во власти и управлении всех.Акцент здесь делается на субъекте власти - кто властвует, управляет - без уточнения того, какая это власть (безграничная илиограниченная), как она функционирует. Демократия как простое поня­тие в принципе может подразделяться на две разновидности: I) нераз­витую институционально и неправовую и 2) развитую институциональ­но и правовую формы.

Первая разновидность на практике, как пока­зывает опыт, не может быть вообще правлением всех, а только лишь кратковременным правлением большинства, причем власть, как правило, бывает неограниченной, деспотичной по отношению к меньшинству или отдельным гражданам.

Б. Демократия как сложное понятие(в строгом смысле уже не только демократия) соединяет в одно целое демократи­ческую и либеральную традиции и означает не только то, что это власть всех, но и то, что у этой власти имеются границы,за которые она не имеет право вторгаться,и прежде всего она не имеет право нарушить неотчуждаемую индивидуальную свободу отдельного человека. Здесь и возникает понятие .либеральной, правовой и конституционной демократии. Демократия как правление всех, а значит и каждого, с не­избежностью подводит к сложному понятию либеральной демократии, как только мы зададимся вопросом: что необходимо для ее стабильного функционирования?

2.3.Простое понятие демократия - "пустое по­нятие" в том смысле,что означает только форму правления,безразлич­но к цели. Сложное понятие демократии - содержательно. Для того, чтобы стабильно функционировать на практике, либерально-демократиче­ское устройство должно заботиться об адекватных институциональной структуре, правовых нормах, политическом сознании и культуре,а зна­чит, не может быть безразлично к целям правления.

2.4.Нормативная концепция демократии должна строиться исходя одновременно из крите­риев научности и гуманистичности(не смешивать характер концепции демократии с характером самой демократии. Последняя в принципе не может быть научной, ибо ей приходится учитывать и волю малообразо­ванного или некомпетентного человека). Она должна создаваться,опи­раясь на знание и опыт многих наук: психологии, социальной психо­логии, социологии, математики, историографии, экономической теории и, конечно, самой политической науки. Вместе с тем она должна ис­ходить из того, что человек - высшая ценность на Земле.Поэтому хотя демократия - власть всех, но каждый человек из числа всех должен играть в политическом процессе самодостаточную роль - своеобразную роль мини-монарха.

⁷⁸0подлинных политических взглядах автора и их метаморфозе свидетельствует такой факт. В конце 70-х гг. (начало пересмотра собственных политических воззрений) он приступил к сочинению книги "Вопросы дурака, балаганного шута” (несколько десятков пожелтевших страниц текста сохранились до настоящего времени). Название опуса объясняется очень просто. Широко известна поговорка о том, что один дурак может задать столько вопросов, что и сто умных на них не от­ветят. Вот в роли такого "дурака" и собирался выступить автор. Книга по замыслу должна была состоять только из одних вопросов, без отве­тов.

Однако вот что интересно. Вопросы наивны (и банальны по нашим сегодняшним меркам) не только потому, что они другими, исходя из идеи книга, и не могли быть. Но и потому, что самому автору приходилось изобретать "политический велосипед", доходить своим умом (такое условие он поставил перед собой) до элементарных демократических истин, пробиваясь сквозь первые трещины монолита собственных больше­вистских убеждений.

Приведем три вопроса из незавершенной и неопуб­ликованной книги:

1. Может ли власть трудящихся "позволить" по отношению к собственным трудящимся те же права и свободы, например свободную публичную, т.е. в печати, на собраниях,критику (не ругань) политики правительства или поведения высших должностных лиц государства , которые "позволяет" власть буржуазии по отношению к свое буржуазии?

2. Если соблюдение правил формальной логики - гарантия правильности рассуждений, гарантия от ложных умозаключений, то неявляется ли соблюдение "правил" формальной демократии (разделение властей на законодательную, исполнительную и судебную, действенный народный контроль, подотчетный только народу и независимый от государственной власти и др.) гарантией от злоупотреблений властью?

 3. Если ответ на вопрос: "Какова сущность власти?"- важен,поскольку он уясняет,в интересах какого класса функционирует власть, то не является ли столь же важным также и вопрос: "Какова форма организации, функционирования, контроля власти?". Ведь ту или иную политику,пусть самую что ни на есть народную, исполняют люди, а они в боль­шинстве своем подвержены слабостям, имеют недостатки, тем более, что отправление власти связано с привилегиями. И не является ли в таком случае определенная, искомая (какая?) форма власти гарантией от злоупотребления властью, даже если она "для трудящихся" (ведь на­ходятся у власти сотни тысяч людей)?

