Владимир Монахов. "Павел I". 2002


23.12.1916

23 дек.
Рассказ: (Фантастич., вроде “Носа”.
В Петербурге чиновник добился должности, “состоящего при Павле I”. Вся должность состояла в том, чтобы в парадной форме каждый день приезжать к гробнице Императора и находиться в ней 5 часов, причем всё это делается тайно от посторонних. И вот наступают беспорядки (революция) и чиновника (в форме времен Павла) тянут уличные хулиганы по петербургским улицам. Ветер, снег, букли развеваются, парик падает, он лепечет: “Ваше Величество! Ваше Величество!” Его считают сумасшедшим, бьют, смеются, а он все лепечет: “Государь батюшка Павел Петрович! Спаси меня!”

Сон (ночь с 23 на 24 дек.).
Огромное пространство, всюду синие твёрдые куски атмосферы. Идешь, и хрустит под ногами, как стекло. Чувствуется, что все это происходит там, наверху, в воздушных пространствах. И вдруг идет навстречу мне страничек, и в нём я узнаю Императора Павла. У него над головой сияние, и весь он тихий и светлый, и грустный... Я молча падаю на колени, и слышу как хрустят синие твёрдые кусочки атмосферы. И вдруг всё меняется, то — есть все остается голубым, но вокруг уже не “твердый воздух”, а море, и Император идет по морю прямо ко мне… Он указывает на венец, сияющий вокруг его головы, и говорит: “Сим победиши”, — и я уже ничего не слышу, только чувствую, будто он и не говорил мне, а внушал это “Сим победиши”.

И снова всё исчезает, и я уже иду один по широкой дороге и сознание такое, что я под Москвой, и будто вокруг меня много народа, а я всем говорю: “Всё будет хорошо, всё будет хорошо, Павел печется о вас, святой Павел печётся о вас — и как только я произношу “святой Павел”, как мне становится вдруг так хорошо, светло, и, поднимая к небу глаза, я встречаюсь с его взором, тихим, светлым. Ощущение такое, будто он руководит мной, и показывает мне куда идти, и я всё куда-то дальше, дальше иду и кому-то <нрб> и кому-то говорю о Павле тихом и светлом, а он направляет меня всё дальше и мне так светло.

Но меня потрясающее впечатление произвел этот сон. Я утром был у гробницы Павла и долго стоял там в тишине и светлом покое…


24.12.1916

24 дек. днем дома.
Снова видел во сне Императора Павла. Он обнял меня и молча указал на большую дорогу. Мы стояли где-то наверху, на чем — не знаю, но нам были видны сверху деревушки и города, и огромная белая дорога (пыль? Или снег?) И над головой у него было сияние… Что мне делать? Что мне делать? Я ясно чувствую, что со мной совершается что-то новое и восхитительное. Но вместе с тем тревожное… Я хочу пойти к настоятелю Петропавловского собора и рассказать ему обо всём…


27.12.1916

27 дек. Большой пр. Петерб. Стороны.
(Сон с 26 на 27 дек.).
Снова тот же сон, снова светлый, тихий с сиянием вокруг головы предстал передо мной Павел… Я падаю на колени и спрашиваю: “Что мне делать? Что делать?” Светлое лицо Павла немного насупилось: “Или ты не понимаешь, что надо тебе делать. Или жизни своей ты не хочешь посвятить мне, как я посвятил жизнь своему народу”. Я чувствую, как мне делается больно и грустно, я хочу что-то сказать, спросить, но ничего не могу выговорить. И такое ужасное состояние, хочется кинуться к Павлу, поцеловать его руку, его лоб, над котором видно сияние, и точно окаменение напало. Ничего не могу сделать, не могу пальцем пошевельнуть… Вдруг Павел совсем близко подходит, наклоняется и задушевно так говорит: “Скажи своему государю, что он и Россия будут спасены через меня, ступай во все концы России и беседуй обо мне и прожигай живым словом людские сердца. Понял теперь? Теперь понял? И эти последние слова прозвучали для меня так явственно, будто не во сне мне их говорят, а наяву. Проснулся — было еще темно.

27 дек.
Перечитываю жизнь Павла Петровича. Я бы всё отдал за него, всё отдал. Читаю с душевной болью о его горестях и ясно, ясно виден мне его светлый непорочный лик. Как его замучили! Ведь каждый день его жизни — был трагедией. Сколько мучений. Сколько мучений на одного человека!


08.09.1917

8 сент.
Уж очень много гордости во мне.

8 сент, вечером, дома, идёт дождь.
“С тех же пор, как я стал побольше всматриваться в мерзости, я просветлел духом: передо мной стали обнаруживаться исходы, средства и пути и “я возблаговел ещё больше перед Проведением”.
Гоголь. Переписка с друзьями. Письмо: “Что такое губернаторша”.

Боже Милостивый! Дай силы и душевную бодрость для осуществления моей мечты образовать орден, ставящий целью путём вербовки убеждённых людей уничтожить нищету и бедность и управлять обществом.

8 сент. Вечер.
Прочёл о расправе матросов с офицерами на броненосце “Петропавловск” в Гельсинфорсе. Мичмана Кандыбу связали по рукам и по ногам и, связанного, матрос ударил штыком в лицо. Читая это, я вдруг почувствовал, как “просыпается во мне зверь”. Вдруг сквозь ужас, сквозь горе, сквозь страшную боль за людей — я почувствовал в своём собственном сердце нечто подобное сладострастному любопытству. Я не мог скрыть от себя, что мне хотелось бы присутствовать при этой расправе. Эти верёвки, связанные руки, ноги и штык в лицо точно ослепили меня, одурманили. Тяжёлая и грешная душа! И всё же какая-то надежда (бьётся, бьётся в груди) что Господь меня не покинет. Господи, прости, прости, прости меня.