К.Поппер, отмечая маловероятность свободного голосования боль­шинства за упразднение своей собственной власти, установление дик­татуры, продолжает: "Но ведь это случалось! Что делать, если это случится опять?"⁴¹

По его мнению, включение в большинство конститу­ций требования квалифицированного большинства для голосования про­тив конституции, а значит и против демократии, лишь доказывает, что такое изменение в принципе возможно, а тем самым отвергается прин­цип, по которому воля "неквалифицированного" большинства является первичным источником власти, то есть что народ имеет право управ­лять, выражая свою волю простым большинством голосов⁴².

Всех этих теоретических трудностей можно, согласно К.Попперу, избежать, если отказаться от вопроса: "Кто должен править?" и заме­нить его новой и чисто практической проблемой: как лучше всего мож­но избежать ситуаций, в которых дурной правитель причиняет слишком  много вреда? "Мы можем построить всю нашу теорию на том, - пишет английский философ,- что нам известны лишь две альтернативы: либо диктатура, либо какая-то форма демократии. Мы основываем наш вы­бор не на добродетелях демократии, которые могут оказаться сомнитель­ными, а единственно лишь на пороках диктатуры, которые несомненны. Не только потому, что диктатура неизбежно употребляет свою силу во зло, но и потому, что диктатор, даже если он добр и милостив, лишает других людей их доли ответственности, а следовательно, и их прав иобязанностей. Этого достаточно, чтобы сделать выбор в пользу демократии, то есть в пользу правления закона, который дает нам возмож­ность избавляться от правительства. Никакое большинство, - подчер­кивает К.Поппер,- как бы велико оно ни было, не должно быть доста­точно "квалифицированным", чтобы уничтожить это правление закона.”'⁴³. (Подчеркнуто нами. - Э.В.-П.).

И описанный К.Поппером парадокс демократии, и проблема неогра­ниченной власти большинства, означающая диктатуру большинства, упо­мянутая Ф.А. фон Хайеком и К.Поппером, вплотную подводят нас к актуальности анализа большевистской концепции демократии и полити­ческой практики большевизма с целью предостережения народов и ново-­старой политической элиты молодых государств, возникших после рас­пада СССР и ставших на путь демократизации и либерализации, от па­губных ошибок в духе большевизма, которые могут привести к быстрому поражению зарождающейся в этих странах демократии. Поэтому прежде, чем мы непосредственно перейдем к изложению основных вопросов со­держания монографии, необходимо коснуться еще одной темы, чрезвычай­но важной для судеб демократии в Молдове, России, Армении, Румынии, на Украине, в других странах Восточной и Центральной Европы: речь идет о том, что сторонников либерально-демократических ценностей не должна смущать критика в адрес демократии.

Свой ответ критикам демократии, актуальный и для наших дней, и для наших стран (как и только что процитированное суждение К.Поппера), дал Т.Джефферсон, автор американской Декларации независимости, "апостол Павел американской демократии". В письме к Д. де Немуру он отмечал: "Мы с вами оба думаем о людях как о наших детях... Но вы любите их как малолетних детей, которых боитесь предоставить самим себе без присмотра няни, а я - как взрослых людей, которых я предо­ставляю свободному самоуправлению"⁴⁴.

Один из основателей современ­ной американской политологии - Ч.Мерриам - назвал процитированное высказывание Т.Джефферсона одной из лучших формул принципов демок­ратий⁴⁵.

Кроме того, сомневающимся сторонникам демократии следует пом­нить, что, во-первых, для переходных общественных состояний демокра­тия не является стабильной, а тем более эффективной политической фер­мой. Во-вторых, демократия вообще даже в "нормальном" состоянии граж­данского общества - очень "хрупкое" установление. Вне рамок опреде­ленных общественных параметров, сложной взаимосвязи системы объек­тивных и субъективных факторов она естественно превращается или в охлократию и анархию, или (и затем) в авторитарное политическое уст­ройство.

По образному выражению патриарха французской политологии М.Дюверже,демократия "требует внимательной, постоянной, кропотли­вой заботы, как самолет, находящийся в полете. "Естественным" обра­зом политические режимы тяготеют к авторитаризму и насилию, по со­циологическому закону аналогичному физическому закону свободного падения тел. Демократия может избежать этого падения только раз­вивая противостоящую этому силу, постоянно поддерживаемую, контро­лируемую , приводимую в норму, как давление в реакторе"⁴⁶. Проблема стабильности демократии- одна из животрепещущих в политической практике и актуальнейшая и труднейшая в политической науке.

Стабильность демократии наряду cдругими факторами в значитель­ной степени определяется мерой социальной и этнической гомогенности (гетерогенности) сообщества и соответственно мерой согласия (конф­ликтности) различных сегментов и групп, демократическим, "граждан­ским" (Г.Алмонд и С.Верба)⁴⁷ типом политической культуры, степенью и интенсивностью реального участия членов сообщества в принятии ре­шений (рационально-активистская модель политического поведения).

Кстати, одним из парадоксов демократии, выявляемым как раз при ре­шении проблемы стабильности, является то, что “от гражданина в де­мократии требуются противоречащие одна другой вещи: он должен быть активным, но в то же время пассивным, включенным в процесс, однако не слишком сильно, влиятельным и при этом почтительным к власти”⁴⁸.

 Для стабильного функционирования демократии гражданское общество должно быть свободно, в огромной степени горизонтально (и вертикаль­но) структурированным, с подвижными, взаимно пересекающимися разде­лительными гранями внутри себя между слоями, группами, слоями, организациями, общинами и т.д.

Что же касается в значительной степени социально гетерогенных, многосоставных обществ, то для стабильно­го функционирования демократии в них A. Лейпхарт предлагает политиче­ским лидерам многосоставных обществ (в частности, к таким, по нашему мнению, относится Молдова) сконструировать особый вид со-общественной (консоциальной) демократии, для которой характерны четыре атрибутивные черты: I) осуществление власти "большой коалицией”по­литических лидеров всех значительных сегментов многосоставного об­щества; 2)взаимное вето, или правило "совпадающего большинства", выс­тупающее как дополнительная гарантия соблюдения жизненно важных ин­тересов меньшинства; 3) пропорциональностькак главный принцип по­литического представительства, назначений на посты в государственной службе и распределения общественных фондов; 4) высокая степень автономностикаждого сегмента в осуществлении своих внутренних дел⁴⁹.

В-третьих, становление стабильной и эффективно функционирующей демократии - очень длительный процесс и требует адекватных техноло­гических, экономических, социальных, духовных изменений⁵⁰, а глав­ное - соответствующих граждан, ибо, переиначивая высказывание К.Поппера, можно сказать, что несправедливо винить толькодемократию заполитические недостатки демократического государства. В значитель­ной мере правильнее обвинять в этом граждан демократических  госу­дарств.

В связи с изложенными соображениями весьма поучительно проана­лизировать, как вслед за наступлением тех или иных, драматических или трагических эпохальных событий  XXв. (таких как первая и вторая миро­вые войны, "социалистические" и "народно-демократические" революции, установление фашистских, нацистских и "коммунистических" режимов, свержение демократических и возвращение авторитарных форм правления ) не только менялись оценка сильных и слабых, сторон политической демок­ратии, акценты в дискуссиях о ее неустранимых недостатках, противо­речиях, парадоксах, но и каждый раз вновь и вновь поднимался вопрос о         глубоком кризисе и даже крахе ее как политического режима.

Переоценка политических ценностей демократии в нашем столетии началась еще в преддверии первой мировой войны. "Кризис современно­го государства" (Бенуа), "кризис современного правосознания" (Новго­родцев), "недоверие к парламентским учреждениям" (Еллинек), "партий­ная машина" (Лоу), "сумерки легализма" (Котляровский) - таковы были оценки известных отечественных и зарубежных ученых того времени, об­разовавшие своего рода communisopinio, резюмируемое как кризис парламентарной демократии⁵¹.          

После Первой мировой войны и револю­ций в России, Венгрии, Баварии и других странах критическая оценка демократических режимов, естественно, усилилась. Так, к примеру, Д.Брайс в своем капитальном двухтомнике "Современные демократии",вы­шедшем в Лондоне в I921 г., отмечал, что имеющиеся виды демокра­тии фатально тяготеют к превращению в олигархию и при этом становят­ся все менее стабильными.