06.11.1917

6 ноября. Днём. Петропавловская крепость, Трубецкой бастион, во время осмотра помещений для заключенных.
Что может быть ужаснее и губительнее насилия. Как вдруг неожиданно открылась передо мной бездна человеческой темноты и злобы. О, если бы кто-нибудь попробовал не мстить своему врагу, а тихо поцеловать его: как бы вдруг весь мир вздрогнул и преобразился. Или теперь (в “наш век”) нужно что-нибудь другое. Второй раз не вздрогнуть ему. “История не повторяется”. Боже! Боже! Избавь нас от злобы и темноты.

6 ноября, Петропавл. крепость, во время осмотра помещений заключенных.
Два раза я видел Сухомлинова. Первый раз в зале Армии и Флота, на суде. Он был в генеральской форме. Его лицо меня мучило несколько дней. Второй раз я его увидел в камере. До чего он несчастен и измучен. Глядя на него, я понял, что нет преступления, за которое нельзя было бы простить.

6 ноября. Камера Сухомлинова в Петроп. крепости (Трубецкой бастион).
Р.S. Как мы все несчастны, несчастны и жалки: и мучители и мучимые, и угнетатели и угнетённые, и оскорбляющие и оскорблённые.
С.И. (Аносова) заговорила об Антихристе. Я вздрогнул. Мне стало страшно.

6 ноября, сумерки. У С.И. в маленькой комнате (где я жил летом 16 г.) перед топящейся печкой.
Р.S. Чем глубже я иду (в поисках за правдой), тем темнее становится вокруг. Может быть это надо, чтобы было темно, чтобы потом сразу вспыхнул яркий свет.


02.01.1918

2 янв, 12 ч. ночи, домой, в санях, дорога.
Самую большую подлость в моей жизни я сделал сегодня — на митинге, когда, говоря о таланте, данном Богом, побоялся это сказать перед “революционной аудиторией”, и сказал: буду бороться со всем талантом, данном мне судьбой и уже через секунду (стало уж очень стыдно) добавил: Судьбой и Богом.
Ниже этого я ещё не опускался, гаже этого я ещё не был, я разбит и уничтожен (самим собой), у меня даже нет сил, просить Его простить меня! Мне стыдно к Нему обращаться, лица своего не могу поднять от земли, боялся глядеть на свет. Ох, как больно, ох, как стыдно, и ещё тяжелее на душе (до невыносимости) потому, что не могу как всегда, как прежде, в часы душевной греховной тоски кинуться на колени перед Ним и заплакать. Глаза сухие, гортань сухая.
Боже! Боже! Как мне глядеть на Тебя?

2 янв, ночь на 3-ье дома, вернулся с митинга.
Горько, горько.
Если бы я мог быть честным до конца, если бы я мог быть прямым и храбрым. Как отягощает меня моя гниль и гадость.

2 янв, ночь на 3-ье, дома, при восковой свече.
Кажется, не было тяжелее минут, чем сегодня.
И какая-то особенная, какая-то нудная тяжесть

http://magazines.russ.ru/kreschatik/2008/2/ru26.html

........ НА ЛЕСТНИЦАХ

Коты на лестницах упругих,
Большие рыла приподняв,
Сидят, как будды, на перилах,
Ревут, как трубы, о любви.
Нагие кошечки, стесняясь,
Друг к дружке жмутся, извиняясь.
Кокетки! Сколько их кругом!
Они по кругу ходят боком,
Они текут любовным соком,
Они трясутся, на весь дом
Распространяя запах страсти.
Коты ревут, открывши пасти,-
Они как дьяволы вверху
В своем серебряном меху.

Один лишь кот в глухой чужбине
Сидит, задумчив, не поет.
В его взъерошенной овчине
Справляют блохи хоровод.
Отшельник лестницы печальной,
Монах помойного ведра,
Он мир любви первоначальной
Напрасно ищет до утра.
Сквозь дверь он чувствует квартиру,
Где труд дневной едва лишь начат.
Там от плиты и до сортира
Лишь бабьи туловища скачут.
Там примус выстроен, как дыба,
На нем, от ужаса треща,
Чахоточная воет рыба
В зеленых масляных прыщах.
Там трупы вымытых животных
Лежат на противнях холодных
И чугуны, купели слез,
Венчают зла апофеоз.

Кот поднимается, трепещет.
Сомненья нету: замкнут мир
И лишь одни помои плещут
Туда, где мудрости кумир.
И кот встает на две ноги,
Идет вперед, подъемля лапы.
Пропала лестница. Ни зги
В глазах. Шарахаются бабы,
Но поздно! Кот, на шею сев,
Как дьявол, бьется, озверев,
Рвет тело, жилы отворяет,
Когтями кости вынимает...
О, боже, боже, как нелеп!
Сбесился он или ослеп?

Шла ночь без горечи и страха,
И любопытным виден был
Семейный сад - кошачья плаха,
Где месяц медленный всходил.
Деревья дружные качали
Большими сжатыми телами,
Нагие птицы верещали,
Скача неверными ногами.
Над ними, желтый скаля зуб,
Висел кота холодный труп.

Монах! Ты висельником стал!
Прощай. В моем окошке,
Справляя дикий карнавал,
Опять несутся кошки.
И я на лестнице стою,
Такой же белый, важный.
Я продолжаю жизнь твою,
Мой праведник отважный.

1928