Оценивая мажоритарный принцип принятия решений, лежащий в фундаменте любого вида демократии, он писал: «Выражение "народная воля" вдвойне неточно: воля "большинства" приравнивается к воле всех, и воля немногих активных считается за волю пассивно воспринявшей ее массы, образующей "большинство"»⁵².Глав­ным врагом демократии, Д.Брайс, следуя древней традиции, полагал "власть денег - плутос". В конце концов он соглашается с Руссо, что, "раз брать термин в строгом смысле, то никогда не было и не будет истинной демократии"⁵³. Исходя из изложенного, Д.Брайс задавался вопросом о том, не могут ли современные ему демократии затмиться так же, как затмились античные республики. "Это случилось, - подытожи­вал он, - это может случиться вновь"⁵⁴.

Критика Д.Брайса, как и большинства интеллектуалов Запада, имела целью дальнейшее улучшение ре­ально существующих форм либеральной демократии начала XX в., устра­нение негативных сторон, поиск новых  институтов, основывающихся на тех же самих фундаментальных теоретических принципах.

К такого же рода критикам реальных форм либеральной демокра­тии можно отнести  известного чешского политика и интеллектуала Э.Бенеша, издавшего уже в годы Второй мировой войны, в 1942 г., книгу "Демократия сегодня и завтра", в которой он критически поды­тожил сорокалетий опыт функционирования демократий в XXв., и, в частности, межвоенный опыт Чехословакии, и предложил ряд рецептов по ее "лечению"⁵⁵.

Однако имелась на Западе группа теоретиков, которые писали о необходимости установления нового политического строя, базирующегося на ином понимании природы демократии в сравнении с формальной де­мократией прошлого.

 К примеру, широко известная в конце XIX-пер­вой трети XX в. чета англичан С. и Б. Вебб - идеологов тред-юниониз­ма и фабианского социализма - предлагала в начале 20-х гг. объеди­нить в одно политическое целое "демократию производителей", "демокра­тию потребителей" и традиционную "политическую демократию"⁵⁶.

Немец­кий деятель В.Ратенау, не делая универсальных выводов, полагал, что для послевоенной Германии будет адекватна не обычная демократическая республика, а такая новая форма государственного бытия, которая бы сочетала институты "Республики Парламента" и "Республики Советов" (понимаемых им в отличие от Советов в России, где они строились по классово-производственному принципу, как система свободно создавае­мых ведомственных мини-государств) .

Существовала еще одна группа критиков, которые, отвергая любые практические модели либеральной демократии начала столетияпредлага­ли взять за образец тот качественно новый тип ‘'демократии" - "про­летарской", "советской", который устанавливался в СССР.

В связи с этим следует заметить, что и сторонники либеральной демократии так­же присматривались к политическому  эксперименту на одной шестой ча­сти суши, выделяя заслуживающий внимания позитивный опыт.

В частно­сти, упомянутый уже Д.Брайс, оценивая в целом установившийся в Рос­сии советский строй как "извращенный тип демократии" и указывая,что в ней руководит революцией не большинство рабочих, а лишь олигархи­ческая группа вождей, малая по числу и облеченная неограниченной властью⁵⁸, в то же время отзывался о системе Советов самой по себе, по тем потенциальным возможностям, которые в ней заложены вне зави­симости от политики ’’русского коммунизма”, как о чрезвычайно демок­ратичной, остроумной и интересной системе управления,сочетающей территориальное и профессиональное начала и согласованной с русским про­странством.

"Эта схема управления, - отмечал Д.Брайс, - посредством местных органов, первичных собраний, одновременно управляющих и из­бирающих, посылающих делегатов в высшие органы и т.д., грандиозна и интересна как новая конституционная форма"^59. Жаль только, что она, по мнению английского ученого, действует в революционных условиях в значительной части на бумаге и не везде одинаково, что выборы прев- ращены в фарс. И вообще, полагал он, система Советов не связана не­обходимо с коммунизмом.

Примером критической позиции, фактически отвергающей ценности либеральной демократии, может служить фундаментальный труд все тех ж С. и Б.Вебб "Советский коммунизм - новая цивилизация?", завершенный ими в сентябре 1935 г. На основе личных наблюдений в ходе двух поездок в СССР и четырехлетней исследовательской работы авторы при­ходят к такой оценке политического режима Советского Союза, которая вызовет сильное удивление у значительной части современного постперестроечного читателя на территории бывшего СССР, свыкшегося, и впол­не справедливо, с мыслью, что в бывшем большом Отечестве к середи­не 30-х гг. был установлен авторитарный, партолигархический, тота­литарный с псевдодемократическим фасадом режим.

"Это почти всеобщее личное участие через поражающее разнообразие каналов, - описывает чета С. и Б.Вебб увиденное в СССР, - больше, чем что-либо другое, оправдывает определение этого строя как многообразной демократии"⁶⁰.Но еще большее удивление вызовут последующе оценки британских ис­следователей. Проанализировав советскую конституцию, они делают вы­вод: "Таким образом, поскольку дело касается легально конституиро­ванных властей, - законодательных, судебных или исполнительных, на любой ступени иерархии и во всех областях управления, - мы полагаем, что для всякого добросовестного исследователя было бы затруднитель­но утверждать, что СССР в любой своей части управляется по воле од­ного лица, т.е. диктатора"⁶¹. Затем чета С. и Б.Вебб дает одинако­во отрицательные ответы на ряд последовательно поставленных вопро­сов: "Является ли партия диктатором?", "Является ли Сталин диктато­ром?", "Является ли СССР автократией?"⁶²

Но не следует думать, что С. и Б.Вебб не разглядели антидемо­кратическую и антинародную сущность режима в СССР по наивности сво­ей или же, установив диктаторский характер власти, написали заведо­мую неправду. Все намного сложнее.

Во-первых,и это главное, политический строй в СССР в начале ЗО-х гг., как и в  течение всего периода своего более чем семидесяти­летнего бытия, отличался (в большей или меньшей мере) двойственнос­тью, сосуществованием конституционных, законных политическихинсти­тутов, норм и отношений и неконституционных, незаконных (но не ме­нее, а чаще всего и существенно более эффективно действующих), что явилось результатом воплощения своеобразного доктринального, органи­зационного макиавеллизма большевизма, сознательно заложенного еще его основателем (двойной стандарт в партстроительстве).Вместе с тем отмеченная особенность явилась также следствием предварительно не предусмотренной имманентной противоречивости различных и в разное время сформулированных частей большевистской доктрины (например, про­тиворечие между тезисом о всевластии Советов и положением об аван­гардной роли партии "нового типа" в условиях пролетарской однопар­тийной "демократии").

Конечно, для С. и Б.Вебб обнаружить сам факт этой институцио­нальной, нормативной и реляционной политической двойственности не составляло труда. Они прямо указывают, что ВКП(б) "стоит вне кон­ституции"⁶³, что "в отличие от Муссолини, Гитлера и других совре­менных диктаторов Сталин по закону не облечен никакой властью ни над своими согражданами, ни даже над членами партии, к которой он при­надлежит" (напомним, что процитированный пассаж написан в IS35 г.)⁶⁴. И далее продолжают, ясно выявляя амбивалентность властных структур первого в мире государства рабочих и крестьян: "...хотя по консти­туции Сталин ни в коей мере не является диктатором и не имеет влас­ти приказывать ... можно считать, что он стал несменяемым на этом посту верховным вождем партии и, следовательно, правительства"⁶⁵. Та­ким же образом, отмечая недиктаторский характер правления в СССР, упомянутые авторы специально, оговаривают, что дело "касается легаль­но конституированных властей"⁶⁶.

И все же С. и Б.Вебб не воссоздают достоверную картину двойст­венности властных структур в СССР. Их основная ошибка состоит в том, что они неправильно оценивают роль и статус конституционных и не­конституционных институтов, норм и отношений в политической системе Советского Союза, а главное - характер их взаимосвязи.

Прежде всего С. и Б. Вебб явно преувеличивают интеллектуальное, идейное влияние партии на непартийную массу (в связи с этим для обозначения режима они вводят даже новый термин - "кредократия")⁶⁷ и умаляют меру ее - в лице партийных органов и чиновников - административного, командно­го воздействия как на государственные органы, так и непосредственно на трудящиеся массы. Точно так же они преувеличивают меру коллеги­альности и коллективности при принятии решений в партийных, государ­ственных, профсоюзных, комсомольских и иных органах и организациях. Вместе с тем чета Вебб фактически как бы не замечает огромную роль репрессивной системы для стабильного функционирования,”советской” по­литической системы, переоценивает фактор согласия и сознательного, свободного участия широких масс в управлении и осуществлении власти, степень их реальной самодеятельности.

Во-вторых,положительная в целом оценка С. и Б.Вебб политичес­кого режима в СССР в значительной степени обусловлена тем, что, кри­тически относясь к реально существующей на Западе либеральной демо­кратии, они увидели в СССР чуть ли не реализацию нового типа демок­ратии, во многом напоминающей их собственный идеал сложной, много­составной демократии (производителей, потребителей и политической), о которой мы писали выше.

Это наглядно видно из сопоставления оце­нок режима в СССР С. и Б.Вебб и известного французского писателя А. Жида, разделявшего ценности либеральной демократии (точнее, гуманистическо-либеральной демократии). В 1936 г. он посетил Советский Союз и изложил свои впечатления обэтой поездке в книге "Возвраще­ние из СССР" (1936 г.).

Чета англичан с воодушевлением и восторгом пишет об установле­нии в СССР "многоформенной демократии", в которой "советы и проф­союзы, кооперативные общества и добровольные организации обеспечи­вают личное участие в общественных делах всего взрослого населения в размерах, не имеющих прецедента"⁶⁸, о тем, что в  Советском Союзе "есть управление, осуществляемое всем взрослым населением, организо­ванным в различного порядка коллективы, имеющие свои различные функ­ции"⁶⁹. По их мнению, в отличие от всех других стран, в которых правительства и народы противостоят друг другу, в СССР они объеди­нены.

Противоположной позиции придерживается А.Жид. В упомянутой книге (точнее, в дополнении к ней, названном «Поправки к моему  "Возвращению из СССР"» - 1937 г.) он приводит разделяемое им все­цело мнение У.Ситрайна: "СССР, так же как и другие страны под дик­таторским режимом, управляется небольшой группой людей и... народ­ные массы не принимают никакого участия в управлении страной, или, во всяком случае, это участие очень незначительно"⁷⁰. По мнениюА.Жида, вместо диктатуры пролетариата в Советском Союзе утверждается диктатура бюрократии над пролетариатом. "Потому, - разъясняет он, - что пролетариат уже не имеет возможности выбирать своего представи­теля, который защищал бы его ущемленные интересы. Народные выборы - открытым или тайным голосованием - только видимость, профанация: все решается наверху. Народ имеет право выбирать лишь тех кандидатов, ко­торые утверждены заранее. С кляпом во рту, угнетенный со всех сторон, народ почти лишен возможности к сопротивлению"⁷¹. В примечании же к процитированному фрагменту А.Жид приводит в качестве аргумента суждение Б.Суварина, солидаризируясь с ним: "В сущности, профсоюзы, так же как и Советы, прекратили существование в 1924 г."⁷².

По прочтении текстов обоих авторов естественно напрашивается вопрос: кто ближе к истине в своей оценке политического строя в СССР в середине 30-х гг.?

Здесь мы как раз и сталкиваемся еще с одной атрибутивной особенностью большевистского режима, характерной не только для З0-х, но и для 20-хх гг. (наряду с амбивалентностью властных и управленческих структур), которую фактически игнорирует А.Жид (как и многие другие критики - "тогда и теперь" - режима в СССР) и масштабы, а главное характер которой явно переоценивает че­та Вебб (хотя по существу она правильно констатирует сам факт и  многие черты отмеченного феномена): массовая социальная база боль­шевизма, подлинный энтузиазм широких масс трудящихся, в основ­ном горожан, и прежде всего молодежи - рабочей и учащейся (энтузи­азм в СССР признавали абсолютно все "гости Сталина" - виднейшие за­падные писатели, посетившие Советский .Союз в 30-е гг. Г.Уэллс, Б.Шоу, Э.Людвиг, А.Барбюс Р.Роллан, А.Жид, Л.Фейхтвангер),естественно-доб­ровольное, заинтересованное, с долей спонтанности и в то же время организованное участие в обсуждении и одобрении принимаемых, а чаще принятых решений со стороны широких народных масс, идентификация се­бя с "родной" властью "своего" государства, "своей" партии, "своего" вождя.

И не только в силу пропагандистского воздействия большевист­ской идеи о рабоче-крестьянском характере власти, но и вследствие того, что содержание и процедура принимаемых решений были созвучны мировоззрению, уровню понимания, типу политической культуры, отвеча­ли субъективно воспринимаемым интересам широких слоев трудящихся, и не столько потомственным пролетариям, сколько новым группам рабо­чего класса, служащих и интеллигенции, новым жителям городов, "рек­рутированных" из сельской местности, не говоря уже о рабочей, уча­щейся и частично крестьянской (в основном бедняцкой, а затем кол­хозной) молодежи. Многие из перечисленных групп по социальной сути своей были маргиналами и люмпенами, что и определяло их безусловную поддержку большевистского режима. Из этого следует, что А.Жид в зна­чительной степени упрощает и искажает картину политического процес­са в СССР, описывает его не всвгда в  адекватных терминах и понятиях.

ПРИМЕЧАНИЯ

Предисловие

⁴¹П о п п е р К. Демократия и народоправие. С.42.

          ⁴²Там же.

          ⁴³Там же.

              ⁴⁴Томас Джефферсон о демократии / Сост.: Сол. К. Падовер. СПб.: Лениздат, 1992. С.67.

Реально функционирующая поли­тическая демократия подвергалась справедливой критике в течение всего XX века и подвергается ей до сих пор.

Особо острой эта кри­тика была до середины 80-х гг. нашего века. Достаточно взглянуть на название некоторых работ того времени: "Самоубийство демократии" К.Жюльена, "Как заканчиваются демократии" Ж.Ревеля, "Эпоха тираний” и "Кара демократии” Д.Халеви, "Закат демократии" П.Барсельоны и др. (См. JulienG.Suicide of the Democracies. L.: Calder and Boyars, 1975. - 272 p.; Л о б epВ.Л.Демократия: от зарожде­ния идеи  до современности. М.: Знание, 1991. С.3-4). В дальнейшем под влиянием эпохальных перемен по международной арене с середины 80-х гг.,реальной способности демократии не только к выживанию, но и к адаптации к новым историческим условиям и к совершенствова­нию, а также к распространению ее там и туда, где ее никогда не бы­ло или где она была уничтожена, многие западные ученые отказались от негативной оценки эволюции демократии в исторической перспективе и высказываются теперь, как правило,со значительной долей оптимизма об ее будущем.Продекларировав,что демократия является динамичны про­цессом, аналитики занялись исследованием путей и условий перехода к демократии, вектора ее развития,факторов,способствующих повышению ее стабильности и эффективности. Вместе с тем изменились и пред­ставления о ней. По справедливому замечанию отечественного ученого В.Лобера,современные представления о демократии отличаются от прош­лых взглядов так же, как "Декларация прав человека и гражданина,при­нятая 26 августа 1789 г. Учредительным собранием революционной Фран­ции, отличается от Всеобщей декларации прав человека,одобренной Ге­неральной Ассамблеей ООН 10 декабря 1948 г., а последняя - от пос­тановки проблемы прав человека в наши дни" (Там же. С.5). И тем не менее критика в адрес демократии продолжается и будет продолжаться, что является вполне естественным феноменом, учитывая как разрыв между демократической практикой и демократическим идеалом и, следо­вательно, необходимостью дальнейшего совершенствования самой демо­кратии, так и постоянное изменение параметров общественного бытия, в рамках которых она функционирует, и соответственно необходимость все новой и новой ее адаптации к ним.

              ⁴⁵Томас Джефферсон о демократии. С.15.

               ⁴⁶См.: СытинА. Г. Политическая социология Мориса Дюверже // СПН. 1990. № 12.С.86-87.

              ⁴⁷См.:Алмонд Г., ВербаС. Гражданская культура и стабильность демократии // Полис. 1992. № 4. С.122-134.

        ⁴⁸Там же.С.124. Отмеченный парадокс (выражающий стабильное состояние демократии) является модификацией основного парадокса де­мократии (характеризующего ее нестабильное состояние; см. первую часть нашего примечания № 40) и отражает собой одновременно две противоположные точки зрения. Согласно первой (позиция сторонников партиципаторной концепции демократии), нормативная модель либераль­ной демократии может быть более или менее наполнена реальным содер­жанием только при условии активного участия масс в политической жиз­ни; согласно второй (взгляд приверженцев элитарной концепции де­мократки), именно от активного участия масс в политике и исходит основная угроза демократии [см.: Дай Т., ЗиглерX.Де­мократия для элиты (Введение в американскую политику). М.: Юриди­ческая литература, 1984, С.47-50].

⁴⁹См.: ЛейпхартА. С о-общественная демократия.С.86.

                 ⁵⁰См. подробнее: АхметшинН. Ж.Модели политичес­ких реформ (По материалам и законодательным документам СССР и КНР - конец 80-х и начало 90-х годов) // ГП. 1993. №I. С.80-91; Власть при переходе от тоталитаризма к демократии (Материалы конференции)// СМ. 1993. № 8. С. 54-64; ГлуховаА. В.Формирование демо­кратического консенсуса в переходном обществе: Опыт и проблемы // СПЖ. 1993. №1-2. С. 14-23; ДарендорфР. Дорога к свободе: демократизация и ее проблемы в Восточной Европе // ВФ. 1990. № 9. С.69-75; Демократия и тоталитаризм (Материалы дискуссии)//СМ.1991. № 15. С.30-42; КрасинЮ. А.Долгий путь к демократии и граж­данскому обществу // Полис. 1992. № 5-6. С.97-105; ПерепелкинЛ. С., Ш к а р а т а н 0. И. Переход к демократии в поли­этническом обществе // Полис. 1991. № 6. С.55-68; Стрижевская Ю.Переходы от авторитарных режимов // ОНС. 1992. № 5. С. 145-154; ФадеевД. А.Опыт политики переходного периода. (Испания после Франко) // Полис. 1991.№5.С.121—127;Он же. От авторитаризма к демократии: закономерности переходного периода// Полис. 1992. №1-2. С.117-123; ХенкинС. М.От авторитариз­ма к демократии: что происходит с общественным сознанием (Из опыта Испании) // РКСМ. 1990.№3.С.128-142; ШкаратанО.И.,Гуренко Е. Н.От этакратизма к становлению гражданского общест­ва // РКСМ. 1990. № 3. С.153-162;и др. См. также:  Ch i еs a G.Transition to democracy in the USSR: Ending the monopoly of power a. the evolution of new polit.forces.Wash.: Woodrow Wilson Center: Kennan inst for advanced Husa. studies, 1990. - II, 29 p.; Lamentowicz W., Ostrowski K., Perczynsкi U.Eastern Europe and democracy: The case of Poland. N.Y.: Inst. for East-West security studies,1990.- IX, 45 p.;L ew i s P. Democratization in Eastern Europe//Co-existence. Glasgow, 1990. Vol.27. N 4. P.24-5-267; MarcallaG.The Latin American mili­tary, low intensity conflict, and democracy//J.of interamer, studies a.world affairs.- Coral Gables (Fla),1990.Vol.32. N 1. P.45-82.

       ⁵¹См.: Из западной литературы о демократии и социализме// СП. 1922. № 2. С.119.

⁵²B r y c eJ. Modern Democracies. V. II. London, 1921.P.601.

    ⁵³Ibid. P.600. Примечание.

    ⁵⁴Ibid. P.659.

    ⁵⁵См.: БенешЭ. Демократия сегодня и завтра//ВИ. 1993.№ 1. С.88-108; № 3. С.129-156.

    ⁵⁶См.: Из западной литературы о демократии и социализме. С.127.

    ⁵⁷См.: Там же. C.I28.

    ⁵⁸См.: Там же. С.122. См. также: Советская демократия. Сб.ст. под ред. и с предисловием Ю.М.Стеклова. М.: Советское строительство, 1929. С.312.

    ⁵⁹См.: Там же.

    ⁶⁰В е б б С. и Б. Советский коммунизм - новая цивилизация? Пер. с англ. В 2-х томах. T.I. М.: Государственное социально-эконо­мическое издательство, 1937. с.423.

    ⁶¹Там же. С.424-425.

    ⁶²См.: Там же. С.425-443.

    ⁶³Там же. С.425.

    ⁶⁴Там же. 0.426.

    ⁶⁵Там же. С.433.

    ⁶⁶Там же. С.425.

    ⁶⁷Там же. 0.444,

    ⁶⁸Там же.

    ⁶⁹Там же.

    ⁷⁰Два взгляда из-за рубежа» Андре Жид.Возвращение из СССР. Лион Фейхтвангер.Москва 1937. М.: По­литиздат. 1990. С.130.

    ⁷¹Там же. С.126-127.

    ⁷²Там же. С.126.